Мария Фомальгаут
Садовый вишнь

А здесь было…

– …а раньше все было не так, говорят они.

Мы молчим, мы уже даже не сжимаем зубы, которых у нас нет, и даже не закатываем глаза, которых у нас тоже нет. Это раньше закатывали глаза, бормотали что-то, да сколько можно болтать одно и то же – а сейчас нет, просто стоим и смотрим, как будто мы умеем стоять и умеем смотреть.

Они приходят, оглядывают город, кивают:

– А раньше все было не так.

Идут по высохшему руслу, кивают:

– Вот здесь раньше была река… вот здесь был мост… – показывают на обломки камней.

Мы молчим.

– Вот здесь раньше был парк… – показывают на пустырь.

Ищут какие-то проулки, чтобы сказать:

– Здесь раньше было кафе… и гостиница…

– А вот тут, – говорят они в запыленных залах, – подавали кофе с круассанами.

– А здесь ездили экипажи, – говорят они, гуляя по пустой улице.

Мы молчим. Потому что нас нет. Их тоже нет, но они не молчат.

– …а здесь были стекла, – говорят они, показывая на провалы в стенах.

Мы молчим.

– А здесь были стены… – говорят они через двести лет.

Мы даже начинаем сочувственно кивать, свыклись с ними за века.

– А вот здесь был дворец, – говорят они, показывая на руины.

– А здесь был лес, – показывают они на мертвую пустошь.

Он приходит, когда его никто не ждет, здесь никто никого не ждет – оглядывает то, про что говорят «здесь был город», идет по тому, про что говорят «здесь была улица», останавливается на неприметном углу:

– Здесь будет дом.

Нам кажется, что мы ослышались:

– Простите…?

– Здесь будет дом.

– Да?

– Да.

Он идет дальше, замирает.

– Здесь будет кафе.

– А здесь будет лес.

– Когда? Как?

– Я не знаю… но будет…

Он останавливается на том, что когда-то было перекрестком, кивает:

– А здесь будет фонарь…

Гостиница для последних дней лета

…Мне повезло, или не повезло, это уж как посмотреть – дело в том, что я унаследовал у кого-то из родственников гостиницу для лета. Нет, не те гостиницы, в которые люди заселяются на все лето, чтобы хорошо провести время, – а гостиницу для самого лета. Нет-нет, не надо мне сейчас возражать, что у лета нет времени ни на какие гостиницы и отдыхи, я и сам это прекрасно знаю, что лето все в делах. Тем не менее, от посетителей нет отбоя, потому что…

…видите ли, каждое уважающее себя лето в свой самый последний день позволяет себе расслабиться – еще бы, оно уже все сделало, вырастило все листья и цветы, собрало урожай, – а остальное будет собирать осень – согрело землю, кого-то с кем-то свело, кого-то с кем-то рассорило, кого-то куда-то свозило, кого-то куда-то нет – и теперь может позволить себе как следует отдохнуть в свой последний день, ничего не делать, сидеть в кресле, неторопливо потягивать август из бокала, а то и – ближе к вечеру – горячий сентябрь из чашки.

Надо ли говорить, что гостиница пользовалась немалой популярностью. – от посетителей не было отбоя. Впрочем, иногда сюда заглядывали не только последние дни лета, но и те, кто хотел бы провести время среди последних дней лета, – очень редко, но это случалось, поэтому я не удивился, когда увидел на пороге человека.

– Э-э-э… у нас гостиница для последних дней лета, – осторожно заметил я.

– А что… людям нельзя?

– Да нет, отчего же, можно, просто… гхм… ну, чтобы для вас это не было шоком…

– Что вы, обожаю последние дни лета… есть в них какая-то… особая прелесть…

Я насторожился, спросил себя, зачем, собственно, человек пробирается в гостиницу для последних дней лета, не замышляет ли чего дурного – хотя что может быть дурного в том, что человек хочет познакомиться с последним днем лета, может, у них завяжется роман, куронтрый, конечно, ну а какой еще может быть роман с последним днем лета.

– А неплохое у вас местечко… – критично заметил он.

– Да уж… стараемся…

– Ремонт новый… фонтан…

Меня покоробило в неприятном предчувствии.

