Марина Серова
Преступление начинается с вешалки

Историйка была так себе, но она объясняла основные пункты – то, что устраиваюсь я по знакомству, о чем наверняка всем очень быстро станет известно, и то, почему именно устраиваюсь художником. Мне ведь в моем положении перебирать не приходится, кем поставят, тем и буду. Спасибо еще, что вообще хоть кем-то пообещали устроить.

Придумав легенду, я подобрала подходящий под нее скромный наряд и спустилась к машине.

Припарковавшись на одной из боковых улиц, к зданию театра я подошла пешком, чтобы мое соответствие образу убитой горем вдовы было наиболее полным.

Войдя внутрь, я оказалась в абсолютно пустом вестибюле, где за стеклянными окошечками скучали кассирши. С первого взгляда было понятно, что заведующий постановочной частью Игорь Азатов явно обретался не здесь.

– А вы не подскажете, как мне найти Азатова? Игоря Азатова?

Видимо, постоянная мысль о том, что я должна выглядеть как несчастная вдовица, сделала свое дело. Вопрос мой прозвучал очень жалостно, сразу вызвав у кассирш сочувствие. Не спрашивая, зачем мне понадобился этот Игорь, они объяснили, что самый короткий путь к нему лежит через черный ход.

– Вы обойдите здание, – внушала одна из женщин. – Там с обратной стороны дверь, сразу увидите. У вахтера спросите, он вам все объяснит.

Исполнив эти указания и войдя в дверь, я оказалась на небольшой площадке. Вверх и вниз от нее вели ступеньки, а непосредственно на самом пятачке стояли стол с включенной настольной лампой и стул, на котором сидел старенький дядечка, видимо, тот самый вахтер.

– Вам кого? – очень строго спросил дядечка.

– Мне нужен Азатов. Игорь. Заведующий постановочной частью.

– Да?

– Да.

– А зачем он вам?

– По делу.

Критически меня осмотрев, будто оценивая, может ли у меня в действительности быть какое-нибудь дело или я беспокою его понапрасну, дядечка, тяжко вздохнул и произнес:

– Ждите, сейчас позову.

С этими словами он поднялся со своего места и направился вверх по лестнице.

Я терпеливо ждала. Снизу доносились голоса, потом на лестнице показался молодой человек в защитном комбинезоне. С интересом взглянув на меня, он скрылся за входной дверью.

Потом голоса послышались сверху:

– …Да это ты просто завидуешь, Петрович, так и скажи.

– Чего «завидуешь»? Чему я тут завидовать должен? Я должен на своем месте сидеть, а не бегать тут за вами. Ходят тут к ним… то к одному ходят, то к другому. То девушки, то не девушки, а я тут за ними всеми бегай туда-сюда!

– Я же говорю – завидуешь. К тебе-то вот девушки не ходят, а к нам ходят. Вот ты и завидуешь.

В этот момент на лестнице показались говорящие – уже знакомый мне дядечка и рядом с ним пузатенький с черными кудрями и сочными губами мужчина – видимо, тот самый заведующий постановочной частью Азатов.

– Здравствуйте, я от Владимира Семеновича.

– Ага, – многозначительно произнес кудрявый, наклонив голову и буквально ощупывая меня любопытным и наглым взглядом. – Ну что ж, прошу.

Он посторонился на лестнице, как бы приглашая меня пройти наверх.

Петрович, продолжая ворчать, занял свое рабочее место, а мы с Азатовым стали подниматься по лестнице. Она оказалась длинной, и, штурмуя ступеньки, я даже успела составить некоторое предварительное мнение об Азатове.

– Ну, как там поживает Владимир Семенович? – спросил он, игриво улыбаясь.

Не нужно было обладать слишком большой проницательностью, чтобы понять, что он уверен в том, что я – новая подружка Бобы. Я не собиралась слишком уж пламенно разубеждать его в этом, но и подтверждать тоже не хотела, поэтому, скромно опустив глаза, сказала:

– Не знаю, мы с ним не очень близко знакомы. На самом деле я…

– Ой-ой-ой, – замотал головой Азатов, видимо, желая дать понять, что уж кого-кого, а его-то мне не провести. – Какие мы скро-омные. Какие мы скры-ытные.

