Луи Галле
Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака

XVIII

В то время как Сирано был занят у себя разговором с графом, Сюльпис и Марот, в первый раз оставшись одни после своего приезда, уселись в уголке общего зала и всецело отдались беседе, не боясь на этот раз ни любопытства Сусанны, ни насмешек Сирано.

Содержатель гостиницы дремал в одном из углов огромной комнаты, и молодые люди, усевшись за столом, погрузились в свою интересную болтовню.

– Завтра утром я поблагодарю господина Сирано и покину вас, – говорила цыганка.

– Завтра утром? Что ты? – с испугом вскричал влюбленный секретарь.

– Я уже решила. Я не могу больше оставаться здесь и должна вернуться к своим.

– А где же они? – с беспокойством спросил секретарь.

– Кажется, в Париже. Когда я оставила свою труппу в Орлеане, она возвращалась на ярмарку в Сен-Жермен.

– Марот, неужели их жизнь влечет тебя?

– Почему же нет? Свобода, веселье, беззаботность даже тогда, когда в кармане нет ни одного су. Чем это плохо?

– Но ведь я люблю, люблю тебя! – воскликнул Кастильян, сжимая ее крошечные ручки.

– А я не люблю вас? Неужели вы можете сомневаться?

– Но как могу я верить твоей любви, раз ты хочешь покинуть меня? О, умоляю, не покидай меня!

– Не покидать?.. Нет! Или, может быть, вы женитесь на мне? – спросила цыганка, искоса поглядывая на молодого человека.

Кастильян задумался: ему еще никогда не приходила в голову подобная мысль.

– Хорошо, я скажу правду, я знаю, что можете вы ответить: на таких девушках, как я, не женятся, – продолжала цыганка. – Да? Но не беспокойтесь, я не стану навязываться! Наоборот, если бы вы сами захотели на мне жениться, и то бы я не пошла за вас. Не беспокойтесь, я не буду вам в тягость и развяжу вам руки.

– Марот! Ты не любишь меня?!

– Нет, люблю, но выслушайте, и вы вполне поймете меня!

«Жил-был славный, добрый паж, звали его… ну, все равно как. Идет он однажды полем и слышит вдруг во ржи песню жаворонка. С веселой песней птичка взвилась и, красиво блеснув на солнце своими крылышками, скрылась в лазурном небе.

И вот пажу страшно захотелось достать птичку, и он стал нежно-нежно звать ее к себе. Птичка спустилась вниз и уселась рядом во ржи. Став на колени, мальчик нагнулся и протянул к ней руки. Но она не боялась. Ведь птички знают, кого им следует опасаться, и жаворонок знал, что паж не сделает ему вреда.

Мальчик тихо-тихо протянул к ней руку и осторожно взял красивую птичку. Сердце птички быстро забилось в груди, но не от страха, так как жаворонок знал, что лишь только захочет и может сейчас же улететь.

Мальчик принес птичку к себе, напоил ее свежей водичкой, накормил зернышками и целый час любовался птичкой, целуя ее маленькую головку и гладя нежные перышки. Птичка сразу привыкла к пажу и весело порхала в его комнате, услаждая слух веселыми песенками.

Так прошло много дней. Птичка и мальчик не расставались все время. И так как два существа, тесно связанные между собой, скоро привыкают узнавать друг друга, то и птичка скоро без слов стала понимать маленького пажа. Но вот наступил день, когда мальчик в первый раз заплакал: птичка хотела его бросить. Но так как она тосковала и могла умереть, паж открыл окно и выпустил жаворонка. Он с тоской видел, как, весело блеснув крылышками, тот быстро скрылся в синеющей дали. Но жаворонок не забыл своего пажа.

Однажды в один октябрьский день, когда мальчик гулял в поле, он услышал вдруг хлопанье маленьких крылышек и веселый голосок птички. Вспорхнув на его плечо, птичка, весело щебеча, приветствовала своего пажа. Целый день птичка, ласкаясь, пела ему хорошенькие песни прежних дней. Потом под вечер она снова улетела вдаль. Зимой же, когда паж грустно, одиноко сидел у себя в комнате, глядя в окно, за которым бушевала метель, он увидел вдруг маленькую птичку, постучавшуюся в стекло. Быстро раскрыв окно, он впустил к себе птичку и стал согревать ее маленькое, озябшее тельце. С тех пор мальчик уже не грустил и не плакал, потому что хотя птичка и улетала от него, но он знал, что она снова вернется. В этой постоянной надежде он почувствовал настоящее свое счастье и уже не хотел более переменить своих временных свиданий на неразлучное житье с жаворонком».

