Мария Часовитина
Клеща
Люсьена увидела, что так делали все существа, находящиеся в этом помещении. Здесь было не менее двадцати фигур. («Почему-то все женские», – удивилась Люсьена). Они изготавливали, примеряли и дорабатывали для себя кожаные маски-лица. Заготовки, прошедшие проверку и не нуждающиеся в доработке, пальцеголовые хитрым способом закрепляли на затылке. Сверху надевали парики. Пышные прически были с секретом. Замысловато закрученные взбитые верх волосы скрывали тот самый маленький механизм, регулирующий их лица. Существа настраивали его – и вот уже глаза маски принимали осмысленное выражение, могли моргать, а рот – открывался и закрывался.
– Шла кашша по шоссе и соссала Машшу, – Люсьена вздрогнула, услышав исковерканную поговорку, сказанную скрипучим голосом, тянущим шипящие. Механизм, отвечающий за речь, также дорабатывали здесь. «Значит, они способны слышать, раз настраивают голос», – пришла она к выводу, который ей не очень-то понравился.
В один момент комната из звуконепроницаемой превратилась в шумную. Повсюду зазвучала бессмысленная фраза. Люсьена словно попала на странный рынок, где торговцы выкрикивают на разные голоса свой товар, который у всех одинаковый. «Шла кашша по шоссе и соссала Машшу» звучало крещендо, нарастая и усиливаясь, и разрешилось вдруг финальным аккордом – абсолютной тишиной. Все одновременно замолчали.
«Почему именно эта пословица… Да еще и не правильно» – подумала Люсьена, но времени на отгадку не было. На ее глазах существа с пальцами вместо голов превращались в пышнотелых, не очень высоких, не особо молодых женщин с высокими прическами и ярким макияжем. В таких, которых Люсьена видела и в регистратуре, и в кабинете врачей. Повсюду в поликлинике. И тут она почувствовала резкую боль в левом плече, недалеко от левой лопатки.
Люсьена очнулась в удобном соломенном кресле. Она сидела под яблоней во дворе своего дома. Теплый беспечный ветер шевелил ее волосы, успокаивая.
Женщина сразу ощутила то чувство, когда силишься вспомнить сон, но не можешь. Помнишь только, что он был вроде и страшный, но очень интересный и слишком реалистичный. Через пару минут она почувствовала, как что-то кольнуло в левом плече. Там, недалеко от левой лопатки.
7.
Люсьена вспоминала свой сон отрывочно, кусками. «Поликлиника. Очередь. Женщина упала. Темный коридор. Странные люди с куском кожи вместо лиц… чушь какая-то». Возможно, она бы и забыла о странном сне, если бы не плечо. Там, недалеко от левой лопатки, теперь все время ныло и время от времени покалывало. Но почему-то, боль в области лопатки и обрывки сна были как-то связаны. Как только оно начинало дергать, в памяти тут же снова всплывали обрывки сна. Потирая больное место, Люсьена вспоминала, что снилось. Но восстановить картинку сновидения полностью не получалось.
– Что-то прохладно стало, – произнесла она и направилась в дом.
Проходя мимо зеркала, Люсьена бросила на себя взгляд да так и застыла. Лямка ее летней кофточки наполовину скрывало плечо, но все же было очень хорошо видно, что оно очень сильно распухло и покраснело. Люсьена отодвинула рукав и ахнула. В некоторых местах кожа покрылась волдырями. Женщина максимально приблизилась к своему отражению – так, что ее сразу стало две. Встала к зеркалу спиной и обернулась. Возле левой лопатки, в центре красноты Люсьена увидела маленькую черную точку. «Родинка?», – первое, что подумалось ей. Люсьене очень бы хотелось, чтобы это было именно так. Но она присмотрелась и все поняла. «Нет, не родинка. Это клещ. Надо срочно бежать в поликлинику …», – подумала она.
Помимо беспокойства, Люсьену еще не покидало чувство, что с ней все это уже происходило. Но женщина уже давно воспринимала подобное ощущение как часть жизни. Она жила в определенном ритме, с повторяющимися изо дня в день действиями и переживание «дежа вю» не являлось в ее обиходе редкостью. Люсьену не беспокоило то, что дни стали похожи друг на друга и отличали их лишь мелкие случайности: дождь за окном, порез пальца, поиск куда-то запропастившейся кошки. Она привыкла к своему укладу.
