Лукас Дельгадо
Лионель Месси. В футбол я бы играл даже бесплатно
Глава 3. Друзья и школа
Рассказывает Лионель Месси:
Вокруг меня всегда много людей. Я не люблю одиночества и плохо его переношу, несмотря на то что журналисты изображают меня нелюдимым мрачным типом, настоящим мизантропом. У журналистов все определяется стереотипами. Если человек неразговорчив, значит, он нелюдимый. Иначе, по их мнению, и быть не может. Да, я не такой общительный, как, например, Дани Алвес[50], но это не означает, что я мизантроп. Футболист не может быть мизантропом, потому что футбол – это командная игра, которая проходит при большом количестве зрителей. По тому, что я неразговорчив и люблю доводить мяч до ворот, никому его не передавая, нельзя судить о моем характере.
Хорошо, когда мои друзья рядом. Люблю быть в компании. Одно из самых ярких впечатлений моего детства – то, как мы идем по улице большой шумной компанией, на ходу перебрасывая друг другу мяч. Останавливаемся около пиццерии, выворачиваем карманы, покупаем пиццу и идем дальше, уплетая ее на ходу и обжигаясь… Этот ритуал сохранился до сих пор. Мы выросли, и любой из нас может самостоятельно угостить всех пиццей, но в память о нашем детстве мы все начинаем собирать по монетке. И непременно едим ее на ходу, как раньше.
Я был маленьким, самым маленьким во всех компаниях, но с друзьями чувствовал себя большим. Было такое чувство, что я могу достать руками до неба. Это благодаря моим друзьям. Я возвращаюсь в Росарио, чтобы вновь испытывать это чувство. Оно приходит ко мне только там, на родине. Если мы с Матиасом и Лукасом встречаемся в Барселоне или в Амстердаме, все происходит иначе. Как будто не запускается какой-то тайный механизм. Чего-то недостает.
В детстве я был очень застенчивым. Мне трудно было общаться с людьми, которые не входили в мой круг. Особенно со взрослыми. Особенно с учителями в школе. С тренером же я общался без проблем. Он говорил мне, что я должен сделать, и выкрикивал вдогонку замечания, если я делал что-то не так. Отвечать ему не требовалось, достаточно было кивка. Я и сейчас могу не сказать за всю тренировку и двух слов. На поле слова не нужны. Время от времени пытается вырваться наружу какое-нибудь ругательство, но я стараюсь произносить такие слова мысленно. Даже тогда, когда меня бьют по ногам, я предпочитаю обходиться без ругани. Выяснять отношения на поле – это не по мне. Я вообще не люблю споров и ссор.
Мои друзья помогали мне общаться с другими людьми. Больше остальных в этом преуспела моя подруга Синтия. Мы не только жили по соседству, но и учились в одном классе. Я терялся, когда учителя обращались ко мне, и не знал, что ответить. Синтия успокаивала меня и общалась с учителями вместо меня, подсказывала мне и всячески меня опекала. Уже тогда, в детстве, было ясно, что она будет педагогом или психологом. Это бросалось в глаза сразу же, с первого взгляда. Добрая Синтия принимала во мне такое участие, что все считали ее моей родственницей, а не просто соседкой. Итальянцы говорят, что хороший сосед стоит дюжины родственников. Так и есть. Вдобавок наши семьи связывает нечто большее, чем простое родство. От переживаний, вызванных обстоятельствами моего появления на свет, у моей мамы пропало молоко, и меня кормила мать Синтии. Так что мы с Синтией можем считаться молочными братом и сестрой.