Когда Марот тихо окончила свой рассказ и взглянула на Кастильяна, то заметила у него на глазах слезы.

– Ну, маленький паж, к чему эти слезы? Жаворонок вернется! – проговорила она, нежно пожимая руку Кастильяна.

– Вернется ли? – грустно спросил молодой человек.

– Клянусь тебе! – проговорила цыганка.

– Когда же ты едешь?

– Завтра на рассвете.

– Я провожу тебя.

– Хорошо. Ну, спокойной ночи, милый!

– Спи спокойно! – грустно проговорил молодой человек.

XIX

Было часа два ночи, когда Бен-Жоэль со своими помощниками прибыл к замку Роланда. Оставив друзей на улице, цыган постучался в дверь графа.

Помощники Бен-Жоеля представляли из себя интересную коллекцию: тут были и знатные дворяне, азартными играми и кутежами доведенные до последней ступени общественной лестницы, и профессиональные бродяги, и цыгане, и уличные мелкие воришки, – словом, все отбросы человеческого общества.

Все они были вооружены ножами, пистолетами, шпагами и с нетерпением ожидали приказаний щедрого заказчика.

Лишь одно немного смущало эти бесшабашные головы: несмотря на очень щедрые обещания, еще никто из них ничего не получил. Постепенно толпа заволновалась, забеспокоилась и решила, лишь только Бен-Жоэль вернется, сейчас же объявить ему о своем решении не приниматься за дело, прежде чем не будет получен задаток.

Через час ворота замка снова открылись и из них вышел Бен-Жоэль с каким-то незнакомцем, завернутым в большой черный плащ. Цыган, хорошо зная характер своих друзей, сразу вынул большой кошелек, наполненный золотом, и, позвякивая деньгами, обратился к своим помощникам:

– Ну, дети мои! Прежде чем приняться за работу, вы должны знать, с кем будете иметь дело. Предупреждаю, этот человек – опасный соперник, это – Сирано, Капитан Сатана. Все вы знаете его, и если кто трусит, пусть идет подобру-поздорову, пока не поздно!

В толпе пробежал ропот, но никто не ушел.

– Подходите! – проговорил цыган, вынимая деньги и наделяя каждого обещанной суммой. – Чего нам бояться? Нас ведь много! – добавил он ободряюще.

Роланд издали наблюдал за дележом. Вскоре вся компания двинулась в путь. Все шли молча, поминутно оглядываясь по сторонам. Вблизи Несльских ворот друзья остановились. Здесь должен был проходить Сирано.

– Обождем его здесь! Другой дорогой он не может пройти, кстати, и Сена близко, и мы можем сбросить его в Сену! – проговорил Бен-Жоэль, подходя к Роланду.

– Хорошо, делай как знаешь, только спрячьтесь, а то Сирано может заметить вас.

Вблизи виднелись кучи мусора, за которыми и расположилась часть помощников Бен-Жоеля, остальные же спрятались у ворот и за углом соседней улицы.

– Уверен ли ты, что он пройдет именно здесь? – спросил граф Бен-Жоеля, когда приготовления были окончены.

– Конечно, здесь! Не беспокойтесь, на этот раз Капитан Сатана не уйдет от нас. Я первый встречу его должным образом! – отвечал цыган.

– Но надо все это устроить скорее, так как если мы не найдем того, что мне надо, при нем, тогда пойдем искать у него на дому!

– Но, может быть, это будет уж слишком неосторожно?

– Я так хочу! Если дверь будет заперта, мы подожжем дом, но надо найти это во что бы то ни стало!

Цыган, ничего не отвечая, приник ухом к земле. Небо светлело, звезды потухали одна за другой, день начинался над сонным городом.

– Там вдали едет какой-то всадник! – поспешно подбегая, проговорил один из бродяг.

– Один?

– Да!

– Ты не узнал его? – спросил Роланд.

– Нет, еще слишком темно!

– Это, вероятно, он! – проговорил Бен-Жоэль, забегая вперед. – Да, это он!

– Вперед! – крикнул он, бросаясь к Сирано и хватая его лошадь под уздцы.

– Прочь с дороги, мерзавец! – ответил Сирано, протягивая руку к пистолету.

– Ребята, вперед! – повторил Бен-Жоэль, и вся банда разом бросилась к Бержераку.

– А, облава! Граф не терял времени даром! Прочь, канальи! – крикнул Бержерак, стреляя.

Один из бродяг с раздробленной головой свалился к ногам испуганной лошади.

