Людмила Волок
У лета на краю
Я вспоминаю тот яркий летний день, когда решила построить свою новую жизнь на руинах прошлого.
Беда в том, что прошлое было не только моим. Я присвоила его себе, подчинив своей воле, – когда-нибудь, потом, многие посчитают, что слепой и жестокой воле; однако мне тогда так не казалось.
Не кажется так и сейчас, хотя эти руины снятся мне до сих пор. И будут сниться до конца дней.
Вспоминая то летнее утро, я часто думаю: какое же чувство я хочу пережить снова, ради чего эти воспоминания возвращаются каждой бессонной ночью?
Чтобы вновь испытать сладкое чувство мести или ради жгучей, ноющей боли утраты?
Находка
Паника возникла вскоре после начала большой стройки. Никто ничего не знал о планируемых переменах, просто на огромном пустыре, что за нашим поселком, в один день появились несколько бульдозеров, три строительных вагончика и прораб, который руководил бригадой рабочих.
Все это произошло в первый понедельник сентября. Большинство из нас, жителей поселка, работают, и увидели изменения на пустыре в конце дня, когда возвращались домой со службы. Но уже днем мы знали: что-то происходит. Целый день мимо окон контор в центре нашего Озерного то и дело проезжали самосвалы. Теперь-то мы поняли, что это строители расчищали свалку от мусорных куч.
В тот же вечер, собравшись возле пустыря любопытной, все увеличивающейся группой, все и узнали, что строить здесь будут загородный комплекс отдыха. Мы, конечно, не слишком обрадовались соседству. Нам ни с кем не хотелось делить красоту этих заповедных мест – большой дремучий лес и огромное озеро с прозрачной голубой водой на опушке леса. Но после бурного обсуждения пришлось признать, что комплекс отдыха все-таки лучше, чем пустырь с мусорными кучами.
А через несколько дней поселок облетел новый слух. Вроде бы строители нашли на пустыре несколько человеческих костей.
– А челюсти, челюсти нашлись? – взволнованно спрашивала я. Кости ведь могут быть чьими угодно, мне до них дела нет. Но вот по снимкам зубов можно опознать человека.
Скоро нашли и челюсти, а на них – зубы. И открылось то, о чем и так уже догадывался весь поселок: останки принадлежат пропавшему меньше месяца назад человеку.
Хотя я с самого начала знала, кто это.
Правду открыла София Павловна на большой перемене, у нее муж – начальник местной полиции, он ей сразу позвонил, как только стали известны факты. Я тут же сказалась больной, собрала свои вещи и отправилась домой. Меня никто не держал – напротив, на лицах некоторых коллег даже мелькала тень сочувствия.
Мне было все равно.
Дома я села на неудобный жесткий стул у окна и принялась ждать.
Я вспоминала.
Я
…В учительской было мало людей – теперь взяли моду прибегать на работу за минуту до звонка. Раньше все было не так: учителя приходили к восьми, готовились к урокам, настраивались на учебный процесс. А сейчас и те трое, которые пришли в положенное время, легкомысленно смеются. Они собрались все вместе вокруг стола математички Софии Павловны. Ага, та, наверное, снова показывает набившие всем оскомину фотографии своего сына.
Я долго думала, какой стол выбрать – первый или второй в крайнем ряду. Поколебавшись, села за второй. Так я не буду слишком удалена от общества, но в то же время удастся соблюсти необходимую мне дистанцию.
Они снова засмеялись. Да что она им там такое показывает? Наверное, снова хвастается, как ее сын преуспел в Америке. Он уехал туда пять лет назад по какой-то рабочей визе.
Помню, как она произнесла это впервые:
– Ванечка достиг такого успеха!
Я тогда удивилась:
– Какого успеха, София Павловна? Расскажите. Он изобрел лекарство от рака?
Она удивилась и сразу приняла мои слова в штыки, как обычно:
– Нет.
– И чего же он достиг?
– У него уже три собственные автомойки. И вместе со своим товарищем сейчас создает целую сеть!
– А, вы ЭТО называете успехом… – разочарованно протянула я. Надеюсь, теперь она поймет, что нормальные люди успехом называют что-то значимое для общества.
Я удивляюсь, почему это человек, который бросил родину и свою мать, вызывает уважение. Вот моя дочь за границу не уехала, хотя и была возможность. Понимает, что к чему.
