Лори Элизабет Флинн
Девушки здесь все такие милые

Посвящается девушкам, которые добились чего хотели, но ценой, которая оказалась слишком высокой

Laurie Elizabeth Flynn

THE GIRLS ARE ALL SO NICE HERE

Copyright © 2021 by Laurie Elizabeth Flynn Inc.

Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2023

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»

Перевод с английского Дарьи Андреевой

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2023

Информация об авторе

Лори Элизабет Флинн родилась в том Лондоне, что в канадской провинции Онтарио, где и сейчас живет с мужем, тремя детьми и преклонного возраста чихуахуа. Бывшая модель является автором нескольких популярных книг для подростков. Ее «взрослый» дебют – триллер «Девушки все здесь такие милые» (2021) – был издан в пятнадцати странах.

Отзывы СМИ

Встреча выпускников. Токсичная компания подружек. Дождавшаяся своего часа месть… Оторваться невозможно.

Entertainment Weekly

Шокирующая, захватывающая история о соперничестве, непомерных амбициях, предательстве, интригах… о том, как далеко могут зайти «милые девушки» в стремлении получить то, что, по их мнению, должно принадлежать им. И о том, каких друзей мы выбираем, а от каких отказываемся.

Toronto Star

Этот невероятно напряженный, изобилующий неожиданными поворотами и сюрпризами триллер напоминает о том, что у прошлого очень длинные руки, а все глубоко погребенные секреты рано или поздно выходят наружу.

Меган Миранда, автор бестселлера «Опасная ложь»

Тогда

Мы правили на двоих. Кругом простиралось наше королевство: от лужаек кампуса до дебрей вечеринок. Мы метили его как свою территорию: попирали землю тонкими как спички ножками на высоченных шпильках и разверзали в хохоте напомаженные ведьмовские рты. Вокруг сновали мальчишки, чьих имен я даже не помнила, те самые мальчишки, проходя мимо которых, я и не подозревала, что они уже успели побывать внутри меня. Когда я наконец выбрала себе короля, корона оказалась для него непосильной тяжестью.

А затем по нашему миру треснул кулак, выбив свет. Мы стояли перед общагой в толпе девчонок – стояли как зеваки, хотя вся эта бойня брала начало внутри нас. Наша способность к созиданию захлебнулась в нашей страсти к разрушению.

Ее голос у меня в ушах – голос, в котором никогда не было особого страха: «Мы должны рассказывать одно и то же».

Мне хотелось убежать, но она продолжала двигать пешки по доске.

Наше царствование было коротким и кровавым.

Но то, что за ним последовало, оказалось еще хуже.

1. Сейчас

Кому: «Амброзия Веллингтон» a.wellington@wesleyan.edu

От кого: «Совет выпускников Уэслиана» reunion.classof2007@gmail.com

Тема: Встреча выпускников 2007 года

Дорогая Амброзия Веллингтон!

Отметьте эту дату в календаре!

Встреча выпускников 2007 года, посвященная десятой годовщине окончания Уэслианского университета, состоится 25–28 мая 2017 года. Приглашаем Вас повидаться с однокурсниками и принять участие в юбилейных торжествах, в числе которых – официальные приемы и общеуниверситетский бал.

Онлайн-регистрация открыта до 1 мая.

Если Вы собираетесь приехать, список ближайших отелей можно посмотреть на странице Где остановиться в Мидлтауне. Также доступно размещение в общежитиях на территории кампуса (число комнат ограничено). Большинство комнат рассчитано на двух человек – отличная возможность пожить с бывшими соседями и вспомнить прошлое!

Искренне Ваш, Совет выпускников

Я удаляю это письмо тут же, как распродажные рассылки «Сефоры» и «Майкла Корса» и напоминания Fertility Friend о том, что скоро у меня овуляция. А затем очищаю корзину, потому что жизнь меня научила: ничто не исчезает бесследно.

Две недели спустя приходит следующее письмо. «Мы не получили от Вас ответа. Очень надеемся Вас все-таки увидеть!» Как будто пальцем погрозили. Это послание я тоже удаляю, но успеваю прокрутить его вниз и увидеть ее имя – жирным шрифтом, прямо под списком членов Совета выпускников. Флора Баннинг.

