Марат Гизатулин
Булат Окуджава. Вся жизнь – в одной строке

Но вот как-то, худо-бедно, прошло ещё полмесяца, и подступил Новый год, а вместе с ним и зимние каникулы. Больше особенных стычек с руководством школы не было, и даже отношения, хоть и не улучшились, но вступили в какую-то стабильную фазу.

29 декабря было последним учебным днём, после которого начинались зимние каникулы. В этот последний день, который к тому же был субботним, всё та же компания молодёжи, закончив уроки, наскоро собралась и была такова. Возможно, последний учебный день перед Новым годом был объявлен коротким.

8.

Хорошо отдохнули в Москве Булат с Галей, погуляли, вернулись, как положено, в последний день каникул – 10 января.

В радужном настроении пришли в школу, а на стене – приказ, первый в этом году:

Приказ № 1

По Высокиничскому РОНО от 10 января 1952 года.

В связи с самовольным оставлением работы с 29 декабря 1951 г. по 10 января 1952 г. включительно и допущенный прогул 10 дней учителем Высокиничской средней школы Окуджава Б. Ш., приказываю.

1. Учителя Окуджава Б. Ш. вплоть до особого распоряжения Калужского ОблОНО до работы не допускать и до 12/I передать дело на него в народный суд для привлечения к судебной ответственности.

Зав. РОНО Свирина

Отметим: это приказ по районному отделу народного образования за подписью самой заведующей Клавдии Михайловны Свириной. К счастью, он, возможно, единственный из документов роно, сохранился, причём только потому, что полностью вошёл в текст школьного приказа, касающегося остальных прогульщиков.

Ну и что же чувствовал молодой учитель в момент, когда читал про себя слова: «передать дело в народный суд для привлечения к судебной ответственности»? Вот тебе и съездил в Москву на зимние каникулы!

Сейчас, скорее всего, никто не помнит, но ещё за несколько лет до описываемых событий можно было легко загреметь под суд за опоздание на работу всего на двадцать минут. И страх за последствия такого проступка был ещё очень силён. Так что никаких шуток: скоро будешь ты судим, как и вся твоя родня…^[44]

А что же стало с остальной компанией, их наказали? Прогуливали ведь вместе…

Что ж, пришла пора посмотреть упомянутый текст школьного приказа, касающегося остальных прогульщиков, а заодно и познакомиться, наконец, с «боевыми подругами» Булата:

Приказ № 1

По Высокиничской средней школе от 12 января 1952 года.

Высокая трудовая дисциплина в учебно-воспитательной работе школы – залог успеха. Между тем некоторые учителя явно игнорируют трудовую дисциплину и доходят до грубого нарушения советского законодательства о трудовой дисциплине. Так 29 декабря 1951 года, когда в школе ещё не закончился трудовой день, учителя Окуджава Б. Ш., Суховицкая М. С., Михайлова Г. В., Смольянинова Г. В., Некрасова О. Н., Лысикова Н. С. и Прошлякова Г. А. без разрешения директора школы и не доводя до сведения зав РОНО, выехали из пределов Высокиничи и находились в самовольной отлучке до 10 января 1952 года совершив таким образом, прогул. Никаких объяснений в дирекцию школы указанные учителя не представили, а представленное Некрасовой О. Н. объяснение не имеет оснований на самовольный выезд без разрешения. Учитывая, что такое грубое нарушение трудовой дисциплины пагубно влияет на работу школы и унижает авторитет её в глазах органов народного образования, партийных, советских и общественных организаций, а так же среди населения, учитывая и то обстоятельство, что нарушение трудовой дисциплины со стороны таких учителей как Михайловой Г. В., Суховицкой М. С. и Некрасовой О. Н. делается не в первый раз, о чём последние предупреждались в своё время в устной форме, приказываю:

1. Учительнице Суховицкой М. С. за самовольный прогул в количестве 10 дней, объявить строгий выговор с удержанием заработной платы за всё время прогула.