– Но я действительно…

– Да ладно – дело твое. Не хочешь говорить – не нужно. Сейчас познакомишься с девчонками, оформишься и можешь приступать. У нас тут как раз новая постановка в самом разгаре, скоро премьера, работы невпроворот, а Санки сейчас нету, так что в плане рабочей силы недокомплект получается, девчонкам тяжело.

– Санки? – сразу навострила уши я. – Какой Санки?

– Оксаны, что до тебя здесь работала. Ее тоже этот устраивал… Владимир Семенович.

Азатов снова игриво взглянул на меня, но на этот раз как-то сбоку и довольно дву-смысленно.

Наконец мы пришли. Хотя лестница уходила еще на несколько пролетов вверх, наше путешествие закончилось на одной из промежуточных площадок. Азатов открыл дверь, и мы оказались в неожиданно громадном и почти пустом помещении.

Левая стена комнаты была глухая, а справа находились четыре огромных окна, в которых вливалось достаточно света, чтобы помещение не было темным. Под окнами по всему периметру стояли столы со всевозможными, по всей видимости, художественными принадлежностями.

Напротив, довольно далеко от себя я заметила еще две двери, а пол этой большой комнаты был застелен полотном, на котором виднелись весьма загадочные для меня цветовые пятна.

– Вот, это – наш декораторский цех, – сказал Игорь и повел меня в обход лежавшего на полу полотна к одной из располагавшихся на противоположной стене дверей.

– Таня! – вдруг раздалось из-за двери, когда мы приблизились.

От неожиданности я даже вздрогнула, но все быстро объяснилось.

Игорь открыл дверь, и я увидела небольшую комнатку, посреди которой стоял низенький стол, а рядом с ним два огромных кресла. В одном из них сидела Татьяна Чурсинова, очень хорошо мне известная и любимая мною актриса, а перед ней стоял на коленях какой-то молодой человек. Устремившись к ней всем корпусом и не обращая на нас с Азатовым ни малейшего внимания, он продолжал свою взволнованную речь:

– Таня, ты пойми! Мне не нужно ничего! Ничего! Ни славы, ни денег. Ничего! Мне нужно только одно. Чтобы дернул – и оно пошло, – говорил он, изображая, будто дергает за веревку. – Чтобы оно смывалось, Таня! У меня жена, ребенок маленький, а там такая вонь, такое… ты себе даже представить не можешь!

– Танечка у нас профорг, – улыбаясь, комментировал происходящее Игорь. – Общественный деятель. Поэтому актеры со своими бедами всегда идут к ней. И правда, общежитие у нас… действительно… просто из ряда вон.

– Ладно бы еще общежитие, Игорь, – не вставая с колен, обратился к нему молодой человек. – Ладно общежитие. Но если уж вы заселяете людей в дом, то сделайте нормальный туалет! Хоть один на этаж! А то ведь скоро там просто дышать будет невозможно!

– Хорошо, Коленька, я поговорю, – успокаивала Чурсинова и, заметив постороннее лицо, добавила: – Но мы, наверное, мешаем?

– Нет, нет, – сказал Игорь. – Вот, Наташа, подкрепление тебе привел, принимай новую работницу.

За низеньким столом напротив Чурсиновой сидела еще одна женщина, к которой и обращался теперь Игорь. Длинные выкрашенные хной вьющиеся волосы, светло-серые глаза и испачканный краской синий рабочий халат.

– Что ж, добро пожаловать, – сказала она, внимательно и несколько настороженно разглядывая меня.

– Вот, познакомься, – Наталья Викторовна, начальница твоя, – снова обратившись ко мне, продолжал балагурить Игорь. – А это у нас Татьяна. Тоже Татьяна, заметил он, игриво сощурившись уже в сторону Чурсиновой.

– Очень приятно, – улыбнулась та.

Я тоже стояла и глупо улыбалась, не зная, как вести себя в сложившейся ситуации. Главное, что меня смущало, это то, что я не могла ответить себе на вопрос: меня уже приняли на работу или еще нет?

