Луи Буссенар
Охотничья трилогия

Глава VII

Кошмар наяву. – «Какая это прелесть – благовоспитанный человек!» – «Сельская местность». – «Что вы делали тут на дереве?» – «Я вас искала». – В путь. – Два гимна: «God save the Queen»^[14] и «Барбантон-Табу». – Путешественница. – Перед Фритауном. – Лотерейный билет. – Счастливый номер. – 300 тысяч франков. – Выигрыш не выдают! – По следам трех товарищей. – За подписью. – Желтая лихорадка. – Все на яхте. – Катастрофа.

Бывают потрясения, которые не под силу даже самым крепким нервам. Именно такое потрясение испытал наш отставной жандарм, когда, подстрелив гориллу, узнал в спасенной им женщине госпожу Барбантон, урожденную Лера́.

В сознании у него все перепуталось; мысли закружились вихрем, понеслись в какой-то дикой пляске, и для их выражения не находилось подходящих слов.

Потом явилась первая реакция; Барбантон разразился нервным хохотом.

– Ха-ха-ха!.. Вот забавно-то! Мне приснилась моя любезнейшая супруга!.. Ведь это, разумеется, все сон, monsieur Андре?.. Не так ли, Фрике́?.. Что вы оба на меня так странно смотрите?.. Или со мной случился солнечный удар?.. Кошмар какой-то… Послушайте, ущипните меня, кольните чем-то острым. Фрике́, ударьте меня, наконец, хорошенько кулаком. Разбудите меня, я не желаю спать… Не хотите? Ну тогда я сам.

Барбантон достал свою зажигалку для сигар и трубки, состоящую из огнива и фитиля, высек огонь, зажег фитиль и приложил к руке. Боль. Он вскрикнул.

– Значит, я не сплю. Миллион чертей! Это действительно она. Какое несчастье!

Андре не слушал Барбантона, он ухаживал в это время за несчастной женщиной, которая только чудом осталась в живых. С ней случился нервный шок; она едва дышала и делала нечеловеческие усилия, чтобы выговорить хоть несколько слов.

Наконец Андре удалось привести ее в чувство. Едва внятно поблагодарив, она хотела встать, но Андре удержал ее.

– Ради Бога, молчите и лежите. Вам необходим абсолютный покой. Сейчас мы вам соорудим носилки, и наши негры вас понесут.

– Нет, зачем же, я вовсе не желаю причинять вам так много хлопот. – Голос ее успел окрепнуть. – Я, ни с кем не посоветовавшись, пустилась в путь, вот и расплачиваюсь теперь… Ничего, я пойду сама. Я одна виновата и не имею права причинять хлопоты другим.

– Если я вам это позволю, то преступлю все законы человеколюбия. Повторяю, мои негры донесут вас до Фритауна.

– Ну, хорошо, я согласна, только с одним условием.

– Вот так-так! – прогудел жандарм на ухо парижанину. – Она же еще и условия ставит!

– Тс!.. Молчи, не бойся. Наш патрон очень учтивый человек, но вертеть собой никому не даст.

– Сударыня, я сделаю для вас все, что только могу, – отвечал Андре. – Говорите же, чего вы желаете.

– Я попрошу вас сходить со мной во французское консульство.

– К вашим услугам.

– Ах, какая это прелесть – благовоспитанный человек! – мысленно воскликнул Фрике́.

– Ха-ха-ха!.. Вот забавно-то Мне приснилась моя любезнейшая супруга!..

– И пусть бы с вами пошел monsieur Виктор Гюйон, а также и… мой муж.

– Я не могу им этого приказать как начальник экспедиции, но могу попросить об этом как друг… Что вы скажете, Фрике́? И вы, Барбантон?

– Я охотно провожу вас, сударыня, – отвечал парижанин, – хотя бы для того, чтобы обезопасить вас от какого-нибудь нового приключения.

Жандарм тем временем разинул рот, но не смог произнести ни слова.

– Гм!.. Кхе!.. Кхе!.. – только и вылетало из его уст, что было не совсем благозвучно и вразумительно.

