Максим Кустодиев
Нигерийский вариант

Пролог

11 декабря 1998 года, воскресенье

Мишей его давно никто не называл, только Мишель. Мишель Кога́, ударение на последнем слоге. «Н» в конце фамилии Коган не произносилось, звучало это красиво и вполне по-французски.

Он лениво потягивал коньяк. Отменный французский напиток, «Фрапен», V.X.O, выдержка более 20 лет, цвет – темное золото. Впрочем, Мишель не слишком разбирался в напитках. В этой лавке напротив, где он всегда покупал свой коньяк, могли подсунуть любой суррогат, его, Мишеля, вообще легко обмануть. Однако он, надо признаться, воспринимал обман со снисходительной осведомленностью и спокойствием человека, который знает природу людей и ничему не удивляется. Все вокруг фальшь и подделка, во всем.

Две вертлявые чернокожие проститутки, Наоми и Джекки, старательно вылизывали его располневшее тело. Мишель знает цену их притворным страстным вздохам. Это их работа. Очередная фальшивка. Но кому, спрашивается, от этого плохо? Да все нормально.

Девчонки отвлекаются только для того, чтобы втянуть в себя немного порошка, он насыпан длинными белыми дорожками по зеркальной поверхности стола. Отличный, кстати, порошочек – его, Мишеля, работа. Наоми забавно шмыгает носом, словно маленький черный зверек, втягивает в себя дозу, и Мишель снисходительно, ласково улыбается ей. Сам он не употребляет наркотики ни в каком виде. Он их только делает.

Мишель учился на фармацевта еще в Советском Союзе. Когда он, наконец, осел в Германии и связался со своими бывшими соотечественниками, разбогатевшими на продаже водки и спирта «Роял», знания, полученные в Союзе, пригодились. Первая их лаборатория была оборудована в Ганновере. И пошло-поехало! Потом, это было уже в Гамбурге, наступил неизбежный облом. У немецкой полиции был информатор, кто-то из их среды, из эмигрантов. Мишель, который к тому времени уже имел устойчивую репутацию и кличку Повар, даже и не представлял себе, какие вокруг него крутились деньги. Но тем, кто был поближе к деньгам, не повезло. Кого не замела полиция, стали отлавливать кредиторы, трех его ближайших партнеров застрелили, а Мишель уцелел. Сначала он улизнул в Мексику, оттуда уже перебрался в Париж. Конечно, самому ему было бы не спастись…

Эдмонд Убани. Это ему Мишель обязан свободой и жизнью, без всякого преувеличения. Если б не Эдмонд, сидеть бы сейчас Повару в тюрьме, и это в лучшем раскладе.

Мишель Кога́ снимал апартамент в одном из самых дрянных районов Парижа. Вокруг селились такие же, как он эмигранты, с улицы доносились выкрики на самых разных языках, по вечерам без особой надобности выходить как-то не очень хотелось. Вообще, Мишель редко куда-нибудь выбирался – только на работу, в лабораторию, и обратно, он был человек несветский, хотя и не скажешь, что совсем нелюдимый. Скорее, просто домосед.

За много лет он привязался к своей берлоге, как он привычно именовал апартамент. Три большие комнаты, обставленные старой удобной мебелью, огромная ванна, светлая кухня – ну, что еще человеку надо? Его часто посещали разные приятели, привлекаемые, что греха таить, дармовой выпивкой и белым порошком. Мишель мог позволить себе подобное угощение. Сказать по правде, он жил на широкую ногу, на одну только уборку своей берлоги тратил целое состояние. А почему бы и нет, зарабатывал он более, чем достаточно.

Когда в дверь позвонили, Мишель приоткрыл глаза и взглянул на экран монитора. На нем, не поднимаясь с постели, можно было увидеть стоявших перед дверью, а при желании, переключившись на другие камеры, обозреть и всю лестницу от вышерасположенного третьего этажа до самого низу – удобное приспособление на случай нежеланных визитеров. На сей раз гости были нельзя сказать, чтобы нежеланными, разве что момент их прихода чуточку некстати, но и это так, самую малость, поскольку до пика острых ощущений было еще куда как далеко. На экране монитора расплывалось искаженное оптикой чернокожее лицо Эдмонда.