– Ну ладно, вы тут знакомьтесь, а я побежал, – весело сказал Игорь и действительно убежал, оставив меня одну-одинешеньку в таком неопределенном положении.

– Проходите, Татьяна, садитесь, – пригласила меня Наталья Викторовна, поняв, что я в замешательстве. – Вы работали когда-нибудь по этой специальности?

– Вообще-то нет, – ответила я, сразу вспомнив заготовленную историю. – Видите ли, дело в том, что до последнего времени я вообще нигде не работала…

Снова сделав скорбное лицо и добавив жалости в свой грустный взгляд, я начала говорить о том, как мало было у меня забот в то время, когда я жила с мужем, и как много стало их сразу после его смерти.

– Вы не представляете, даже самые элементарные вещи… не знаю, чай заварить, яичницу пожарить, ведь даже этого я не умела. Сейчас самой кажется смешным, а ведь после того как мне пришлось уволить домработницу, я тонны продуктов перепортила, пока научилась готовить.

Я говорила это и одновременно думала: «Ах, хоть денек бы пожить мне с домработницей!»

Женщины смотрели с пониманием и сочувствием.

– Да, тяжело вам пришлось, – сказала Чурсинова. – Но не расстраивайтесь, думаю, Наташа поможет вам встать на ноги. А мне уже пора идти, до свиданья, девочки.

Она удалилась, а вместо нее в маленькой комнатке появилась еще одна женщина. По виду она была моложе Натальи, но гладко зачесанные волосы, большие очки и синий халат ее старили.

– Это Оля, познакомьтесь, – представила Наталья. – Оля, это Татьяна. Она будет работать с нами.

– А-а, – безучастно произнесла Оля и заговорила о делах: – Наталья Викторовна, охры на складе нет, сказали, завтра привезут.

– Ну ничего, тогда займись сегодня аппликациями.

– Хорошо, – ответила Оля и сразу вышла.

– Какая у вас, наверное, интересная работа, – старалась подольститься я. – Вообще театр всегда представлялся мне чем-то сказочным, необычным.

– Ну да, ну да. Так вы говорите, Танечка, что у вас совсем нет никакого опыта подобной работы?

– Нет, к сожалению, совсем никакого. Но я буду стараться. Ведь и в других видах деятельности у меня нет опыта, так что в любом случае мне придется начинать с нуля. У меня хорошая обучаемость. Например, жарить яичницу я научилась уже со второго раза.

Наталья улыбнулась и сказала:

– Хорошо, поработайте с нами. Сейчас вам нужно будет… впрочем, я лучше сама вас отведу, вы ведь еще не знаете расположения помещений.

Мы вышли из маленькой комнатки.

– Оля, мы к директору, – обратилась Наталья к Оле, которая колдовала над полотном, лежащим на полу.

Спустившись по лестнице, мы миновали Петровича и стали спускаться дальше. В самом низу, откуда уже не вели никакие лестницы, оказался длинный коридор с множеством дверей, за которыми располагались гримерные.

Мы долго шли по коридору, снова поднимались и спускались по лестницам, а мимо нас то и дело шмыгали туда-сюда дамы в костюмах восемнадцатого века, загадочные личности в широкополых шляпах и миниатюрные тетеньки, одетые мальчиками.

Наконец мы оказались в кабинете директора.

С формальностями все обошлось благополучно, и хотя я немного опасалась, что без опыта и специального образования директор не захочет меня брать, но он претензий не предъявлял.

– Зарплата у нас… небольшая, – как-то загадочно произнес он. – Но, возможно, потом, со временем…

Я поняла, что он имеет в виду, только когда узнала, какая именно небольшая зарплата меня ожидает. «И за эти деньги люди соглашаются работать?!» – так и хотелось мне заорать изо всех сил. Но памятуя о том, что я-то, собственно, работаю не за эти деньги, орать изо всех сил я не стала, а тихо и скромно заметила:

– Да, зарплата действительно небольшая.