Благодаря Синтии меня не выгнали из школы и благодаря ей же я не бросил школу ради футбола. Был в моей жизни период, когда я искренне считал, что футболисту (то есть мне) не нужно ничего, кроме мяча и поля. Все знания сводились для меня к умению читать и считать, не более того. И то оба этих умения были нужны для того, чтобы читать о футболе и вести счет забитым мячам. Синтии пришлось как следует потрудиться, чтобы разубедить меня. Эта милая хрупкая девушка обладает такой настойчивостью, что ей просто невозможно противостоять. И еще она умеет убеждать. От ее доводов невозможно отмахнуться. Синтия принадлежит к числу самых близких моих друзей. Я благодарен судьбе за то, что она послала мне таких людей, как Синтия, Лукас и другие мои друзья. Друзья украшают мою жизнь, придают мне уверенности, помогают, когда в том есть необходимость. В кругу моих близких, родственников и друзей, я чувствую себя по-настоящему счастливым. Я не делаю различия между родственниками и друзьями. Кровь не так важна, как дух. Есть родные мне по крови люди, с которыми мне не хочется встречаться. Дух объединяет людей.
Я чувствую ответственность за своих близких. Мне нравится это ощущение. Я бы даже сказал, что чувство ответственности помогает мне достигать лучших результатов. Добиваться победы не только для себя, но и для родных и друзей гораздо приятнее. «Победа что паррильяда[51], – говорил мой первый тренер Дон Апа, – она вкусна только в компании».
Синтия очень интересовалась тем, кто из девочек мне нравится. То был чисто дружеский, родственный интерес. Кузинам положено поверять сердечные тайны и просить их быть посредницами. В нашем совершенно не аристократическом районе ухаживание представляло собой такой же сложный ритуал, как и при дворе Фердинанда и Изабеллы[52]. Невозможно было даже подумать о том, чтобы подойти к понравившейся тебе девушке и пригласить ее на прогулку или куда-то еще. Сначала нужно было намекнуть через кого-то из общих знакомых о своих чувствах, дождаться ответа (порой его приходилось ждать очень долго), потом сделать следующий шаг… Меня всегда удивляло то, что людям свойственно усложнять самые простые действия множеством разнообразнейших правил и условностей. Зачем усложнять? Ради чего? Наверное, одна из причин моей любви к футболу заключается в том, что это очень простая игра с минимальным набором правил. Только то, что необходимо, и ничего больше. Не только зрелищность и динамичность футбола привлекают людей, но и простота правил. Гольф, например, гораздо сложнее для восприятия.
В конце концов я все же оставил учебу ради футбола, но это произошло позже. И благодаря Синтии я всесторонне обдумал это решение, прежде чем его принять. И еще я решил, что впоследствии, когда моя футбольная карьера закончится, я вернусь к учебе. Мне хочется чего-то большего, чем тренерская работа. Если уж говорить начистоту, я совершенно не вижу себя в роли тренера и не скрываю этого. Не уверен, что из меня получится хороший наставник. Давать инструкции игрокам, сидя на скамье, – это не по мне. А вот из моего друга Лукаса Скальи, которого я с полным правом считаю своим братом, потому что он кузен моей Антонеллы, получится замечательный тренер. После каждой игры он объяснял каждому из нас, какие ошибки были допущены. Относительно каждого соперника у Лукаса была особая тактика. Иногда нам казалось, что он чересчур все усложняет, но, следуя его советам, мы обычно выигрывали.
Почти все свободное время мы с друзьями проводили в доме Лукаса. Вернее, не в самом доме, а на небольшом футбольном поле, которое находилось на участке, принадлежавшем его семье. Каждый уважающий себя мальчишка в Росарио должен иметь собственный мяч, ну а иметь собственное футбольное поле было очень круто. К чести Лукаса надо сказать, что он нисколько не задавался. Дом семейства Скалья всегда был открыт для нас, а в холодильнике всегда находилось место для моего соматотропина. Я очень ответственно относился к своему лечению. Делал инъекции вовремя и хранил лекарство в холодильнике, чтобы оно не испортилось. Я понимал, для чего я это делаю, и знал, в какую сумму обходится семье мое лечение. Друзья (в первую очередь Синтия) следили за тем, чтобы эти процедуры выполнялись вовремя. Лукас для этого мог остановить игру. Мы иногда увлекались футболом так сильно, что забывали о времени. Все, кроме Лукаса. Его кличка Осьминог очень ему подходит: когда Лукас на поле, кажется, что ног у него больше, чем две. Лукаса очень трудно «пройти».
