Марина Серова
Месть в смирительной рубашке

– Она хотела, чтобы я обеспечила ее личную безопасность, – заявила я. – Позвольте узнать, почему в отделении кардиологии пациентам не дают пользоваться мобильными телефонами? Насколько я знаю, такого никогда не было, какое-то нововведение?

– Ну… я тоже не знаю, – не слишком убедительно произнесла женщина. – Только еще раз вам говорю, это ошибка! Маша не могла вам звонить, это точно! Вы говорите, она с вами говорила утром? Во сколько?

– В девять утра.

– Ну, вот видите! – воскликнула Ольга Николаевна. – Мобильного в такое время у дочери быть не могло, кто-то другой вам звонил!

– Ну да, и этот другой человек назвался именем Марии Лисихиной, – хмыкнула я. – Что-то странное, вы не находите? Вы когда в последний раз видели вашу дочь?

– В пятницу. Приемные дни в будни, в выходные посещение родственников запрещено.

– А какой точный диагноз Марии? – продолжала расспрашивать я. – В принципе, я сама могу позвонить в отделение кардиологии больницы, даже если вы не скажете номер лечебного заведения, найти его не проблема. Но будет лучше не тратить время зря, я надеюсь, вы меня понимаете. Я сотрудничаю с полицией, поэтому замалчивание важной информации является правонарушением.

– Вы из полиции? – удивилась Ольга Николаевна. – Но… но я ничего не понимаю!

– Я работаю телохранителем, – заявила я. – Ко мне обращаются люди, которым угрожает опасность, и я охраняю их жизнь. Мария Лисихина обратилась ко мне за помощью, но я боюсь, с ней что-то случилось, поэтому необходимо разыскать вашу дочь! Вы понимаете серьезность ситуации?

– Да не могло с Машей ничего произойти, она в больнице! – стояла на своем Ольга Николаевна. – Произошла какая-то ошибка, выйти из лечебного заведения без ведома врачей невозможно, и потом, Маша не могла оказаться в Елшанском районе, это ведь у черта на куличках! Может, кто-то глупо пошутил?

– Вряд ли, – покачала я головой. – Что-то мне подсказывает, Мария Лисихина совсем не в отделении кардиологии находится. Еще раз повторю, я могу узнать, где она, но лучше вам самой сказать мне! Так где лежит ваша дочь?

– Ладно, – Ольга Николаевна опустила голову и поникшим голосом проговорила: – Вы все равно ведь докопаетесь до истины, нет смысла скрывать. Только прошу вас, не распространяйте эту информацию! Обещаете?

– Хорошо, – кивнула я. – В какой больнице лежит ваша дочь?

– В психиатрической. В отделении наркологии.

Глава 2

Ольга Николаевна замолчала, ожидая моей реакции.

Я спокойно кивнула.

– Если это правда, я признательна вам за честность, – проговорила я. – Скажите, Мария злоупотребляла наркотиками, раз лежит в отделении наркологии? Или у нее проблемы с алкоголем?