<…>^[45]

5. Учительнице Некрасовой О. Н. за самовольный выезд 29 декабря 1951 года на консультацию по направлению врача, поставить на вид, так как больничный лист ею не представлен, произвести удержание заработной платы за всё время отсутствия 10 дней.

6. Учительнице Прошляковой Г. А. за выезд в Москву 29 декабря 1951 года без разрешения, поставить на вид. Так как Прошлякова Г. А. часть времени провела с учащимися 9 класса ездившими в Москву на экскурсию, то вычет заработной платы произвести за 5 дней, а именно: за 29/XII-51 г. и за 7, 8, 9, и10 января 1952 года.

7. Довести до сведения приказ по Высокиничскому РОНО от 10/I-52 года за № 1 в отношении учителя Окуджава Б. Ш. (Далее следует полный текст этого приказа, приведённый выше. – М. Г.)

8. Так как все нарушители трудовой дисциплины являются учителями окончившими в 1950 г и в 1951 году соответствующие учебные заведения, довести до сведения институты о поведении этих учителей.

9. Предупредить всех учителей, что за нарушение трудовой дисциплины и впредь будут приниматься самые строгие меры.

Директор школы М. Кочергин

Майя Суховицкая даже число пунктов этого приказа запомнила:

– Мы читали в учительской приказ, там было несколько пунктов, порядка девяти или десяти, и в них было сделано две орфографические ошибки и несколько стилистических.

И, несмотря на серьёзность приказа, у прогульщиков хватило духу обсуждать вычитанные ими ошибки. И не просто обсуждать – веселились, как дети:

– Я начинаю читать приказ. Прочитала первый пункт и комментирую. Все – ха-ха-ха! Второй пункт – ха-ха-ха! И так до конца.

Учительскую от кабинета директора отделяла лёгкая деревянная перегородка не до потолка, и он, конечно, слышал, как над ним потешаются.

– Вы можете себе представить этого бедного директора, который, как мышонок, забился там и молчит? Это было, конечно, ужасно для него.

9.

Окуджава нечасто вспоминал финал своей работы в этой школе, да оно и понятно – воспоминания были не из приятных. Через тридцать с лишним лет он побывал как-то совсем недалеко от Высокиничей – выступал в Протвине. Один из организаторов того концерта, Василий Рядовиков, пишет:

Мы напомнили Б. Ш., что от Протвино всего 20 км до места, где он начинал трудовую деятельность, работал в школе в Высокиничах, можно было бы съездить туда.

– Нет-нет, только не это, – сказал Б. Ш.^[46]

Что там было на самом деле, нам разобраться до конца вряд ли удастся, но попробуем.

А для начала давайте посмотрим, что рассказывал об этом инциденте сам Булат Шалвович:

…Там не сложились отношения с директором. Прохиндей, он подставил меня. Я попросил его на январские каникулы отпустить меня в Москву. Он согласился и, в свою очередь, попросил привезти подсолнечное масло. Вернулся я, конечно, привёз это самое масло, а в школе висит приказ: за прогул отдать Окуджаву под суд, – тогда под суд отдавали. Пришёл к нему: «Вы же мне сами разрешили». А он: «Где письменное разрешение?» <…> Я: «Вы же сами…» Он: «Не знаю, не знаю. Ничего не знаю…» – сказал и ухмыльнулся. Потом был суд в райцентре, вдвоём сидели – судья и я. Судье звонил председатель райисполкома и спрашивал: «Ну, как – засудили или ещё нет?» Он отвечал: «Сейчас заканчиваем». Но так как в школе было много молодых учителей и они со мной дружили, то все коллективно написали в газету, не помню, в какую центральную газету, и в министерство. А я меж тем уже не в школе. Присудили же мне шесть месяцев принудработ. Ну, я и уехал оттуда в Калугу. А там уже по письму комиссия, и мои дела сразу пошли на лад^[47].

И ещё одно его воспоминание о Высокиничах:

…Перевели меня в Высокиничскую среднюю школу. Но через полгода меня там отдали под суд. Потому что попросил разрешения у директора на каникулы поехать в Москву. Он разрешил. Даже попросил купить бутылочку томатного сока. А когда я вернулся, увидел на доске объявлений, что я снят с работы за прогул. Я к директору. А он мне: где письменное разрешение?