Но сейчас ощущение ранее виденного было в разы сильнее. Пытаясь что-то вспомнить, Люсьена, тем временем, засобиралась в поликлинику. «Так, документы… где же они…». Их она искала долго, чему очень удивлялась. В ее безупречно систематизированном комоде для подобного рода бумаг отводилась правая часть угла верхнего ящика. Однако документов там не было. Обнаружила она их в своей сумке. «Как странно, – мелькнуло в голове, – я никогда просто так с документами по улице не хожу…» И вдруг, – вспышкой, – перед глазами начали возникать фрагменты. Она собирается в поликлинику. Она разговаривает с соседкой. Она видит клеща. Картинки из сна. Но сна ли…
«Лимиговна! Вот кто прольет свет на эту темную историю…» – почему-то решила Люсьена. Подошла к окну и стала вглядываться в соседний участок. Против обыкновения, соседка не копошилась в огороде.
У женщин не было принято ходить друг к другу в гости. Острую тягу посидеть у кого-нибудь дома никто из них не испытывал. Они, в основном, просто общались на свежем воздухе, хотя и были знакомы уже достаточно долго.
Но сейчас ситуация была иная. Люсьена была уверена, что с помощью Лимиговны она сможет ответить на вопрос: «а был ли сон…». Поэтому женщина пошла на крайние меры. Решила, что если не встретит соседку во дворе, то нанесет ей визит.
Забор, отделявший частные территории, имел лазейку. Иногда обе дамы все же были не против посидеть у кого-нибудь во дворе и угоститься чаем со сладостями. Люсьена нагнулась и протиснулась сквозь дыру в заборе.
– Лимиговна! – позвала соседку. Немного постояла и, ничего не дождавшись, направилась к ее дому. Звонка на двери не было. Она постучалась. Звук оказался глухим и тихим. Ей никто не открыл. Отойдя от двери, женщина вплотную приблизилась к оконному стеклу. Зажав руку «козырьком», пыталась разглядеть, не находится ли соседка внутри. Но внутри комнаты на окне висели занавески, и щель между ними была слишком узкой – ничего не было видно. Тем не менее, Люсьене показалось, что в комнате беспорядок, а на полу валяются вещи. Она снова вернулась к двери. Начала колотить в дверь руками. Но опять безрезультатно.
– То маячит целыми днями в огороде, а тут вдруг словно испарилась, – пробормотала она, оставив попытки достучаться до соседки и направляясь к себе. И вдруг, та выросла перед ней, словно из-под земли.
– Привет, Лимиговна, а я как раз тебя ищу, – обрадовано воскликнула Люсьена.
– Привет. Чего хотела? – услышала не очень приветливый ответ. «Не так, как обычно Лимиговна разговаривает. А может, я просто придираюсь…» – успела подумать Люсьена, прежде, чем приступить к расспросам.
– Я что-то малек подзабыла, – начала она издалека и так ненатурально, что даже самой противно стало, – засмеялась. – Заснула я, крепко, сейчас вот проснулась и… не пойму, какой день сегодня, – вдруг почему-то произнесла она. И сразу почувствовала на себе внимательный взгляд Лимиговны. Слишком внимательный. Изучающий. Прощупывающий. Чересчур настороженный взгляд. Ей показалось, что соседка не то что моргать, дышать перестала, глядя на нее.
– Пятница сегодня, – произнесла Лимиговна снова довольно резко. – Вчера четверг был. Ты собиралась сходить в поликлинику…
– И пошла? – быстро спросила Люсьена.
– Да вроде как ходила. А может, и нет. Не знаю. Я же не слежу за тобой, – отмахнулась от нее та.
Подобный ответ застал Люсьену врасплох, ведь он ровным счетом ничего ей не давал. Она даже немного растерялась. Не было никакой ясности, на которую она почему-то так рассчитывала. Женщины распрощались.