Все мои близкие друзья – футболисты. Полузащитник Лукас Скалья, защитник Леандро Бенитес и вратарь Хуан Крус Легисамон. Мы шутим, что представляем собой мини-команду: нападающий, полузащитник, защитник, вратарь. Когда мы собираемся вместе, мы говорим не столько о настоящем, сколько о прошлом. Мы вспоминаем «Ньюэллс» – плохое и хорошее, как бесновались после побед и плакали после поражений… У меня особое отношение к этому клубу, но вспоминать все равно приятно. Вспоминать детство всегда приятно.
* * *
От автора:
Учителя Лионеля Месси из общеобразовательной школы № 66 Лас-Эрас, расположенной на улице Буэнос-Айрес, с удовольствием вспоминают о своем знаменитом ученике. Иначе и быть не может, ведь эта школа сейчас известна всему миру как школа Лионеля Месси. Воспоминания разных его учителей во многом схожи. Маленького Лео характеризуют как очень тихого, вежливого, застенчивого мальчика, который никогда никому не доставлял проблем. Лео был замкнутым, но это не отталкивало от него людей. Напротив, другие ученики брали его под свое покровительство. О Лео заботились многие, не только Синтия Ареллано, но Синтия в этом ряду стоит особняком. По воспоминаниям педагогов, она была для Лео не кузиной, а второй матерью. Синтия была крупной девочкой, а Лео был очень маленького роста. Стоя рядом друг с другом, они в самом деле были похожи на мать и сына.
Все учительницы Лео сходятся в том, что он был милым ребенком. Его неразговорчивость не была отталкивающей, а напротив, притягивала к нему людей. Лео хотелось обнять, приласкать, посадить на колени, хотелось сказать ему что-то хорошее, ободряющее. Учительницы так и делали. Лео был окружен любовью, к которой примешивалось восхищение. Все восхищались тем, как он управлялся с мячом. Доходило до смешного. Во время перемен, когда начиналась игра, другие ученики жаловались учителям на то, что Лео не отдает им мяч. Никто не смог бы так уверенно пронести мяч в руках, как Лео вел его ногами. Учителя любовались виртуозным мастерством Лео и советовали тем, кто жалуется, стараться играть лучше. Так, как Лео.
Всем хотелось играть так, как Лео, но ни у кого это не получалось.
Одно время педагогов беспокоила мысль о том, нет ли у Лионеля Месси умственной отсталости, ведь замкнутость и неразговорчивость довольно часто являются оборотной стороной нездоровья. Оказалось, что это не так. Математические и логические задачи Лео решал уверенно. Если педагогам удавалось разговорить его, он отвечал умно. В результате педагоги оставляли Лео в покое, списывая все на его неимоверную застенчивость. С письменными задачами и тестами Лео справлялся хорошо (можно предположить, что справлялся не без помощи Синтии, своей второй матери). Из-за маленького роста учителя сажали Лео в первый ряд. Он оказывался в центре внимания. Застенчивость от этого возрастала.
Педагоги старались привить Лео интерес к учебе, но их старания не увенчались успехом. Мальчика привлекал только футбол. Времени учебе он уделял немного, но при всем том оценки у него были не самыми плохими, на среднем уровне. Лучше всего Лео проявлял себя на уроках физкультуры и музыки. Он не был шалуном, всегда вел себя хорошо и не создавал проблем. Примерные дети обычно не пользуются авторитетом у сверстников, но Лео был исключением. Его уважали за выдающиеся футбольные способности и за спокойный характер. Кроме того, в нем есть нечто такое, что располагает к нему людей и ведет их за собой, – некая необъяснимая, но хорошо ощутимая харизма лидера. Лео – молчаливый скромный лидер, он из тех, кто руководит не словами, а делом.