И был суд. Своеобразный. Сидели в комнате я и судья. Вдруг звонок из райкома партии. Судья говорит, что решаем: всё будет хорошо. Мне присудили за прогул полгода работы с вычетом зарплаты. Но на моё счастье в школе было человек шесть молодых учителей, выпускников московских вузов. Мы очень дружили. И они написали коллективное письмо в «Комсомольскую правду». Из газеты и Минпроса (Министерства просвещения. – М. Г.) приехала комиссия. Сняли директора. Но я уже был переведён в Калугу, в 5-ю школу. И остался в Калуге^[48].

И хотя между этими интервью прошло несколько лет, мы видим, что всё рассказано почти одинаково. Только имеются варианты: в одной беседе Булат Шалвович вспоминает, что директор попросил привезти подсолнечного масла, а в другой – томатного сока, в одном случае в суд звонили из райисполкома, в другом – из райкома партии. Но это детали несущественные. Всё так и было. И комиссия из Министерства просвещения, о которой вспоминает Окуджава в своих интервью, действительно была. Правда, до Высокиничей из-за разлившейся реки Протвы она не добралась, ограничилась беседой с начальником калужского облоно Сочилиным в Калуге.

Больше вопросов вызывает приговор. В обоих случаях Окуджава вспоминает, что был приговорён к шести месяцам, но в одном случае – принудительных работ, в другом – с вычетом зарплаты. Что же было на самом деле?

А вот что, – согласно статье 3 Указа от 14.07.51, по которой он был осуждён:

В случае прогула без уважительной причины, совершённого неоднократно (более двух раз в течение трёх месяцев) или продолжавшегося свыше трёх дней, директор предприятия или начальник учреждения может передать дело в суд для привлечения виновного к уголовной ответственности.

Рабочий или служащий, виновный в прогуле без уважительной причины, совершённом неоднократно или продолжавшемся свыше трёх дней, подвергается по приговору суда исправительно-трудовым работам по месту работы на срок до шести месяцев с удержанием из заработной платы до 25 процентов.

Теперь понятно – это были исправительно-трудовые работы. Однако по месту работы не получилось, потому что Булата Окуджаву уже через день после возвращения с каникул из школы уволили. Соответствующий приказ за подписью заведующего облоно Сочилина, который всего полтора года назад уговаривал молодого специалиста ехать в Шамордино для написания диссертации о Толстом, поступил из Калуги 12 января 1952 года:

За совершенный прогул с 29 декабря по 10 января 1952 года учителей Высокиничской школы тов. Окуджава Б. Ш. и Суховицкую М. С. с работы в Высокиничской школе снять с 15 января 1952 года.

И наконец, по сроку приговора. Здесь поэта память подвела. В обоих случаях он вспоминает, что ему дали шесть месяцев, то есть максимальный срок. Однако мы располагаем копией «Учётно-статистической карточки на уголовное дело», где срок приговора обозначен не в шесть, а в три месяца.

Зато относительно процедуры суда он абсолютно прав: всё проходило быстро и на скорую руку. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт, что дело в суд из школы поступило 14 января, а 15-го всё уже было закончено. И ещё забавно, что в той же карточке из суда (казалось бы, серьёзный документ!) его фамилия написана дважды, и в обоих случаях Акуджава. Даже в паспорт поленились заглянуть.

Кстати, в анкете, устраиваясь на работу в новую школу, уже в Калуге, на вопрос: «Привлекался ли к судебной ответственности» Окуджава напишет правильно: «15 января 1952 г. за прогул. 3 месяца исправительно-трудовых работ».

А ещё через полтора года, уйдя уже из этой калужской школы и устраиваясь в другую, на тот же вопрос анкеты – привлекался или нет – он просто напишет: «Нет». И будет прав, ибо согласно статье 5 того же указа судимость автоматически снималась через год, если за этот период подобное преступление не повторялось.

