полная версия

Людмила Антоновна Заркуа
Эстафета памяти

Это страшное слово – голод.

Девчонки и мальчишки, а также их родители!

Когда на ваших глазах на помойку выбрасывают не только куски, но и целые буханки хлеба, над приготовлением которого трудились, если не тысячи, то сотни людей- трудоголиков: пахарь, сеяльщик, тракторист-комбайнёр, пекарь, а также шахтёр, газодобытчик, энергетик, работники торговли й т, д. то знайте, что это большой грех Замедлите свой ход или бег, остановитесь, внимательно посмотрите вслед летящей в мусорный контейнер, буханке хлеба и хотя бы мысленно извинитесь за этих людей – ваших соседей по дому, квартире, работников ближайшей школы, а возможно и ваших родственников. И если ещё живы ваши дедушка с бабушкой, а ещё лучше прабабушка с прадедом, вспомните о них. При первой же возможности спросите их, как дорого ценился этот хлебушко, самый важный для человека продукт в пору их юности и зрелости. И они подтвердят вам вместе с автором этих строк, что не только взрослые, но и дети военного и довоенного времени порой не только за буханку хлеба, но и лукошко зерна, за пол ведра картошки, за несколько яиц, нередко рисковали своим здоровьем, и даже жизнью.

В подтверждение сказанного поведаю вам невыдуманную историю, которая прошлась по моей судьбе и по сей день тревожит мой, стариковский сон.

Многие горожане, испытавшие на себе «прелести» самой страшной и кровопролитной войны в своих воспоминаниях жалуются на то. какими были мизерными хлебные пайки, и как их родители и они радовались полученными из-за океана в виде гуманитарной помощи баночкам тушенки. А мы, сельские дети войны, ни слухом, ни духом не ведали о хлебных пайках (карточках), а о банках тушенки не могли и мечтать.

До фашистской оккупации села, практически в каждом дворе были куры, утки, в каждом втором – поросята, козы, бурёнка, а то и с приплодом. Спустя несколько месяцев после прихода проклятых «фрицев» вся эта живность куда-то улетучилась. Редкостью стали даже собаки и кошки. Колхозные поля и сады стали запретными зонами, где дежурили вооруженные русские полицаи, согласившиеся сотрудничать с фашистами. И началось то, что называется одним коротким страшным словом голод.

Не знаю, как взрослые, но мы , пацаны и девчонки военного времени, засыпали и просыпались с мечтой о пище, со страстным желанием ощутить необыкновенный вкус и запах кусочка хлеба.

Людям, родившимся после 1947 года, когда были отменены талоны на хлеб, всем, кому довелось испытать нищету и голод, не понять этого состояния. Когда за кусок хлеба ты готов отдать, если не всё, то последнюю рубаху, наверняка. Голод так доставал, что когда ты видел, что кто-то жует кусочек хлеба, нестерпимо хотелось броситься, выхватить этот желанный кусочек, быстро проглотить, а там… что будет. Для мальчишек посмелей и бесшабашней в период оккупации большой удачей и радостью была мороженная картошка, выковырянная гвоздем с уже заснеженного картофельного поля, охраняемого полицаем с дробовиком, и запеченная на костре где- нибудь в овраге, подальше от села.. И, хотя риск получить порцию дроби или соли в часть тела, что выше колен, был достаточно велик, но картошечка, пусть и мороженая, но запеченная на костре, стоила того.