Мсье Эдмонд Убани, несмотря на африканское происхождение, давно получил французское гражданство и организовал здесь, в столице Франции свой успешный и опасный бизнес. Мсье Убани занимался наркотиками, Повар был у него вроде как завпроизводством. Они прекрасно ладили, причем Мишель был искренне предан своему спасителю и кормильцу, и видел в нем не столько хозяина, сколько партнера и друга.

Мишель Кога́ потрепал Джекки по жесткому курчавому загривку, и та пошла открывать. Вслед за Эдмондом, подтянутым, грациозным африканцем, который в свои сорок лет передвигался танцующей мальчишеской походкой, в комнату вошел высокий светловолосый субъект, на вид лет тридцати семи или чуть больше, загорелый, веселый и преуспевающий. Мишель успел стыдливо завернуться в шелковый халат, и с радостным выражением на лице поднялся навстречу гостям.

– Ну-ка, мышки, марш на кухню! – обратился Эдмонд к девушкам. По-хозяйски похлопав их по упругим шоколадным попкам, он выпроводил их, закрыл дверь и только после этого представил Повару своего спутника. Если не знать, что Андрей, так звали парня, только что прилетел из Москвы, его вполне можно было принять за француза. Мишель оценил его дорогой, безупречного вида костюм, сшитую на заказ рубашку с австралийскими перламутровыми пуговицами и уверенную, располагающую манеру держаться.

– Извини, Повар, что прервали твои игры, но дело срочное. Ты почему, кстати, к телефону не подходишь? – спросил Эдмонд.

– Я в загуле, – объяснил Мишель, доставая еще две коньячные рюмки для гостей.

Эдмонд Убани грациозным движением поднял рюмку, подержал в длинных розовых пальцах и, пригубив напиток, опустил ее на столешницу. Андрей же заглотнул свою порцию замечательного V.X.O одним махом, как если б это была банальная водка. Прокололся, равнодушно отметил про себя Мишель.

– Говорят, вы классный специалист, – сказал Андрей, кивком указывая на растянутые по столешнице дорожки белого порошка.

– Самый лучший! – подтвердил Эдмонд.

Мишель Кога́ только скромно опустил голову. Он подумал, что приезжий лихо говорит по-французски, без малейшего акцента.

– В наше время редко встретишь классного специалиста, – светским тоном заметил Андрей.

– Повар, у Андрея к тебе предложение, – сказал Эдмонд, переходя к делу. – Очень хорошее.

Русский задумчиво посмотрел на Мишеля, не спеша вытащил из кармана трубку, кисет с табаком, золотую зажигалку, не спеша закурил, выпустив облачко ароматного дыма. Повар и Эдмонд молча следили за его манипуляциями.

– Я так понимаю, вы давненько не бывали в России? – прежним, салонным тоном обратился он к хозяину дома.

– Давно, лет десять, даже больше, – беспечно отозвался тот.

– И не тянет?

– Нет, нисколько, – неизвестно почему напрягаясь, ответил Мишель. – А что?

– Понимаю, понимаю, – улыбнулся русский. – Туризм вас не привлекает…

– Это точно!

– А работы в России для вас не было…

– Теперь будет! – перебил Эдмонд, дружески похлопав Мишеля по скользкому, шелковому плечу. – Андрей приглашает тебя поехать с ним в Москву. Условия сказочные!

– Как это в Москву? – забеспокоился Мишель. – У меня же здесь работа.

– Все правильно, не нервничай! Конечно, Повар, ты здесь, со мной. Считай, что это командировка.

– А если я откажусь?

– Нельзя! За все заплачено. Эти русские, они хорошо платят.

Мишель немного подумал и все-таки задал этот вопрос:

– Ты что, Эд, продал меня с потрохами?

Африканец расхохотался, на фоне его черного лица вспыхнули белки глаз и два ряда зубов. Он смеялся изо всех сил, словно услышал как минимум забавный анекдот. А ведь ничего смешного сказано не было.