– У Маши алкоголизм, – пояснила женщина. – Она страдает от своего заболевания уже два года. Я узнала об этом сравнительно недавно, но считала, что дочь контролирует ситуацию. Она же пила только вино и шампанское, никакой водки и крепкого алкоголя… Я сама иногда позволяю себе выпить пива – когда дежурство выдается слишком тяжелое или проблемы какие… Но вы не подумайте, я употребляю спиртное не постоянно, только в случае крайней необходимости. А Маша ведь взрослая женщина, она работала в школе учителем начальных классов, и я даже подумать не могла, что с ней случится такое… Все было хорошо – дочери нравилась ее работа, она ходила в школу с удовольствием, рассказывала мне, какие дети у нее в классе… А потом я стала замечать в ее поведении что-то странное. Она то ходила хмурая, как туча, то, наоборот, пребывала в состоянии эйфории, смеялась и казалась самым счастливым человеком на земле. Я не психолог и не психиатр, поэтому не придала странному поведению Маши никакого значения. А потом выяснилось, что Мария влюблена, как школьница, в нового учителя истории, Максима Федотова. Он младше ее на два года, в школу устроился три года назад, и Маша сразу обратила на него внимание. Уж не знаю деталей этой истории, но вроде молодой человек дал ей повод надеяться на взаимность. Они начали встречаться, но Маша меня не знакомила со своим кавалером – обо всем этом я узнала гораздо позже… И вообще, об их связи никто не знал – они встречались после работы в отеле, а в школе держались так, словно их ничего не связывает. Дочь сама мне об этом рассказала. В общем, если без подробностей, то примерно через полгода отношений Маша внезапно узнала, что ее Максим на самом деле женат, у него маленькая дочь и сын. Маша была раздавлена, уничтожена – она не собиралась уводить Федотова из семьи. Он же воспринимал ее как любовницу, забавную игрушку, которой можно попользоваться и бросить. Максим заявил Маше, что на серьезные отношения она может не рассчитывать, и вообще, если она хоть заикнется об их связи, будет жалеть об этом всю жизнь. Вроде как он ее так опозорит, что ни в одну школу она больше не устроится. А Маша была романтиком всю жизнь, этакая «тургеневская барышня», которая верит в чистую и светлую любовь до гроба и мечтает о принце на белом коне. И вот ее принц оказался мерзавцем, а сама Мария выглядела бы в глазах общества разлучницей, девицей легкого поведения, любовницей женатого мужчины. Чтобы заглушить душевную боль и справиться с депрессией, дочь стала покупать вино в коробках и пить его втайне от меня. Она даже переливала спиртное в бутылки из-под сока, и я понятия не имела, что в яблочном соке на самом деле не сок, а красное вино. Да я и не смотрела, что Маша ест или пьет – не подросток она, взрослая уже! Потом Маша уволилась из школы – мне сказала, что устала от своей работы и от детей, на все мои уговоры вернуться отвечала решительным отказом. В другую школу она работать не пошла, устроилась продавцом-оформителем в магазин. Я не понимала, почему дочь сменила нормальную работу на такую… низкооплачиваемую и непрестижную. В магазине она трудилась с десяти утра до восьми вечера, график у нее был два через два и отпуск – всего-навсего месяц вместо двух с половиной, как в школе. В общем, идея дочери казалась мне бредовой. Потом я нашла пустую коробку из-под вина в ее сумке, спросила Машу, что это значит. Дочь пожала плечами и заявила, что это не мое дело. А я стала наблюдать за поведением Маши, отметила ряд странностей в поведении. По вечерам дочка запиралась в своей комнате, брала с собой бутылку сока и пару яблок, от ужина отказывалась. Я поняла, что дело нечисто, попробовала как-то сок на вкус, и до меня дошло, что Маша на самом деле пьет спиртное, причем делает это каждый день. Я вызвала дочь на откровенный разговор, заявила, что не отстану от нее, пока она мне не расскажет всю правду. Маша выложила мне все – и про несчастную любовь, и про спиртные напитки, призналась, что ей самой страшно, так как она и дня не может прожить без выпивки. Дочь просила у меня прощения, умоляла не сердиться на нее… Я решила, что нужно действовать – сперва Маша лечилась амбулаторно, но это не помогало. Таблетки действовали на дочь не так, как должны, – без спиртного у нее началась бессонница, Маша не могла сосредоточиться. Лечащий врач посоветовал начать стационарное лечение. Естественно, в магазине дочь никому не сказала, что у нее за проблемы, – взяла больничный, я помогла ей со справкой, благо на работе у меня есть нужные знакомые. Врач Маши советовал психиатрическую больницу – там хорошие специалисты, большинство пациентов выздоравливают от алкоголизма и наркомании. Лечебница закрытая, больным не разрешается выходить на улицу, посещения пациентов строго регламентированы по времени, в отсутствие врачей приезжать родственникам запрещено. Мобильными телефонами разрешают пользоваться один раз в день, выдают только для того, чтобы больные могли позвонить родственникам или знакомым, а потом забирают мобильники и кладут в сейф. Все передачки тщательно проверяются, в больнице строгий контроль за питанием пациентов, список разрешенных продуктов довольно небольшой. Я езжу к дочери каждый будний день – кроме своих суток, конечно, но если я не приезжаю, то Маша со мной созванивается, мы об этом договорились. Сегодня я как раз собиралась ехать к дочери, мы условились с ней, что я буду приезжать к пяти часам вечера, так как до этого времени у пациентов капельницы и процедуры.