– Благодарю вас, monsieur Гюйон, – продолжала дама. – В прошлый раз, перед вашим отъездом, я была с вами довольно груба…

– Пожалуйста, не будем об этом говорить…

– Напротив, сударыня, об этом-то мы и будем говорить – и ни о чем больше! – загремел вдруг командирский голос жандарма. – Черт бы вас побрал! Это очень мило – оскорбить до последней степени и потом к нам же сюда и нагрянуть, в эту сельскую местность, смущать наш покой!..

– Сельская местность!.. Ах, как это удачно сказано! – не удержался и заметил вполголоса Фрике́.

– Наконец, позвольте вас спросить: что вы тут делали на дереве, вместо того чтобы сидеть у себя дома?

– Я вас искала, – кротко ответила героиня драки в табачной лавке на улице Лафайет.

Ответ и тон, которым он были произнесен, выбили старого солдата из седла.

– Что касается лавки, то вы не беспокойтесь: я оставила ее на попечение вполне благонадежного человека.

– Очень мне нужна ваша лавка! – возразил старый солдат с неподражаемым презрением. – Я туда не вернусь, можете делать с ней что хотите. Но зачем же вы меня отыскивали? За каким чертом я вам понадобился настолько, что вы даже не побоялись совершить варварское нашествие на здешние земли?

– Мне нужна ваша подпись… у консула и при двух свидетелях.

– Для чего подпись?

– Довольно, Барбантон, – ласково, но твердо вмешался Андре. – Теперь не время обсуждать все это Madame Барбантон нужен покой. Не тревожьте ее, не волнуйте.

– Ладно, monsieur Андре. Повинуюсь. Куда вы пойдете, туда и я.

– Спасибо, дорогой друг.

Тем временем негры соорудили из палок и кольев, с помощью лиан, носилки и мягко устлали дно ветками и листьями. Несмотря на проявленную энергию, путешественница так ослабла, что едва могла усесться без посторонней помощи.

Андре распорядился устроить над ней нечто вроде балдахина из листьев, чтобы укрыть от солнца во время переходов по лесным полянам.

Отряд выступил в путь.

Фрике́ и Барбантон с одним из негров остались сдирать шкуру с гориллы, потому что Андре пожелал сохранить ее как трофей. Операцию эту они совершили очень быстро и уже к вечеру догнали отряд, когда тот только что сделал привал для ночлега.

– И никакого-то у нее ко мне человеческого чувства нет, – жаловался дорогой Барбантон. – Ехала в такую даль – из-за чего? Из-за моей подписи!.. Ей моя подпись нужна… Ладно. Мы еще увидим.

– Ничего мы, дружище, не увидим. Вы храбрец, вы молодчина, вы даже что-то вроде монарха у дикарей, которые вас называют «Барбантон-Табу» и чтут, как идола. Но тут вы уступите, я это знаю наперед.

– Увидим! Увидим! Даю честное слово. Слово Барбантона!

– Я знаю, что слово Барбантона крепко. Но и женщина, сыгравшая такую штуку, тоже человек не слабый. Вы должны это признать.

Фрике́ был совершенно прав на этот раз. После подобной передряги другая чувствовала бы себя совершенно разбитой, но не madame Барбантон. Несмотря на пятичасовую тряску в неудобных носилках, она преспокойно сидела под деревом и, как ни в чем не бывало, с аппетитом уписывала холодное мясо с бананом вместо хлеба.

Организм для всего этого нужно было иметь очень сильный и энергию недюжинную.

Госпоже Барбантон было тридцать пять лет, но она казалась моложе, потому что, благодаря своей полноте, не имела морщин. Физиономия ее на первый взгляд казалась невзрачной, но и не производила отталкивающего впечатления, так как имела довольно спокойное выражение. При внимательном же разглядывании она сильно проигрывала.