«С чего это я решила, что Лимиговна мне поможет… Да, нечего полагаться на других. Надо всегда рассчитывать только на себя», – сделала она вывод. Люсьена не стала больше ни о чем расспрашивать соседку. Не хотелось выглядеть полоумной. По этой же причине и плечо свое не стала той показывать. А оно теперь не только покалывало, а время от времени дергало болью.
Люсьена стала собирать сумку, чтобы пойти в поликлинику. «Снова?» – вертелось в голове.
Направляясь в медучреждение, она все больше убеждалась, что уже была там. Что все это она уже делала: разглядывала это мрачное бордовое здание, открывала двери. «Эти люди, ждущие своей очереди, склоняющиеся перед окошком… я уже видела их и вот эти раболепные позы…»
Но в регистратуре лица женщин показались ей незнакомыми, как она в них не вглядывалась. Люсьена посмотрела на пол. Ничего подозрительного. Обычный пол с линолеумом, плохо имитирующим паркетную доску. «А что здесь должно быть? Лужи крови?» – язвительно кольнула саму себя.
В регистратуре Люсьена, – низко склонившись к щели под окошком, – рассказала о своей проблеме, назвала фамилию.
– В 5-ый кабинет идите, – вяло направила медработница, дав понять, что разговор окончен. У нее были ярко-малиновые губы и пышная прическа. Массивная черная заколка поддерживала на затылке выкрашенные красным волосы. Карту пациента посетительнице выдали сразу. Нужная тетрадка нашлась без проблем. Словно лежала под рукой.
Люсьена машинально взглянула на столь быстро полученную карту. В уголке стоял номер: «14/17», написанный от руки и подчеркнутый красным. «Что бы это могло значить…» – промелькнула в голове мысль, но быстро исчезла, оставив привкус чего-то загадочного. Она отправилась на поиски 5-го кабинета.
Люсьена поднялась на 3 этаж. И сразу, не блуждая по коридорам, пошла в нужном направлении. Как будто уже знала, куда идти. Без труда нашла 5-ый кабинет.
Очереди не было. Люсьена медленно открыла узкую длинную дверь. Бесшумно и робко просунулась в образовавшуюся щель. От врача ее отделяла передвижная ширма. Ее специально придвинули к двери, чтобы входившие не заметили посетителей, не успевших одеться. Люсьена пока никак не выдавала своего присутствия. Она прислушивалась.
– Да, именно у нее «дробь семнадцать»… конечно, поняла. Я все так и сделаю… пока, – услышала женщина обрывок разговора. Спустя некоторое время тот же голос, но уже совсем с другой интонацией прокричал: – Входите, кто там следующий!
Люсьена громко стукнула дверью, словно только что вошла. Поздоровалась, выйдя из-за ширмы. Села на стул для посетителей и стала наблюдать. Она увидела, как ее врач – немолодая женщина, низкая и полноватая, – встала из-за стола, сунув телефон в карман халата. Дерганой походкой засеменила к вмонтированной в стену мойке. Намочила руки. Резко потрясла пальцами, избавляясь от брызг. Ей явно не нравилась вода.
– Что у вас случилось, – усевшись за стол, спросила врач, но при этом не поднимая глаз на свою пациентку и что-то уже записывая в раскрытую тетрадь. «Конечно же, опять на тарабарском», – подумала Люсьена, но вслух сказала другое:
– Меня в плечо, похоже, клещ укусил, – и повернулась, показывая проблемное место. – Болеть вот начало.
Врач бросила быстрый взгляд на то, что пациентка показывала.
– Так, вашу карту, – протянула к ней руку с ярко красными коготками. Ее взгляд задержался на подчеркнутых вверху цифрах. – Понятно…
– Что-то не так? – осмелилась пациентка задать вопрос.
– Нет, все отлично, – ответила та, опуская глаза, – возьмите, померяйте температуру.
Врач с напускным равнодушием протянула градусник. Вроде все как всегда. Разве что бросаемые исподтишка взгляды медика не вписывались в традиционный прием.
– Идите, посидите пока в коридоре, – выпроводила она Люсьену, – а я пока заполню все необходимые бумаги. Зайдите в кабинет через десять минут. Хотя нет, давайте так: вы пока посидите в коридорчике, а я вас, когда надо, вызову.