Я забываю об этих двух письмах: вот уж действительно, с глаз долой – из сердца вон. Это нетрудно, когда все дни похожи друг на друга: я сажусь в метро и по линии N еду из Астории в Мидтаун, забегаю за продуктами в Key Food и выхожу обвешанная многоразовыми тканевыми сумками, врезающимися в предплечья. В счастливые часы1 толкаюсь с хипстерами в «Дитти», выпиваю второй бокал вина, несмотря на поддразнивания Адриана: «А вдруг тебе нельзя?» Но однажды в пятницу я приплетаюсь домой с работы, горбясь под тяжестью минувшей недели, а на барной стойке лежит конверт, адресованный мне.

– Привет, детка! – кричит Адриан, возлежащий на диване с планшетом. Наверняка в поте лица трудится над своей командой в Fantasy Football, а не над романом, о котором он так любит поговорить, но все никак его не закончит. – Как прошел день?

– Дверь опять нараспашку. Сколько раз просить: пожалуйста, запирай дверь на замок!

У меня миллион поводов ворчать на Адриана, и это лишь один из них. Запирай дверь. Закрывай пакет с хлопьями. Не разбрасывай грязное белье. Иногда мне кажется, что я ему скорее мать, чем жена.

– Да ладно тебе! В нашем доме чужие не ходят. Слушай, тут тебе какое-то письмо пришло. Приглашение на свадьбу или что-то в этом роде. Только они не в курсе, что ты вышла замуж и сменила фамилию.

Моя новая фамилия – предмет его мужской гордости, хотя он изо всех сил делал вид, что это не имеет для него никакого значения. «Мне-то что, но ты правда хочешь, чтобы у детей была двойная фамилия? А твоя такая длиннющая!» – сказал он, когда мы обсуждали свадьбу. Это была первая пробоина в моей послепомолвочной эйфории. Дети – сияющая непреложность на его горизонте, которую я неминуемо и радостно должна была с ним разделить.

Конверт на стойке адресован Амброзии Веллингтон – имя выведено изящным почерком. Не Амброзии Тернер – женщине, которой я стала три года назад, после того, как в Маунтин-Лейксе прошла под сенью деревьев навстречу Адриану, у которого в глазах стояли слезы. Пусть думает, что Тернер – это ради нас, ради детей. Незачем ему знать, почему я всей душой желала избавиться от Веллингтон.

Адриан поворачивается и выжидающе смотрит на меня: мол, давай открывай. Он любит свадьбы – точнее, любит тусовки, где можно напиться и фоткаться с полузнакомыми людьми, которые мигом становятся лучшими друзьями, и зазывать их на обеды и барбекю, которых – это все понимают – никогда не будет.

– Так от кого письмо-то? – спрашивает он. – Дай угадаю. От Бетани с работы. Она по-прежнему встречается с этим высоченным парнем? Марк его звали. Он еще в лакросс играл.

Адриан и его друзья, на пять-шесть лет моложе меня, до сих пор вовсю постят помолвочные фото в Фейсбуке и Инстаграме: девицы с длинными волосами – на ногах эспадрильи «Шанель», на ногтях гель-лак, призванный оттенить грушевидный булыжник на безымянном пальце, – позируют с парнями в клетчатых рубашках. Девицы-пиарщицы, мои подчиненные в «Брайтон-Дейм», все точно такие же.

Банальные, клеймили мы их когда-то. Тогда само собой разумелось, что мы-то такими не будем.

– Бетани двадцать два года, – бормочу я, доставая из конверта кусочек картона. Ответ Адриана я пропускаю мимо ушей – так я сосредоточена на том, что лежит внутри. Это не приглашение на свадьбу. Никто не просит меня пожаловать в Грамерси-Парк, не предписывает дресс-код black tie и не указывает настоятельно, что прием только для взрослых.

Все тот же изящный почерк – красно-черные чернила на кусочке кремового картона. Цвета Уэслиана. Буквы слегка клонятся вправо, словно писавший – кто бы это ни был – выводил их второпях.

«Обязательно приезжай. Нам надо поговорить о том, что мы сделали той ночью».

Подписи нет, но она и не нужна. Только один человек мог прислать мне такое. Лицо у меня начинает гореть, и шея наверняка покрылась красно-белой мраморной сеткой – так всегда бывает, когда меня захлестывает тревога. Я вцепляюсь в столешницу. Она знает, что письма я удалила. Ничего удивительного: она всегда каким-то образом обо всем узнавала.

В вихрь моих мыслей врывается голос Адриана:

– Я сейчас помру от любопытства! Вот бы там наливали сколько хочешь!