Однако этот инцидент существенно уменьшил мои комплексы относительно некомпетентности в художественном деле. За такую зарплату даже я вполне сносный специалист.

Снова пройдя длинный коридор и бесконечные лестницы, мы с Натальей вернулись в декораторский цех, где теперь, кроме Оли, находилась еще одна девушка, совсем молоденькая.

– Алена, познакомься, это Татьяна. Новенькая. Будет работать с нами.

– Здгаствуйте, – сказала Алена, повернув ко мне сияющее счастьем лицо.

Признаюсь, меня немного удивила такая реакция на мое появление, ведь она видела меня в первый раз. Что же могло ее так обрадовать? Однако через минуту девушка обратилась к Наталье и с таким же счастливым выражением сообщила ей:

– Наталья Виктоговна, в буфете булочки пгодают. Свежие! Пгинести вам?

Похоже, выражение счастья и радости было естественной реакцией Алены на все жизненные проявления. О, счастливое детство, где ты?

– Что ж, сбегай, принеси, – ответила Наталья, взглянув на часы. – Уже и обедать пора. Да и для Тани тоже купи, не забудь.

– Нет, нет, что вы, мне не нужно.

– Ничего, посидите с нами, чайку попьете. Получше познакомимся. Нам ведь теперь вместе работать. Сегодня я вас задерживать не буду, а завтра приходите к девяти утра. Попрошу не опаздывать.

– О да, да, конечно. Спасибо, что взяли меня, – произнесла я, с благодарностью взглянув в глаза Наталье.

– Ничего, ничего, поработаете. На эту зарплату ведь тоже не особенно идут.

– Да, зарплата, она… Наверное, из-за этого у вас и вакансия появилась?

Наталья нахмурилась, и выражение ее лица стало жестким и отчужденным.

– Нет, не из-за этого, – холодно проговорила она. – С девушкой, которая работала здесь до вас, произошел несчастный случай. Она упала в люк из плотницкого цеха, когда оттуда спускали декорации. И разбилась.

– Да что вы? Как жаль! А где он, этот плотницкий цех?

– Прямо над нами. Были открыты оба люка, и у них, и у нас, так что она упала оттуда прямо на сцену, ну и… Даже «Скорая» не успела приехать.

– Какой ужас!

– Здесь большая высота, будьте поосторожней. Когда люки открыты, близко к ним не подходите.

Прибежала из буфета Алена вся в улыбках и свежих булочках, и мы сели пить чай. В продолжение чаепития я старалась составить представление о женщинах, с которыми работала Оксана и с которыми теперь предстояло работать мне. Тянет ли какая-нибудь из них на подозреваемую?

Алену я исключила сразу. Не говоря уже о нежном возрасте, который совсем не вязался с таким страшным преступлением, как убийство, общий психологический портрет этой девушки исключал самую мысль о каких-либо подозрениях. Было совершенно очевидно, что никаких потаенных замыслов она не вынашивает, никаких обид ни на кого не держит, что вся она такая, как есть, вся тут, как на ладони, и что совесть ее совершенно чиста.

Но к Наталье и Ольге, несомненно, стоило присмотреться повнимательнее.

Наталья была доброжелательна и, кажется, не подвержена тем внезапным приступам раздражения, которые частенько бывают свойственны дамам-начальницам. Она держалась спокойно и естественно, иногда шутила, по ходу разговора делала для меня ознакомительные «сноски», поясняющие нюансы работы в театре, но тем не менее я ясно видела, что человек она закрытый и себе на уме.

Сложнее всего было составить мнение об Ольге. Она молча пила чай, почти не принимая участия в разговоре и никак себя не проявляя. Хотя и Наталья, и Алена обращались к ней свободно и непринужденно, тем не менее я ощущала между ними и Ольгой некое странное, едва заметное отчуждение.

Все это требовало разъяснения. Уже сейчас я предвидела, что независимо от того, прав или нет мой заказчик в своих подозрениях, в театре найдется работа не только для художника Татьяны Ивановой, но и для Татьяны Ивановой – частного сыщика.

Именно об этом размышляла я, возвращаясь домой.