Люсьена с градусником под мышкой очутилась в коридоре. Через некоторое время врач вышла из кабинета. Щелкнула замком, закрывая дверь на ключ. Гордо подняв голову, с независимым видом зашагала в сторону лестницы. Люсьена смотрела на нее, ничего не понимая. «А как же я…», – но вопрос застыл, так и не прозвучав. Врач столь профессионально ее проигнорировала, что «невидимая» пациентка не посмела и рта раскрыть, чтобы о себе напомнить.
«Куда это она… В туалет, что ли, направилась…», – предположила Люсьена. «Но раз ничего не сказала, наверное, вернется. Главное, чтобы не на обед ушла».
Время застывало, когда Люсьена попадала в поликлинику. «Первая, а все равно, сижу, жду …», – думала женщина. – «Так все здесь устроено. Даже если нет очереди – застреваешь перед дверью. Такой вот коридорный ритуал. И он неизбежен». Она посмотрела вокруг. На неуютных скамьях возле других кабинетов сгорбились в ожидании фигуры. Незнакомцы, застывшие бок о бок.
Время шло. Кому-то из сидящих было плохо. Но вопреки логике, именно здесь сосредоточилось равнодушие. В коридоре, перед дверьми – каждый сам за себя. Со своей проблемой. Со своей болью – один на один. В кабинете, за дверьми – выполняет рутинную работу врач. Каждодневную. Единообразную. Ему еще долго сидеть здесь. Заполнять карточки. Заставлять пациентов открывать рот. Слушать жалобы. Слушать дыхание… И завтра – то же самое. И даже через год. Сочувствие и соучастие давно ушли отсюда, не вытерпев повторения одного и того же. Чужое самочувствие никому не интересно. Оно – чужое.
Люсьена вытащила градусник. Ртутная полоска дотянулась до 39,3. Увидев температуру, женщина испугалась, а вслух возмутилась:
– Да что это они, издеваются, что ли над пациентами?! – воскликнула она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Напротив нее сидел молодой человек. С виду ему было чуть больше тридцати. Люсьена уже давно заметила, что он поглядывает на нее. Поэтому на сорвавшееся возмущение тот немедленно отреагировал. Казалось, он только и ждал повода, чтобы начать разговор:
– И не говорите. Всегда здесь такое. Ты пришел на прием, но тебя не замечают, как будто и не приходил вовсе. Мой врач тоже куда-то ускакал. Наверное, важное совещание за чашкой чая наметилось, – заулыбался незнакомец Люсьене.
Она очень удивилась, что молодой человек так активно начал разговаривать с ней. А потом усмехнулась и все сама себе объяснила: «Ну а к кому же ему еще обратиться, с кем поболтать. Очередь еще не набежала, или наоборот, уже убежала. Не перекрикиваться же ему вон с тем мрачным типом, сидящим в конце коридора. Я-то ближе».
Объединенные коридорным ожиданием, они перекидывались общими фразами. Но никто из них не рассказывал, почему сидит здесь и ждет врача. Хотя оба, исходя из случившегося, поверили бы в истории друг друга.
Люсьену, при разговоре с молодым человеком не покидало чувство, что они знакомы. Наконец, она решилась спросить:
– А вы Брыкину Семену Семеновичу случайно не родственник?
Молодой человек замешкался. Он-то уже давно узнал Люсьену, свою давнюю знакомую. Да он и разговаривал с ней также, с позиции своего настоящего возраста и их отношений. Поэтому порой забывался и этот вопрос поставил его на место. А нужно было еще и отвечать на него. Решив, что Люсьена точно не поверит в его омоложение, начал сочинять:
– Да, родственник. Довольно близкий. Сын. Погостить приехал.
– Понятно. Вы заходите в гости, на чаек. И Семена Семеновича с собой берите, – то ли всерьез, то ли в шутку пригласила Люсьена.
– Вот так-так! Да вы же с ним поссорились! – недоуменно воскликнул тот и поспешно добавил: – Мне батя рассказывал…
– А что, вы обо мне с ним разговаривали? – ухватилась за такую любопытную деталь Люсьена. И увидела, что ее собеседник почему-то смутился и покраснел – «совсем как Семеныч…».