На зерно, картошку, подсолнечное масло менялось всё, что пользовалось спросом: одежда, обувь, мебель, уцелевшие изделия из золота и серебра, старинные монеты и т. д. Но, как говорится, всему когда-то приходит конец. Относится это и к оккупации. Когда последние машины, мотоциклы и телеги с оккупантами и с частью награбленного, спешно покидали село, трое друзей- соседей с одиннадцатилетним атаманом Пашкой во главе стояли на пригорке у развилки дорог за селом и с чувством гордости победителей смотрели на то, как «фрицы драпают». Вдруг мальчишки услышали шум и, повернувшись в сторону противоположную удаляющейся колонны немцев, видят, как на большой скорости навстречу им мчатся два мотоцикла с коляской. «Наверное, наши разведчики» – вслух предположил Пашка, и они спокойно остались стоять на месте

Каково же было их удивление, когда рядом с ними резко затормозили два немецких экипажа автоматчиков на мотоциклах с коляской. Один из немецких офицеров на ломаном русском языке спросил, в каком направлении уехали немецкие войска. Богдан уже сделал пол шага вперёд, чтобы указать это направление, когда Пашка, больно ущипнув его, вышел вперёд и уверенно показал рукой. Но не в ту сторону, куда отступили немцы. Мотоциклисты помчались туда, куда указал атаман нашей команды из пяти пацанов. Я был там самым младшим, откуда, как оказалось, наступали наши войска.

Эта неожиданная встреча с фашистскими автоматчиками имела для этой мальчишеской троицы довольно приятные последствия.

На следующий день на площади перед зданием сельсовета состоялся сход граждан села и короткий митинг. Перед жителями освобождённого села выступил политрук, который поздравил селян с освобождением и поблагодарил всех жителей села и местных партизан за содействие и помощь. Эта помощь и поддержка позволила красноармейцам освободить несколько сёл, в том числе и село Красное с минимальными потерями. В конце речи политрук отметил, что советской армии помогали не только взрослые, но и дети оккупированных территорий. Перекинувшись несколькими фразами с «особистом» (представителем НКВД) политработник предоставил тому слово. Чекист тоже поблагодарил селян за помощь в их специфической работе по борьбе с фашистами. В заключение, он достал из планшета листок и, прочитав имена вышеназванной троицы пацанов, попросил их выйти вперёд. Тут-то он и рассказал, что фашисты, которых Пашка направил в противоположную сторону, были взяты в плен нашими разведчиками и дали ценные показания. Эти же пленные на допросе рассказали о трех мальчуганах, которые указали им ложное направление. По их показаниям и были вычислены Пашка и его друзья.. Под одобрительные возгласы и аплодисменты селян от имени командования политрук объявил всем троим благодарность, пожал руки, а Пашке вручил командирские часы. После окончания митинга ординарец политрука повёл всех троих к повару полевой кухни и велел накормить, а также выдать каждому по буханке хлеба.

Такой вкусной армейской каши мальчишкам ни до того, ни после кушать не доводилось. А бережно, без надкусов, доставленная домой буханка хлеба стала праздником для каждой из всех трёх семей. Все трое мальчишек чувствовали себя в этот момент повзрослевшими героями, а соседские пацаны завидовали им белой завистью.

Первая встреча с фашизмом.

Рассказ Людмилы – дочери Антона Тимофеевича Бобрика

Начало войны я встретила в доме бабушки Меланьи Федоровны Мороз, в городе Пролетарск, Ворошиловградской (ныне Луганской) области, куда мы переехали накануне на постоянное место жительства. Дом был не большой, но добротный, сработанный собственными умелыми руками дедушки Ивана Саввича, кузнеца по профессии. К сожалению, дедушку я не застала в живых, так как он трагически погиб в 1934 году. На момент нашего приезда в доме вместе с бабушкой жили две младшие мамины сестры : тетя Дуся и тетя Вера. Кроме описанного дома у бабушки была довольно солидная усадьба с садом и огородом , а также времянкой, где молодые дедушка и бабушка начинали свою семейную жизнь в период строительства дома. Как у хороших хозяев, во дворе были сарайчики для свиней, для кур или как мы их называли поросятники и курятники. Вся усадьба была обнесена высоким, как мне тогда казалось, деревянным забором из штакетника. Папа, устроившись на работу в Площанскую МТС Ворошиловградской области, пропадал там целыми днями, я его очень редко видела.