Главная проблема, которая меня беспокоила с самого начала этого неприятного расследования, заключалась в том, что у меня не было ни малейшего представления о том, как именно произошло падение потерпевшей в этот злосчастный люк. Кто был в тот момент рядом? В каком положении находились все действующие лица? Кто находился ближе всех к Оксане и был ли он настолько близко, чтобы подтолкнуть ее к люку?

Эти вопросы требовали скорейшего разрешения, а с другой стороны, не могла же я так вот сразу приступать к расспросам, не проработав в коллективе и дня. Подобная прыть была бы совсем неуместной и сразу вызвала бы подозрения у моих новых коллег.

А подозрения мне были сейчас совершенно ни к чему. Наоборот, моя задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее расположить к себе как можно большее количество народа. Ведь в настоящий момент я нахожусь на этапе сбора информации, а информацию мне могут дать только работники театра. Следовательно, я должна демонстрировать улыбчивость и доброжелательность, произвести на всех хорошее впечатление и завести как можно больше знакомств.

Что же до моего личного впечатления от театра, то пока театр ассоциировался только с бесконечными лестницами. Если для других театр начинается с вешалки, то для меня он определенно начался именно с лестницы.

«Интересное совпадение, – думала я. – Есть ведь такой театр… как его там… Ах да! Ла Скала. Театр на лестнице. Вот и у меня тоже получается что-то в этом роде».

Если бы в тот момент я могла предвидеть, какой театр вскоре разыграется на бесконечных лестничных пролетах, по которым мне пришлось сегодня спускаться и подниматься, я бы еще не один раз подумала, прежде чем браться за это дело.

Но ничего такого предвидеть я, разумеется, не могла, и мысли мои были полностью сосредоточены на новом расследовании. Я думала о том, как ухитриться в совершенно новой для меня обстановке за минимальные сроки собрать максимальный объем информации.

Мои размышления прервал телефонный звонок:

– Алло, Татьяна? Вас беспокоит Евгений Сергеевич. Владимир Семенович интересуется, как все прошло у вас в театре. Вас взяли на работу?

Скажите пожалуйста! Владимир Семенович интересуется! Что мне действительно интересно, так это узнать, бывают ли с Владимиром Семеновичем такие случаи, когда он разговаривает самостоятельно? Или рот у него предназначен исключительно для принятия пищи?

– Добрый вечер, Евгений Сергеевич. В театре все прошло хорошо, на работу меня взяли, и завтра я приступаю к своим новым обязанностям.

– Что ж, отличная новость. А когда приблизительно вы рассчитываете получить информацию по интересующему нас делу?

Эх ты! Смотри какой прыткой! Я еще и дня не проработала, а ему уже информацию подавай. Нет уж, милый мой, имей терпение.

– Как я уже вам говорила, я не привыкла оперировать непроверенными данными и тем более не считаю целесообразным сообщать подобную информацию клиентам. Учитывая то, что от вас я не узнала о деле практически ничего, думаю, понадобится не менее недели для того, чтобы собрать, систематизировать и проверить первичную информацию.

В телефонной трубке возникла пауза.

– А ускорить этот процесс никак нельзя? – осторожно поинтересовался Евгений Сергеевич. – Если это зависит от оплаты…

– Нет, это зависит не от оплаты, – не слишком вежливо перебила я. – Это связано с тем, что я делаю свою работу качественно. Посудите сами, как это будет выглядеть, если сегодня, например, я скажу вам одно, а завтра начну утверждать совершенно обратное? Да, для того чтобы собрать достоверную информацию, требуется время, но зато и выводы получаются намного точнее. Качественно проведя предварительную работу, мы можем с полной достоверностью утверждать, было ли совершено преступление и кто именно его совершил.

– Да, но Владимир Семенович…

– Постарайтесь объяснить ему, что сбор достоверной информации требует гораздо больше сил и времени, чем простое выслушивание сплетен. Если он хочет знать, как все было на самом деле, ему придется проявить терпение.

– Ну хорошо, хорошо, – все еще очень неуверенно проговорил Евгений Сергеевич. – Но все-таки я хотел бы попросить вас, Татьяна, использовать все возможности для ускорения процесса.