Кожа у нее была не свежая, сероватого оттенка, впрочем тонкая, негрубая. Маленькие глазки, неопределенного, какого-то изжелта-каштанового цвета, имели странное и не особенно приятное выражение. Стиснутый у висков лоб в профиль был недурен, но en face непомерно узок. Нос напоминал и утиный клюв, и морду какой-то змеи. Прибавьте к этому крепкие, хищные челюсти с острыми редкими зубами, тонкие бесцветные губы и заостренный подбородок. В общем, черты были неправильные, но и не безобразные. Что-то кошачье проскальзывало в самой форме головы. Словом, при пристальном изучении впечатление создавалось скорее отталкивающее.

Прибавьте к этому высокий рост, широкие плечи, пухлую грудь, большие, но хорошей формы руки, довольно полные, с заостренными пальцами и ямочками на суставах. Барбантон по опыту знал, что эти руки обладают значительной силой, хотя бы и для бокса…

Такова была эта женщина – сдержанная, не болтливая, не увлекающаяся. Энергии в ней было через край, владела она собою прекрасно. Говорить не любила и, по-видимому, не особенно умела, но все время о чем-то, казалось, упорно думала.

Для нее устроили из ветвей шалаш, и она отправилась на ночлег, сделавши всем общий легкий поклон. Мужчины поправили костры, подвесили свои гамаки и тоже легли спать, под охраной часовых.

Весь следующий день, как и часть последующего за ним прошли среди усиленных трудов: ведь приходилось идти девственным лесом, а это не шутка. Но госпожа Барбантон ни на что не жаловалась и не теряла своей удивительной энергии.

Наконец прибыли в Фритаун, главный город английских владений на западном берегу Африки. Город довольно важный по своему положению и многолюдный, но нездоровый до последней степени. При самом входе в предместье Кисси-Стрит, где живут почти одни туземцы, путешественница попросила Андре остановиться. Она подозвала того англичанина, который провожал ее по девственному лесу и потом как-то странно стушевался после смерти гориллы, заплатила ему деньги и отпустила вместе с неграми. Покончив с этим, она обратилась к Андре:

– Я рассчиталась с моим проводником. Это торговец слоновой костью. Мне его рекомендовал наш консул, чтобы разыскивать вас. Теперь не угодно ли узнать о цели моего приезда?

– Сударыня, я к вашим услугам, – раскланялся Андре.

Все уселись под большим манговым деревом и приготовились слушать. Дерево росло на холме, с которого виден был весь город.

– Странные случаи бывают в жизни, – начала дама. – Представьте себе: не прошло и месяца после… по… после отъезда моего мужа…

– Так и говорите: после побега, – перебил своим басом старый солдат. – Я, действительно, от вас сбежал.

– Побег так побег. Я из-за слов не спорю.

– Зато спорите из-за другого.

– Позволите вы мне говорить или нет?

– Позволения просит!.. Первый раз в жизни!.. Ну, хорошо, позволяю.

– Так вот, вскоре после того я увидала, что мой билет на большую лотерею в пользу «Общества поощрения искусств и ремесел» выиграл триста тысяч франков.

– Так что же вы? Получили бы выигрыш, поместили бы денежки процентов под пять и зажили бы припеваючи… О чем еще тут рассуждать?

– Я так и хотела сделать, – продолжала рассказчица в легком замешательстве. – И тогда же предъявила билет лотерейному комитету.

– И получили выигрыш?

– Нет, не получила.

– Значит, билет не годился?.. Мне вас жаль.

– Билет годился и годится, номер выиграл действительно, но комитет потребовал, чтобы мой муж явился сам или прислал оформленную доверенность.

Старый солдат залился громким смехом. Фрике́ прикусил себе губы. Андре призвал на помощь всю свою джентльменскую выдержку – и даже не улыбнулся.