Мой рассказ о доме был бы неполным, если бы я не рассказала о его некоторых достопримечательностях. Во-первых, дом, в отличие от большинства ближайших домов под соломенной крышей, был под красной черепицей, с высоким чердаком, где зимой и в любую дождливую погоду можно было сушить белье и где хранились продукты, которым не нашлось места в самом доме. Во-вторых, дом имел оригинальную планировку: при входе в дом вы попадали сразу на большую остекленную террасу по всей ширине дома. Пройдя по террасе влево, попадаешь в небольшие сени, из которых был вход в одну из жилых комнат, которая одновременно являлась и кухней. В ней была так называемая плита, обогревавшая сразу обе комнаты. Особый интерес представляла вторая комната, так называемая зала .Она была значительно больше по размеру с замечательным из красного дерева с резными узорами шифоньером, подаренным бабушке её отцом к свадьбе. Шифоньер этот примечателен тем, что его изготовил собственноручно отец бабушки, известный на всю округу столяр-краснодеревщик. В правом верхнем углу комнаты размещался религиозный уголок с образами и висела лампадка,

которую бабушка зажигала по праздникам и во время молитвы. Ниже лампадки была полочка , покрытая красивой кружевной салфеткой. На эту полочку можно было поставить свечи, освященные в церкви куличи и крашеные яйца. А теперь о самой главной примечательности этой залы – необычном, непривычном для тех времен, идеально ровном блестящем, несмываемом покрытии пола. Из рассказов бабушки я запомнила технологию изготовления этого необычного покрытия. Идеально обструганные доски плотно укладывались на строго выверенные лаги, затем доски хорошо пропитывались олифой, по олифе укладывали слой марли. На пропитанную и просушенную марлю укладывали слой ситцевой ткани, которую снова пропитывали олифой, а затем после просушки наносили слой масляной краски .Поверхность получалась ровной и гладкой. Последним этапом было неоднократное вскрытие лаком. Мыть такой пол было одно удовольствие.

Если у большинства домов старушки обычно сидели на глиняных завалинках, то за забором у дома бабушки стояли прочные с металлическим каркасом деревянные скамейки.

Я не случайно упомянула в начале рассказа о высоком, как мне тогда казалось, заборе. Играя с подружками во дворе бабушкиного дома, мы услышали, что какие-то немцы вошли уже на нашу улицу. Мы, естественно бросили свои игры и кинулись к забору. Ловко взобравшись на него, мы увидели следующую картину: несколько огромных трехколёсных мотоциклов с колясками и в каждом из них по три вооруженных немца в шлемах и касках, в огромных защитных очках мчались на большой скорости, как будто куда-то опаздывали. За ними ехали грузовики с открытым кузовом, в которых сидели вооруженные и в касках немцы. Грузовики начали останавливаться у некоторых домов, солдаты спрыгивали и по-хозяйски входили во дворы. На этом наши наблюдения закончились, так как вышедшая из дома бабушка скомандовала нам быстро спрятаться в доме. Едва мы успели забежать в дом, как услышали во дворе поросячий визг, кудахтанье кур и какие-то разговоры и возгласы на непонятном для нас языке. И только голос плачущей бабушки, и её возгласы: «Да что ж вы, ироды, всё забираете» заставили нас забыть о наших детских забавах и шалостях и понять, что произошло что-то страшное, непонятное.

А вскоре мы на себе почувствовали, что такое война, что такое оккупация. Это и была наша первая встреча с нашим злейшим врагом. Дальше было выдворение нас из дома, даже не во времянку, которую они тоже заняли, а в погреб.