– Вы звонили в больницу сегодня? – спросила я.

Ольга Николаевна отрицательно покачала головой.

– Нет, а зачем мне звонить? Я же приеду, Маша мне тоже не звонила – она знает, что после суток я сплю, мне надо хотя бы часок вздремнуть, чтобы чувствовать себя нормально. Раньше я могла и в ночь выходить после основной смены, но сейчас здоровье уже не позволяет. Увы, с возрастом мы не молодеем…

– Как вы думаете, может ли что-то угрожать жизни вашей дочери? – задала я новый вопрос.

– Разве что алкоголь, – вздохнула Ольга Николаевна. – Я не знаю, каким образом Маша умудрилась дозвониться до вас – даже если так, предположим, что дочка как-то вытащила свой мобильный из сейфа, чего, в принципе, быть не может, откуда-то взяла ваш номер и вызвала вас на пустырь… Но поверьте, чем дальше я все это представляю, тем больше все походит на бред чьего-то больного воображения. Начнем с того, что ни один пациент не может проникнуть в закрытый кабинет врача! Да больные вообще не покидают своего отделения без сопровождения медсестры! Медсестра отводит их в столовую на завтрак, обед и ужин, душ они принимают тоже в сопровождении медицинского персонала! То есть дочка ни при каких условиях не может уйти куда-то дальше своей палаты! А тем более – выкрасть телефон, поговорить с вами и добраться до другого конца города! Денег у Маши нет, все личные вещи в сейфе, а зарплатная карточка дочери у нас дома, в больницу ее дочь не взяла. Вы понимаете, что все это невозможно? Пешком Маша бы не дошла до Елшанского района, это точно. Поэтому я думаю, что кто-то устроил нелепый, глупый розыгрыш, непонятно, с какой целью!

– И все же я хочу разобраться в ситуации, – проговорила я. – Прежде всего надо установить, в больнице ваша дочь или нет. Если она в своем отделении, я бы хотела с ней поговорить и узнать, как и зачем она мне позвонила!

– Если бы звонок поступил в полдень – когда пациентам выдают телефоны, – я бы поверила в то, что Маша вам звонила, – сказала женщина. – А наговорить она могла что угодно. Дочь ведь сейчас лечение проходит, ей подбирают лекарство, некоторые препараты могут давать побочную реакцию в виде галлюцинаций, паники и тревоги. Маше может показаться, что ее хотят убить, и это в данном случае абсолютно нормально. Психиатрия – вообще штука сложная, именно поэтому больным лучше лечиться под строгим наблюдением врача, чтобы он вовремя корректировал лечение.

– А во время ваших визитов вы не замечали в поведении дочери чего-нибудь странного? – поинтересовалась я.

Ольга Николаевна вздохнула.

– Да по-разному бывает, – сказала она. – Иногда Маша не хочет вообще со мной разговаривать – я прихожу, ее выводят, и мы сидим за столом друг напротив друга. Я задаю ей вопросы, рассказываю что-то, а она смотрит на меня стеклянным взглядом и ничего не говорит. Иногда дочь прогоняет меня – вроде не хочет общаться, а иногда плачет и уговаривает меня забрать ее домой. Увы, я ни разу не видела Машу в хорошем настроении – когда она со мной говорит, то жалуется на то, что еда в столовой ужасная, кормят их помоями, а свою собственную еду вместо больничной есть запрещают. То есть завтрак, обед и ужин пациенты обязаны съедать в столовой, а гостинцы, прошедшие проверку, им выдают в качестве перекусов. Иногда Маша жалуется на медсестер – особенно ей не нравится Лариса Михайловна, которая, по словам дочери, издевается над ней. Но я говорила с Ларисой Михайловной, вроде вполне себе адекватная женщина, у нее и в мыслях не было издеваться над пациентами…

– А как эта Лариса Михайловна издевается над Машей, дочь вам рассказывала?