– Ну, ты даешь, Мишель! Продать тебя! Вот, придумал! Нет, я не продавал тебя. Да и как я могу продать тебя? Просто, у нас с Андреем общий бизнес, я с ним в доле. Теперь ты понял?

Мишель Кога́ вздохнул.

– Эд, я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Но в Россию я не поеду!

Он произнес это тихо и строго, словно торжественную клятву.

Ну, скажите, не станет же без причины являться к вам ваша родная мама, которая умерла целых пятнадцать лет назад? А она появилась, тихонечко так встала у окна. Маленькая, худенькая старая дама, вся в черном, в черных туфельках 33-го размера, в растянутом, залатанном шерстяном платье и в черном платочке-хусточке, аккуратно повязанном на голове. Мать возникла как только Эдмонд позвонил в дверь, и потом, когда они уже ушли, оставив после себя запах табачного дыма, долго еще стояла, держась за подоконник, молча смотрела на сына. Да, ладно, мама, сказал, наконец, Миша Коган, я знаю, ты все предвидишь заранее, ты будешь потом печально качать головой, да, ты предупреждала, что этим кончится…

И только после этих слов, в сердцах произнесенных Мишелем по-русски, чем, кстати, он несказанно удивил своих темнокожих подружек, Наоми и Джекки, призрак матери исчез.

Глава первая
C новым годом, или Опять влипли

1

31 декабря 2000 года, воскресенье

Авторитетный театральный критик Добружанский в канун нового, две тысячи первого года опубликовал рейтинг наиболее успешных московских постановок. И что же – лидирующие позиции за последние несколько месяцев неизменно занимал «Макбет», тот самый, нашумевший «Макбет», чья популярность, по мнению беспощадного Добружанского, значительно возросла благодаря трагической гибели одного из создателей спектакля. Критик имел в виду, разумеется, не талантливого английского драматурга Уильяма Шекспира, а безвременно ушедшего режиссера Дукатиса.

Как бы там ни было, Сергей Данилов и Полина Филатова, герои модного спектакля, сделались людьми достаточно раскрученными. Про них писали, они мелькали на экране, и перед самым Новым годом они рассматривали целых три предложения: их приглашали выступить на новогоднем празднике два приличных московских клуба и один банк. В недавнем прошлом он входил в десятку крупнейших российских банков, располагался, естественно, в столице, а в Питере был представлен одним из своих филиалов. Но после августа 98-го банк перевел свои основные активы именно в питерский филиал, который и стал одним из богатейших финансовых учреждений Северо-Запада.

Недолго думая, Сергей и Полина выбрали третий вариант. И не только потому, что он оказался наиболее выгодным в смысле оплаты за нелегкий актерский труд. Соблазняла и возможность на халяву прокатиться в Питер, сменить обстановку, пожить пару дней в «Невском Паласе», а сам Новый год встретить в Строгановском дворце, несколько залов которого арендовал банк для своего новогоднего вечера.

В Петербурге снега не было, но никто на него особенно и не рассчитывал. Зато все остальное оказалось на уровне. Их встретили на перроне как дорогих гостей, с цветами и подарками, «Вольво-940» с мягким кожаным салоном и тонированными стеклами, которая довезла их до гостиницы, как выяснилось, была выделена в их распоряжение. Они приехали 30-го, и весь день, а затем и весь следующий день колесили по городу, иногда останавливая машину и сливаясь с шумной, оживленной толпой, что-то покупали, что-то ели, даже забрели в Эрмитаж, и все наскоро, нигде подолгу не задерживаясь, а потом, взявшись за руки, возвращались в свой номер, чувствуя себя как молодожены в свадебном путешествии. В номере, впрочем, довольно тесном, в котором главенствовала огромная кровать, они раскладывали на этой кровати пакеты в шуршащих праздничных обертках, тут же примеряли то, что следовало носить, пробовали то, что можно было съесть или выпить, и, вообще, использовали кровать по-всякому.