Что такое погреб, не все, наверное, знают. Я хочу дать пояснение. Это глубокая яма, вырытая во дворе усадьбы, приблизительно 2 на 2 метра, глубиной где-то 4-5 метров. Вход туда был прямо со двора по деревянной лестнице, которая устанавливалась после открытия крышки (ляда). В погребе хранились в основном зимние запасы картошки, свёклы, моркови, а также соленья в бочках – огурцы, помидоры и квашеная капуста. Как видите, места там было очень мало. А нам надо было разместиться там вшестером. Вентиляции никакой не было. Крышка была очень толстая и покрытая слоем земли, на которой росла трава, так что во дворе, покрытом буйными зарослями, погреб был совершенно не заметен.

В погребе мы тщательно прятали от жадных фашистских глаз мою шестнадцатилетнюю тетю Веру. Хотя зарегистрировать её пришлось, ибо за сокрытие от регистрации могли бы и расстрелять, причем без суда и следствия. Вскоре для всей нашей семьи наступил страшный день, когда местный полицай, перешедший на службу к фашистам, пришел и потребовал, чтобы на следующий день с утра Вера явилась в комендатуру для осмотра с последующей отправкой в Германию. И мама, и бабушка, и вся наша семья была в панике, но к концу дня мама нас всех успокоила и сказала, что она попытается решить этот вопрос. На следующий день мама, напялив на себя какие-то лохмотья и накинув на голову старый поношенный платок, отправилась в комендатуру. Пришла она нескоро, заплаканная, еле держась на ногах, и ничего не говоря, забилась в свой уголок в погребе. И только значительно позже из рассказа бабушки я узнала, что когда она явилась в комендатуру и представилась Верой Мороз, фашисты поняли, что их обманывают, и полицай подтвердил этот факт. Немцы были взбешены и, после короткого совещания, сорвав с нее лохмотья, жестоко избили её плетками, бросив голую женщину на пол. Полуживая мама еле добралась до спасительного погреба. Вот такой была моя мама, готовая ради своих близких жертвовать своим здоровьем и даже жизнью. И этот случай самопожертвования, заступничества и взаимопомощь были её характерной чертой. Забегая вперёд, могу рассказать и такой почти забавный эпизод опять же с той сестрой Верой. Уже после изгнания фашистов с нашей земли, будучи совершеннолетней, едва окончив школу, тетя Вера нигде не работала, не собиралась продолжать учёбу и не очень помогала бабушке по хозяйству. Была на бабушкином иждивении, но мама не оставляла её без внимания. Наконец после длительных уговоров убедила её подать заявление для поступления в один из ближайших институтов. Но когда пришел вызов на сдачу экзаменов, она со страху отказалась ехать, мотивируя свой отказ тем, что она всё равно не сдаст. Но мама и тут нашла оригинальный выход. Поехала и сама сдала за неё экзамены. Но тетя Вера не воспользовалась «подарком» мамы, и проучившись некоторое время, бросила институт и вернулась домой на вольные хлеба.

Но самое страшное было еще впереди, когда немцы дали нам полчаса на сборы и велели построиться на улице в колонну. Разрешили взять с собой только то, что сможем унести в руках и на себе. Под охраной немецких солдат и полицаев из местных заставили нас идти несколько дней пешком до какой-то неизвестной нам железнодорожной станции. Мама катила детскую коляску с недавно родившимся братиком, в которой кроме детских вещей был небольшой запас продуктов и наспех схваченные кружки, ложки, ножи и проч. Кроме того несла в руках еще небольшой узелок с вещами. Меня мама поручила заботам бабушки. зная мой сверх любопытный характер, наказала не отпускать ни на шаг. Шли мы световой день и в дождь и в ветреную погоду по разбитой грунтовой дороге, порой проваливаясь по колено в грязь. А ведь это был уже дождливый сентябрь-октябрь. Останавливаться без команды строго запрещалось. Полицаи могли и прикончить. Для острастки они порой даже без особой надобности стреляли вверх. Как на грех у мамы сломалась детская коляска. С трудом уговорила ближайшего охранника остановиться на пару минут, чтобы переложить вещи из коляски в узелок и взять на руки грудного ребенка. В это время колонна не останавливалась, а продолжала движение, и мы оказались в самом конце.