– Вроде как медсестра один раз смешала в Машиной тарелке первое и второе и заставила дочь это съесть. Маша отказывалась от обеда, и между ней и Ларисой Михайловной произошел конфликт. Но медсестра это отрицает, да и зачем ей это? Я сделала вид, что поверила дочери, но мне кажется, Маша сама это выдумала и поверила в то, что над ней действительно в больнице измываются. Мне врач дочери сказал, что такое бывает у пациентов, которые находятся на данной стадии лечения. Отсутствие алкоголя превращает больных в невротиков, а у некоторых развивается мания преследования. Но этот этап надо просто переждать, при подборе адекватного лечения состояние пациента нормализуется и подобные вспышки прекратятся.

– То есть вы дочери не поверили, – заключила я.

Ольга Николаевна виновато пожала плечами.

– Маша больна, и пока она не может нормально реагировать на происходящие события. Я очень люблю свою дочь, готова на все ради нее! Я ведь воспитывала Машеньку одна – муж ушел от меня, когда дочке было всего-навсего два года. Вся моя жизнь сосредоточилась на Маше, ради нее я работала, ради нее терпела невзгоды и трудности… Не будь у меня дочери, не знаю, смогла бы я так или сломалась. Мне очень хочется самой лучшей судьбы для Маши, я сильно переживаю за нее. Но при этом я понимаю, что в настоящий момент дочь переживает трудный период жизни и не всем ее словам можно верить. Даже если Маша думает, что в больнице с ней поступают плохо, на самом деле все это делается для ее же блага! Я уверена, что, когда дочь пройдет курс лечения, она будет с благодарностью вспоминать врачей и медсестер!

– Сколько времени Мария находится в больнице? – спросила я.

– Почти три недели, – вздохнула Ольга Николаевна. – Лечение затянулось, потому что пока не удается подобрать соответствующие препараты. Их уже третий раз меняют – первая комбинация вызвала бессонницу, которая не прекращалась, вторая – панику и тревожное расстройство, третья, похоже, тоже не работает – раз у Маши галлюцинации… Сегодня я собираюсь поговорить с врачом дочери, он работает до пяти часов вечера, поэтому я успею застать его на рабочем месте.

– Как зовут лечащего врача вашей дочери? – поинтересовалась я.

– Анатолий Александрович Корнишенко, – ответила женщина. – Очень хороший специалист, как раз занимается такими же пациентами, как и Маша. Мне его хвалили, говорят, он хоть и долго работает с каждым больным, но после лечения ни один из пациентов не возвращается к пагубному пристрастию. Поэтому я готова платить любые деньги, лишь бы Маше помогли.

– То есть лечение в больнице платное, – подытожила я.

Ольга Николаевна кивнула.

– Конечно, бесплатно нормально не вылечат. Бесплатно только «Скорая помощь» работает…

– В каком магазине работает Мария? – резко сменила тему я.

– Магазин называется «Веселая затея», это сеть магазинов с детскими товарами, – пояснила женщина. – Находится он по адресу: Варфоломеевский проезд, дом восемь – там большой торговый центр и точка, где продают воздушные гелиевые шарики, фигуры из шаров и товары для дня рождения. По сути дела, магазином «Веселую затею» не назовешь – просто торговая точка.

– Вот как, – проговорила я. – Много там людей работает?

– На точке только один продавец-оформитель, – произнесла Ольга Николаевна. – А в самом торговом центре полно народу. В «Веселой затее» два продавца только в том случае, если один из них проходит стажировку. Маша, когда стажировалась, работала в паре с одной девушкой – Наташей, что ли, а может, Леной, я точно не скажу. И у Маши тоже одна девочка стажировалась, дочка говорила что-то, но я не помню… Ну, не девочка, конечно, женщина, это я так сказала.

– Ясно, – кивнула я. – В какой школе Мария работала?

– В сорок третьей, – ответила женщина. – Она недалеко отсюда находится. А почему вы спрашиваете?

– Собираю информацию, – отозвалась я.

На самом деле я знала из базы данных номер школы, где семь лет преподавала Лисихина, задала вопрос лишь для того, чтобы понять, правду мне говорит Ольга Николаевна или нет. Хотя какой смысл ей скрывать от меня информацию?