Люсьена пристально вглядывалась в помолодевшего господина Брыкина. Она не могла поверить, что сын может настолько точно копировать отца. И дело было даже не во внешности. Жесты, движения, мимика были теми же самыми. Люсьена невольно следила за молодым человеком и отмечала про себя: «Вот сейчас он провел рукой по голове таким, особым, «его» способом: в одну сторону, в другую и, взъерошив волосы, направил их вверх… вот сейчас он также кашлянул… и словечко «вот так-так» Семеныч часто говорит»…
Когда-то господин Брыкин и Люсьена сидели также в поликлинике. Кабинеты их врачей располагались поблизости. Разговаривая ни о чем, они вдруг поняли, что заполняют сейчас друг другом свое одиночество. Это сразу сблизило их. Он тогда, освободившись раньше, подождал, пока женщина завершит свой визит к врачу и выйдет из кабинета.
– А вы сейчас куда направляетесь? – спросил, смущаясь, ее – вот уж не думал, что снова потянет к женскому обществу. Но Люсьена казалась такой мирной и приветливой, чем сильно притягивала его.
– Да на восемнадцатый троллейбус, – ответила, ласково щурясь, она. – О, и мне на него… Другого ответа Люсьена и не ожидала услышать. Но она и не собиралась отталкивать этого немного неуклюжего в общении «довольно милого человека». Он тогда не доехал до своей остановки. Вышел вместе с ней.
– Что-то я заговорился с вами. Ну, да ладно, как говорится – проехали. Все равно мне на следующей надо было выходить. Прогуляюсь. А стаканчик воды дадите? Жарко уж очень…
– Дам. Пойдемте. – Они дошли до дома Люсьены и прошли во двор. Птицы пели, а солнце светило – казалось для них.
– А хотите чая? – спросила она его и, услышав утвердительный ответ, усмехнувшись, скрылась в домике. Через некоторое время вышла с самоваром. Он кинулся помогать… С тех пор господин Брыкин часто выходил на одну остановку раньше.
8.
С течением их знакомства, для Люсьены «Семеныч», он же господин Брыкин, уже давно перешел из статуса «просто сосед» в некий другой. В какой – она даже не могла себе объяснить. Пожалуй, потому, что не допускала проявления чувств, когда тебе шестьдесят.
И зря. Ее симпатия была взаимной. Господин Брыкин в своих самых смелых мечтах видел Люсьену, по хозяйски орудующую на кухне. На его кухне. Точнее – на их.
В отличие от Люсьены, Брыкин никогда не вспоминал о своем возрасте, когда был с ней рядом. Он просто общался, потом уходил домой – и жил, вспоминая эти разговоры, до следующей встречи. В его распорядок дня органично вписались их посиделки под яблоней за ароматным чаем. В такие минуты он отдыхал душой, а потом чувствовал себя сильным, здоровым и радостным. Он даже в гости к ней шел как-то по-другому. Едва сдерживаясь, чтобы не начать подпрыгивать.
Брыкин не скрывал от себя нового чувства. Напротив, даже был рад ему. «А возраст?» – пытался укусить рассудок. «А этому делу все возрасты покорны. Мудрец сказал», – находила, что ответить та часть его сознания, которая отвечала за все чувственное и эфемерное.
Однажды он решился показать свое особенное к ней отношение. По телефону они договорились о встрече:
– Давайте-ка сходим с вами куда-нибудь, поужинаем вдвоем. Я знаю один уютный ресторанчик – без помпезности и кусачих цен, но весьма приличный, – господин Брыкин, как ему казалось, весьма прозрачно намекнул на торжественность момента.
– Да, можно сходить, – ответила она ему, от смущения, довольно кратко.
Приближалось время встречи. Господин Брыкин готовился к ней основательно. В тот день он достал свой парадно-выходной темно-синий костюм. Тот самый, в котором чувствовал себя на все сто.