– Это не свадьба, – я засовываю карточку обратно в конверт, а конверт пихаю в сумку. Потом я переложу его в то место, где прячу все, что не предназначено для глаз Адриана.

Он откладывает планшет и встает. Самое время побыть заботливым мужем.

– Ты в порядке? У тебя вид, как будто тебя сейчас вырвет.

Я могла бы отправить карточку в шредер, но знаю, что будет дальше. На ее место придет следующая. Она и тогда умела настоять на своем. А теперь, наверное, и подавно.

– Ерунда. Пошли-ка на крышу, пропустим по бокальчику.

Патио на крыше с огрызками манхэттенских видов – особенность нашего дома, которой мы рассчитывали вовсю пользоваться, но по факту делаем это редко.

Он кивает, на время уняв любопытство, и, перегнувшись через стойку, целует меня в щеку.

Я с облегчением улыбаюсь мужу, любуясь копной его вьющихся волос, ямочками на щеках и красивыми зелеными глазами. «Жуть какой сексуальный», – сказала моя лучшая подруга Билли, когда я показала ей фотографию. Он выглядел ровно так же, как в своем профиле на сайте знакомств, и, возможно, именно поэтому я поехала к нему домой после первого же свидания – и на заднем сиденье такси, несшегося по Бродвею, от нас остались только влажные рты и руки. Впоследствии я узнала, что, хотя его аватарка не врала – не в пример десятку его предшественников, которые все как один весили фунтов на двадцать больше, чем заявляли, – в биографии не все было чисто. Да, он в свое время поступил в Государственный университет Флориды, но так его и не закончил – вылетел на третьем курсе и начал работу над тем самым романом, первую главу которого все никак не допишет. Он нигде не упоминал, что трудится барменом – единственная постоянная работа, которая у него когда-либо была.

Но я закрыла на все это глаза, потому что он прекрасно ко мне относился, потому что людей к нему тянуло, потому что меня к нему тянуло – к его неиссякающему добродушию и самоуверенности. Он не знал ту меня, какой я была в колледже, но так запросто полюбил меня новую, что я решила: не могла я быть такой ужасной, как все считали. Никогда я не думала, что свяжусь с парнем на пять лет младше, – но в старшинстве есть свои преимущества. Разница в возрасте у нас достаточно маленькая, чтобы мы гармонично смотрелись вместе, но и достаточно большая, чтобы инстинкты у него были мягче, пластичнее. Когда я подкинула ему идею сделать мне предложение (как-никак я собиралась разменять четвертый десяток), он намек понял и купил кольцо. Не совсем такое, как я хотела, но около того.

По пути на крышу Адриан пытается завязать разговор, но голос в моей голове заглушает его слова. Ее голос. «Нам надо поговорить о том, что мы сделали той ночью».

Ночей было две, делали мы разное, и я не уверена, какую именно она имеет в виду. Ту, в которую все началось, или ту, в которую закончилось. Ни о той, ни о другой она никогда не изъявляла желания поговорить. Но, опять-таки, она как никто умела нарушать правила, которые сама же устанавливала.

2. Тогда

На первом курсе мне предстояло жить в общежитии Баттерфилд, в комнате на двоих на втором этаже. Баттерфилд-С изгибался вопросительным знаком, обнимая дворик, где – рисовалось в моем воображении – я буду сидеть с книжкой и ветерок будет трепать мои волосы. С будущей соседкой по комнате мы успели немного попереписываться по электронной почте, но ни разу не встречались вживую. Когда я впервые ее увидела, родители помогали ей выламывать мини-холодильник из его картонного узилища, а рядом суетилась девчонка помладше – видимо, сестра. Со своими родителями я только что распрощалась – мама, наверное, прорыдает всю дорогу до Пеннингтона, и папе придется ее утешать: мол, дочка ведь будет приезжать! Моя старшая сестра Тони уехала в колледж при Ратгерском университете два года назад, но по-прежнему не оторвалась от отчего дома: на выходных частенько наведывалась к родителям и притаскивала с собой целый мешок грязного белья.

– Пришло твое время, дорогая, – сказала мама, целуя меня в щеку, прежде чем захлопнуть дверцу машины. – Наслаждайся им. Но постарайся не попадать в неприятности.

Как будто на неприятности можно навесить табличку «Не беспокоить». И как будто эта табличка меня бы остановила.