Вне гостиницы их повсюду сопровождал Виталик, шофер, он же и телохранитель, похожий на облагороженного бандита, который в ответ на робкие попытки от него избавиться, неизменно напоминал, что Сергей и Полина – гости Банка, и Банк отвечает за их безопасность.

За порогом Строгановского дворца приближающийся Новый год ощущался с особенной силой. «И под говор стоустый люстра топит в лучах, – процитировала начитанная Полина, – плечи, спины и бюсты, и сережки в ушах». Данилов только удивленно взглянул на подругу. Боже мой, подумала она, как много ему еще предстоит прочесть, какое же у него было трудное детство!

На втором этаже, в углу, у закрытого медными створками лепного камина сияла громадная, до потолка, елка. Пиршественные столы занимали практически весь внушительных размеров зал. На белой скатерти было тесно от закусок и бутылок, да и вокруг столов, казалось, не отыщется ни одного свободного местечка.

– Интересно, – подумала вслух Полина, – посадят нас с гостями или где-нибудь в другом месте, с прислугой?

– Волнуешься? – отозвался Сергей. – А я лишен снобизма.

– Всероссийская популярность тебя не испортила, – в тон ему сказала Полина.

– Ну, никак! Тем более, за небарским столом можно оттянуться от души, а здесь придется соблюдать манеры.

Между тем, за столами они разглядели знакомые лица других актеров и вообще излюбленных телевидением людей, и стало очевидно, что действительно придется демонстрировать светские манеры.

Праздник, однако, загудел и на всех парах двинулся к Новому году. Вскоре после традиционных тостов и явления Деда Мороза здесь же в зале начался концерт. Возможно, все было тщательно продумано, скорее всего, именно так и было, но со стороны выступления актеров и разных других знаменитостей могли бы показаться чистой импровизацией. Большинство выступлений превращались все в те же тосты, сдобренные анекдотами, историями и небольшими представлениями.

Данилов с подругой исполнили свой коронный эстрадный номер. Для разгона Сергей произнес несколько новогодних приветствий голосами Ельцина, подхватившего от него эстафету Путина и еще нескольких известных политиков. А затем, и это, как обычно, сопровождалось аплодисментами, стал говорить голосами присутствующих в зале именитых гостей. Полина Филатова изображала конферанс, она задавала вопросы, и вообще всячески участвовала, поддерживая Данилова лицом, обнаженными плечами и мелькающей в длинном разрезе ногой.

Часа через два народу за столами поубавилось. Многие выходили курить, другие просто разбрелись по залам, нельзя сказать, чтобы слишком просторным. Скорее, напротив, было тесновато, и даже непонятным казалось, как здесь размещались гости в прежние времена, когда дамы носили кринолин.

В анфиладах дворца возникли потоки нарядных мужчин и женщин: где-то танцевали, где-то рассеянно бродили по паркету, держа в руках новогодние маски и фужеры с напитками, журчала музыка из динамиков, а в одном из залов что-то сонливое играл небольшой оркестр. Важные персоны оказывались в эпицентрах, вокруг них оживленный людской поток завихрялся водоворотом, каждый старался хоть на миг оказаться рядом с важным человеком, проявить себя лично, что-то сказать, пожелать, что-то услышать в ответ.

Мимо Сергея и Полины все катились, не останавливаясь, иногда только отсвечивая механическими американскими улыбками, словно бы нарисованными мастерами компьютерной графики. Ни из числа бизнес-элиты, ни среди представленного на вечере театрально-концертного Петербурга у наших героев не было приятелей, что и говорить – чужой праздник! Поэтому они даже обрадовались несколько бесцеремонному Макаркину.

– Сударыня! – громким красивым голосом заявил он. – Позвольте засвидетельствовать: в этот радостный день здесь собрались воистину многие, чей облик не оскорбит взгляда. Но подобно тому, как царственная лилия затмевает собою разные тюльпаны и фиалки, так и вы, сударыня, олицетворяете тот редкий, исполненный загадочности тип красоты, которым мне, как истинному ее ценителю, становится уже невозможно любоваться на расстоянии. Позвольте же припасть к вашей руке! – пламенно закончил Макаркин, склонил свою вихрастую голову и, схватив Полину за руку, буквально, припал к ней поцелуем.