– И даже не думайте, что я продам вам отель!

– И даже не думаю. Просто хочу предложить вам выгодное дельце.

Я с трудом подавил в себе желание выставить его за дверь, и осторожно спросил:

– И… что же вы хотите?

– Понимаете… как бы это сказать…

Я молчал.

– …Вы уверены, что к вам приходят лета, которые уже все сделали, и ни о чем не жалеют?

– Ну… а как же иначе?

– Вы думаете, что лета никогда не ошибаются, всегда все успевают и ни о чем не жалеют?

– М-м-м… – я понял, что никогда не задумывался об этом, мне было совершенно безразлично, жалеют о чем-то последние летние дни или нет.

– И что вы предлагаете? Групповую психотерапию для летних дней?

– Не совсем так… Я предлагаю им лето…

– Лето?

– Да… как насчет того, чтобы пристроить к вашей гостинице лето?

– Лето?

– Ну да, лето, с июнем, июлем, августом, одуванчиками, васильками, первыми, еще не зрелыми вишнями, первой черешней, первыми грозами, нестерпимой жарой, бегущими по небу облаками… Чтобы каждый мог снова прожить нужные моменты, что-то исправить, что-то успеть…

– И вы…

– …и мы предлагаем вам уникальную услугу – восстановление лета по последнему дню! Дорого, с гарантией!

– Ну что же… – я нехотя покосился на незваного гостя, – давайте… попробуем…

– …вы уверены, что это именно то, что им нужно? – я недоверчиво посмотрел на гостя, уже успевшего стать едва ли не хозяином.

– А что, разве нет? – он вызывающе посмотрел на меня, – вы посмотрите, что теперь творится в на… вашей гостинице, от посетителей просто нет отбоя, к вам записываются на месяцы… да что на месяцы, на годы вперед, а я только и успеваю пристраивать лета!

– Лета… вот именно, лета… только… как вы думаете, летние дни стали от этого счастливы?

– Вы думаете… – он посмотрел на последний день, который вышел из своего лета, в отчаянии хлопнув дверью, бормоча – все не то, не то, не то, – и снова ринулся за дверь, пытаясь все исправить.

– Да, я думаю, – многозначительно начал я.

– …что им не хватает счастья?

– Да, я думаю именно так.

– Что же, вы подкинули мне просто замечательную идею!

– И… и о чем же вы говорите?

– …что же, я думаю, мы найдем местечко, чтобы построить еще больше комнат со счастьем…

– А, да, конечно, – кивнул я, – без меня, пожалуйста.

– Простите?

– …без меня. Всего вам хорошего.

– Постойте… куда вы? Что вы?

Я не ответил, выходя в закат последнего дня лета, мне еще нужно было найти крошечную гостиницу, подойдет даже маленький домик, где можно отдыхать на веранде в последний день лета…

– …как… как вы это делаете? – он недоуменно посмотрел на меня.

– Что делаю?

– Почему… почему они все толпами идут к вам?

– Да… я как-то сам не знаю… – ответил я и тут же задумался, что надо бы получше следить за домиком, а то вчера утром увидел пуки соломы возле стен, как бы чего не вышло…

Прощание Таймбурга

…я не узнал его сначала, и потом тоже не узнал – еще бы, сколько веков прошло, он бы и сам себя не узнал, если бы увидел, древний город Таймбург, который сейчас сидел в маленьком кафе на моей окраине и пил кофе. Это было поистине удивительное зрелище – город, который я не видел без малого две тысячи лет, теперь сидел в кафе на моей окраине и пил кофе. Какой-то отстраненный, отрешенный, – я помнил его совсем не таким, – ярким, яростным, атакующим мои крепостные стены, готовым биться не на жизнь, а на смерть. Я смотрел на Таймбург – сначала мне показалось, что от него осталось совсем мало – но почти сразу же я понял, что что город был точно таким же, как и всегда, – та же крепость, тот же собор, те же улочки – просто то, что виделось мне огромным тысячу лет назад, оказалось совсем крохотным.

– Ну, привет, – неуверенно сказал Таймбург.