Но ещё неясной остаётся ситуация с увольнением из Высокиничской школы. И здесь нам сильно не хватает сгоревшего архива. Почему Булата не оставили работать в Высокиничах, как было предусмотрено законом? Директор взмолился, чтобы убрали смутьяна? Или в облоно решили «разрубить» длящийся конфликт и устроили учителю перевод?..

В выписке из трудовой книжки между записями о приёме на работу в школу Высокиничей и школу № 5 города Калуги вообще отсутствует запись об увольнении из Высокиничей. Логично: его не могли уволить во время действия приговора. А может быть, письма в высшие инстанции его и его боевых подруг по Высокиничской школе действительно возымели действие, и судимость вместе со скандальным увольнением были аннулированы?

10.

Теперь, когда мы с трудом вырвались из тонкостей советской юриспруденции, попробуем разобраться: а был ли прогул? Или, как вспоминает Булат Окуджава, учителей действительно отпустил сам директор?

Помните, они всей компанией один раз уже сорвались на ноябрьские праздники? И тогда был скандал, но официально закон не был нарушен. Трудно представить, что, помня тот случай, меньше чем через два месяца они все взяли бы и снова уехали без разрешения – к тому же теперь ещё и в рабочее время, даром что каникулы. Скорее надо думать, что они действительно на сей раз испросили такое разрешение.

Кстати, Майя Семёновна Суховицкая тоже хорошо помнит, как они уезжали на каникулы:

– И мы все стоим на этой вот дороге, где проходили машины, голосуем. В это время идёт завуч – у него только недавно ребёнок родился – и говорит:

– Вы в Москву?

– Да.

– Купите, пожалуйста, моему ребёнку соки!

Ну вот, похоже, не так уж и подводит память Булата Шалвовича, когда он в одном случае вспоминает масло, а в другом сок. Вероятно, директор, отпуская его на каникулы, попросил именно подсолнечного масла, а сок просил, оказывается, завуч.

Но они всё равно не должны были отсутствовать все каникулы. Дело в том, что в каникулы в Высокиничах должно было состояться районное совещание учителей и все учителя обязаны были присутствовать.

Накануне намечавшейся конференции москвичи позвонили на всякий случай в Высокиничи – вдруг отменят или отложат? И, к своей радости, услышали: да, конференция отменена, отдыхайте спокойно. Чем они с удовольствием и продолжили заниматься.

Действительно, районное совещание учителей было отложено. Отложено на 13 января, когда некоторые из вернувшихся из Москвы уже были уволены по статье за прогул, а самого беспокойного из них через день ожидал суд.

«Колхозная газета» освещала это знаменательное событие в жизни района – совещание, а не увольнение за прогул – в номере от 17 января 1952 года. (III)

В отчётном докладе об итогах работы школ за первое полугодие заведующая районным отделом народного образования К. М. Свирина рассказывала об успехах, достигнутых школами района. Высокиничской школы в этом ряду не оказалось. Далее докладчица перешла к «ещё имеющим место отдельным недостаткам», и вот тут-то как раз речь сразу пошла об интересующей нас школе:

Большой критике на совещании учителей была подвергнута работа Высокиничской средней школы, где не успевает 150 учащихся, из них более половины – по русскому языку.

Ай да Булат Шалвович, успел-таки за четыре месяца работы подкосить школу под самый корешок! Плохо усвоил товарищ Окуджава шамординские уроки… Нет, не один он, конечно, вредил на этот раз. Теперь у него были подельники. И главная из них – Майя Семёновна Суховицкая.

И учителем плохим не один он был. Вон и Прошлякову упомянули на учительском совещании за то, что, проверяя тетради, она пропустила какие-то синтаксические ошибки.

Здесь уже уволенная за прогул Суховицкая не удержалась и тоже выступила. И, в частности, ехидно заметила, что ничего нет страшного, если молодой специалист Прошлякова пропустила какие-то ошибки, проверяя тетради. Гораздо страшнее, что в своём приказе по школе директор Кочергин сделал столько-то орфографических и столько-то синтаксических ошибок. Вот на это следует обратить внимание!