Полина рассмеялась, с трудом сдерживаясь: у галантного кавалера были волосы тонкие и словно наэлектризованные, торчащие во все стороны, так и хотелось до них дотронуться.

– Уверен, все мужчины вокруг с завистью переживают свою неспособность оказаться рядом! Я прав, Паша? Разрешите представиться, – словно спохватившись, продолжал Макаркин. – Это Паша, Павел Метельников, писатель, очевидный талант. А меня зовут Владимир, – и он протянул одну визитку Полине, а другую – Сергею Данилову, о существовании которого, оказывается, был осведомлен, – здесь все указано, не считая членства в разных союзах. Какая тонкая радость оказаться у ваших ног!

Теряя чувство меры, он снова поцеловал руку Полины, вежливо, впрочем, спросив у Данилова:

– Не возражаете?

– Рекомендую! – откликнулся Сергей.

– Богиня, богиня!

– Какой говорун! – лучезарно улыбнулась Полина. – Неужели вам можно верить?

– Она еще сомневается! – вскричал Владимир Макаркин. При этом могло показаться, что он немного пьян. – Не обращайте внимания на Пашу, он скупо высказывается, но он после опишет вас, вот увидите! А давайте-ка спросим первого попавшегося…

Макаркин, словно фокусник, протянул руку и выудил из толпы снующих мимо людей элегантного черноволосого мужчину.

– Ну, что скажешь, Сурен? – спросил его Макаркин с видом скульптора, демонстрирующего изваянный шедевр.

– Я восхищен! – пробормотал Сурен, блестя влажными глазами. – Сражен наповал!

– Что и требовалось доказать! Сурен мне друг, но истина дороже.

В отличие от Макаркина, в его немодном разношенном пиджачке, неопрятно обсыпанном конфетти, что ассоциировалось не с новогодним праздником, а, скорее, с перхотью, Сурен воплощал собой блистательную элегантность; естественно, он был в смокинге.

– А не выпить ли нам по этому поводу? – предложил немногословный писатель Паша.

Удивительно, но в переполненном дворце им удалось найти укромное место и организовать симпатичный междусобойчик. Принесли стулья, правда, на всех не хватило, и двое разместились на широком подоконнике. Здесь же, на подоконнике, оказалось шампанское, водка, утащенная с праздничного стола, икра, колбаска, заливное и даже салфетки.

Полина знала, что она девушка интересная, есть, на что посмотреть. И, конечно, слышала о себе немало хорошего, приходилось. Но такого, как в эту новогоднюю ночь, давно не случалось. Мужчины старались наперегонки, тон задавал, разумеется, Владимир. Он был бы, вероятно, забавным, если бы вскоре не выяснилось, что он ужасный зануда, вдохновляющийся звуками собственного голоса. Будучи невелик ростом, он казался выше за счет огромной шапки тонких, курчавых волос. Энергии в нем было, хоть отбавляй.

Пресытившись его витиеватыми панегириками, Полина все более благосклонно взирала на двух других молодых людей. Данилов, естественно, не считается. Куда им до Сереженьки Данилова! Данилов – это ее большая любовь!

Паша Метельников оказался не таким уже тихим недотепой, как представлялось поначалу. Он высказывался остроумно, вот только на самом деле очень уж нехотя, словно бы опасался, что его удачные шутки разнесутся в массах, станут народными, еще до того, как он их опубликует. Но, пожалуй, из всех троих самым интересным был Сурен. Он сверлил Полину своими черными с поволокой глазами и, наверное, задевал что-то такое там у нее внутри.