– Так вот же тебе! – крикнул Бен-Жоэль, нанося удар ножом.

Сирано ловко отпарировал удар и быстро соскочил с лошади, надеясь лучше защищаться стоя на земле, затем, схватив шпагу, с яростью бросился на нападающих. Несколько пуль свистнуло мимо уха поэта.

– Нет, сам дьявол воплотился в него! – пробормотал Роланд, издали любуясь свалкой.

Вдруг Бен-Жоэль, воспользовавшись удобной минутой, подкрался и всадил нож в правую лопатку поэта.

– Попало! – крикнул он злорадно.

– Ничего, другая рука действует! – ответил Сирано, перебрасывая шпагу в другую руку и быстро замахиваясь на цыгана. Момент – и Бен-Жоэль с проколотой грудью лежал уже у ног раненого поэта.

– Братцы, спасайся, кто в Бога верует! – крикнула испуганная орава.

Видя убегающих наемников, Роланд схватил в обе руки пистолеты и подбежал к Сирано. Раздались одновременно два выстрела. Но Сирано, думая, что это стрелял один из убегающих, и не видя Роланда, со шпагой в руке бросился за ними вдогонку.

Бандиты улепетывали, словно на крыльях. Минут десять спустя Сирано остановился.

– Убежали… верно, мало заплатил! – пробормотал он, возвращаясь назад, и, свистнув своей прирученной лошади, остановился в ожидании умного животного.

– Он убежит еще, чего доброго! – пробормотал Роланд, все время следовавший за своим врагом.

Не замечая больше противников, Сирано занялся перевязкой своей раны.

Роланд, притаившись за углом, с досадой бранил себя за свою оплошность, что не захватил с собой шпаги, и, не зная, чем сразить своего врага, с угрюмой досадой следил за Сирано, старавшимся унять кровь. Наконец, отойдя несколько шагов и найдя большой камень, граф притаился за мусорной кучей в надежде, что Сирано пройдет как раз мимо него.

Между тем Сирано, справившись с перевязкой, наклонился к земле, чтобы поднять волочившийся повод лошади. В одну минуту Роланд очутился близ него и, высоко взмахнув рукой, изо всей силы ударил камнем в затылок Бержерака.

Сирано, страшно вскрикнув, со стоном свалился на землю.

– Мертв! Наконец-то мертв! – радостно крикнул Роланд, бросаясь к трупу и дрожащей рукой расстегивая его платье. После довольно коротких поисков необходимые ему документы были найдены; тут была и книга Бен-Жоеля, и собственная записка графа, и, наконец, завещание Раймонда де Лембра.

Схватив труп поэта, Роланд кое-как дотащил его до реки и столкнул в волны Сены.

Кончив эту довольно тяжелую работу, граф быстро пошел домой. На пустой площади остались лишь труп цыгана и его товарища. Лошадь же Сирано при ужасном крике, вырвавшемся из груди Бержерака, как безумная, шарахнулась в сторону и помчалась в свою конюшню.

Постепенно город ожил. На площади собралась целая толпа зевак, привлеченная видом трупов. Вдруг в конце улицы показался Кастильян под руку с улыбавшейся, но немного грустной Марот. Присоединившись к толпе, собравшейся около трупов, он сразу узнал Бен-Жоеля.

– Что тут случилось? – спросил молодой человек.

– А Бог их знает, вот сегодня ночью убиты неизвестно кем! – ответили из толпы.

– Марот, слышишь, Бен-Жоэль убит сегодня ночью!

– Что бы это значило? Видно, что тут дрался не один человек… Сегодня утром Сирано должен был выйти со двора. Не случилось ли с ним чего-нибудь? Может быть, и он тут дрался? Может быть… – он не договорил, так как вдали показался содержатель гостиницы, в которой жил Сирано.

– Господин Кастильян, господин Кастильян! – кричал он еще издали, подбегая к молодому человеку. – Что случилось?.. Я вхожу в конюшню, она была не заперта, и вижу лошадь господина Бержерака… дрожит… в поту… в крови!.. Я побежал наверх к господину Бержераку и вижу, что его нет дома. Его нет, лошадь прибежала одна!

– О Боже! Он убит! – крикнул Сюльпис с отчаянием.

XX

В то время как Сюльпис, Марот и Гонеи причитали о смерти поэта, Роланд, уже успевший вернуться домой, торжествовал победу.

Прочитав раза два ужасную для него исповедь отца, он собрал все эти с таким трудом добытые им документы и дрожащей рукой бросил их в пылающий огонь камина.