Пока ее рассказ не вызывал вопросов, все довольно логично и последовательно. Несчастная любовь, злоупотребление алкоголем, смена профессии, причем кардинальная, психиатрическая больница – я прояснила благодаря рассказу Ольги Николаевны непонятные для меня вопросы, полученные из базы данных. Но оставалась главная загадка: каким образом Мария достала свой телефон, который находится в сейфе кабинета врача, позвонила мне, а потом материализовалась в Елшанском районе Тарасова? Пока что эти события выглядят чересчур фантастическими, провернуть такое пациентке лечебницы не по силам. Очень сомневаюсь, что у Лисихиной имелся набор отмычек, который девица пронесла незаметно от врачей и медсестер. А без отмычек или ключа сейф не откроешь, выходит, Маша стащила ключ? А заодно прихватила и ключ от двери в лечебницу, не сквозь стены же она прошла! Хотя существует вероятность, что с телефона Марии мне позвонила какая-то другая женщина, назвалась Марией Лисихиной и назначила встречу в заброшенных гаражах. Но кто она и зачем ей это нужно? Еще одна загадка. Похоже, пока я не поговорю с Марией, не получу ответа ни на один из своих вопросов.

– У вас есть фотография вашей дочери? – спросила я Ольгу Николаевну.

– Конечно, есть в фотоальбомах, но там она маленькая совсем…

– Нет, мне нужна недавняя фотография, – пояснила я. – Может, вы фотографировали дочь на телефон?

– Ах да, конечно, есть… – Женщина достала свой мобильный, стала искать снимок Марии. Потом протянула мне телефон.

Я посмотрела на фото Лисихиной. Мария была худой шатенкой с короткими волосами и огромными карими глазами, на фотографии женщина не улыбалась, смотрела серьезно и как-то грустно.

– Это фото сделано два месяца назад, – пояснила Ольга Николаевна. – Дочь не любит фотографироваться, она говорит, что нефотогенична. Но я все равно решила сделать снимок уж не знаю почему. Просто захотелось. Может, я чувствовала, что скоро наша жизнь круто изменится? Вот и сфотографировала Машу… На память.

– Можете переслать это фото мне? Я сейчас продиктую номер. – Я назвала цифры, Ольга Николаевна занесла их в память своего мобильного. Потом женщина переслала снимок мне.

Я поблагодарила ее; Ольга Николаевна посмотрела на часы и извиняющимся тоном проговорила:

– Вы меня простите, пожалуйста, но боюсь, мне нужно собираться в больницу. Ехать долго, с пересадками, а опаздывать не хочется… У вас ко мне есть еще какие-нибудь вопросы?

– Пока нет, – сказала я. – Вы тоже извините, что я вас разбудила и заняла ваше время. Единственное, о чем я хочу вас попросить, – после вашего посещения дочери позвоните мне и скажите, как прошла встреча. Не забудете?

Ольга Николаевна пообещала непременно позвонить мне после посещения дочери. Я не стала ее больше задерживать, попрощалась и вышла из квартиры.

Сидя в машине, забила в навигатор адрес психиатрической больницы, где лежала Маша. Лучше самой во всем разобраться – я решила поехать в лечебницу и лично побеседовать с Лисихиной.

Больница и в самом деле располагалась далеко от дома Лисихиных. Не знаю, на каком транспорте добирается Ольга Николаевна, но на машине я потратила около часа, чтобы доехать до лечебницы.

Припарковав машину возле остановки восемьдесят третьей маршрутки, я прикинула, что отсюда до Елшанского проезда ехать часа полтора, а то и больше, учитывая количество пробок. Пешком Мария не добралась бы до Елшанки и за сутки, а это значит, она пользовалась услугами такси либо ехала общественным транспортом. Но без денег это весьма проблематично, и как Лисихина ухитрилась проделать такой фокус?