– Так, разбавим синий розовым, – господин Брыкин выгладил бледно-розовую рубашку. Господин Брыкин любил чувствовать себя модным. Не стеснялся ярких цветов в одежде и умел грамотно их сочетать. Примерив, он с удовольствием посмотрел на себя в зеркало. Затем снова все снял. Аккуратно повесил на вешалку, стряхнул невидимые пылинки. Взялся за туфли. К своей обуви он относился не менее требовательно, чем к одежде. Парадными и любимыми были черные лаковые туфли. Он натирал их мягкой бархатной тряпочкой минут сорок. Затем отставил, удовлетворившись блеском.
Приближалось время их встречи. Господин Брыкин с удивлением обнаружил, что он начал волноваться. Вдруг начал все ронять, задевать стены, не вписываясь в межкомнатные двери. Наконец, оделся и обулся. Последний штрих – парфюм.
Окрыленный, вдыхая шлейф собственного аромата, он вышел из дома. Туфли сияли. Сиял господин Брыкин. Шаги отбивали ритм: «к ней, к ней».
Он уже наметил план прогулки. Сначала они пройдутся по парку. Затем, через набережную, неспешно выйдут к небольшому ресторанчику. На самом деле, он не знал, что это за место, какая там кухня, цены. В этом заведении он еще ни разу не был. Просто как-то раз прогуливался мимо и увидел через окна интерьер ресторана, показавшийся интересным. А когда они познакомились, он вдруг подумал, что было бы просто чудесно зайти с ней в то место, где никто из них ни разу не был. Хотел, чтобы это стал их ресторан. «И уже там…», – думалось господину Брыкину… На этом месте он останавливался, не желая заранее нервничать. Что конкретно «уже там» будет, он себе четко не представлял. Дух захватывало. «Как-нибудь разберемся», – спешно тормозил сам себя, как только, забывшись, снова в мечтах доходил до сокровенного момента. Но все пошло не так, как он запланировал.
Впуская своего кавалера, женщина отворила калитку. Мужчина увидел ее в будничном рябеньком платье. Вот только не заметил прически. Люсьена всю ночь проспала на бигудях. Измучилась очень, но результатом, все же, осталась довольна. Да, поменять свой имидж она не успела, в чем сама же на себя сейчас злилась. Хотя попытка была.
Люсьена тоже готовилась к предстоящему ужину. И с не меньшей тщательностью. Открыв шкаф, она вдруг поняла, что ей совершенно нечего одеть для подобной встречи. Оказалось, что платье, в котором она мысленно уже пошла на ужин, от длительного лежания никуда не годится. Надев его, и придирчиво всматриваясь в свое отражение, Люсьена помахала головой:
– Не то совсем: вон как вытянулось и потускнело! Тряпка, которой я полы мою и то смотрится лучше – оценила она свой наряд и решительно отмела этот вариант одежды.
Платье из шкафа прямиком отправилось в мусорку. Оставался спортивный костюм, в котором Люсьена обычно ходила на работу. Но женщина прекрасно понимала, что он не подходит для ресторана.
Она злилась на себя за то, что не заглянула в шкаф раньше. Ее совсем не прельщала перспектива отправиться по магазинам – шопинг Люсьена терпеть не могла. К тому же, времени до назначенной встречи оставалось не так много.
Но больше всего ее волновало то, что она уже давно отвыкла от подобного рода общения. Предстоящее совместное посещение ресторана задавало вопросы: «Как быть? Как вести себя? Что будет дальше?». Она волновалась и злилась на свое волнение. Но все же, нужно было спасать ситуацию. Люсьена отправилась за новым платьем.
В магазине подскочившая к ней слишком молодая и слишком глупая продавщица, любезно растянув рот в улыбке, поинтересовалась: «Для какого повода вам, бабушка, нужна одежда?..». Окончательно разозлившаяся Люсьена, сдерживая бурю эмоций, произнесла: «Для того, чтобы носить одежду, не нужен повод». Развернулась и ушла, оставив продавщицу в недоумении: «что это бабушенция сказала? И почему ушла?»