Рассказчица продолжала как ни в чем не бывало:

– Я доказывала, что мой муж в безвестной отлучке, представила почтенных свидетелей, бумагу от мэра… Напрасно. Закон – ничего нельзя поделать. Комитет передал деньги на хранение в банк депозитивов^[15]. Не зная, где мой муж и скоро ли он вернется, я решила немедленно приступить к розыскам. Обратилась в одно справочное агентство. С меня спросили пятьсот франков за то, чтобы в десять дней собрать о вас все сведения. Я предложила вдвое больше и через шесть дней знала о вас все вплоть до вашего отплытия из Гавра. Это было много, но еще недостаточно. Куда направился ваш корабль? Агентство осталось довольно моей щедростью и потому старалось изо всех сил. Оно разослало телеграммы во все порты Англии и Франции, куда только заходят почтовые пароходы, и вскоре из Сенегала было получено уведомление, что ваша яхта пришла в Дакар. Так как вы намеревались охотиться, то было ясно, что от берегов далеко удаляться вы не будете и что яхта по пути будет заходить в разные порты. Все это мне объяснили агенты и сказали, что если, не теряя времени, на первом отходящем английском пароходе выехать сейчас же по вашим следам, то вас можно будет скоро догнать. Я немедля приняла решение. Поручив торговлю приказчику, забрав все деньги, какими я могла располагать, я немедленно пустилась в путь, хотя агенты советовали мне послать кого-нибудь вместо себя. Но я нахожу, что в таких делах несравненно полезнее действовать самой. Таким образом я прибыла на почтовом пароходе в Сьерра-Леоне, где и догнала вашу яхту «Голубая Антилопа». Я на нее тотчас же прибыла… Вас не оказалось! Капитан предлагал мне подождать вашего возвращения. Я предпочла пуститься за вами вдогонку. Капитан любезно дал мне в провожатые того матроса, который погиб, защищая меня. С яхты я вернулась к французскому консульскому агенту, который долго убеждал меня не ездить за вами, но, когда увидел, что я твердо стою на своем, рекомендовал мне в проводники торговца слоновой костью… того самого англичанина, которого я только что отпустила. Он взялся навести меня на ваш след и сделал это. Остальное вы знаете.

– И вы не побоялись? – удивился Андре.

– Нет. Только, когда меня схватила обезьяна, я очень беспокоилась, как бы не потерялся мой билет. Но он у меня спрятан отлично. Вот!

Она вынула из-за корсажа большой золотой медальон на желтой шейной цепочке, достала из него билет и подала мужу.

Барбантон развернул и машинально прочитал:

– 2421! Как раз мой метрический номер! Неужели это судьба?.. Сударыня, берите ваш билет обратно. Поздравляю вас… Однако вы молодец женщина: приплыть из Франции в Африку только для того, чтобы получить от меня доверенность! Ну-ну!..

– И вы, конечно, мне ее дадите? Ведь это так просто. Андре и monsieur Фрике́ подпишутся свидетелями, и на первом же пароходе я уеду обратно.

– Это я еще посмотрю, сударыня. Надобно подумать.

Сказано это было таким язвительным тоном, какого за Барбантоном еще не знали его товарищи.

– Так как мы состоим в браке и у нас с вами общее имущество, то вы, разумеется, получите половину выигрыша, конечно, за вычетом сделанных мной на поездку сюда расходов.

Старый служака быстро выпрямился, словно к нему подползла какая-нибудь гадина. Он сперва побагровел, потом весь побледнел.

– Мне предлагают деньги!.. – прорычал он сдавленным голосом. – Да за кого же вы меня принимаете? Вы меня мучили, высмеивали, били, царапали, но вы меня прежде не оскорбляли.

– Не понимаю вас. Ведь у нас общее имущество. Тогда как же…

– Очень мне нужно это имущество. Совести в вас нет, вот что скверно… Довольно. Я сперва хотел только подразнить вас немного в отместку за все ваши пакости, а потом и уступил бы, пожалуй. Но теперь – нет. Слуга покорный! Раз вы думаете, что меня можно купить за деньги, так не будет вам ничего. Я не дам доверенности. Слышите? Не дам, не дам и не дам.

Вмешался Андре, вступился Фрике́. Старый унтер был неумолим.

Видя, что спор ни к чему не ведет, Андре велел продолжать путь. Барбантон мог еще и передумать: он ведь был отходчив.