– Привет, – ответил я, и подумал, а не взять ли из музея бесконечно древнюю катапульту, чтобы сделать вид, что я атакую город, защищаю свои крепостные стены, от кторых сейчас остались одни руины. Таймбург опередил меня, он начал забрасывать на стены кошки – веревки с якорьками, и сделал вид, что карабкается на руины, чтобы покорить меня.

– Ты… ты пришел сюда за этим? – не выдержал я, и у меня перехватило дыхание: я в жизни бы не подумал, что через столько веков бесконечно рдевний город снова придет сюда, чтобы довершить начатое – а ведь история даже не сохранила правды, кто из нас победил тогда, от кого остались руины, или от обоих, или…

– Ну что ты, – Таймбург, кажется, обиделся, немного помолчал и добавил, – ты что… не рад мне?

– Ну, отчего же… очень рад… – я хотел предложить ему кофе, но вспомнил, что Таймбург уже сидит в кафе и пьет кофе. Не выпуская из рук чашечку, он зашагал по мне, оглядывая мои улицы и что-то вспоминая, бормоча себе под нос – вот здесь была ратуша… а вот и она, да, а здесь была часовая мастерская… надо же, до сих пор существует, а тут был трактир, неужели больше нет, это же надо было погубить такой… а нет, все на месте, отлично… ну ты вообще молодец, старый добрый Букбург, остался почти таким же… если не считать этих панелек на окраине, снеси их, немедленно, они только вид портят…

Что-то поразило меня в облике Таймбурга, – нет, не крепость и собор, ставшие такими маленькими, и не парочка высоток, насчет которых я тоже хотел пропустить какую-нибудь колкость – а… какая-то странная, неестественная пустота городка, какой не бывает даже воскресным утром, когда еще все нежатся в своих постелях, и только одинокий молочник… да нет, какие сейчас молочники, сейчас ничего такого и не сыщешь…

– Можно… можно я присяду? – спросил Таймбург, и, не дожидаясь моего разрешения, устроился на скамейке. Я так опешил, что даже не успел предупредить, что скамейка покрашена, впрочем, это не волновало городок, который ухитрился не только присесть, но и разлечься на скамье. Я еще раз присмотрелся к Таймбургу – с ним было что-то поразительно не так, но я не мог понять, что именно…

– …а помнишь, как мы… – начал было он, и мечтательно замолчал.

– Да, – кивнул я, и тоже мечтательно замолчал.

– Пятьсот лет назад, – снова заговорил Таймбург.

– …ну что ты, тогда мы были в разных странах, мы не могли видеться.

– Да…? – Таймбург насторожился, – как летит время… Сколько веков мы переходили от одного государства к другому… А ведь когда-то я был столицей… и вы были столицей…

Мне стало смешно при одной мысли, что маленькие городишки когда-то были столицами не менее маленьких княжеств, слава о которых гремела по всем окрестностям. Городишки, про которые почти никто уже не помнит…

…и все-таки мне не давал покоя вопрос, что же случилось с Таймбургом, почему он кажется… неестественно, жутко пустым, почему…

– Таймбург-град! – не выдержал я.

– Да?

– Сколько… сколько человек у тебя проживает?

– Один.

Он сказал это так просто, так обыденно, как будто так и должно быть, чтобы в городе жил один-единственный человек, а что такого…

– Кажется, его зовут как-то на Эм… или на Эл. Я не помню, – признался Таймбург.

– И… и давно ты… вот… вот так? – я спросил, и тут же сам устыдился бестактности своего вопроса, это же надо было такое ляпнуть. Сколько городков вот так исчезает бесследно, еще пару лет назад про них было что-то слышно, и все, и теперь просто пустые улицы, а еще лет через десять заросшие молодым леском руины – и все-таки… то были другие городки, но не Таймбург, никак не Таймбург, который когда-то казался непобедимой столицей уже не существующего государства…

– Да… уже и не помню. Кажется, он собирается уезжать.