Родители Лео хорошо понимали все проблемы своего сына и как могли старались помочь ему. Селия Месси приносила в школу все трофеи, завоеванные ее сыном на футбольном поле. Лео был скромным (он и сейчас такой, ничего не изменилось) и не любил распространяться о своих достижениях. Футбол, если можно так выразиться, был для него сокровенной стороной жизни, чем-то интимным, что не хочется выставлять напоказ. Кроме того, Лео не любил оказываться в центре внимания и хотел, чтобы к нему относились как к обычному, ничем не примечательному мальчугану. Выпендриваться не в его стиле. Тем не менее любое достижение заслуживает похвалы. Как бы люди ни относились к тому, что они делают, в глубине души каждый желает привлечь внимание окружающих, удивить их, вызвать восхищение в свой адрес. Лионель Месси не исключение. Просто его желания спрятаны очень глубоко под маской непоколебимого спокойствия.
Педагоги называют Лео интровертом и удивляются тому, как он всегда преображался на футбольном поле. На поле представал совершенно другой Лео. «В этом мальчике скрывалось сразу два человека», – сказала одна из его учительниц. Наверное, даже не два, а три: Лео-ученик, Лео-футболист и просто Лео, такой, каким он был дома, среди своих близких. Все педагоги Лео в один голос утверждают, что он рос счастливым, постоянно улыбающимся ребенком, которого всегда окружали друзья. То, что этот мальчик далеко пойдет, в детские годы еще нельзя было сказать. Но чувствовалось, что Лео – неординарный ребенок.
Неординарный и благодарный. Многие ли из знаменитостей помогают своим школам? Далеко не все. А Лионель Месси помогает, и существенно. Покупает для школы мебель, компьютеры, учебники, причем делает это не напоказ. Месси – щедрый благотворитель, но добро он творит так скрытно, будто делает не хорошее дело, а плохое. Он до сих пор не любит быть в центре внимания.
Нигде, за исключением футбольного поля.
В школе Лас-Эрас Лионеля Месси не просто любят – его боготворят. Он служит примером для учеников, в школе хотят создать музей Лионеля Месси. В Росарио уже есть такой музей, созданный братом Лионеля Матиасом у себя дома. Кроме того, существует музей спортивных звезд, родившихся в Росарио, в котором экспозиция, посвященная Лионелю Месси, занимает почетное место. Но два музея – это очень мало как для такого игрока, как Лионель Месси, так и для такого города, как Росарио. Со временем музеи, посвященные Лео, откроются и в его школе, и в клубе «Грандоли», и даже в клубе «Ньюэллс Олд Бойз». О сложных взаимоотношениях Лионеля Месси с этим клубом мы поговорим в следующей главе, но какими бы они ни были, музей или хотя бы уголок, посвященный Лионелю Месси, смотрелся бы в «Ньюэллс Олд Бойз» весьма органично. Память важна. Проходят годы, и новые имена вытесняют старые. Франсиско Варальо[53] помнят не столько благодаря его достижениям, сколько потому, что он дожил до ста лет, пережив всех своих товарищей.
Музеи выдающихся личностей интересны тем, что дают представление о том, как человек развивал свой талант, как шел к успеху и признанию. На мой взгляд, путь к успеху – это самое увлекательное в биографиях выдающихся людей. У каждого он свой, этот путь. У кого-то он короче, у кого-то длиннее, иногда это не путь, а взлет, но каким бы он ни был, его всегда очень любопытно отслеживать. Не оценив пути, нельзя понять человека. Сегодняшний Лионель Месси – яркая личность, всемирно известная звезда, лучший футболист планеты… И он совершенно не похож на того мальчика, о котором рассказывают педагоги школы Лас-Эрас. В процессе работы над этой книгой мне было очень интересно открывать для себя Лионеля Месси в детстве, в подростковом возрасте, было интересно пройти вместе с ним от «Грандоли» до «Барселоны», познакомиться с теми, кто давно его знает. Хочется надеяться на то, что читать мою книгу будут с тем же интересом, с которым она писалась.