Чем дольше я размышляла над этими вопросами, тем больше склонялась к мысли, что Мария не покидала больницу. Уж не знаю, откуда у нее мой номер телефона и как она достала свой мобильный из сейфа, но, скорее всего, девица либо «остроумно» пошутила, либо у нее малость съехала крыша, вот и стала мне названивать и просить о помощи. Ольга Николаевна ведь сама сказала мне, что пока ее дочери не могут подобрать адекватное лечение, поэтому Мария не может отвечать за свои поступки. Но сейчас я побеседую с лечащим врачом Лисихиной, если получится – то и с самой Марией, удостоверюсь, что больная находится у себя в палате, и поеду домой.

С такими мыслями я отправилась к пятнадцатому отделению, где пациентов лечили от алкоголизма, наркомании и депрессии.

Дверь в отделение была заперта. Я нажала на звонок, и спустя несколько минут дверь открыли. На пороге стояла хмурая женщина в белом халате и зеленых штанах и с неприязнью смотрела на меня. На вид ей было около сорока пяти – пятидесяти, за собой дама тщательно ухаживала. Я отметила ее модную стрижку, грамотный макияж и стильно подобранные очки, которые шли к ее лицу.

– Вам кого нужно? – спросила меня медсестра (скорее всего, это была именно дежурная медсестра, вроде в их обязанности входит встречать посетителей).

– Здравствуйте, – я сочла нужным проявить вежливость. – Я к Марии Лисихиной, мне нужно с ней поговорить.

– Вы ее родственница? – сурово спросила женщина.

– Нет, я ее знакомая, – соврала я. – Близкая подруга.

– В отделение пускаем только родственников, – категорично заявила медсестра. – Больше никого. До свидания.

– Постойте, – запротестовала я. – Тогда я хотела бы поговорить с лечащим врачом Марии Лисихиной, Анатолием Александровичем Корнишенко. Это-то хоть можно устроить?

– Нет, Корнишенко занят, – отрезала моя собеседница. – Всего доброго.

И, не успела я и слова сказать, как медсестра захлопнула дверь. Я снова нажала на звонок, однако дверь мне не открыли. Я выругалась про себя, с трудом поборов желание пнуть дверь ногой.

Звонить снова бесполезно, вредная медсестра не станет мне открывать дверь, а пользоваться отмычками средь бела дня глупо и неэффективно. В конце концов, при необходимости я могу проникнуть в больницу ночью, однако я надеялась, что до этого дело не дойдет. Дождусь звонка Ольги Николаевны и от нее все узнаю – уж ей-то разрешат побеседовать с дочерью…

Я отошла от корпуса, решила немного пройтись и оглядеть территорию больницы. Корпуса лечебницы были старинными, здания показались мне весьма красивыми, но несколько меланхоличными, если можно так выразиться. Оттенок тоски придавали деревья с желтой осенней листвой да моросящий дождь, который и не думал прекращаться. Чуть поодаль от корпуса находилась маленькая деревянная церковь с зелеными куполами, а рядом с ней я увидела озеро.

Подойдя к церкви, я увидела ее название – храм Святой Софии. Внутрь заходить не стала, не сочла нужным это делать. Вряд ли я увижу что-то интересное, помимо икон и зажженных свечей.

Я еще немного погуляла по территории больницы, потом отправилась к своей машине. Рядом с остановкой маршрутки находился еще один корпус, до меня донесся запах тушеной капусты. Видимо, это была столовая и на ужин пациентам полагалось какое-то овощное блюдо. Наверняка несоленое – Ольга Николаевна говорила, что Мария не в восторге от больничной еды. Что ж, тогда я сочувствую пациентам лечебницы, которым не приходится выбирать, что есть.

От размышлений о больничных блюдах я почувствовала, как у меня засосало под ложечкой. Гоняясь по городу весь день, я совсем забыла о еде, и теперь отсутствие обеда давало о себе знать.

Я решила заехать по пути домой в какое-нибудь кафе или ресторан, до дома все равно добираться долго. Возле остановки было кафе, но я сомневалась, что там мне предложат что-нибудь съедобное, поэтому села в машину и поехала в сторону дома.

Приличное заведение я отыскала довольно быстро. Называлось кафе «Вкусная еда», и готовили здесь и в самом деле хорошо. Я заказала себе обед из трех блюд, с удовольствием умяла грибной суп, запеченную форель и яблочный пирог на десерт.