Мне стало совсем не по себе, я почувствовал, что старинный городок пришел ко мне за помощью, и я должен что-то сделать, чтобы его спасти, понять бы еще, что именно, может…

– Давай я покажу тебя туристам, – спохватился я, – они…

– А-а, спасибо, – как-то рассеянно ответил Таймбург. Он говорил так, как будто ему все равно, будут у него туристы, или не будут, и будет ли он сам…

Мне стало не по себе от этого спокойствия, я даже на всякий случай убрал старинные реликвии, а то мало ли, может, коварный Таймбург пришел именно за тем, что не смог отвоевать тысячи лет назад, кто его знает…

– …а помнишь, как мы сражались за священный Грааль? – спросил Таймбург.

– Помню… – меня покоробило, – и ведь мы правда верили, что вот эта золотая чаша и есть Грааль!

– Кто знает…

На всякий случай я прибрал золотую чашу и другие свои сокровища, а также проверил пожарные депо, а то мало ли, может, Таймбург пришел, чтобы в отместку спалить меня дотла.

– …помнишь, как ты пытался сжечь меня, чтобы стать столицей? – спросил Таймбург.

Мне стало окончательно не по себе.

– Э… ну… ну зачем… вспоминать… я… Ну чего ты ждешь от меня, что я скажу, мне очень жаль, или скажу, что времена были такие, или…

– Да нет… я так… просто…

Вечерело, в домах зажигались огни, я начал подыскивать для Таймбурга гостиницу, хотя как можно разместить целый город в гостинице, хотя если город состоит из одного человека, то почему бы и нет. Надо ли говорить, что я всю ночь не сомкнул глаз, ворочаясь с боку на бок и прислушиваясь к каждому шороху, думая, что мог замыслить этот коварный Таймбург. Однако, наутро я все-таки заснул, да так крепко, что даже не услышал, что…

…в общем, когда я проснулся около одиннадцати, Таймбурга уже не было. На стойке в гостинице лежало несколько банкнот и благодарность за теплый прием, и все такое. Я начал лихорадочно провеять самого себя, что мог унести этот странный город, пока меня не было – но все было на своих местах, и все-таки чем дальше, тем больше мне казалось, что мне это только кажется…

…когда через пару дней я услышал в трубке незнакомый голос, то первым делом сказал:

– Вы ошиблись номером…

И только потом спохватился, когда разобрал через щелчки и потрескивания:

– Букбург?

– Да, к вашим услугам, город Букбург, – «город» я проищнес особенно важно.

– Вы приедете на похороны?

– На похо… э-э-э… простите, связь не ловит… на что?

– На похороны.

– А… а кто…

– …Таймбург.

У меня все так и перевернулось внутри.

– Но… но как… но…

– …позавчера оттуда уехал последний человек.

– Вот черт…

– Так вы приедете?

– А… боюсь, что…

– ..не сможете? Я так и думал, у всех дела, причем, неотложные, а что умер старинный город, никому нет дела! А ведь Таймбург говорил про вас, очень хотел, чтобы вы приехали…

– …но я не могу приехать… правда не могу… дело в том…

– …мне нет дела, почему…

– …в том, что меня не существует.

– Простите?

– Вы что-нибудь слышали про Букбург?

– Ну… да.

– А видели?

– Ну… не бывал… но видел на фото какие-то развалины…

– А вы знаете, что они построены пятьдесят лет назад?

– Да?

– Именно! Город Букбург – не более, чем легенда, которую кто-то решил воплотить в реальность, так сказать, подзаработать на туристах…

– Так вот оно что… Но Таймбург…

– Сколько веков существует Таймбург? Сколько архивов сменилось с тех пор? Сколько раз он восстанавливал свою память почти что с нуля? А вы говорите… Вот так в его легендах и архивах и появился Букбург, древний город, полный несметных сокровищ, город, который Таймбург атаковал год за годом! Так что извините… меня не будет… потому что меня нет…

– О-о-о… в таком случае, простите за беспокойство.

– Ничего страшного… бывает…

…мне немало польстило, что Таймбург придумал меня. Но еще больше польстило, что в свои последние дни он приехал ко мне попрощаться…

Как велосипед изобрел велосипед

Сегодня утром велосипед изобрел велосипед. Он был довольно уверен в себе, поэтом его не смущали возмущенные возгласы – а-а-а, да что вы де-е-е-лаете-е, велосипед давно изобрели-и-и, не занимайтесь ерундо-о-ой – да и возгласов-то не было, возглашать было некому. И велосипед еще не изобрели, и, похоже, даже не собирались это делать.