Но меня никто не поддержал. Они тогда просто принялись переглядываться между собой, словно я сказала что-то обидное, и начали разговор на другую тему. Вот совсем как сейчас.
Люди редко ценят мою правоту. Правда им режет глаза. Даже когда я шучу, они воспринимают мои шутки как обиды, хотя в цивилизованном мире это называют остроумием.
Всю жизнь я живу в этом небольшом поселке, где все знают друг друга, и подробности личной жизни часто становятся всеобщим достоянием. Это удручает. Даже в свои пятьдесят семь, имея собственный дом и уважаемую профессию, я прячусь за сараем, чтобы выкурить сигарету, и чтобы меня при этом не увидели соседи или случайные прохожие. Потом прячу бычок в банку из-под краски и плотно закрываю ее крышкой. Никто, никто не должен увидеть, что «Учитель года – 1998» курит. У того, кто носит это высокое звание, не может быть слабостей.
О, явилась и наша королева красоты – англичанка Снежана Константиновна. Не понимаю, почему ее все любят. Она ведь единственная среди учительниц нашей школы имеет красивую фигуру. Приходится это признать. Хотя ей, конечно, уже за сорок, и она не замужем. Может, поэтому она всем и нравится: на фоне их убогих жизней с мужьями-неудачниками одинокая Снежана почему-то кажется им несчастной. Это так они себя утешают, глупые курицы.
Снежана всем улыбается, здоровается и садится за первый попавшийся стол. Очень безрассудно. Вскоре она и сама понимает, что поступила опрометчиво. Потому что София Павловна открывает окно, чтобы проветрить учительскую, и Снежана оказывается сидящей на самом сквозняке.
Я поднимаюсь со своего места и подхожу к ней.
– Снежана Константиновна, вы бы лучше пересели. Сквозняк, – поучительно и, думаю, вполне участливо говорю я.
Она недоуменно поднимает глаза и, кажется, не слишком довольна. Но все же отвечает:
– Спасибо за беспокойство, Раиса Петровна, но все в порядке.
Мне становится обидно. Но я ничего не говорю, а молча возвращаюсь на свое место. Вот когда у нее заболит спина, или скрутит шею, или, еще хуже, начнется пневмония либо плеврит – тогда поймет, что на сквозняке сидеть неправильно.
Но она лишь достает из сумки книгу и несколько тетрадей, складывает их на стол. Затем вынимает пластиковый контейнер с салатом из чего-то зеленого и оранжевого – скорее всего, моркови – и начинает есть свой завтрак, медленно его пережевывая и при этом разглядывая свою книгу.
Конечно, она не замужем. И детей у нее нет. Чему она сможет их научить? Чтению во время еды? Чтобы заработать близорукость вместе с язвой двенадцатиперстной кишки?
– А вы, Снежана Константиновна, все ведете здоровый образ жизни, – я специально встала – якобы иду в туалет, и прошлась мимо ее стола.
– Ну да. Овощи – основа здорового рациона! – странно, что она так весело демонстрирует свое невежество.
– О нет, тут вы заблуждаетесь! – я останавливаюсь и, предвкушая, что сейчас истина будет говорить моими устами, замираю на мгновение. Потом торжествующим тоном произношу: – Если вы вспомните пищевую пирамиду, то заметите, что основа рациона человека – это злаки! Злаки, Снежана Константиновна!
На меня недоуменно смотрят несколько пар глаз. Но мне не привыкать. Поэтому просто продолжаю:
– Здоровый образ жизни – это правильно. Почему бы не стараться жить если не вечно, то хотя бы долго. До тех пор, пока ученые не научатся сращивать мозг с компьютерными чипами. Тогда сознание, то есть личность, можно будет переселить в бездушную машину и жить вечно!
Я гордо обвожу взглядом коллег. Такие идеи им редко приходят в голову. Обычно они вынуждены признавать, что мои гипотезы верны.
– Некоторые уже сейчас такие. Машины вместо мозга, – тихо произносит София Павловна парочке своих подруг.
Но я все слышу и удовлетворенно киваю – конечно, есть и такие люди сейчас. Они называются гениальными учеными.
Однако поддерживать разговор не хочется, и я продолжаю свой путь. Раз уже делаю вид, что направляюсь в туалет – нужно довести игру до конца.
В туалетной комнате я тщательно мою руки, потом достаю из кармана жакета пару салфеток, всегда лежащих там наготове для такого случая, и вытираю влагу со своих пальцев и ладоней.