Сурен Вердян, известный, модный архитектор, многих из присутствующих на празднике знал лично, причем, с домашней, закрытой для других стороны. Он проектировал виллы и шикарные квартиры для питерских богатеев, и очередь к нему стояла на год вперед. А Вова Макаркин несколько раз писал о Сурене в журнале «Мир керамики». Макаркин, как можно было прочесть в его золоченой визитке, был редактором русского отдела этого солидного международного журнала. Вова называл Сурена своим другом, но, конечно, они не были друзьями, во всяком случае, в каноническом смысле слова. Даже здесь, на вечере, они встретились случайно. Вердян был желанным гостем, практически своим человеком. А Вова попал на праздник как Золушка, благодаря чуду. В последний день он получил пригласительный билет на две персоны от хозяина своего журнала, испанского строительного магната, большого приятеля кого-то из отцов банка. Никого из банкиров и их гостей Макаркин не знал, однако не в его правилах было пропускать дармовую выпивку и закуску.

А вот с Пашей Метельниковым, которого он привел с собой, Владимир действительно дружил, с давнишних пор, когда оба они посещали секцию прозы как два молодых дарования. В дальнейшем Макаркин выбрал журналистскую карьеру, а Павел сделался писателем, причем, писал не о керамике. Недавно он выпустил очередную книжку, которая, только представьте, будет номинироваться на какую-то литературную премию. Паша был настолько любезен, что не поленился спуститься вниз и приволочь хранившийся у него в кармане пальто томик своей прозы, который и подарил Полине с Сергеем.

Расстались они уже под утро, пообещав друг другу непременно встречаться в новом году. Довольные, хотя и немного утомленные настырным керамическим журналистом, Сергей и Полина добрались, наконец, до гардероба.

Гостей во дворце ожидалось много, и под гардероб выделили два смежных, довольно вместительных полуподвальных помещения, сразу же слева от вестибюля. Казалось, раздевалки оборудованы на скорую руку. Вдоль стен стояли шеренги металлических конструкций с крючками для пальто, но никаких номерков и привычных гардеробщиков не существовало. Каждый вешал свою одежду на свободный крючок, охрана присутствовала только на выходе.

– Странная система, – заметил Сергей, когда они с Полиной, наконец, разыскали свои куртки во второй, более удаленной от выхода, комнате. – Судя по шмоткам, праздник еще вовсю продолжается. Но, похоже, не все гости обретут свои шубы, в особенности те, что подороже. То-то будет веселье – здравствуй, Новый год!

– Ошибаешься, мальчишка! Все здесь у них под наблюдением.

– Как это?

– Видишь? – Полина вытянула указательный палец. – Камера.

– Действительно. А там еще одна. Ты что, их сразу заметила?

– Легко! Они ж открыто установлены. Если б не эти оптические устройства, я бы уже повисла у тебя на шее, не сомневайся!

– Да? – в глазах Сергея появилось знакомое выражение, которое Полина так любила. – А что, если мы ловко спрячемся?

И Данилов мягко потянул ее в лабиринт из чужих шуб и пальто.

– С ума сошел? – прошептала она, нисколько, однако не сопротивляясь.

И почти сразу же они услышали чьи-то шаги.

– Кошмар! – прошептала Полина. – Подумают, что мы лазаем по карманам.

– Тихо, тихо! – шепотом ответил Сергей. – Никто нас здесь не найдет.

Полина присела, Данилов же, наоборот, осторожно выглянул наружу.

– Это свои, – прошептал он.

Полина отодвинула чужую куртку, так чтобы и ей было видно.

Посреди комнаты озирался и переступал с ноги на ногу, пытаясь, очевидно вспомнить, где висит его одежда, их новый знакомый Сурен Вердян. Высокий, костлявый, с гривой черных волос, в нем чувствовалась какая-то лошадиная грация. И смокинг сидел на нем просто безупречно. Полина уже вознамерилась окликнуть его, когда вдруг из-за простенка появилась еще одна мужская фигура.

Человек был высоким, не ниже Сурена, но гораздо плотнее. На лице незнакомца красовалась веселая маска Микки Мауса. Похоже, он нисколько не собирался искать свое пальто. Вместо этого он в два шага приблизился к Вердяну, тот удивленно обернулся и в следующий миг был, вероятно, удивлен еще больше – человек в маске неожиданно обхватил его левой рукой.

Полина вскрикнула, а Сергей решительно шагнул наружу из своего укрытия.