Вот велосипед и изобрел сам себя – конечно, это было сложновато, но у него получилось, не зря он был такой целеустремленный и уверенный в себе велосипед.

И поехал велосипед по белу свету, по безымянной земле под безымянным солнцем, и встретил он…

…да никого он не встретил, никого там не было, это же было на безжизненной планете, где никого и ничего нет. Недаром же велосипеду надоело ждать, пока его изобретут, и он сделал это сам.

Так что если когда-нибудь окажетесь на безымянной планете под безымянной звездой и увидите одиноко едущий велосипед, не удивляйтесь. Кстати, проверьте, смог он себя изобрести, или так и ездит неизобретенный – а то не поленитесь, помогите ему изобрестись…

…или вы тоже не умеете изобретать велосипеды?

Хромофон

– …позвольте… позвольте мне сказать…

Мы опешили, ошарашенные такой неслыханной дерзостью, – где это видано, в самом деле, чтобы хромофон вот так вмешивался в разговоры людей и что-то там говорил. Нет, он, конечно, может говорить, но не сам, а только через голос человека, а не так вот, врываясь в нашу беседу…

Мы смерили хромофон многозначительными взглядами, но он как будто не заметил этого и невозмутимо продолжал:

– Дело в том, что господин Дрим на самом деле совершенно не доказал свою невиновность.

– Уважаемый хромофон, но именно это и сделал господин Дрим, если вы не заметили.

– Сделал… но каким образом? Он признался вам, что в девять вечера говорил с самим собой по Хромофону, и у знал о завещании тетушки в тот день, когда его вскрыли…

– Именно так! – вскричал Дрим, – я спрашивал самого себя из будущего, я не вскрывал завещание до срока! Как видите, я не нарушал закон… Все сходится…

– …все, да не все, – снова заговорил хромофон, – взгляните на меня, господа…

– Простите, нам некогда разглядывать хромофоны, – не выдержал я.

– И все-таки, прошу прощения, что отнимаю время… так взгляните на меня, кто я?

– Хромофон.

– Прибор, который…

– …хромает?

Хромофон рассмеялся сухим шелестящим смехом.

– Что же, похоже, мне придется и правда смириться с прозвищем хромающего прибора…

– Постойте, – спохватился я, – это… это связано с цветом? Хром – цвет?

– Большое спасибо за еще одно прозвище в мою копилку имен.

– Так кто же вы… стоп, стоп, хром, хром…

– …атомный номер двадцать четыре, – фыркнул хромофон, – и снова мимо.

– Но кто же вы… хром, хром… постойте, постойте, что-то вспоминается… нет, никак?

– Никак?

Я уже готов был сдаться, когда часы на камине пробили половину десятого.

– Ну, конечно! – хлопнул я себя по лбу, – время! Хронос… Верно, вы изначально были хронофоном, а потом кто-то записал вас с ошибкой… Вы… прибор для разговоров во времени!

– Совершенно верно. А когда я был изобретен?

– М-м-м…

– …так и быть, можете подсмотреть в словаре.

– Сейчас… минутку… да… в тысяча девятьсот десятом году.

– А сейчас какой у нас год?

– Тысяча восемьсот девяносто… м-м-м… э-э-э…

– …неважно, – оборвал меня хромофон, – я думаю, этого достаточно, чтобы понять…

– …что вас еще не…

– …не существует. А это значит, что господин Дрим никак не мог позвонить через меня самому себе. А это значит, что в тот вечер именно он пробрался в имение тетушки и подделал завещание…

– …наглая ложь! – почти закричал Дрим.

– И в чем же, по-вашему, я солгал?

– Вы… вы мне за это… ответите… вы… вы… вы…

Нам ничего не оставалось кроме как защелкнуть наручники на запястьях Дрима, у которого даже не было сил сопротивляться.

– Вы… вы мне за это… – только и шипел он, наконец, повернулся к хромофону, – я… да я вас… да я вас… да я вас никогда не изобрету!