В первых трех главах состоялось знакомство с Лионелем Месси, его близкими, его родным городом и его страной. Моим соотечественникам могут показаться (и непременно покажутся!) лишними некоторые абзацы, но эта книга писалась не только для аргентинцев. Скорее даже она писалась не для аргентинцев, потому что в Аргентине о Лионеле Месси все все знают, знают даже больше, чем он сам. За пределами Аргентины ситуация иная. Доходит до того, что некоторые спортивные комментаторы называют его то бразильцем (!), то колумбийцем. Точно так же Эвиту[54] считали мексиканкой или чилийкой, а Че – кубинцем.
Итак, знакомство состоялось.
Что же было дальше?
Что заставило Лионеля Месси покинуть родной город, который он так сильно любил и продолжает любить?
Какими ветрами его занесло в Барселону?
Как мальчик Лео по прозвищу Блоха стал футболистом номер один?
Кстати, о прозвище. Никому не удалось узнать, откуда взялась «блоха». Если спросить самого Месси, то он пожмет плечами и ответит, что не помнит, кто первым его так назвал. Семейное предание утверждает, что «блоху» придумал старший брат Лео – Родриго. Сам Родриго это отрицает. По его мнению, блохой Лео назвал Дон Апа, тренер «Грандоли». Якобы он посмотрел на бегущего по полю Лео и воскликнул: «Боже мой! Да эту блоху из-за мяча совсем не видно!» Есть и другие версии. Как бы то ни было, это прозвище очень подходит Лионелю Месси, невысокому, быстрому и проворному виртуозу футбола.
Глядя на то, как играет Месси, начинаешь понимать, что футбол – это не только спорт, но и искусство. Недаром в клубе «Ньюэллс Олд Бойз» Лео получил прозвище Маэстро.
Глава 4. Newell’s Old Hogs[55]
Рассказывает Лионель Месси:
Незадолго до кризиса (я не замечал его приближения, но взрослые много говорили о том, что жизнь становится все тяжелее и тяжелее), осенью 2000 года, газета La Capital[56] написала обо мне на первой полосе. Статья называлась «Уникальный маленький “Прокаженный”». Мне было очень приятно видеть, как незнакомые люди на улицах держат в руках газету с моим портретом. Тогда я впервые ощутил вкус настоящей славы. Меня начали узнавать. Пару дней мне это нравилось, потом наскучило. Журналист по имени Мариано долго беседовал со мной. Он буквально замучил меня самыми разнообразными вопросами, но в результате написал не совсем то, что я ему говорил. Я сказал, что в школе мне больше всего нравятся уроки физкультуры. Журналист добавил к этому, что я, когда вырасту, собираюсь стать учителем (физкультуры)… И все равно мне было очень приятно. Мама купила огромную пачку La Capital и раздала ее людям по всей округе. Матиас наклеил мое интервью на стену в нашей комнате. Было очень непривычно видеть себя рядом с Марадоной и Роналдо. Некоторые просили меня расписаться на газете – это были мои первые автографы. Конечно же, мои друзья сразу же начали изгаляться над моей фотографией. Чего только они мне не пририсовывали. Нито[57] Легуизамон с помощью фломастера превратил меня в ужасного инопланетного монстра. Впрочем, сам Нито утверждал, что нарисовал блоху. Я не обижался, смеялся громче остальных. Мне было весело.
В статье меня назвали одним из самых перспективных молодых игроков. В то время я уже осознал свои способности. Не скажу, чтобы я ими гордился и считал себя королем на поле. Я просто знал, что могу делать то, чего не могут другие. Я быстро бегал, хорошо владел мячом, чеканил его лучше моих товарищей… Чеканить мяч было выгодно. Во время тренировок за каждые сто ударов по мячу полагалось одно мороженое. Я старался сделать не менее семисот ударов, чтобы угостить друзей. Когда я выходил чеканить мяч в перерыве между таймами, болельщики бросали мне деньги. Эти деньги были только моими – и ничьими больше. Свой заработок. Я с удовольствием развлекал болельщиков в перерывах, потому что отдыхать мне не хотелось. Я не устаю за один тайм. Чеканка мяча позволяла мне сохранить тонус. В Академии «Прокаженных»[58] мы решали все споры при помощи чеканки: кто больше ударит по мячу, тот и выиграл. Это лучше, чем пускать в ход кулаки.