И вот, наконец, мы дотопали до небольшой, незнакомой нам железнодорожной, станции, где нас погрузили в товарные вагоны под названием «теплушки». Я не зря употребила слово погрузили. Например, в нашем вагоне нас нагрузили как селедку в бочке. В вагоне из сидячих и лежачих мест была только солома на полу. Спали по очереди. В первую очередь укладывали детей, потом по очереди могли прилечь и взрослые. Казалось бы в таких стесненных условиях не может быть и повода для каких-либо приключений. Но не тут-то было. И приключение это связано с моей персоной. По возможной халатности, а, может быть и специально для проветривания, массивные двери вагона были слегка приоткрыты. Уложив меня спать, мама с братиком на руках сидя рядом, задремала. А я, проснувшись, захотела пить. Найдя кружку, я тихонько обошла маму, и, видя просвет в дверях, направилась в ту сторону. Я услышала шум дождя и решила, что это подходящее место, где можно набрать воды и напиться. Я уже стояла у самого края вагона и просунула руку с кружкой, когда кто-то крепко схватил меня за шиворот и затащил назад вглубь вагона. Оглянувшись назад, я увидела испуганные глаза мамы и получила пару крепких подзатыльников. Уже опустившись на свои места, мама после длительной паузы рассказала бабушке о том, что произошло: «Я на некоторое время задремала и вдруг меня как кто-то подтолкнул, открываю глаза и вижу в просвете дверей у самого края вагона стоит Людмила с кружкой в руках. Поезд мчится на полном ходу и идет довольно сильный дождь. Меня как будто подбросила какая-то сила и в одно мгновение я оказалась у злополучного просвета. До сих пор мне страшно представить, что могло случиться, если бы поезд внезапно затормозил».

Не успели мы остыть от описанного приключения, как поезд, действительно резко затормозил и остановился. Распахнулись двери теплушек и последовала команда всем выгружаться и бежать подальше от вагонов. По гулу приближающихся самолетов, все поняли, что будет бомбёжка. Мама с братиком на руках и я сзади успели добежать до высокой травы и залечь. Мама закрыла своим телом братика, а мне велела лечь рядом. Но если все, рядом лежащие попрятали головы в траву, а я легла на спину, чтобы увидеть что происходит, какие там вражеские самолеты. И вдруг, прямо над нами, на предельно низкой высоте, на большой скорости со страшным воем пролетел самолет, до которого казалось рукой подать. Я даже успела рассмотреть лицо лётчика. И когда мама меня отчитала за то, что я не выполнила её требования, в возбуждении, как бы оправдываясь, сказала ей: « А ты знаешь, у него вот такие огромные глаза» и показала руками размер этих глаз. После небольшой паузы, мама, слегка усмехнувшись, сказала: «Это не глаза, а наверное были большие очки». Но мне это уже было не интересно. К счастью бомбёжка не состоялась и даже не было стрельбы. Видимо, самолеты уже отбомбились в другом месте и у них закончились боеприпасы. А немецкий пилот, забавы ради, решил нас попугать.

Вот так с такими приключениями мы доехали до станции назначения вблизи какого-то крупного села Запорожской области, где нам приказано было выгружаться. Село располагалось на берегу речки. По улицам важно прогуливались гуси, утки и даже свиньи. Вокруг каждого из домов были сады и огороды, чувствовалось, что село, несмотря на войну, далеко не бедное. Правда, местная детвора, которая первой бежала нам навстречу, встретила нас недружелюбно.