Люсьена обиженная, злая на весь белый свет, а на себя в особенности, возвращалась из магазина. Ни с чем. У нее отпало все желание что-либо покупать. Но главное – весь ее романтический, – хотя сама себе она в этом не призналась, – настрой, ни к месту произнесенным словом, был уничтожен. Всю дорогу от магазина до дома в голове звучало произнесенное доброжелательным тоном всего одно слово. «Бабушка».
Дома Люсьена попыталась успокоиться. Но только расплакалась, чего уже давно себе не позволяла. «Ну куда, куда я собралась…бабушка», – растравливала она сама себя, не вытирая слез. Но все же, характер у женщины был достаточно сильным. Поэтому из состояния себя жалеющего она быстро перешла в состояние боевое. Решила, что пойдет на встречу в спортивном стиле: «он же говорил, что это не какое-то там помпезное место… пустят, поди…». Провести должные манипуляции с косметикой и соорудить прическу Люсьена до прихода господина Брыкина успела, а вот костюм она решила прогладить прямо перед самим выходом. Поэтому к пришедшему немного раньше назначенного времени господину Брыкину вышла в домашнем неопределенного цвета рябеньком платье. А он, застигнутый врасплох таким вот будничным нарядом, полушутя-полусерьезно, – так, по крайней мере, думал он, – спросил: «А чего-нибудь повеселее нет?» – и кивнул в сторону ее наряда. Для нее этот вопрос стал последней каплей.
– Хочешь веселее, отправляйся на прогулку с клоуном! Нет у меня ничего веселее, понятно?! – прокричала она и чтобы скрыть навернувшиеся слезы, развернулась и направилась в дом. Господин Брыкин в недоумении проводил ее взглядом. Такой реакции на довольно безобидную фразу он никак не ожидал. «Совсем что ли я разучился общаться с прекрасным полом. Или этот пол чего-то недопонимает…», – подумал он. Господин Брыкин не знал, что сейчас лучше сделать: «Окликнуть ее?.. Пойти вслед?.. или дать время успокоиться?..» Пока он размышлял, момент был упущен. Он услышал, как Люсьена громко хлопнула входной дверью, скрывшись в доме. «Нет, лучше подождать…»
Он, разочарованный несостоявшейся прогулкой, погас. Поникший, стоял посредине двора. Бросил взгляд на «их» место под яблоней. Там было так приятно пить чай, разговаривая ни о чем. «Вот и разобрались», – грустно усмехнулся он своим несбывшимся мечтаниям. Надеясь, что она все же выйдет, он еще с минуту постоял. Щебетали птицы. Сияло солнышко. Сияли ботинки…
– Да что я тут стою, как первоклассник, – поняв, что они уже никуда не пойдут, тихо произнес он. Вышел. Аккуратно затворил за собой калитку.
А она, злясь на всю эту ситуацию, все же отойдя от окна на «безопасное», – так, чтобы ее не было видно, – расстояние, ни обращая внимания ни на катившиеся слезы, ни на противоречащую им улыбку, пристально всматривалась в стоящую на дворе фигуру. Она понимала, что сегодня их прогулка сорвалась. От этого ей становилось грустно. Но она также осознавала, что сегодняшний эпизод – частичка их совместной жизни, что никуда им друг от друга не деться, что они обязательно помирятся и несостоявшаяся прогулка – всего лишь дело времени. От этого где-то внутри становилось тепло и легко.
После эпизода с неудачной прогулкой, господин Брыкин, однако, совершенно не знал, как себя вести с Люсьеной дальше. Подумав, пришел к выводу, что в случившемся в большей степени виновата Люсьена. Но он также понимал, что она ни себе, ни ему в этом не признается. Значит, будет продолжать обижаться. «Следовательно, – сделал он вывод, – и процесс перемирия нужно брать на себя». Но пока он обдумывал, как лучше все устроить, в их жизни вдруг влились странные обстоятельства. У нее – ситуация с клещом. У него – с таблетками.
Господин Брыкин, в общем-то, и сами таблетки начал принимать с мыслью о Люсьене, хотя и сам бы не смог сказать, ради чего конкретно. Он иногда подолгу задумывался над некоторыми пословицами: «что народ хотел сказать таким вот изречением…» Но вдруг в жизни что-то происходило – и смысл некоторых из них становился понятен. Как только Брыкин начал пить таблетки, он понял смысл еще одной пословицы: «от добра добра не ищут».