Однако читаем освещение учительского совещания дальше:

Педагогический коллектив средней школы пополнился в текущем учебном году большим количеством молодых учителей, только что окончивших институты. Часть из новых учителей: Суховицкая, Окуджава и другие встали на путь игнорирования указаний со стороны руководителей школы, РОНО, а так же советов более опытных учителей. Самомнение, заносчивость, недобросовестное отношение к своим обязанностям – эти черты, имеющиеся у отдельных учителей школы, самым отрицательным образом сказываются на успеваемости учащихся.

«Самомнение, заносчивость, недобросовестное отношение к своим обязанностям… отдельных учителей» – это нехорошо, конечно, но что-то подсказывает, что отвечать за всё это придётся самому директору школы.

И в самом деле, в конце совещания выступил виновник «торжества» – директор Высокиничской средней школы Михаил Илларионович Кочергин. Он был до предела самокритичен:

В школе отсутствует дисциплина, слабо поставлена воспитательная работа, не налажена пионерская работа, нет единства в работе учительского коллектива…

Да, теперь уже и без ожидания комиссии из Москвы можно было предположить, что школу ждут серьёзные кадровые перемены.

И скоро, очень скоро осуществится, наконец, давняя мечта Михаила Илларионовича – уйти с ненавистной директорской должности. Вот только по-тихому не получилось, с почётом и благодарностями – тоже. Со скандалом придётся освобождать кресло.

Потому что наказанные москвичи не успокоились. В тот же вечер, когда состоялось районное совещание учителей, они собрались у Булата, сели возле «буржуйки» и стали писать коллективное письмо в райком партии.

Вдруг распахивается дверь, и в избу вваливается толпа детей.

Суховицкая вспоминает, как их напугали эти детишки:

– Был старый Новый год. И в это время распахивается дверь – и влетают ряженые. Мы даже не знали, что это такое. То есть по фольклору в институте мы учили, но в жизни мы этого не знали.

…Представляете, ватага детей, одетых в вывернутые наизнанку тулупы. И они начинают колядовать, что-то посыпать рисом или какой-то крупой. Первое движение было – назад, спастись от этого. Испугались, не поняли, что это такое. В конце концов они попрыгали-попрыгали и ушли.

Придя в себя после неожиданных гостей, учителя продолжили письмо.

Это письмо возымело действие. Через несколько дней всех девятерых, подписавших его, вызвали на бюро райкома. Вызвали по моде того времени – в час ночи. Кочергин тоже там был. «Подписантов» усадили в коридоре и вызывали по одному. Каждому выдвигали всевозможные обвинения. Даже совсем свежий проступок всплыл – они с детьми на старый Новый год ерундой занимались, колядовали, а это пережиток прошлого. А ещё и денег детям дали, а этого делать никак нельзя.

Это преступление найдёт отражение и в докладной записке завоблоно Сочилина министру просвещения РСФСР. Такую докладную он совсем скоро вынужден будет написать:

Под новый год по старому стилю совместно с Окуджава Суховицкая устраивает «карнавал» с учащимися, пьют вино, пляшут.

Празднование нового года по старому стилю и привлечение к этому учащихся Суховицкая объяснила тем, что это «свободная поэзия и остатки милой старины», а затем выходя из Райкома заявила: «Вы сами все пьянствуете, наряжаете ёлку. Это тоже пережитки капитализма».

Не знаю, что вменяли Окуджаве и что он на это отвечал, но Суховицкой припомнили и то, как они читали приказ об их наказании за прогул:

– А как вы себя вели, когда был приказ директора?

– А как бы вы себя вели на нашем месте? Когда мы уезжали, заведующий учебной частью дал нам поручение. Он знал, что мы едем. Мы поняли, что он нам разрешает ехать.

В общем, Майя Семёновна за словом в карман не лезла.

– Вы должны знать, что каникулы для учеников, а не для учителей!