Времени было пять часов вечера, но от Ольги Николаевны никаких звонков не поступало, поэтому я решила подождать еще немного и самой позвонить ей из дома.

В шесть часов вечера я зашла к себе домой, разулась и направилась на кухню. Работал телевизор, я услышала звуки какой-то передачи о живой природе. Сама я давно не пользуюсь телевизором – сейчас любой фильм можно посмотреть онлайн, но тетя Мила так и не привыкла к экрану ноутбука. Тетушка по старинке покупает программки и смотрит то, что показывают по тому или иному каналу. Мои попытки показать ей, как пользоваться компьютером и смотреть то, что захочешь, не увенчались успехом.

– Тетя Мила, я дома! – крикнула я, однако мне никто не ответил.

Не услышала она, что ли? Однако когда я зашла на кухню, то увидела, что в помещении никого нет, а телевизор включен.

Может, тетушка в магазин вышла? Я открыла холодильник, но все полки были забиты продуктами. Нет, в продуктовый ей не нужно, она вроде собиралась какой-то пирог приготовить или торт, может, за ингредиентами для нового блюда пошла? Вполне могло оказаться, что к тете Миле зашла какая-нибудь очередная подружка и отвлекла ее от готовки. Тетушка на редкость общительный человек, ничего удивительного в том, что она любит гостей.

Я открыла духовку, никакого пирога там не было. Что поделаешь, хорошо, что я заехала в кафе, готовой еды у нас, похоже, нет. В холодильнике лежат овощи, фрукты, какая-то кисломолочная продукция, словом, все, что нужно для кулинарии.

Я налила себе воды и пошла в комнату, размышляя над вопросом, звонить мне Ольге Николаевне или нет.

Чтобы не терять время зря, я решила посмотреть информацию о лечащем враче Марии Лисихиной. Включив ноутбук, я открыла базу данных – на компьютере гораздо проще выполнять эту работу, не нужно тыкать пальцем в клавиатуру сенсорного экрана, ввела имя и фамилию нужного мне человека.

Анатолию Александровичу Корнишенко было сорок семь лет, психиатром он работал двадцать четыре года. Солидный стаж, отметила я про себя. Как водится, Анатолий Александрович отучился в медицинском университете шесть лет, а потом стал работать в больнице номер два психиатром. Спустя три года Корнишенко опубликовал статью, посвященную инновационным методам лечения депрессивных состояний, через год была выпущена книга под его редакцией об алкогольной и наркотической зависимостях во врачебной практике. Анатолий Александрович успешно делал карьеру, перевелся в психиатрическую больницу, где работает до сих пор. В возрасте тридцати пяти лет Корнишенко женился на Жанне Алексеевне Ищенко, которая по специальности была врачом-неврологом, у супругов родились две дочери – Анна и Софья, которым сейчас по двадцать два года. Судим Корнишенко не был, к уголовной ответственности не привлекался – словом, всецело положительный человек, к биографии которого невозможно придраться.

Больше проверять мне было некого – фамилии медсестры, которая якобы издевалась над Марией, я не знала, поэтому я взяла телефон и решила позвонить Ольге Николаевне.

Набрала номер женщины, стала ждать, когда она ответит. Спустя минуту Ольга Николаевна взяла трубку.

– Добрый вечер, – произнесла я. – Это Евгения Охотникова вас беспокоит, мы условились с вами созвониться.

– Ох… простите, мне не до звонков было, но хорошо, что вы первой мне позвонили… – Голос Ольги Николаевны показался мне встревоженным.

– Что-то случилось? – насторожилась я. – Вы были у дочери?

– Да, я ездила в больницу, – тихо проговорила Ольга Николаевна. – До сих пор в это не могу поверить, но… Маша сбежала!

– Сбежала? – переспросила я. – Так, где вы сейчас находитесь? Я подъеду, и мы с вами спокойно поговорим, по телефону обсуждать такие вещи не стоит!

– Я дома, мне сказали, что сообщат, как что-то узнают…

– Никуда не уходите, я скоро буду!