Когда отряд миновал предместье, путешественники вдруг увидали над городской больницей и над казармами по громадному желтому флагу. В то же время к ним подошел негр-полисмен и объявил, что в городе желтая лихорадка.

Эта болезнь смертельна для европейцев. И часу не следовало оставаться в зараженном городе. Андре велел всем возвращаться на яхту и пригласил госпожу Барбантон. Та сначала не решалась.

– Сударыня, ведь с желтой лихорадкой шутить нельзя. Если вы останетесь в городе, это будет равносильно самоубийству. Я не отпущу вас, хотя бы пришлось употребить силу. Наконец, – прибавил он вполголоса, – только так и возможно победить упорство вашего мужа.

– Хорошо, monsieur Андре. Я принимаю ваше приглашение.

– Ну и патрон! – подумал Фрике́. – Обделал дельце!.. Барбантоны будут на яхте вместе как муж и жена! Бедняга жандарм! Проплыл по морю тысячу двести миль, а от своего домашнего бича так и не избавился. Могу сказать лишь одно: ничего хорошего из всего этого не выйдет. А суеверный человек сказал бы даже: быть беде!

Фрике́ и сам не предполагал, что его прогноз так быстро сбудется.

На следующее утро растерянный слуга доложил Андре Бреванну, что Барбантона на яхте нет. Исчезли также два негра из сухопутного конвоя.

Вдруг из своей спальни появилась madame Барбантон, бледная, едва держась на ногах. Она пронзительно кричала:

– Мой медальон!.. Его украли!.. Вместе с билетом!

С ней сделался обморок.

Вслед за тем послышался ужасный крик. Кто-то тяжело упал на пол возле машинного отделения.

Андре запнулся на лестнице, скатился вниз и сломал себе ногу.

Глава VIII

Англичанин-хирург. – Фрике́ проводит дознание. – Рассказ носильщика. – Сунгойя. – Переворот в государстве куранкосов. – Прокламация претендента. – На Гвинейском берегу опасно говорить о политике. – Ладанка белой женщины. – Капитан Барбантон. – Погоня. – Трудное плавание. – Первые известия о беглецах. – Вторая ночь на реке. – Таинственные звуки. – Шлюпка на мели. – В осаде крокодилов.

Эта череда печальных происшествий очень всех расстроила. Даже Фрике́ потерял было на минуту голову, когда Андре, поднятый двумя матросами, сказал ему тихо:

– Я сломал себе ногу!

У парижанина выступили на глазах слезы, хотя он не был особенно впечатлителен. Несчастье с другом так его потрясло, что самому же Андре и пришлось его утешать.

Больного отнесли в его каюту и уложили в постель.

Он был спокоен и делал все распоряжения сам.

– Первым делом, – говорил он Фрике́, – вели спустить лодку, поезжай в город и во что бы то ни стало привези врача. А потом ты поедешь искать Барбантона. Не понимаю, куда он исчез. Далеко уйти он не мог, и если ты не будешь медлить, то скоро его найдешь. Делом о краже медальона у нашей дамы я займусь сам и произведу дознание, пока ты будешь отсутствовать.

– Слушаю, monsieur Андре, – ответил юноша. – Все будет сделано.

К нему вернулась вся его молодая энергия.

По свистку боцмана матросы спустили лодку и в один миг приготовили ее к плаванию.

Фрике́ прыгнул в нее, как белка, сел за руль и обратился к гребцам:

– Живее у меня!.. Хозяин в беде. Вернемся – угощу на славу.

Проездивши два часа, он возвратился с флотским врачом, англичанином. После тщательного осмотра тот констатировал перелом левого бедра и прописал больному полную неподвижность, но при этом заверил, что через шесть недель наступит совершенное выздоровление.

Андре, скрепя сердце, покорился необходимости. Доктор уехал, наотрез отказавшись от платы за визит, но, согласившись навещать пациента в свободное от службы время.

Успокоившись за друга, Фрике́ занялся Барбантоном.