9.
И снова, как и тогда, когда они встретились в первый раз, их свела поликлиника. Правда, на тот момент господина Брыкина было уже не узнать. С Люсьеной разговор завел молодой мужчина, которому было чуть больше 30-ти. Но она заметила в нем поразительное сходство с господином Брыкиным и даже ловила себя на мысли, что сама общается с этим человеком как со старым знакомым.
– Не прошло и полгода, – тихо произнесла Люсьена, заметив появившуюся в конце коридора фигуру своего врача. Она кивнула своему собеседнику, давая понять, что вынуждена прервать их разговор.
– Заходите, – сказала врач, еще поворачивая ключ и щелкая замком двери. – Что там с температурой? – поинтересовалась она, задав вопрос и одновременно властно протянув руку за градусником. Зажала его пальцами. Поднесла к самым глазам. Черно-угольные брови взметнулись.
– Да у вас 40! – произнесла она с неопределенной интонацией и не смогла скрыть заинтересованности во взгляде, бросив его на особенную пациентку.
Люсьена, услышав про такую высокую температуру, подумала, что та преувеличивает. Чувствовала она себя довольно хорошо. Хотя действительно, периодически ощущала то жар, то озноб, но, в основном, испытывала какое-то странное чувство – синтез спокойствия и силы. Тем не менее, заметив на лице врача плохо скрываемую растерянность, немного за себя испугалась.
Зайдя в кабинет и подойдя к столу, врач вдруг начала судорожно хватать и отбрасывать какие-то заполненные бланки, лежавшие на нем. Часть из них упала на пол. Один листок закружился и приземлился возле ног Люсьены. Она нагнулась, чтобы поднять его.
– Не надо!! Я сама!! Вам нельзя с температурой наклоняться!! – завизжала медик. Кинулась к своей пациентке. Но Люсьена уже успела кое что увидеть. Ее взгляд выхватил информацию. Несмотря на особенный, плохо распознаваемый почерк, она все же смогла разобрать в определенной графе фамилию «Брыкин». Заметила и подчеркнутый красным номер: «14/17», написанный от руки. «Та же дробь семнадцать, что и у меня», – опять заработали в эту сторону ее мысли.
Люсьена чувствовала: что-то не так. Она снова вспомнила сон. «Даже если всего этого и не было на самом деле, врач ведет себя слишком странно», – подумала она. – «И как бумажка с фамилией моего соседа попала сюда, он ведь у другого доктора…»
– Вот с этими направлениями вы сейчас спускаетесь на первый этаж, – протягивая сбежавшие листы, тем временем говорила ей врач. – Там, возле охраны есть лестница. По ней поднимаетесь, потом поворачиваете направо, потом доходите до кабинета «Дежурное помещение», оттуда поворачиваете налево и, пройдя еще немного, снова налево, пойдете по коридору, увидите на полу коврик – по нему дальше ориентируйтесь и выйдете в нужный вам ноль-ноль-первый кабинет.
– Да, хорошо, – кивала Люсьена, давно потеряв путеводную нить напутствий. Она только уяснила, что сначала нужно куда-то спускаться по лестнице, а потом держаться коврика, который ведет к кабинету. – А что, Семен Семеныч тоже у вас лечится?
– Да, да, тоже, тоже, – залепетала та в ответ и начала надвигаться на Люсьену, своей массой подталкивая ту к выходу: – Может, вас проводить?
– Нет, не нужно. Я сама. Потихонечку пойду и все найду, – фразу она начала еще в кабинете, а закончила, закрывая дверь с другой стороны. Ей не нужно было сопровождение врача-конвоира. Кроме того, Люсьена хотела убедиться, что ей действительно все приснилось. Или убедиться в обратном. Правда, как ей предстоит это выяснить, она сама еще толком не знала. Решила ориентироваться по ситуации.
Когда женщина вышла из кабинета, она огляделась по сторонам и в голове мелькнуло недоконченное: «А, его нет…». Почему-то от этого стало грустно. Разочарованная, она отправилась искать кабинет.