– Все в порядке, – сдавленно произнес незнакомец, освобождая Сурена. – Все в порядке! Мы с ним любим обниматься, – и он неприятно захихикал.

Ни Сергей, ни Полина даже на секунду не подумали, что все в порядке, что, например, они стали случайными свидетелями гомосексуальных развлечений. Потому что очень уж странно повел себя человек в маске, а главное, потому что в его правой руке, которую он все еще держал угрожающе поднятой, блеснула игла небольшого шприца.

– Все в порядке, – повторил незнакомец, пряча руку в карман черного пиджака.

– Вы знакомы? – на всякий случай спросил Данилов.

– Вы Доктор Айболит? – спросила Полина.

– Да кто, черт, вы такой? – Вердян агрессивно двинулся к незнакомцу, вынудив его отступить на несколько шагов.

Черные зрачки Микки Мауса замерли, оценивая ситуацию.

– Извините, – тихо произнес он, – обознался.

И, повернувшись, быстро вышел из комнаты.

Вердян с улыбкой повернулся к друзьям:

– Откуда, черт, он взялся?

– Ты видел, Сурен, – озабоченно спросила Полина, – у него был шприц?

– Хорошо, что не клизма, – пошутил Сурен. Однако по лицу было заметно, что все это всерьез его расстроило.

– Не бери в голову, – посоветовал Данилов. – Мало ли кому в Новый год по пьяни захочется пошутить?

– Это не шутка, – выдохнул Вердян. – Черт, я знал это! Меня хотят убить.

– Ну, ладно! К чему крайности? Убивать удобнее ножом или стволом с глушителем. – Сергей был само благоразумие. – Тем более, здесь камеры, все наверняка записывается – не самое лучшее место для убийства.

Сурен Вердян побледнел и стал совсем никакой; он привалился спиной к простенку и, вероятно, сполз бы на пол, прямо в своем шикарном смокинге, если бы Данилов не поддержал бы его за плечо.

– Черт, черт… Может, он не знал про камеры?

– Или, наоборот, знал. Поэтому маска, и шприц вместо ножа, – подумала вслух Полина.

– Ладно, старина, держись! – Данилов принял решение. – Ты собрался отсюда валить? Мы тоже. Мы проводим тебя!

2

1 января 2001 года, понедельник

Симпатичный Сурен воздвиг вокруг себя весьма клевые декорации. В его пятикомнатной квартире на Каменоостровском проспекте в каждой комнате функционировал мраморный камин. Зеркала были только хрустальные, которые дают более чистое отображение, чем обычные, стеклянные. Красоту дворцового паркета прикрывали не менее дворцовые ковры. На стенах гобелены, масляные холсты в тяжелых, золоченых рамах. Мебель, светильники – всякие, и антикварные и супер-пупер современные, но, понятно, во всем бездна вкуса. А мозаичные и кафельные полы, сантехника – все это на таком уровне, что «Невский Палас» просто отдыхает. Достаточно сказать, что каждая кафелина в ванной имеет подпись какого-то продвинутого дизайнера, и стоит одна такая плиточка чуть ли не сто долларов. А плиток наложено вдоволь – три ванные комнаты в квартире, три!

Все это сказочное убранство обрушилось на хрупкие плечи девушки – Полина во всем этом кое-что варит, а Серега Данилов – ему что, он к дизайну равнодушен. Зато большой спец по части дедукции.

Осмотр квартиры лично он начал с ванной, совмещенной, естественно с туалетом. Не успел радушный хозяин убрать их с Серегой курточки, такие скромные, как у Буратино, в роскошный, завораживающий хрустальными зеркалами, стенной шкаф, как Данилов помчался по малой нужде. Вслед за этим, пока Сурен хлопотал на кухне, Серега проскользнул в гостиную и, подозрительно озираясь, сообщил подруге, что квартира ему не нравится. Причина? В ванной он все осмотрел и не обнаружил следов постоянного присутствия женщины.

– Такие хоромы и без бабы, ты понимаешь?

– А что?

– Как что? Может, он «голубой», и тот мужик в гардеробе, точнее, не мужик, а, в общем, его партнер…

– Доктор Айболит?