Куда он сбежал и по какой причине? Что же это с ним стряслось? Или он вовсе обезумел, когда увидал перед собой свою домашнюю тиранку? Нет, Барбантон не таков. Он уехал сознательно, потому что взял с собой и чемодан и, разумеется, не позабыл и свой знаменитый чехол из зеленой саржи.

Стало быть, он не желает видеться с женой, появившейся на яхте по случаю эпидемии во Фритауне? Хотел отомстить ей за прежние неприятности, заставив ее поволноваться если не за него лично, то хотя бы за судьбу лотерейного билета? Это возможно.

Но куда мог он уйти? Фрике́ расспрашивал на верфи всякого встречного-поперечного. Никто не видел Барбантона идущим в город. Да он и не настолько был глуп, чтобы сунуться в самый рассадник заразы; он отлично знал, что такое желтая лихорадка.

Все указывало на то, что он бежал в сговоре с двумя неграми-дезертирами.

Кем же были те?

Проездом через Дакар Андре нанял двух лаптотов-сенегальцев, бегло говоривших по-французски и знавших множество местных наречий. Один из них и убежал теперь. Другой дезертир был родом из внутренней Африки; приведенный в Кайор невольником, он оттуда сбежал на французскую территорию и таким образом сделался опять свободным.

С madame Барбантон сделался обморок.

Но по какой причине они сбежали с яхты? Уж не они ли украли медальон?

Или эта ценная вещь просто потерялась, завалилась куда-нибудь?

Фрике́ склонен был предположить скорее первое.

Madame Барбантон ничего не могла на это сказать. Она не помнила. Всю ночь она проспала крепчайшим сном, что было не мудрено после таких передряг.

Медальон несомненно исчез именно тогда.

Фрике́ припомнил, с какой жадностью глядел на медальон один из негров-конвоиров, когда путешественница вынимала его и показывала троим друзьям. Юноша подозвал к себе другого сенегальца, угостил его ромом и основательно расспросил.

Сенегалец сообщил о негре-дезертире довольно важные подробности. Его звали Сунгойя, родом он был из страны куранкосов.

Фрике́ раскрыл карту, легко отыскал, к югу от земли мандингов, землю куранкосов и даже, под 10°45′ западной долготы и 9°30′ южной широты, нашел название Сунгойя – вероятно, то место, откуда был родом сбежавший негр. Здесь находятся истоки реки Рокелль. Тут же, неподалеку, берет свое начало Нигер, который у местных жителей называется Джиолибой.

– Сунгойя был у себя в селении вождем, – рассказывал лаптот. – Эти вожди почти независимы, однако признают над собой, больше номинально, власть главного вождя, избираемого пожизненно. После смерти такого вождя Сунгойя стал добиваться своего избрания на его место и почти преуспел в этом, как вдруг у него явился беззастенчивый соперник. Не обращая внимания на выборы, на всякие там голосования, этот субъект подобрал себе команду головорезов, задарил их страусовыми перьями, запоил ромом и с их помощью захватил власть, подтвердив на деле лишний раз афоризм «сила выше права». Как человек, умеющий властвовать, он объявил, что все, кто станет на его сторону, получат от него гри-гри (амулеты или талисманы), страусовые перья или рому; недовольные будут проданы в рабство, а непокорным снимут голову долой. На свою беду, Сунгойя не умел держать язык за зубами и постоянно критиковал нового монарха. Критика была по большей части правильной и потому навлекла на него особенный гнев. Кончилось тем, что его без всякого суда схватили, наказали палками и продали в рабство.

– Однако, как опасно говорить о политике на берегах Гвинеи, – заметил Фрике́. – Ну, арапушка, продолжай, продолжай! Это очень интересно.