Я перечитываю ту статью и улыбаюсь. Спрашивая меня о кумирах, журналист рассчитывал услышать в ответ: «Марадона». Марадона – кумир всех аргентинцев. Но я ответил иначе. «Мои кумиры – это мой отец и мой крестный Клаудио», – сказал я. Журналист решил зайти с другой стороны и спросил о моих любимых игроках. Я назвал моего брата Родриго и кузена Макса. Я не лгал, они на самом деле были моими любимыми игроками. Некоторые вопросы казались мне странными, но у журналистов свои правила. Зачем спрашивать у мальчишки «Прокаженного», какая его любимая команда? Конечно же, ответ будет только один: «Ньюэллс Олд Бойз». На вопрос о хобби я сначала ответил, что мое хобби – футбол, но журналист покачал головой и сказал, что хобби должно отличаться от основного занятия. Я не знал, что ответить. «Может, ты любишь слушать музыку?» – подсказал журналист. Я кивнул. Про любимую книгу он тоже подсказал. Я не читал никаких книг, кроме учебников, но называть учебники было как-то неловко. «Библия?» – спросил журналист. Я снова кивнул. А вот на вопрос о любимом фильме я ответил сразу: «Baby’s Day Out»[59]. Я до сих пор люблю пересматривать этот фильм. Журналист спросил о моих целях, задачах и мечтах. Я ответил, что мечтаю играть в сборной, но пока что мне нужно попасть во взрослую команду «Прокаженных» и окончить школу. Мне очень хотелось рассказать журналисту о моей бабушке Селии. Я знал, что она обрадуется там, на небесах, когда увидит свое имя в газете. Но мне никак не представлялось возможности сделать это. Журналист очень торопился, выпаливал один вопрос за другим. Наконец он спросил о самых радостных и самых грустных событиях. Самой большой моей радостью в то время был выигрыш чемпионата в десятой лиге. Небольшое с точки зрения футбола событие имело для нас огромное значение, ведь мы стали чемпионами! Юным футболистам очень нужно побывать чемпионами. Чемпионство дает стержень, укрепляет дух и волю к победе. Самым же грустным событием в моей жизни была и остается смерть моей бабушки. Я сказал это и поведал о том, как она впервые привела меня в «Грандоли». Я осмелел настолько, что посоветовал журналисту встретиться с моим первым тренером доном Апа, чтобы тот рассказал ему обо мне. Журналист отрицательно покачал головой и сказал, что в «Ньюэллс» ему уже достаточно обо мне рассказали.
У «Прокаженных» была замечательная система обучения, направленная на проявление индивидуальных качеств каждого игрока. Еще у клуба было правило, установленное спортивным директором молодежных команд Хорхе Гриффой: «Дайте нам лучших!» В клубе на самом деле собирались лучшие футболисты. Ассистенты Гриффы находились в вечном поиске юных талантов. Они шли на любые уловки ради того, чтобы заполучить перспективных игроков. Если тот уже подписал контракт с другим клубом, ему предлагались более привлекательные условия. Ассистенты приводили отобранных ими игроков к своему боссу, тот оценивал их и выносил вердикт. Мне Гриффа сказал: «Мальчик, у тебя большое будущее». Это случилось в марте 1994 года, когда я пришел в клуб. После ухода Гриффы многое изменилось. В первую очередь исчез дух перфекционизма. Я сужу об этом объективно, непредвзято. Обиды – сами по себе, а правда – сама по себе.
Собственно, обиды как таковой не было. Глупо обижаться на то, что кто-то не захотел тебе помочь. Это его дело. Было недоумение…
Диагноз дефицита гормона роста соматотропина мне установили в десятилетнем возрасте. Пока я был мал, мое отставание в росте от сверстников не так сильно бросалось в глаза. Но пришел день, когда стало ясно, что мне необходимо лечение. В десять лет мой рост был 1 м 27 см, а весил я около 30 килограммов. Сейчас мой рост 1 м 69 см, а вес зависит от того, сколько я съем маминой миланезы[60].