Хромофон побледнел, как свежевыстиранное полотенце, – мне показалось, сейчас он хлопнется в обморок. Я хотел дать ему воды, но вовремя спохватился, что хромофон может испортиться от воды.

– А он… а он ведь и правда так сделает, – прошептал хромофон, когда дверь за Дримом захлопнулась, – он слов на ветер не бросает.

– И вы…

– …и я никогда не появлюсь.

– Уважаемый хромофон… я… я сделаю все, чтобы вы появились. Я… я изобрету вас.

– Вы…?

– Вы не смотрите, что я кроме изящной поэзии в жизни ничем не занимался… я… я придумаю что-нибудь… обязательно…

Я говорил, и не верил сам себе…

Соноход сонолова

– …Китти!

Китти бежит за мной, как она не понимает, что бежать надо быстрее, еще быстрее, и что что устала, здесь невозможно устать, потому что ничего этого нет, и её самой нет, поэтому:

– Китти!

Китти бежит за мной, продолжает что-то болтать, глупая, глупая Китти, я же её не вытащу, если она не поторопится, да я её в любом случае не вытащу, потому что как я себе это представляю вообще…

…еще один поворот, заросшие мхом ступени, уводящие вниз, на улицу, – вниз, на улицу, значит, вот он, выход, осталось сделать несколько шагов. Дверь передо мной начинает медленно закрываться, ничего, успею проскочить, только бы Китти успела проскочить в другую дверь, которая закрывается за моей спиной перед лицом Китти…

– Китти!

Китти замирает, не понимает – дверь с легким стуком захлопывается. Уже понимаю, что ловить нечего, что там, за дверью, ничего нет, или есть, но не то, не то, не то – все-таки распахиваю дверь, пока она еще есть, все-таки смотрю на комнату за дверью, какого черта это та же самая комната, похожая на магазин с витринами со всякой всячиной, можно даже присмотреться и увидеть, что за всячина, и что за всякая. И главное – какого черта здесь стоит Китти, как ни в чем не бывало, смотрит на меня, как-то странно смотрит…

– Здравствуйте, – любезно улыбается, – что-то конкретное выбираете?

– А… э…

Сжимается сердце – понимаю, что случилось, вот ведь черт, черт, черт, сон отдал мне Китти, первый раз в жизни сон отдал что-то, что уже совсем было собрался отнять – но черт возьми, это не та Китти, вернее, та, какой она была до встречи со мной минуту назад или миллион вечностей назад, здесь это одно и то же…

Понимаю, что здесь ничего не сделать, некогда и нечего объяснять, она не поймет, я бы тоже не понял, если бы на работе ко мне кто-нибудь подошел, и начал впаривать, да вы не понимаете, вы во сне, мы с вами только что из сна убегали, вы…

…бросаюсь в уже готовую закрыться дверь, спотыкаюсь на ступеньках, понимаю, что сейчас упаду, вернее, упал бы, если бы не сон, здесь я могу только парить, лететь, выше, выше, выше…

– …ты… ты какого черта творишь вообще?

Слышу голос сонохода, через какие-то доли секунды вижу его самого.

– Ты… ты чего там?

– Китти…

– Ты просыпайся давай!

– Китти, Китти…

– Да хватит про свою Китти, выбрался, и хорошо…

– Да нет, Китти… она… вы понимаете, что это первый раз такое было, чтобы человек во сне мне помогал из сна выбраться? Она… она как будто поняла, что такое сон, что такое явь, что мне нужно выбраться…

– …вы идиот.

Молчу. Уже настолько привыкаю к этому «идиоту», что даже не обращаю внимание.

– …идиот вы.

Еле сдерживаюсь, чтобы не отрезать – да слышу, слышу.

– Слышите?

Меня передергивает, это совсем уже…

– Слышу.

– Что слышите?

– Что я идиот.

А почему?

Сжимаю пальцы, чтобы не схватить что-нибудь, не грохнуть сонохода по макушке.

– Потому что вы всегда меня так называете.

– Да не-ет… тут другое… вот теперь-то вы по-настоящему идиот.

– Да кто бы спорил.