– Поймите, это первые месяцы работы в нашей жизни. Мы ведь ничего ещё не знаем. Никто нас не предупреждал. Вот сидит директор. Пожалуйста, спросите его, предупредил он нас или не предупредил?

Секретарь райкома спрашивать директора ни о чём не стал, а продолжил обвинять чересчур языкастую прогульщицу:

– Вы неуважительно относитесь к своему директору!

– Да, я не уважаю директора школы. Я не уважаю его за такое отношение к нам, вообще за его поведение. За никакое его поведение. Там всё решает завуч. И я это говорю в его присутствии.

После этого ночного заседания бюро райкома партии Суховицкую исключили из комсомола. Булата Окуджава исключать было неоткуда.

11.

Ни Булата, ни Майю к урокам больше не допускали. Делать было нечего. Оставалось только писать письма, греясь у окуджавской «буржуйки». Они писали всюду, куда только могли. Написали в обком комсомола, в ЦК комсомола, в Министерство просвещения, в «Комсомольскую правду», ещё куда-то… Все письма были коллективные, за девятью подписями.

Наконец начали сказываться результаты их эпистолярия. Суховицкую вызвали в Калугу на бюро обкома комсомола. Её одну вызвали потому, что только её исключили из комсомола. Но Булат поехал с ней вместе, чтобы поддержать.

– Он был очень вспыльчивый, ну, грузин, сами понимаете. И у нас с ним была такая договорённость… Тогда фильм такой вышел «Тигр Акбар». И вот, если он начинал возбухать, то я его или по коленке ладонью, или ногой так толкну и говорю: «Булат, акбар!» То есть, Булат, успокойся!

В его положении вообще нервничать опасно, он уже осуждённый преступник.

Когда Майя рассказала в обкоме, как было дело, ей сначала не поверили. На что бывшая комсомолка возразила:

– А как вы считаете, это можно выдумать?

Бюро обкома восстановило Майю Суховицкую в комсомоле.

Воодушевлённая победой в обкоме комсомола, Майя развила бешеную деятельность. Она едет в Москву и старого учителя Ивана Григорьевича Новикова упросила вместе с ней поехать, чтобы он в её институте (МГПИ им. Ленина, письмо о неблаговидном поведении их выпускницы было послано и туда. – М.Г.) сказал, что письмо, которое они получили из Высокиничей – навет. Новиков поехать согласился, но сказал:

– Вы счастливый человек. Вы можете не связываться с ними, а взять свой чемодан и уехать. А у меня здесь дом, жена, дети, корова. И я всё должен терпеть. Я просто обречён на такое существование.

В Москве Суховицкая добивается приёма у заместителя министра просвещения.

– Замминистра выслушал меня и вдруг говорит: «А между прочим, тут на вас жалоба пришла».

И он мне начал читать. Только начал, а я ему и говорю: больше можете не читать. Единственная просьба к вам – прислать комиссию и разобраться, потому что там такая атмосфера, что только комиссия из Москвы сможет в этом разобраться.

Из Москвы Майя вернулась не одна, а с папой-доцентом. Он поговорил со Свириной, с друзьями Майи. Пообщавшись с Булатом, папа сказал Майе, что Булат когда-нибудь станет очень известным человеком.

Но это когда-нибудь, а пока Булат Окуджава – организатор «преступного сообщества». Поэтому он заслуживает персональной докладной записки в облоно. И здесь я не могу отказать себе в удовольствии привести эту записку полностью, пусть простит меня читатель. Там, конечно, много непонятного, но очень уж она вкусненькая:

В Калужский ОблОНО

Докладная записка

Об учителе русского языка

Высокиничской средней школы

Окуджава Булате Шалвовиче.

Угловой штамп

Р.С.Ф.С.Р.

Министерство просвещения

Исполком райсовета

Депутатов трудящихся

_______

РОНО

_________

1 II 1952 г.

№ 23

Высокиничи. Калуж. обл.

Окуджава Б. Ш. работал в Высокиничской средней школе с 20 августа по 29 декабря 1951 года.