Вот бы со мной была моя лучшая подруга Билли! Но Билли в Уэслиан не прошла. И теперь четыре года проведет в Университете Майами в Огайо, который больше славится тусовками, нежели чем-либо еще. Нам обеим было комфортно в нашей дружбе – эти узы выковались в начале девятого класса из нашей несуразности и общего желания что-то с ней сделать. Билли знала, кто я такая и кем хочу быть, и любила обе ипостаси. Приехав в кампус, я уже успела бросить ей эсэмэску: «Надеюсь, я здесь придусь ко двору». Ее жизнерадостное «Само собой!!!» меня ободрило.

Волосы у моей новой соседки были белокурые, платье – в мелкую клеточку: меня такие заставляли надевать в детстве на парад в День памяти. Она не походила на моих одноклассниц – мы все, как на подбор, разгуливали в мини-юбках и уггах, с перемазанными автозагаром ногами. Но она была исключительно хороша собой – вся такая свежевылощенная и благорастворенная. Билли наверняка дала бы ей прозвище. Таким жалким образом мы оборонялись от вредных девчонок в школе Хоупвелл-Вэлли. Мы изучали их, а потом в сплетнических забегах счищали с них кожуру, как с перезрелых фруктов, – лишь бы не так жгла обида, что они не зовут нас на свои тусовки. «Мне в соседки досталась Хайди», – напишу я Билли.

Настоящее ее имя было не менее жутким.

– Наверное, ты помнишь по письмам: я – Флора. – Она сжала меня в объятиях. – Рада наконец познакомиться вживую! Ты точно такая, как я себе представляла! Это мои родители, а это моя сестра Поппи.

Поппи застенчиво помахала рукой – челка да огромные синие глазищи.

– Амброзия, – представилась я – скорее им, чем ей. – Зови меня просто Амб.

Флора была вовсе не такая, как я себе представляла, а гораздо миловиднее. Из нашей переписки я знала, что в своей частной школе в Коннектикуте она входила в совет учащихся. Она не курила, не пила и мечтала стать детским психологом. Она была так чистосердечно мила. Мои родители были бы счастливы, если бы я обзавелась такой подругой. А Билли припечатала бы ее – показушница.

– Амб, – проговорила мама Флоры, вперив в меня ледяной взгляд, – ты откуда?

– Из Пеннингтона, – ответила я. – Это в Нью-Джерси.

– Мило, – сказала она, но по ее сложенным гузочкой губам я поняла, что милого в этом нет ничего, что я уже как-то проштрафилась. – Ты уж пригляди за Флорой. Она у нас такая доверчивая!

– Мама! – воскликнула Флора, щеки у нее порозовели, как цветочные лепестки. – Перестань!

Кажется, ее мама хотела еще что-то сказать, но лишь поджала губы, так что они превратились в тонкую полоску. Я так и эдак крутила ее слова. Все не могла взять в толк: то ли меня облекли доверием, то ли предостерегли, чтоб не смела дочку обижать.

– Ох, какой нам увлекательный год предстоит! – сказала Флора, когда ее семейство отбыло, – на прощание она крепко прижала к себе сестру и шепнула ей на ушко что-то, чего я не расслышала. – Лучшая подруга моей мамы – ее соседка по комнате, в которой они жили на первом курсе.

В душе у меня вспыхнуло волнение. Да, год просто обязан быть увлекательным. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы попасть сюда и сделать мечту былью. Чтобы изваять в 3D свое техниколорное будущее, где я стану главной звездой.

– У тебя очаровательный акцент, – сказала Флора, пришпиливая фотографии к пробковой доске.

– Спасибо, – выдавила я. Вот уж комплимент так комплимент! Она не хотела меня обидеть – хотя кто знает, – но заставила обратить внимание на то, чему я раньше не придавала значения. То, что я говорю, не менее важно, чем то, как я говорю. Мне не стать актрисой – а в Уэслиан я поступила на театральное отделение, – если не вытравлю из себя Джерси.

Пока мы разбирали вещи, дверь стояла нараспашку и на пороге то и дело появлялись люди с нашего этажа, чтобы познакомиться. Я улыбалась, обнималась, усиленно кивала на приглашения на будущие тусовки. Но поджилки у меня тряслись. Некоторые девушки, похоже, уже хорошо знали друг друга, непринужденно смеялись и обменивались только им понятными шуточками, вынесенными из частных школ Верхнего Ист-Сайда. Две модельной стройности блондинки приехали аж из Лос-Анджелеса: они все тыкали пальцами в телефоны и угорали над какой-то гулянкой после выпускного, на которой их одноклассница в сортире потрахалась с двумя парнями сразу.