Нет, вы не понимаете… вы не понимаете… вы хоть понимаете, что сон сделал?

– Да ничего он не…

– …ага, конечно, не… вот сон и сделал… это же сон Кэтти эту вам подкинул или как её…

– Китти.

– Вот-вот, Китти… совсем хорошо…

– Да что такое?

– Да то такое… сначала они просто нас запутывали, чтобы мы из сна выбраться не могли, а теперь…

…а теперь?

– А теперь они заманивать научились… да как ловко… это тебе не витрины со всякой хренью, на которую дураки ведутся, и не город мечты…

– А…

– …надо же, как сон ловко выдумал, какую многоходовочку устроил, якобы спасительницу вам подкинул…

Так значит, она…

Ну а вы как думали, по-настоящему что ли какая-то морока из сна осознала себя и захотела в явь выбраться?

Мир переворачивается где-то внутри.

Ну ничего, ничего, повезло вам, что выбрались… вы там поосторожнее…

– …чаю, кофе?

Отчаянно пытюась понять, сон это или явь…

– Или… покрепче чего?

– Э… нет, нет, спсибо, – понимаю, что это может быть сон, а во сне ничего не едят, не пьют, примета плохая, даром, что там невозможно есть-пить…

Обрюзгший старик с красными глазами придвигается ко мне через стол, хрипиит:

– Вы Китти мою видели…

Вздрагиваю, ага, Китти, оказывается, не только меня вытащить пыталась…

– А… да… – хочу добавить, где именно я её видел, не добавляю, потому что во сне невозможно указать – где…

И все-таки, черт возьми, где я сейчас, что это, сон или явь…

– Так видели?

Киваю:

– Видел.

– Значит, живая…

Меня передергивает, наконец, начинаю понимать, что произошло:

– Она… она там потерялась… да?

– Ну а то… думали, прибрал её сон… говорил я ей, глубоко во сне не шариться, сны-то, они те еще… а вам, молодым, что в лоб, что по лбу…

Вскидываюсь, хочу ответить, что с детства во сне как рыба в воде, зря, что ли, на сонохода учился…

– Так значит, живая она…

Киваю:

– Да, с ней в порядке все, в магазине каком-то работает…

– И что, даже назад не хочет?

– Хочет, еще как хочет, она мне выбратсья помогала, она бы и сама выбралась, но тут дверь захлопнулась, а когда открылась, Китти опять за дверью была, только не помнила ничего…

– А ты, значит… в снах, как рыба в воде…

– Ну, не жалуюсь.

– Это хорошо… и сколько берешь?

Не понимаю:

– Что беру?

– Ну… за хождение… в сны…

– Да как-то…

– …ты мне Китти мою найдешь.

– А я…

– …найдешь, – говорит так, что я понимаю, возражения не принимаются, найду, и все тут.

– …триста тыщ на первое время хватит?

Давлюсь собственным голосом, даже не говорю, что во сне деньги не нужны, а впрочем, дают, бери…

…бежать.

Это я точно знаю, если во сне к тебе кто-то идет – бежать, бежать со всех ног, спотыкаясь и падая. И еще одно знаю точо, если во сне бежать, ноги точно прирастут к полу, не оторвешь…

Он подходит ко мне, я не вижу его лица, во сне не полагается видеть лица. Он – охранник то ли в магазине, то ли в тюрьме, или во сне это и то и другое одновременно.

– …в-в-в-в-аа-а-у-у-у-ы-ы-ы-ы… м-м-м-м-н-не-е-е-е-а-а-а-а… Па! Н-н-н-е-м-м-м-мы-ы-ы-ыа-а-а-а…

Обращаются ко мне, но не как обычно во сне, тут что-то другое, черт пойми…

– …в-в-вы-а-а-аы-ы-ы… м-м-м-и-и – и-и… н-на-а-а-а… па-а-а-а-а-а… ни… м-мм-а-а-а… ы-ы-ы-ы…

Догадываюсь:

– Понимаю.

Он вздрагивает, как будто сам не ожидал, что я пойму и отвечу.