Меня показали эндокринологу Диего Шверцштайну, который часто консультировал игроков «Ньюэллс», поскольку сам был членом клуба. Дон Диего мне понравился. Он был общительным, добрым и все мне объяснял. Обследование растянулось на полгода. Затем мне назначили инъекции. Мы были готовы к тому, что лечение будет стоить денег, но не ожидали, что оно окажется настолько дорогим и станет «съедать» половину отцовского заработка.
Средств нашей семьи – вместе с тем, что покрывали страховки, – хватило на два года. Лечение дало хорошие результаты, но их было еще недостаточно. Мне требовался как минимум еще один год инъекций, а средств на это не было. К тому же ситуация в стране начала меняться к худшему.
Сейчас многие аргентинские чиновники любят рассуждать о программах и комитетах, которые якобы могли бы мне помочь. Я уверен, что если бы мой отец мог получить помощь от государства, то он ее непременно получил бы. Мой отец умеет добиваться своего. Но у него не было ни связей, ни возможностей, поэтому, пока он мог, он оплачивал мое лечение самостоятельно. Нам не помогал никто, кроме тети Марселлы и ее мужа Клаудио, моего крестного. Однако они сами жили небогато и серьезно помочь не могли. Чтобы два года лечения не пропали напрасно, отцу пришлось обратиться за помощью в «Ньюэллс». Отец думал, что он вправе так поступить, ведь я считался перспективным игроком, на которого возлагались определенные надежды. В конце концов речь шла о займе. Я отработал бы клубу то, что было бы потрачено на мое лечение.
Нам не отказали напрямую, но и не торопились помогать. Уклончивые обещания – вот что слышали мои родители (мама часто приходила на встречи вместе с отцом, поскольку считала, что ему недостает убедительности). Обещания менялись. То речь шла об оплате половины стоимости лечения, то о каких-то регулярных выплатах, но за несколько месяцев мы получили от клуба каких-то 400 песо, и на этом дело закончилось. Стало ясно, что помощи от «Ньюэллс» мы не дождемся. Я хорохорился, пытаясь убедить родителей в том, что уже достаточно вырос и не нуждаюсь в продолжении лечения, но они говорили, что несколько сантиметров – это еще не все. Дон Диего тоже настаивал на продолжении лечения. Да и я в глубине души понимал, что полтора метра – это не рост.
Мне трудно судить о мотивах, вынуждавших дирекцию клуба отвечать отказом на наши настойчивые просьбы. Уверен, что если бы решение зависело от Хорхе Гриффы, то деньги нашлись бы. Могу предположить, что люди, руководившие клубом, не поверили в то, что я смогу существенно вырасти и окупить затраты. Или же сыграло свою роль обилие желающих играть в «Ньюэллс». Желающих были сотни, и могло показаться более выгодным найти другого перспективного футболиста ростом повыше, вместо того чтобы спонсировать мое лечение. У меня есть еще одно предположение, но оно глубоко личное и касается конкретного человека в руководстве «Ньюэллс». Я не хочу приводить его здесь, потому что ничем не подтвержденное предположение – это всего лишь домысел. Скажу только, что кое-кто в клубе очень сильно меня недолюбливал.
Меня часто спрашивают, уехал бы я из Росарио, если бы клуб согласился оплатить мое лечение. Ответ всегда один: «Нет». Я остался бы в «Ньюэллс» и был бы счастлив играть за команду, которую я когда-то считал родной. Я далек от мысли, что для достижения успеха непременно нужно играть за столичный клуб. Батистута – это частный случай, а не правило[61].