– Теперь мне уже нечего бояться, – проговорил он, с облегчением вздыхая. – Никто не отнимет у меня ни Жильберты, ни моего состояния!

Убедившись в том, что бумаги совершенно сгорели, он переоделся и отправился к своему будущему тестю.

Спокойно войдя в комнату, он непринужденно поздоровался со своими будущими родственниками, ни одним движением своего красивого лица не обнаруживая своего волнения.

– Ну что, как спали, хорошо? – спросил маркиз.

– Отлично!

– Кончились ваши споры с Бержераком?

– Да, дорогой маркиз.

– А, признаться, я боялся крупной ссоры. Савиньян был вчера так раздражен, так едок!

– Нет, все ограничилось одними глупостями, я в двух словах убедил его. Дело в том, что в Перигоре он нашел какие-то доказательства невиновности Мануэля, но я, конечно, опроверг их, и в конце концов Сирано согласился со мной.

– Не знаете ли, придет ли он сегодня?

– Этого уж не могу сказать, не знаю.

– Увидитесь ли вы с ним сегодня?

– Очень возможно. Теперь, когда между нами нет более причины к раздору, мне нет оснований сторониться его, так как хотя у него и есть маленькие странности, но в общем он славный малый.

– Да, вы правы. Это взбалмошный, но славный человек! На него нельзя долго сердиться. Мне кажется, что его непременно надо пригласить на свадьбу. А вы как находите?

– Вполне согласен с вами.

Почти в то же время Мануэль в сопровождении стражи был отведен в зал допроса, или, проще говоря, в застенок. Это был низкий, мрачный зал, стены которого были увешаны различными орудиями пыток. Всюду виднелись темные пятна запекшейся или уже совсем высохшей крови. Тут были и обоюдоострые шпаги, употребляемые иногда для обезглавливания преступников, кнуты со свинцовыми наконечниками, различные клещи, жаровни, клейма, жбаны для пыток водой, деревянные и железные сапоги с клиньями, блоки для вздергивания на дыбу и масса других самых замысловатых и жестоких предметов для вызывания «правдивого признания» у несчастных подсудимых.

Один вид этого мрачного зала, переполненного запахом разлагающейся крови, наводил ужас на несчастных осужденных. В углу зала возвышалось нечто вроде трибуны с большим черным распятием. Это было место судьи и его секретаря. Дальше внизу стоял палач со своими, на этот раз тремя, помощниками.

Войдя в этот зал, Мануэль невольно вздрогнул и побледнел. Стража подвела его к трибуне и посадила на особой скамье. Судья приступил к допросу; Мануэль отвечал уверенно и довольно спокойно; лишь когда судья коснулся доказательств его проступка, молодой человек заволновался и проговорил слегка вздрагивающим голосом:

– Господин судья, уже перед господином прево я утверждал свою невиновность. Я сказал, что граф Роланд де Лембра клевещет на меня, и повторяю это обвинение.

– Вы приведены сюда не для обвинения кого-либо, а для защиты себя самого.

– Моя защита основана на этом обвинении. Граф Роланд де Лембра хотел отравить меня во время моего заточения.

– Он с ума сошел! – проговорил судья на ухо своему секретарю.

– Подобный поступок вполне ясно доказывает его боязнь моих признаний, – продолжал между тем Мануэль. – Человек, уверенный в своей правоте, будет спокойно ждать окончания следствия и суда, а не спешит предупредить палача и не берется за его работу.

– Вы говорите, что граф де Лембра пытался отравить вас? Хотя это обвинение совершенно немыслимо, но мы поговорим о нем серьезно. Чем докажете вы справедливость ваших слов?

– Граф прислал мне две бутылки вина. Присланный им человек на мои вопросы ответил, что это дар от неизвестного сострадательного лица. Подобное сострадание показалось мне немного непонятно и подозрительно. И если бы вовремя не предупредили меня, я бы уже не был жив.

– Вас предупредили? Это довольно загадочно, ведь вы были все время под замком и не имели сношений с остальным миром?

– Я не могу сообщить ни способа этого предупреждения, ни имени предупредителя, а только утверждаю факт, – и это должно вас удовлетворить тем более, что я могу представить вам доказательства.

– Хорошо. Объясните же, что случилось с этими отравленными бутылками?

– Одну я сейчас же в сердцах разбил, а другую спрятал у себя в камере за камнем скамьи, на которой я сидел. Пошлите кого-нибудь из ваших людей за ней и он без труда найдет ее.

– Предупреждаю вас, что если вы устраиваете все это для проволочки, вы жестоко поплатитесь за это!

– Повторяю, пошлите в мою камеру, – ответил Мануэль.