– Я постараюсь.

Бедный Евгений Сергеевич! Какую тяжелую долю приготовила ему судьба. Представляю себе, что это за удовольствие – работать с Бобой Маленьким! Я начинала испытывать к очкастому секретарю неподдельное сочувствие.

Однако если в результате моей качественно проделанной работы окажется, что все, произошедшее с Оксаной Ширяевой, – это все-таки несчастный случай, то не исключено, что сочувствие понадобится и мне самой. Ведь Боба рассчитывает, что на блюдечке с голубой каемочкой я преподнесу ему убийцу. Хотя я и постаралась намекнуть, что несчастный случай исключать тоже не стоит, еще неизвестно, как он отреагирует, если я не оправдаю его ожиданий.

Впрочем, не будем загадывать. Завтра мне предстоит первый рабочий день, и у меня будет возможность впервые в жизни попробовать себя в качестве художника. Надеюсь, когда мои новые коллеги воочию убедятся в том, сколь невелики мои способности в сфере изобразительного искусства, этот первый день не станет последним.

Глава 3

На следующее утро я как новенькая решила продемонстрировать дисциплинированность и приехала в театр раньше урочного времени. В результате имела удовольствие простоять минут двадцать возле наглухо запертой двери декораторского цеха.

– О, Таня, вы уже здесь? – слегка приподняв брови и мило улыбаясь, проговорила появившаяся наконец на лестнице Наталья. – А что же вы стоите? Нужно было ключ на вахте взять.

Что ж, будем считать, что знакомство состоялось. Надеюсь, за время работы здесь мне удастся узнать не только о том, что ключ от нашей двери можно взять на вахте. Но этот маленький факт я тоже отметила. Если правда то, что Оксана Ширяева была убита и убийца – один из работников театра, то наверняка и он мог взять этот ключ… для чего-нибудь.

Тем временем мой первый рабочий день в качестве театрального художника вступал в свою активную фазу. Меня нарядили в синий халат и заботливо предупредили, что и другие части туалета не помешало бы продублировать.

– Вам понадобится рабочая обувь, – говорила Наталья. – У нас тут, сами видите, и красочкой можно испачкаться, и вообще… Кстати, тут где-то должны быть ботинки вашей предшественницы, Оксаны, если хотите, можете пока воспользоваться ими.

Но от такой приятной перспективы я поспешила отказаться.

«Нет уж, спасибо, – подумала я. – Мы уж так уж как-нибудь… Своими ботинками воспользуемся».

Впрочем, не думаю, чтобы Наталья имела в виду что-то плохое, предлагая мне Оксанину обувь. Наоборот, она, скорее всего, стремилась помочь. В этом декораторском цехе и в самом деле «окраситься» можно было на каждом шагу. Однако перспектива ношения обуви покойной меня настолько не прельщала, что я готова была даже испортить свою вполне приличную обувь, лишь бы ее избежать.

Закончив разбираться с моей экипировкой, Наталья провела для меня небольшую ознакомительную экскурсию по театру. Она хотела показать мне результаты работы декораторского цеха, я же со своей стороны намеревалась использовать экскурсию для того, чтобы получше ознакомиться со всеми закоулками театрального закулисья. Бесконечные лестницы, переходы и повороты представляли собой довольно удобный плацдарм для всевозможных тайных наблюдений и подслушиваний. Было бы очень полезно выяснить, где в случае чего можно прятаться, а где, может быть, и поставить «жучок».

Пройдя уже знакомую бесконечную лестницу и еще некоторое время поблуждав по закоулкам, мы оказались на сцене, где еще не были убраны декорации с вечернего спектакля. Моему взору предстали горные кряжи, разрисованные темно-зеленой и коричневой краской, хитросплетения лиан и искусственных листьев и прочие красоты дикой природы.

– Вот, это и есть наша работа, – говорила Наталья, водя меня по сцене. – Эти леса и горы мы приводим в надлежащий вид так, чтобы все выглядело натурально. Видишь?