Не с такими девчонками я ходила в школу – у наших стаканы из «Старбакса» словно приросли в рукам, они пересыпали речь всякими типа и на фиг и мерились россказнями о том, кто с кем перепихнулся на говенненькой вечериночке в подвале родительского дома, где парни в трениках геймили, сжимая в руках игровые контроллеры. В подражание им я носила джинсы с заниженной талией, так же зачесывала волосы, год подрабатывала в Stop & Shop и откладывала зарплату, чтобы купить сумочку «Луи Виттон» – ту самую в разноцветных монограммах, которая частенько мелькает на костлявых ручонках всяких знаменитых красоток.

В Уэслиане я рассчитывала с легкостью вжиться в тот образ, который, казалось, мне подходил. Но в первый же день поняла, что никакое «с легкостью» мне не суждено. Будничная прекрасность здешних девушек – свежая, яркая, но не бьющая в глаза – казалась недостижимой.

В коридоре мелькали не только девушки. Имелись на нашем этаже и молодые люди, что меня очень радовало, – вихрь стреляющих глаз и белоснежных улыбок. На меня они, впрочем, вряд ли позарятся, ведь тут есть варианты получше: целый шведский стол красоток, длинноногих, одетых просто, но дорого, – пальчики оближешь. А у парней аппетит о-го-го. Я мимолетно вспомнила Мэтта, с которым встречалась в старших классах, но тут же отогнала его образ. Не хотелось портить мой первый день здесь воспоминаниями о том, что он совершил.

– Пойдем пообедаем с нами, – сказала Флора. – Я уже договорилась с другими девчонками. Надеюсь, тут найдется еда для меня – я тебе говорила, что я веган? Когда мне было двенадцать, я посмотрела документальный фильм о том, что происходит с животными на бойнях, и с тех пор отказалась от мяса и молочных продуктов. На самом деле это не очень трудно, если человек готов работать над собой.

Самолюбования в ее словах не было – такой обыденный рассказ. Из нашей переписки я знала, что она веган. Но какое мне дело до Флориной диеты? Куда больше меня занимало само известие об этом обеде, осознание того, что однокурсницы о чем-то договорились, а меня не позвали. Я здесь еще и дня не провела, а уже такое фиаско.

На обед мы собрались в Саммерфилдсе – столовой, которая венчала Баттерфилд-С, как громоздкая шляпа. Куча народу, сдвинутые столы. В приступе саможаления мне хотелось позвонить маме и сказать, что я совершила ошибку. Но вместо этого, я написала Билли: «На помощь! Люди здесь совершенно другие».

Она, как всегда, откликнулась мигом: «Так вроде бы так и задумывалось?»

Рядом со мной сидела девица, от которой разило приторными духами, и уплетала жирнющий жареный сэндвич с сыром. На голове у нее была какая-то кошмарная попытка закосить под Викторию Бэкхем.

– Я Элла Уолден, – сообщила она. – Мы с тобой соседи через стенку. Ну как, круто здесь, правда?

Почему-то от одного взгляда на Эллу мне резко полегчало. Кожа у нее была серая, щеки круглые, шмотки немодные – живое доказательство того, что не все в Уэслиане клевые от рождения. Я смотрела, как она жует свой сэндвич, одновременно завидуя и осуждая ее за то, что она ест такую калорийную гадость на людях, хотя ей очевидно не мешало бы сбросить несколько фунтов. Сама я ненавидела есть на глазах у других.

Громкое «блядь» заставило меня подпрыгнуть – его изрыгнула сидевшая во главе стола девица с широко распахнутыми глазами в окантовке черной подводки, с белокурым хвостом и в рубахе на два размера больше, из которой выглядывал кружевной лифчик. Ее брови, густые и темные, оживленно взлетали и опускались, когда она говорила, и разительно отличались от маниакально выщипываемых тонких арочек, которые отличали моих одноклассниц. Забив на Эллу, я уставилась на эти брови, осенявшие ее лицо – лицо, которое мгновенно привлекало внимание всех окружающих.

– А потом Лапа такой: пожалуйста, не уходи, я для тебя что угодно сделаю, – рассказывала она. Голос у нее был гортанный, глубокий. – А я говорю: в том-то и проблема, – и ушла!