Первые дни работы администрация школы и работники РОНО внимательно присматривались к Окуджава и изучали его работу. В сентябре месяце стало ясно, что Окуджава в своей работе часто становится на путь антипедагогического воздействия на учащихся.

Во время копки картофеля на полях колхоза им. Сталина в сентябре м-це Окуджава, руководивший 150 учащимися школы в присутствии учителей Воронцовой О. Я. и Некрасовой О. Н. и завед. РОНО при уч-ся изругал матом ученика 7 класса Никитина Григория. Возмущенный ученик сказал: «Вы учитель, а так ругаетесь!» На это Окуджава добавил: «Молчи, я еще не так умею!»

Дирекция школы потребовала объяснения от Окуджава. Он объяснил свой поступок вспыльчивостью. Его предупредили.

В конце октября м-ца учащиеся 5 класса б рассказали директору т. Кочергину, что Окуджава бьет недисциплинированных учащихся на уроках. Особенно часто он бил Захарова, Сальникова и Сенаторова. Классный руководитель тов. Грудинин подтвердил директору факты избиения уч-ся. Вызванный для объяснений Окуджава, не отрицал этого, и мотивировал своей горячностью и плохим поведением учеников. Его еще раз предупредили.

С первых же дней работы в школе Окуджава объединил вокруг себя вновь назначенных учителей т.т. Суховицкую, Михайлову, Лысикову, Некрасову, Прошлякову, Трошину, которые вместе с ним встали на путь игнорирования указаний руководителей школы и инспектора РОНО.

В ноябре м-це Окуджава был избран председателем месткома школы и совершенно перестал замечать директора и завуча.

Когда на производственном совещании в ноябре м-це инспектор т. Селиванова хотела вскрыть недостатки в работе школы и указать на недобросовестное отношение к работе некоторых учителей, Окуджава ее грубо прервал и лишил слова. После слияния 3-х восьмых классов меньше часов стало у учительницы немецкого языка Лысиковой Н. С. и жены Окуджава Смольяниновой Г. В. (18 и 20 часов). На педсовете 7 декабря Окуджава потребовал разобрать заявление об увеличении часов Лысиковой и Смольяниновой и вступил в резкие пререкания с директором школы, вел себя до возмутительности вызывающе.

Используя положение председателя месткома, Окуджава начал давать распоряжения по школе, совершенно не считаясь с директором, потребовал от зам. директора по хоз. части Кравченко (нрзб) развезти от школы дрова учителям, которых им более 50 % нормы топлива было привезено.

Молодые учителя упорно отказывались выполнять требования руководства и делали лишь то, что им разрешал Окуджава. В декабре м-це РОНО предложил учительнице Лысиковой работать в педкабинете РОНО. Окуджава запретил Лысиковой пойти на работу в РОНО. Через несколько дней изъявила желание работать в педкабинете учительница истории Ярных В. П. Узнав это, Окуджава имел объяснение с Ярных и сказал ей: «Вы плохой товарищ. Если Лысикова отказалась от работы в РОНО, Вы из солидарности обязаны были сделать то же. А так как Вы “предали” товарищей, мы объявляем вам бойкот». Против Ярных вели даже настоящую травлю.

29 декабря в школе был проведен педсовет по итогам работы за I-е полугодие. Окуджава своим поведением старался педсовет сорвать, помешать обсуждению работы школы.

29/XII в середине дня ничего никому не говоря Окуджава с учителями Смольяниновой, Прошляковой, Лысиковой, Михайловой, Суховицкой и Некрасовой выехал в Москву. Все эти учителя вернулись 10 января, хотя знали, что 7–8/I будет проводиться районное учительское совещание.

С 10 января до отъезда Окуджавы молодые учителя собирались на квартире Окуджава и сообща решали, как вести себя дальше.

12/I к ним пришли две учительницы Остроумова М. В. и Воронцова О. Я. выразить свое соболезнование и передать, что их 13/I в 10 утра будет ждать в прокуратуре следователь Лукашин. Лукашин – муж Мамаевой, снятой с работы в средней школе за подложные документы об образовании.