– Да, да, – вторила я, следуя за ней по пятам и во все глаза глядя на то, чем мне предстоит заниматься.

Пока ничего страшного я не наблюдала. Похоже, создавать выдающиеся художественные произведения здесь не требуется, а уж подмалевать разные выпуклости зеленой и коричневой краской – это сумею и я.

Но худшее ждало меня впереди.

Мы снова поднялись в цех, где к тому времени уже трудились Ольга и Алена. Они поздоровались со мной, одна безучастно, другая, напротив, чересчур радостно, и продолжали свое дело.

Тем временем Наталья принесла несколько больших кусков картона и протянула их мне:

– Сегодня «Незнайка», нужно нарисовать рисунки. Там по спектаклю он рисует портреты своих друзей.

Я поняла, что пробил мой смертный час.

– Наталья Викторовна, – умоляющим голосом заговорила я. – Может, мне пока что-нибудь попроще, а? Портреты – это как-то слишком сложно. А?

– Ничего, ничего. Наоборот, не нужно стараться. Это же Незнайка. Он ничего не умеет и рисовать совсем не умеет.

«Совсем как ты», – казалось мне, сейчас скажет она.

Но Наталья ничего такого не сказала, а вручила мне кисть, черную, синюю и красную краски и, дав еще несколько уточняющих рекомендаций, оставила меня наедине с картонными квадратами.

Взяв в руки кисть и обмакнув ее в краску, я от волнения напрочь забыла свою главную цель, которая вообще-то состояла не в рисовании портретов за Незнайку, а в расследовании причин смерти Оксаны Ширяевой.

Но вместо расследования мне припомнилось бессмертное произведение Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Там в одном из эпизодов Остап Бендер рисует сеятеля, разбрасывающего облигации государственного займа. Именно в роли рисующего Остапа я и ощущала себя в данный момент. С той только разницей, что рядом со мной не было Кисы Воробьянинова, чтобы спросить его, как художник художника: «Вы рисовать умеете?»

Сосредоточив все силы своей души на непосильной задаче, я водила кистью по картону, с ужасом убеждаясь, что то, что получается в результате, даже для не умеющего рисовать Незнайки, пожалуй, несколько чересчур.

Закончив свое черное дело, я показала рисунки Наталье, ни минуты не сомневаясь, что на этом моя художественная карьера закончится. Но Наталья только усмехнулась и сказала, что теперь я могу помочь девочкам клеить аппликации.

* * *

Время шло, и постепенно я осваивалась в театре.

Рисунки на картоне оказались отличной рекламой, и до глубины души изумленные актеры, у которых при виде этих шедевров совсем не по пьесе вытягивались лица, чрезвычайно заинтересовались, кто же автор.

Так театр узнал, что в декораторском цехе появился новый художник.

За актерами потянулись остальные, и познакомиться с молодым дарованием каждый день забегали то плотники, то монтировщики, а иногда даже помощники режиссеров.

– Имеешь успех, – силясь проникнуть своим наглым взором под синий халат, говорил Азатов.

– Стараюсь, – скромно отвечала я.

В целом пока все шло хорошо. Благодаря дебюту на «Незнайке» я завела много новых знакомств и теперь могла заходить и к плотникам, и к монтировщикам, и к реквизиторам не только по делу, но и просто поболтать.

Об Азатове и художниках-постановщиках нечего было и говорить. Они обретались в одном помещении с нами, занимая вторую небольшую комнатку, в которую вела дверь из декораторского цеха. Дверь эта почти никогда не закрывалась. С Игорем мы почти сразу перешли на «ты», он оказался человеком очень компанейским, но и с художниками-постановщиками я общалась вполне свободно, тем более что двое из трех были дамами.

Теперь я легко ориентировалась в театральных подземных лабиринтах и уже не боялась заблудиться в том длинном коридоре, по которому меня водила Наталья в самый первый день.

Кстати, и сама она при более тесном знакомстве оказалась дамой весьма компанейской, начальницу из себя не корчила, часто шутила, и работать с ней было легко.