Ольга Николаевна выглядела осунувшейся и еще сильнее постаревшей. Казалось, у нее добавилось новых морщин, взгляд несчастной женщины был обреченный и потерянный. Глаза покраснели – видимо, она плакала, переживая за свою непутевую дочь.

Некоторое время она недоуменно смотрела на меня, словно вспоминая, кто я такая, потом едва слышно проговорила:

– Проходите, давайте на кухне говорить… Дома не убрано…

Мы прошли на кухню, Ольга Николаевна села на табурет и закрыла лицо руками. Я уселась напротив нее и произнесла:

– Расскажите все по порядку. Мне нужно знать обстоятельства дела, только так я смогу вам помочь! Когда сбежала Мария?

– Я приехала сегодня в отделение, как и договаривались с Машей, к четырем часам, – начала женщина. – Позвонила в дверь, дежурила Лариса Михайловна, она мне сказала, что меня ждет Анатолий Александрович, чтобы поговорить. Я хотела сперва с дочкой пообщаться, попросила Ларису Михайловну, чтобы Машу позвали, но она отказала мне в просьбе. Я решила, что дочка просто не хочет со мной разговаривать – такое с ней бывало, но дежурная медсестра все равно приводила ее на свидание. Уже тогда я подумала, что-то неладное происходит, вспомнила, о чем мы говорили, но потом решила, что я напрасно себя накручиваю. Все это недоразумение – и Машин звонок, и ваша несостоявшаяся встреча… Откуда мне было знать, что все это правда?..

– Вы пошли к лечащему врачу Маши, верно? – Поскольку Ольга Николаевна замолчала, я задала ей вопрос, чтобы восстановить хронологическую цепь событий.

Женщина кивнула:

– Да, я думала, что Анатолий Александрович скажет что-то о лечении дочери, я ведь сама с ним хотела побеседовать… Но, когда я вошла в кабинет, врач предложил мне присесть на стул и налил стакан воды. Я поняла, что с Машей что-то случилось… А он сказал мне не волноваться, хотя глупее фразы и придумать нельзя. Человек, которому говорят «не волнуйся и не переживай», просто с ума сойдет от беспокойства! Я спросила его, что произошло. А Анатолий Александрович сказал, что Маша исчезла, вероятнее всего, она сбежала, хотя, как это случилось, никто не понимает. Все двери всегда закрыты, на окнах решетки, выбраться на улицу без ведома дежурной медсестры невозможно! Но в отделении ее точно нет – проверили все палаты, все помещения – может, она пробралась в столовую или душевую, воспользовалась моментом, когда дверь была открыта… Безрезультатно. Самое главное, что дежурная медсестра не заметила, когда исчезла моя дочь! Лариса Михайловна говорила, что на завтраке Маша была точно, она выдавала больным потом таблетки и помнит, что Лисихина брала свои лекарства. А потом внезапно выяснилось, что Маши в палате нет, более того, ее мобильный телефон отсутствует в сейфе! Врач Анатолий Александрович открыл свой кабинет в десять утра – до этого у него была планерка и кабинет был заперт на ключ. Это просто мистика какая-то, если бы мне кто-то рассказал подобное, я бы не поверила! Но получается, что Маша испарилась просто! Прошла сквозь стену в кабинет врача, вытащила свой телефон из сейфа, который тоже каким-то образом открыла, добралась до Елшанского проезда и стала звонить вам! Я сказала Корнишенко, что так просто все не оставлю, я подключу полицию – пускай разбираются, куда пациенты в больнице пропадают! Анатолий Александрович стал уговаривать меня, якобы произошло недоразумение, Маша обязательно найдется, он сделает все необходимое… Но как только я подумаю, что моя дочь где-то блуждает одна под воздействием препаратов, у которых невесть какая побочка, мне становится жутко! И в полицию сейчас не обратишься – заявление принимают спустя три дня после исчезновения человека, я не верю в наши правоохранительные органы! Тем более если в полиции узнают, что моя дочка лечится от алкоголизма, дело и вовсе пустят на самотек! Женя, я вас умоляю, помогите мне найти Машу! Больше я ни в какую больницу ее не положу, все равно там ей ничего не прописали хорошего… Зря я связалась с этой лечебницей, но если бы я знала!..