Посланный скоро вернулся с запыленной закупоренной бутылкой в руках.

– Что-о? Так это действительно правда! – пробормотал судья.

– Налейте, пожалуйста, несколько капель этой жидкости в стакан, – говорил Мануэль. – Яд, смешанный с этим вином, так силен, что даже несколько капель этого вина способны убить человека! Теперь попробуйте, пожалуйста! – продолжал он, когда просьба его была исполнена.

Судья и секретарь обидчиво переглянулись. Мануэль невольно улыбнулся.

– Что же вы, насмехаетесь, что ли? Если несколько капель способны убить человека, так как же я могу попробовать это? Или вы хотите, чтобы я сделал пробу на одном из присутствующих? – сурово спросил судья.

– Сохрани Бог! Не на человеке, а на животном можно сделать эту пробу!

– У тюремщика есть кот, – робко предложил секретарь.

– Что? Кот в присутственном месте? Перед распятием? Впрочем… разрешаю! – важно проговорил судья.

Несколько минут спустя тот же сторож явился с хорошеньким беленьким котом. Закрыв глаза и умильно мурлыкая, он, ласкаясь, сидел на руках несшего его солдата.

– Посмотрим! – проговорил судья.

– Обмакните, пожалуйста, кончик пера в это вино! – проговорил Мануэль, вставая, и, пододвинув к носику кота перо, обмоченное в вине, с любопытством взглянул на красивое животное, которое, тщательно вылизав сладкое вино, по-прежнему мурлыча, стало тереться об рукав молодого человека.

– Ничего? – удивленно проговорил Мануэль.

– Что же?

Обмакнув перо и быстро проведя его по губам, Мануэль невольно побледнел: прежнего жжения уже не чувствовалось. С отчаянием схватив тогда стакан, он залпом выпил всю находящуюся в нем жидкость.

– Что вы делаете? Вы отравитесь! – испуганно крикнул судья.

– Не беспокойтесь! Само небо против меня! Здесь нет яда! – горько улыбаясь, ответил Мануэль.

– А, так вы изволили насмехаться над нами! Игрушку себе нашли? – крикнул взбешенный судья.

– Что же делать? Так, видно, Богу было угодно. Лишь одна бутылка была с ядом, и именно та, которую я так неблагоразумно разбил, здесь же – чистейшее вино!

– Мне нет дела до этого! Это наглое издевательство! – кричал рассерженный судья. – Но я говорил, что вы жестоко поплатитесь за всю эту комедию! Вина ваша доказана, так как обвинение графа в клевете, которым вы хотели оправдать себя, оказалось ложно. Повторяю еще раз, сознаетесь ли вы в своей вине?

– Нет, никогда! – решительно проговорил Мануэль. По знаку судьи палач и его помощники приблизились к осужденному Грубо свалив его на землю и связав ноги и руки крепкой веревкой, они быстро привязали его к кольцу на земле и к свешивавшимся со стен веревкам.

Блоки заскрипели, и Мануэль почувствовал, как хрустнули кости рук, выскочив из суставов; все его тело повисло почти в горизонтальном положении, в то же время палач пододвинул под него деревянные козлы; тело, натянутое донельзя, все выпятилось и еще больше натянуло веревки. Это были приготовления к пытке водой.

– Первую обычную порцию! – приказал судья.

Палач молча подошел к Мануэлю и, длинной железной лопаточкой разжав стиснутые от невыносимой боли зубы Мануэля, всунул между ними конец воронки. Затем, медленно взяв из рук помощников жбан, наполненный водой, не спеша влил ее в рот подсудимого. Второй, третий жбан последовали за первым, а Мануэль молчал.

Нужно было начать «необычную» порцию. Судья и палач немного смутились и пытливо взглянули на своего пациента Лицо его побагровело, жилы вздулись, глаза готовы были выскочить из орбит от ужасной боли.

– Признайтесь в своей вине! – сурово повторил судья.

– Нет!.. – еле слышно прохрипел Мануэль.

– Вторую, «необычную»! – приказал судья, отворачиваясь.

Лицо Мануэля совершенно посинело, он закрыл глаза и вдруг успокоился… – Умер? – спросил один из помощников палача.

– Нет, обморок… задохнулся! – коротко ответил палач и взглянул на судью, как бы спрашивая у него дальнейших приказаний.

– Довольно! Развязать! Я еще не встречал подобного упрямства! – с досадой проговорил судья.

Поспешно развязав узника, палач с помощниками перенесли его в соседнюю с застенком комнату и отдали на попечение врача.