Лаптот продолжал:

– Сунгойя из рабства освободился и задумал свергнуть своего врага. Но как напасть на человека, владеющего, быть может, лучшим гри-гри во всей стране? И вот Сунгойя принялся всюду разыскивать себе такой талисман, который помог бы ему одолеть противника. Он достал уже целую коллекцию всевозможных фетишей, когда познакомился с Андре, нанялся к нему на службу и был свидетелем чудесного избавления madame Барбантон из обезьяньих объятий. Очевидно, у белой женщины имелся гри-гри необыкновеной силы.

– Понимаю!.. Догадываюсь!.. – вскричал Фрике́. – Сунгойя видел, как госпожа вынимала медальон, а из медальона билет, и принял его за ладанку с талисманом, помогшим одержать победу над гориллой. Натурально, ему захотелось присвоить себе такой талисман… Ведь так? Ну, конечно… Однако будущий монарх каранкосов учудил с нами хорошую шутку… Я все понял теперь. Не знаю только одного, главного: где же Барбантон?

– Капитан уехал с ним в пироге.

Сенегальцы, как только поступили к Андре на службу, с первого же дня стали звать Барбантона капитаном. По их мнению, этот чин как нельзя больше шел к его бравой фигуре, мужественной осанке, молодецким усам и орденской ленточке в петличке. Не ниже капитана, во всяком случае.

Барбантон вначале протестовал. Тогда его произвели в полковники. Пришлось уступить. Так его и стали звать капитаном.

– Ты знаешь наверняка, что он уехал?

– Наверняка! Я сам видел. С ним другой товарищ и Сунгойя.

– Раз ты сам видел, значит, так оно и есть.

Дело было выяснено. Фрике́ побежал к Андре посоветоваться. Выслушав весь рассказ, Андре вполне согласился с версией парижанина относительно Сунгойи. Несомненно, это он украл медальон, воспользовавшись крепким сном измученной путешественницы. Сделал он это с далеко идущей целью: вернуться на родину и произвести там в свою пользу государственный переворот. Лучшей дорогой в землю куранкосов была река Рокелль. Ясно, что беглецы поплыли вверх по ней, добывая себе пропитание рыбной ловлей и охотой.

Вся задача заключалась теперь в том, чтобы настигнуть их и в то же время не спугнуть. В погоню мог пуститься только Фрике́. Решили, что он возьмет паровую шлюпку, на которой стоило лишь развести пары, да снабдить всех провизией, и можно отправляться. С собою он должен был взять только двух матросов и трех негров, в том числе второго сенегальца, который знал все местные наречия не хуже своего беглого товарища и мог служить переводчиком. Негр и европейцы будут вооружены скорострельными винтовками Винчестера, а Фрике́, кроме того, возьмет с собой полное охотничье снаряжение. Не будучи завзятым охотником, Фрике́ согласился продолжить дело Андре, прикованного к постели, и добывать вместо него охотничьи трофеи. Впрочем, охота в этих странах не столько спорт, сколько необходимая самооборона.

Кроме всего прочего, на шлюпку взяли запас лекарства, главным образом хинина, необходимого при заболеваниях малярией; потом были погружены разные походные принадлежности, гамаки, каучуковые одеяла – защищающие от ночной сырости и дневного жара. Наконец, не была позабыта и складная резиновая лодка системы Макдональда, на случай если бы пришлось идти посуху, так как дороги в тех местах пересекаются многочисленными реками.

Его схватили, наказали палками и продали в рабство.

Если бы река Рокелль оказалась впоследствии не судоходною, так как дно ее в некоторых местах усеяно камнями, то предполагалось, что Фрике́ отошлет шлюпку обратно и поплывет дальше в туземной пироге, посадив негров за весла. Яхта будет дожидаться его возвращения или на фритаунском рейде, или, если ожидание покажется чересчур уж утомительным, крейсируя около берегов.

Фрике́ отбыл.

Шлюпка вошла в устье реки, которая в этом месте называется Сьерра-Леоне, миновали английский берег и храбро достигла вод собственно Рокелля.

Благодаря приливу и превосходной машине, экспедиция двигалась быстро вперед, наполняя сердце парижанина надеждой на скорый успех. Но когда начался отлив и обнажились камни, среди которых нужно было осторожно лавировать под малыми парами, эта надежда значительно потускнела.