Поскольку ни еды, ни воды с нами не было, нам ничего другого не оставалось, как идти по домам и попрошайничать. Что это такое и как это делать рассказала бабушка. Она дала мне небольшую сумку и сказала, что надо идти в дом и произносить: «Подайте милостыню, люди добрые, ради Христа»! Я никак одна не хотела идти, боялась. Тогда бабушка пошла вместе со мною и мы прошли несколько дворов, где нам давали что-либо. Под конец я уже осмелела и на следующий день ходила одна. Но в одном доме мне вдруг сказали: «Бог даст»! Я так растерялась, что не могла понять, где это Бог? Постояв у порога, я ни с чем ушла домой. Дома бабушка объяснила мне, что это значит. Наученная и натренированная, я уверенно обходила указанные бабушкой дома и всегда приносила почти полную сумку продуктов.. Но вот однажды, проходя по берегу речки, я не обратила внимания на стайку гусей, а один гусак заметил меня и шипя подбежал ко мне, ущипнул меня очень больно. По его примеру остальные гуси подбежали и тоже начали меня шипать. С криком я бросилась наутек, но они схватили меня за сумку и я чуть не упала. Бросив сумку я еле убежала от них. Запыхавшись и с рёвом я влетела в комнату быстро закрыла дверь. боясь что они меня настигнут и дома. Бабушка долго меня успокаивала, а мне уже не так было больно. как обидно,, что потерялся весь дневной «заработок». Трудно словами описать ,как мы жили в первые месяцы на новом месте. Представьте себе, у нас не было ни постельного белья, ни одежды теплой, ни сменной обуви, ни необходимой посуды. Спали, не раздеваясь, на земляном полу, кроме всего прочего донимали блохи. искупаться было негде. Завелись вши. Чтобы избавиться от них, меня постригли налысо. Особенно в первые дни, недели и месяцы. Светлая память и низкий поклон бабушке Мелаше, которая и в таких сложных условиях умела минимизировать наши тяготы и помогла выжить. Всего лишь один пример. Даже при спешной высылке из дома, бабушка успела прихватить с собой баночку соли, коробок спичек, обложенных ваткой и завязанных в сумочке, а еще два ножа с ложками, которые так пригодились. На первых порах за щепотку соли можно было обменять на дюжину картошек или морковок, а на коробок спичек ковшик зерна или пшена. Особая благодарность маме, которая делала все возможное и невозможное для того, чтобы мы не голодали, не падали духом и верили в нашу скорую победу, а мы, в свою очередь, были непривередливы, ели любую ,приготовленную бабушкой и мамой пищу, в том числе сусликов, которых мама выливала водой из норок, резала и готовила «жаркое», а я принимала за курятину, супы и борщи из мороженой картошки, а также пирожки из лебеды, макухи и сахарной свеклы. Все было такое вкусное! Порой мама ради того, чтобы нас накормить рисковала своим здоровьем и даже жизнью. Отступая под натиском Красной армии, немцы подожгли склады с зерном, чтобы оно не досталось нашим людям. И вот мама, закутав голову платком, сквозь огонь пробиралась к зерну, несмотря на мольбу бабушки не рисковать жизнью, набирала в ведро, выносила из огня, высыпала в мешок и снова ныряла в огонь. Таким образом она обеспечила нам пропитание на несколько месяцев. К тому времени мы уже жили в другом доме, где были установлены деревянные кровати, но на них не было ни матрасов, ничего. Поэтому когда мама принесла зерно, она высыпала его в каркас кровати и накрыла какой-то тряпицей. На улице шёл сильный дождь, а мы с братиком улеглись спать на это тёплое зерно. Отступающие немцы зашли к нам в дом поживиться чем-нибудь. Пока бабушка готовила им еду, один из них сел на кровать, так как стульев у нас не было. И сел прямо на меня, я с испугу закричала. Немец тоже испугался, вскочил, закричал: “Партизан!” – и выхватил пистолет. Мама в одно мгновение подскочила к нему и ударила его по руке. Выстрел пришёлся в потолок. Немцы настолько испугались, что уже не стали ни есть, ни пить, и быстро ретировались.