Однако нельзя было не заметить, что, проявляя ко всем равное дружелюбие, всякий раз, когда ей приходится обращаться к Ольге, она делает над собой некоторое усилие. Ольгу вообще как-то избегали и обращались к ней только тогда, когда уже больше было не к кому. Хотя она единственная из нас всех имела специальное образование и окончила художественное училище, но я уже несколько раз замечала, что если кто-то приходил по делу или с вопросом, а Натальи не было на месте, то пришедший, несмотря на нашумевшую историю с Незнайкиными рисунками, даже ко мне обращался с большей охотой, чем к Ольге.

Здесь была какая-то загадка, и я поставила себе целью ее разрешить.

Перебрав в уме возможные пути решения этой проблемы, я пришла к выводу, что наилучшим из них будет разговор с Аленой. По моим наблюдениям, только она демонстрировала к Ольге доброжелательность более-менее искреннюю и даже, кажется, ей сочувствовала. К тому же Алена была совсем еще ребенком, наивным, чистым и романтически влюбленным в театр, поэтому всякие проявления коварства были ей совершенно чужды, и она не умела врать.

Учитывая все эти нюансы, я решила, что Алена – наиболее подходящий кандидат для откровенного разговора о взаимоотношениях Ольги с окружающими.

Однажды, когда Ольга с Натальей ушли работать на сцену, а мы с Аленой остались в цехе, я как бы невзначай поинтересовалась:

– Слышь, Ален, а чего это вы с Ольгой как будто… не того, а?

– Чего «не того»? – На лице моей собеседницы сразу возникло напряжение и даже некоторое отчуждение.

– Ну, вроде как… не знаю… Избегаете ее, что ли?

– Кто это избегает? Никто никого не избегает.

– Да ты чего надулась-то сразу, я ведь просто так спрашиваю. Мало ли что такого бывает, иногда и напрасно к человеку придираются.

– Вот именно, – неосторожно сказала Алена и сама поняла, что после этих слов дальнейшее сопротивление бессмысленно.

– Ну, вот видишь – сама же говоришь, – тут же ухватилась я за ниточку. – Значит, все-таки было что-то?

– Да чего там было! Языками только болтают.

– А что болтают-то?

– Да ну их… Даже говогить не хочу. Егунду всякую.

– Да ладно, перестань. Я ведь никому не скажу.

– Ну… – все еще сомневаясь, неуверенно начала Алена. – Говогили, что она взяла что-то. Наталье Виктоговне пегедали… не знаю, книгу, что ли, какую-то, а она якобы взяла.

Вот оно что! То есть – украла. Однако чтобы на человека такое обвинение возводить, нужно иметь какие-никакие основания.

– А почему решили, что это именно она?

– Да не знаю я, почему. Ни почему.

– Постой, Аленушка, так ведь не бывает. Чтобы вот так, ни с того ни с сего сказать на человека… Видимо, какие-то причины все-таки были? Ведь не подумали же вот на тебя, например? А?

Алена, чувствуя справедливость этого довода, снова немного замялась и через некоторое время проговорила:

– Ну, на нее подумали потому, что в то вгемя в цехе, кгоме нее, никого не было.

– То есть такие догадки, возможно, не лишены основания?

– Да ничего подобного! У нас вообще вогов нету, а уж Оля тем более не воговка. Ты вот сама здесь габотаешь, ну скажи – похожа она на воговку? Похожа, скажи?

– Да, в общем-то, нет, не похожа.

– Вот именно. Пгидумывают неизвестно что, лишь бы козла отпущения найти, а то что человек потом пегеживает – им и дела нет.

Алена с юношеской пылкостью бросилась защищать Ольгу, а я подумала о том, что если подобные подозрения имеют под собой даже малейшее основание, то нетрудно догадаться, какие чувства к Ольге должна испытывать та же Наталья, например. А ведь ей приходится ежедневно с Ольгой работать, близко с ней контактировать.

Даже себя я уже ловила на том, что, узнав причину натянутых отношений окружающих к Ольге, сама начинаю проникаться подобными подозрениями. Хотя доказательств того, что подозрения в отношении нее обоснованны, у меня пока не было.