Пленный дух – Марина Цветаева

Трудно говорить о такой безмерности, как поэт.

М.Цветаева.У нее получилось. А кто бы еще смог рассказать о поэте, кроме как равный ему, тоже большой, поэт, собрат по перу?

Интересное это явление – проза поэта. Настоящего поэта. По ней не получается пробегать глазами – ее разгадываешь как шифр, читаешь как стих. Мне приходилось читать небольшими отрывками. Как ложку меда взять, а потом ходить и смаковать, распознавая все оттенки вкуса. Уж очень это изысканное и калорийное блюдо. Ну, вот как, скажите, не остановиться и не полюбоваться на эти слова:

В 1922 году, на Воздвиженке, меня окликнула молодая женщина с той обычной советской присыпкой пепла на лице, серьезной заботы и золы, уравнивающей и пол, и возраст, молодость заравнивающей как лопатой.

В поэзии самой Марины Цветаевой всегда удивляла и даже пугала эта ее всеохватность и всегда – самая сердцевина страстей. Так писать о сути, сразу – о сути, без описаний, умеет только она.

Чувственная проза. До предела наполненная страстями, эмоциями, ощущениями, ассоциациями. Она избыточна, она так пестра и непричесанна, так неожиданна, что кажется живой. Будто настоящие ее герои предстают перед изумленным взором читателя, и нет этих ста лет, что отделяют нас от того времени.

А книга-то об обыденном! Цветаева говорит о конкретных людях и их повседневной жизни, о неустроенности их быта, в контексте событий начала ХХ века. По сути – о томлении мятежного духа поэта в жестких рамках быта и условий эпохи. Это книга – эссе об Андрее Белом. Вернее «Моя встреча с Андреем Белым». Цветаева ведь могла писать только о том, что она сама пережила и прочувствовала. Вся ее проза поэтому – дневниковая. То, каким он виделся ей – провидице, ведунье, знатоку человеческих душ, по-собачьи чувствующей и угадывающей их самую суть, – таким предстает и перед читателями. Большой ребенок, одинокий, беззащитный, непонятый, страдающий от своей избыточности всего внутреннего, от нерастраченности, от неприспособленности ко всему внешнему.

Ничего одиноче его вечной обступленности, обсмотренности, обслушaнности я не знaлa. Нa него смотрели, верней: его смотрели, кaк спектaкль, срaзу, после зaнaвесa бросaя его одного, кaк огромный Имперaторский теaтр, где остaются одни мыши.

А смотреть было нa что. Всякaя земля под его ногою стaновилaсь теннисной площaдкой: рaкеткой: лaдонью. Земля его кaк будто отдaвaлa – тудa, откудa бросили, a то – опять возврaщaло. Просто, им небо и земля игрaли в мяч.

Мы – смотрели.

Хочется сказать банальное: стихи в прозе. Но иначе это не назовешь. Верно найденное слово, определение, афористичность мысли. Умение от внешних описаний жестов, манеры говорить, держаться – понять и описать ту внутреннюю жизнь, что кипела, постоянно видоизменяясь, находя выход в случайных и нелепых порой выходках, так непонятных обывателям.

То с перил, то с кафедры, то с зеленой ладони вместе с ним улетевшей лужайки, всегда обступленный, всегда свободный, расступаться не нужно, ich überflieg euch! [Я перелетаю через вас! (нем.).] в вечном сопроводительном танце сюртучных фалд (пиджачных? все равно – сюртучных!), старинный, изящный, изысканный, птичий – смесь магистра с фокусником, в двойном, тройном, четвертном танце: смыслов, слов, сюртучных ласточкиных фалд, ног, – о, не ног! – всего тела, всей второй души, еще-души своего тела, с отдельной жизнью своей дирижерской спины, за которой – в два крыла, в две восходящих лестницы оркестр бесплотных духов…

– о, таким тебя видели все, от швейцарского тайновидца до цоссенской хозяйки, о, таким ты останешься, пребудешь, легкий дух, одинокий друг!Несколько слов об аудиокнигеЯ уже начала читать книгу, когда мне пришлось ехать по работе в областной центр. Терять времени не хотелось, а читать книгу, трясясь в «газели» по весенней разбитой дороге, ну просто невозможно. И вот я решила, чтоб не прерываться, послушать аудиокнигу. Читала Ирина Ерисанова. Я слушала и не узнавала цветаевский текст! Она так железно-методично читала, своим, несколько скрипучим, голосом, так припечатывала, нарочито выделяла слова, стремясь придать им значение, что я подумала: а как бы его прочла сама Цветаева? Вдруг до жути захотелось услышать ее голос! А ведь Цветаева еще умела на бумаге мастерски передать чужую речь, все ее герои говорят своими голосами, с их манерой, интонацией, характерным языком и диалектным тоже. Как бы она озвучила их речь?

Уже дома вечером заглянула в интернет, порылась там, но так и не нашла записей голоса самой Марины Цветаевой. Многих поэтов серебряного века мы можем слышать, а ее нет. Остается только гадать каким он был…

Просто удивительно, как Цветаевой удалось схватить и передать язык Белого. Его не узнать невозможно, если только на днях закончила читать «Петербург».

Язык, используемый Андреем Белым в романе, не стилистическая находка, это его повседневность (не путать с приземленностью). Понимаешь, как права Цветаева, утверждая:

Символизм меньше всего литературное течение.

И как прекрасно Цветаева характеризует Белого, говоря:

…это не просто вдохновение словесное, это – танец.

Танец, в котором Белый кружится, порхает – танец старинный, изящный, изысканный, танец слов, смыслов, всего тела, всей души.Цветаева, как прекрасный поэт, как великая творческая личность сумела замечательно рассказать о своих встречах с Андреем Белым, донести, представить, показать образ необычайно интересного человека. Даже не человека, а духа, парящего над всеми. З.Ы. Хочу сказать несколько слов, не имеющих отношения к основному герою. При встречах Цветаевой с Белым часто присутствовала ее дочь. На страницах этого эссе кроме восхищения и уважения по отношению к Белому, столько любви к собственному ребенку. Ее не меньше, чем у Ариадны к матери, высказанной здесь.

Прошляпила я русскую литературу. Пропустила мимо ушей, чувств и самой себя. Или она меня не подпустила близко – капризная вольная русская душа.

А Цветаева – она ведь родная. Она ведь Марина. Она ведь немного "Я" и «не-Я».