Утром 13/I перед учительским совещанием вся компания ходила в прокуратуру. Соответствующим образом настроенные молодые учителя возмутительным образом вели себя на районном учительском совещании, руководил которым председатель исполкома райСовета т. Чекуров.

Выступавшая на совещании Михайлова Г. В. заявила, что выступает от имени всех молодых учителей школы. Она заявила, что от них от всех ходила в РОНО с просьбой отпустить их в Москву учительница Трошина и что она же 7/I прислала им телеграмму, что районное учительское совещание переносится на 13 января.

На бюро РК ВЛКСМ т. Трошина созналась, что никакой телеграммы не посылала и уехала по разрешению директора школы 30 декабря, вернувшись 6 января.

Выступление Михайловой, коллективно составленное, было самой ярой клеветой.

Таково же было выступление Окуджава.

Когда выступали директор т. Кочергин, учителя Титова К. В., Гоголева В. Н., Окуджава кричал с места: «Заткни рот». Председатель исполкома райсовета т. Чекуров, секретарь РК ВКП (б) т. Каретенков призывали Окуджава и его товарищей к порядку, но остановить их было нельзя.

Во время перерыва они так набросились на т. Кочергина, что пропустили его из зала (? – М. Г.), публично оскорбляли.

Возмущенные учителя требовали удалить с совещания Окуджаву, Суховицкую и Михайлову. После совещания опять все собрались у Окуджава встречать старый новый год. К учителям пришли ряженые ученики 7–8 классов и под балалайку уч-ся учителя плясали и пели. Ученикам были даны деньги.

К работе Окуджава относился крайне недобросовестно.

Он систематически не проверял ученические тетради (прилагаю докладную записку завуча и приказ директора школы), давал произвольные орфограммы (5 кл. б 23/X. Скоро окончится Iая четверть. Она открывает двери во II четверть. Для многих учеников эта четверть будет закрыта). В 5 классе писал с учащимися сочинения на темы. Ученики 8 класса Рахматулин Марат и Афонькин Евгений (нрзб.). Фактически не вел классного журнала (докладная записка прилагается). Инспектор РОНО т. Селиванова для оказания помощи молодым учителям пригласила в среднюю школу директора Троицкой школы, руководителя секции словесности т. Голубчикову. Последняя посетила уроки у Окуджавы, Суховицкой и других учителей русского языка и дала много очень хороших советов. Однако Окуджава пренебрежительно заметил: «Учитель семилетней школы для нас не авторитет». На предметной комиссии русского языка 10 декабря обсуждались результаты обследования учителей русского языка. На совещании сидели директор школы, завуч, зав РОНО, инспектор, секретарь РК ВЛКСМ т. Краснов и методист института усовершенствования учителей тов. Самохин П. М.; последний посетил уроки учителей русского языка и старался помочь им своими советами. Но Окуджава заявил: «Вы молоды нам указывать. Я знаю русский язык лучше вас. И вообще здесь нет людей, которые могли бы нас учить».

Пренебрежение к руководителям школы Окуджава выражал открыто. Когда т. Кочергин ознакомил его с приказом РОНО о недопуске его до работы, Окуджала (Так! – М.Г.) сказал: «Ну, хорошо, я с тобой еще поговорю».

Все это создало в школе невозможную для работы обстановку и привело к резкому снижению дисциплины и успеваемости уч-ся.

Прилагаю тетради уч-ся 5 кл. «б» …(нрзб)нова С., у которого тетрадь не проверялась с 24 октября по 24 ноября, и ученика Сальникова С. с образом (видимо, образцом. – М. Г.) классной работы, проведенной 28 декабря. (Стихотворение написано Окуджава, в нем фамилии уч-ся 8 класса, а Окуджава классный руководитель.)

Зав. РОНО К. Свирина

Записка написана 1 февраля, то есть через полмесяца после того, как Окуджава уволен и осуждён. Спрашивается, зачем? А затем, что стало понятно: обиженные учителя не успокоились и пишут жалобы во все инстанции. Вон уже и бюро обкома комсомола в Калуге из-за их писем собирается.