По предложению агента клуба «Ривер Плейт» отец привез меня в Буэнос-Айрес. Выбор агента пал на двоих из нашей команды: на меня и моего приятеля Леандро Хименеса. «Ривер» – один из лучших аргентинских клубов. Одно то, что агент «Ривера» проявил к нам интерес, уже значило многое. Мы с Леандро были полны надежд. Отец вел себя сдержанно (это его обычная манера) и сказал мне, что даже если меня не возьмут в «Ривер», эта поездка все равно принесет пользу, потому что заставит дирекцию «Ньюэллс» задуматься. Отец не мог понять странной политики клуба. Обещания, которые никто не собирается выполнять, хуже прямого отказа. Отказ – это определенность. Определенность всегда лучше неопределенности.
Моя игра понравилась руководству «Ривера». Нас попросили приехать повторно на матч между двумя группами претендентов. Во время этого матча я забил девять мячей из пятнадцати или шестнадцати. Больше половины. Отцу сказали, что со мной хотят заключить контракт. Мы обрадовались, но сразу же возникли проблемы. Первой стал мой низкий рост, второй – то, что «Ньюэллс» мог запросить за меня деньги, третьей – расходы на жилье, которое клубу пришлось бы снимать для меня. Контракта с нами так и не заключили.
Узнав о нашей поездке в Буэнос-Айрес, дирекция «Ньюэллс» пообещала отцу оплатить мое лечение. Серхио Альмирон[62], занимавшийся делами молодежных команд, несколько раз встретился с отцом, а потом начал уклоняться от встреч. Никаких денег от клуба мы так и не получили. Потеряв уйму времени, мы остались ни с чем.
* * *
От автора:
Известно множество историй о том, как скупость мешала достижению счастья, успеха, богатства. Таких историй тысячи, начиная с отказа в милостыне волшебнику, который прикинулся нищим, чтобы испытать людей, и заканчивая историей скупца, мечтавшего выиграть в рождественскую лотерею без покупки билета. Примеров много, но они никого не учат. Люди предпочитают учиться на собственных ошибках.
Сэкономить несколько десятков тысяч песо, чтобы потерять сотню миллионов, а то и не одну, – разве это хороший бизнес? Разве это вообще можно назвать бизнесом? О, если бы время можно было повернуть вспять…
Если бы время можно было повернуть вспять, дирекция футбольного клуба «Ньюэллс Олд Бойз» без сомнений и колебаний оплатила бы лечение Лионеля Месси, тем более что речь шла не о таких уж и больших деньгах. Больших для семейства Месси, но небольших для футбольного клуба, годовой бюджет которого превышает двенадцать миллионов долларов. «Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait»[63], – говорят французы. Если бы дирекция «Ньюэллс Олд Бойз» знала, кого она упускает из рук, то дала бы Хорхе Месси втрое больше того, что было ему нужно на лечение сына. Лео с четырех лет начал проявлять свой талант, но кому-то этого было достаточно, чтобы оценить скрытый в нем потенциал, а кому-то нет. В память о той истории клуб в шутку называют Newell’s Old Hogs – «старыми скупердяями», выпустившими из своих рук жар-птицу. Позиция, которую заняла дирекция клуба в ситуации с лечением Лео, была не только непродуманной и нерациональной, но и противоречила самому духу аргентинского футбола. Аргентинцы высоко ценят благородство. Протянутая рука помощи способна вызвать здесь столько же восхищения, сколько приносит выигрыш Кубка. А порой и больше…
Лионель Месси пришел в футбольную школу «Ньюэллс Олд Бойз» в 1994 году, когда ему было шесть с половиной лет. Школа эта находится в спортивном центре Мальвинас, поэтому ее часто называют «Мальвинас». Есть и другое название – Академия «Прокаженных». Обучение здесь поставлено основательно, в зависимости от возраста ученики делятся на несколько категорий. Академия «Прокаженных» – престижная футбольная школа. В хорошие годы число учеников приближалось к тысяче. Впрочем, здесь, как и во всех остальных спортивных школах, очень серьезный отсев. Принимают всех, кто проявит хоть какие-то способности, а затем отчисляют десятками. До финиша добираются немногие. Мечты большинства разбиваются.