– Если так, то мы не скоро их догоним, – задумчиво бурчал себе под нос юноша. – Эти негры замечательные гребцы, их лодки плавают, как рыбы. И зачем так много утесов!

Встретилось несколько пирог с фруктами и овощами. Негры везли продавать эти продукты в город. Через сенегальца Фрике́ задал им вопрос о беглецах. Выяснилось, что те опережают их на целые сутки.

Наступала ночь. Пора было становиться на якорь. Фрике́ сам выбирал место для стоянки. Взошла великолепная луна, что еще больше расстроило Фрике́: ведь при лунном свете беглецы могли плыть и дальше.

На другой день шлюпка отчалила с первыми лучами солнца. Утесов было меньше, плыть стало легче. Фрике́ опять расспрашивал встречных лодочников, но беглецов никто из них не видал. Это его удивило. Впрочем, река была еще достаточно широка, и они могли проплыть, держась другого берега и оставаясь незамеченными.

Фрике́ к радости узнал, что скоро шлюпка минует ту границу, с которой прекращается влияние прилива и отлива, нагоняющих сырой, насыщенный испарениями туман. Этот туман несет в себе губительный яд болотной лихорадки, приступы которой часто бывают смертельны даже для очень крепких людей. Чтобы сберечь уголь, Фрике́ подошел к берегу – набрать дров для топлива. Наступила ночь. Шлюпка стала на якорь, и все, кроме вахтенного, заснули под плеск воды о борта.

Светало – по-тропически, без зари, – когда Фрике́ вдруг проснулся от страшного шума.

Тут было и шуршание, и стук, и какое-то щелканье одновременно. Парижанин открыл глаза и ощутил какую-то перемену. Он разом вскочил на ноги и воскликнул:

– Гром и молния! Шлюпка не на воде. Мы сидим на мели.

Весь экипаж проснулся. Вахтенный вскочил первый – он, оказалось, тоже спал.

Шлюпка действительно сидела на мели, на илистом дне. Случилось это вследствие отлива.

В другое время тут не было бы большой беды: наступил бы прилив и поднял шлюпку. Но в данных обстоятельствах это было особенно некстати.

Шум, разбудивший Фрике́, между тем усилился. Парижанин внимательно пригляделся к илистой почве, на которой застряла шлюпка, и невольно содрогнулся с головы до ног.

По этой жиже, в разных направлениях, двигались какие-то странные живые существа удлиненной формы. Прибрежный тростник по временам раздвигался и шуршал; длинные тела прыгали в ил, копошились в нем, толкаясь и задевая друг друга, и кончили тем, что окружили шлюпку страшным кольцом из грозных пастей.

– Господин! – воскликнул в ужасе сенегалец. – Крокодилы!

Да, это они производили тот страшный шум, что разбудил Фрике́. Толкая друг друга, они стучали чешуей, щелкали своими голодными челюстями. Слышно было их горячее дыхание; противно пахло мускусом; неподвижные глаза сверкали свирепой алчностью. Их были тут сотни, и появлялись все новые, еще и еще. Словно кто-то из демонов нарочно призвал сюда всю местную армию крокодилов, притом весьма многочисленную – с резервом и ополчением. Передние тыкались мордой в железные стены лодки и пытались взобраться на борт, но пока им это не удавалось. Зато когда подоспеют подкрепления из новых крокодилов, они взберутся им на спины, и тогда опасность станет реальной.

Фрике́ не стал дожидаться этого момента. Сразу оценив положение, он приказал экипажу вооружиться, выдал всем по стаканчику рому и произнес ободряющую речь.

– Вы теперь знаете, друзья мои, что вам делать, – сказал он в заключение. – Крокодилы падки до человеческого мяса и не отличают белых от негров. Значит, каждый из нас защищает свою шкуру. Задача в том, чтобы продержаться шесть часов – до прилива – и не допустить крокодилов на борт. В противном случае все мы будем съедены, в чем я ничего забавного не нахожу.