– А-а-а… Вы-ы-ы-ы…

Охранник… черт, какой охранник, только сейчас понимаю, что со мной говорит сам сон. Думаю предложить ему написать на ллисточке, только во сне невозможно читать и писать, это я знаю, и в зеркала еще не смотреть, и… и много еще всяких и…

Осторожно чеканю слова:

– Что. Вы. Хотели. Вы. Меня. Понимаете?

Сон задумывается, сон пытается одновременнно достучаться до меня и до самого себя, не может…

– …Ки… ти…

Напоминаю:

– …вы обещали вернуть Китти.

– Мы много кого обещали вернуть, – отвечает человек без лица, – только вот в обмен на что…

– И что же вы хотите взамен?

– …уходите.

– Простите?

– Уходите. Все. Все из снов уходите.

– Но…

– …как вам объяснить… – другой человек без лица задумывается, я прямо-таки вижу, как вертятся его мысли, как этому плотному, материальному, объяснить что-то, безмозглый же, не поймет ни черта… – вот вы мировой океан себе представлсете?

– Ну… смутно.

– Ну вот, представьте, так сказать, на заре цивилизации сколько в мире было людей?

– Ой, я в истории как гусь в апельсинах… как свинья в товарищах… ну, вы меня поняли…

– Но мало да?

– Да уж, не густо.

– Ну так вот, и оттого, что там две-три лодочки в океан выйдут, ничего особо не изменится…

– Верно.

– А сейчас что?

Спохватываюсь:

– Хотите сказать, пока нас немного было, мы снам не особо мешали, а теперь сны загрязняем, так, что ли?

– Вы… – он оживляется, – вы поняли… поняли…

– И что предлагаете? Сны очищать? Субботник устроить?

– Да нет… вы… уходите…

– Хотите сказать, мы одним своим присуствитем…

– Да… да.

– Ну а ничего, что человек без сна жить не может?

Человек без лица многозначительно смотрит на меня, это у него здорово получается, смотреть без лица.

– Ну вы же хотите вернуть Китти… и остальных…

У меня перехватывает дыхание, вот черт…

– …х-хотите сказать… остальные тоже… которые погибли во сне…

– Ну, не все… но многие… очень многие…

– …а если послать их далеко и надолго? – обрюзгший человек недоверчиво косится на меня, – что теперь, не спать, что ли?

– Китти…

– Что Китти, что Китти, людям без сна тоже нельзя…

– Так вы понимаете, если мы оставим все, как есть… сны восстанавливаться не успевают… после нас… Это как вода, как земля, невозможно брать оттуда бесконечно, не давая им отдохнуть… Рано или поздно от снов вообще ничего не останется, понимаете? Вообще ничего. Следующие поколения будут жить без сна… то есть, не будут жить, потому что без сна не живут…

– И что предлагаете? Спать по чуть-чуть, по капельке?

– Не поможет…

– Вот что… – обрюзгший треговабельно смотрит на меня, – никому не слова, понял?

– …п-понял…

Вот и отличненько… Трехстоку свою получишь, не волнуйся даже… а если бы ты мою Китти вернул, я бы не поскупился…

…сон получается какой-то корявый, нелепый – нет, так-то все сны корявые и нелепые, но этот сон как-то не по-сонному нелепый, а по нелепому нелепыц, нужно в какой-то город идти, там кого-то спасать, – нет, слишком правильно, добавляю абсурда, все равно получается что-то не то…

И все-таки…

…и все-таки это сон, неуклюжий, нескладный – но сон…

– …это… это еще что? – сонолов смотрит на меня, потом на сон, снова на меня – так, что я уже понимаю, добром это не кончится.

– Сон…

– Какой, к черту, сон, где вы такие сны видели?

– Ну… какой получился…

– Вы совсем с катушек съехали или как? Н-да-а, конец света не за горами…

– Так вот то-то и оно, что не за горами, надо ненастоящие сны делать!

– И-ии, не вздумай даже, еще чего выдумал! Кощунство какое…

Понимаю, что они все скорее умрут от бессонницы, чем будут смотреть ненастоящие сны, и что скоро я останусь один в мире, где все перебили друг друга в битвах за остатки снов – останусь наедине со своими самодельными снами, чтобы их смотреть…