– Ну да. Помнишь, он еще сказал, они, мол, любят обниматься.

– Там ты, Серега, не слишком в это поверил. По-моему, Сурен был вполне убедителен.

– Да, но знаешь, «голубые», они очень изворотливы.

Полина задумалась, какое выбрать слово, и остановилась на слове «чудак», это было мягко.

– Чудак ты, Сережа, – сказала она. – Эта ванная для гостей; наверняка, в такой квартире она не единственная. А что касается женского присутствия, то вот оно, на полке.

Данилов озадаченно уставился на семейное фото в тонкой серебряной рамке. Вошел Сурен, вытирая руки кухонным полотенцем в трогательный цветной горошек. Он объяснил, что на фотографии действительно его жена Аня, с детьми, детей у них, что и без того было видно, четверо, в армянских семьях всегда много детей. Все они сейчас в Таиланде, кроме старшего сына, Амаяка, тот учится в Лондоне. Сурен присоединится к своей семье позже, а накануне Нового года он был страшно занят – как раз заканчивал квартиру для важного чина из налоговой полиции.

Заодно он поведал про этого чиновника достаточно интимную историю, связанную с мужским достоинством, похоже было, Сурен совершенно не умел хранить секреты своих клиентов. Глаза Сурена снова блестели, он был оживлен, и неприятный инцидент в гардеробной, казалось, прочно забыт.

Гостеприимный Вердян притащил из кухни огромную, трехъярусную вазу с фруктами и три высоких бокала с коктейлем, затопил камин. Полина с ногами забралась на диван и с наслаждением смотрела на огонь. Уютно потрескивали дрова, звучала скрипичная музыка, Вивальди или Скарлатти, хорошо…

* * *

Разговаривать, собственно было не о чем, но Сурен Вердян замечательно справлялся с этой проблемой, он без устали молол языком, а Полина профессионально его поддерживала, у нее, слава Богу, имелся достаточный опыт. Данилов же в основном помалкивал. Оживился он только тогда, когда Сурен продемонстрировал свой пистолет.

Перед этим был телефонный звонок. Собственно, звонили и раньше, какие-то люди поздравляли хозяина с Новым годом. Ничего необычного. Но на этот раз он прореагировал очень странно: буркнул что-то раздраженно и повесил трубку.

– Черт, это они! – объяснил Сурен своим гостям, изменившись в лице.

– Кто «они»?

– Они охотятся за мной.

– Так и сказали?

– Сделали вид, что ошиблись номером.

– Боже, Сурен, ну чего ты так расстраиваешься? В новогоднюю ночь сто тысяч звонков, многие ошибаются номером.

– Это точно они. Я почувствовал, как тот тип пытался изменить голос.

– Но ведь это тоже ничего не доказывает!

– Вердян молча встал и вышел из комнаты.

– Сережа, – сказала Полина, – по-моему, мы снова влипли. И зачем только ты согласился приехать сюда?

– Затем, что парень совсем раскис. Мне показалось, он тебе понравился, разве нет? Не думаешь же ты, что его на самом деле кто-то хочет грохнуть?

– Не знаю, что думать. Я только-только начала отходить от наших последних приключений.

Сурен Вердян вернулся в гостиную суровый и полный решимости. В руках у него была тонкая папка.

– Я вот вам сейчас кое-что покажу, – заявил Сурен, – и вы сами все поймете. А дома я их не боюсь, – добавил он и вытащил пистолет.

И далее, без всякого понуждения, таков уж был Сурен, ничего не умел сохранить в тайне, он рассказал, что пистолет, самый настоящий ПМ, достал ему сосед, живет над ним, этажом выше, бывший афганец, а ныне, прямо скажем, бандит, но очень хороший парень, настоящий друг, на которого можно положиться, и Сурен ему во всем доверяет, даже ключи от квартиры, запасной комплект, хранятся не у кого-нибудь, а у Шурика, так зовут соседа. Но это так, к слову. А что касается вот этих бумаг, из-за которых его, Сурена, жизнь теперь в опасности, то тут целая история…