Все захохотали. Я подивилась: неужели все знают, кто такой Лапа?

– Ну ты красотка, – сказала она стильной азиаточке, сидевшей рядом с ней. Клара – смутно вспомнилось мне. Память уже не удерживала ворох новых имен. – Тебе здешние парни ни к чему. – Ее пальцы пробежались по Клариной руке. Мне тоже захотелось удостоиться ее внимания.

Так и произошло – как будто она прочла мои мысли.

– А ты кто? Откуда приехала? – поинтересовалась она, вперив в меня пристальный взор зеленых глаз.

– Амброзия. Из Пеннингтона. Это в Нью-Джерси.

Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Элла ее опередила:

– Пеннингтон! Фига себе, а я из Морристауна. Да мы с тобой почти соседки! Надо будет потом посмотреть школьные альбомы. Наверняка у нас есть общие знакомые!

Я крепко закусила губу. Зачем я вообще произнесла слово «Пеннингтон» и откуда эта Элла взялась на мою голову! Девушка во главе стола на меня больше не смотрела. Она переключилась на парня, сидевшего рядом с ней, закинула руку ему на плечо.

– Это моя соседка по комнате. Ни на чем не в состоянии сосредоточиться, – сказала девушка с другой стороны – веснушчатая брюнетка по имени Лорен, жившая в соседней с нами комнате. – Мы вместе учились в Спенсе. Она чокнутая.

Мне стало любопытно, что она подразумевает под «чокнутой».

– А как ее зовут? – полюбопытствовала я, но мой вопрос остался без ответа. Лорен уже заговорила с кем-то другим, выясняя, где в кампусе можно раздобыть годную травку. Побеседовать со мной рвалась одна только Элла. Не переставая жевать, она принялась рассказывать о своем выпускном и о коте по кличке Фредди. Я делала вид, что мне интересно. С ней проще всего было попасть на одну волну, окунувшись в наше похожее прошлое. Но я не собиралась возвращаться туда, откуда приехала.

Чокнутая соседка Лорен встала и ушла, а за ней – Клара и двое парней. Я постаралась не выказать разочарования. Вот бы попасть в их компанию! Я пялилась на банку диетической колы, стоявшую передо мной, пока Джемма из школы Святой Анны плакалась Флоре, что ужасно скучает по своему молодому человеку, который поступил в Йель.

– Я понимаю, тебе тяжело, – говорила Флора. – Но он тоже по тебе скучает! Ты только посмотри на себя. Ну как по тебе не соскучиться?

Дело было даже не в том, что она говорит, а в том, как. Это было мило от всей души. По спине у меня побежали мурашки. Флора, в своих отложных воротничках и детских туфельках «мэри-джейн», чувствовала себя здесь в своей тарелке – в отличие от меня. Она умела быть самой собой – да, кажется, все это умели. А я только и знала, что подражать другим.

Лорен разглядывала Флору с интересом. Я не сомневалась: потом они с соседкой перемоют ей все косточки. Но когда народ стал расходиться, Флора обняла ее. Лорен застыла, а Флора сказала ей что-то, чего я не расслышала, – и скука на лице Лорен сменилась улыбкой.

Когда мы вернулись в свою комнату, я принялась развешивать платья. Платья были дешманские и вообще полный отстой – теперь я это видела отчетливо. Флора тем временем достала фотографии школьных друзей и своего молодого человека – даже на зернистых черно-белых снимках было видно, что щеки у него усыпаны прыщами.

– Это Кевин, – сказала она, поднеся фото к самому лицу, словно собиралась его поцеловать. – Он учится в Дартмуте. На втором курсе.

– Симпатяга, – отозвалась я, хотя фотография была ужасная и симпатягой он мне совсем не показался.

– Он лучше всех на свете. Я вас обязательно познакомлю. Он обещал вырываться ко мне почаще. Это ведь не так уж и далеко. Меньше трех часов езды.

Наверняка он ей изменяет, подумала я, – просто она об этом еще не знает. Все мы дуры, когда влюблены. Моя мама была твердо уверена, что в колледже я непременно встречу «свою судьбу», подобно Тони, которая нашла себе бойфренда в Ратгерсе – Скотта, с его безупречными манерами, такого славного мальчика. Но мне мамины грезы о сказочном университетском романе представлялись несбыточными.

– А у тебя как в этом плане? – поинтересовалась Флора. – Тоже ведь кто-то есть?

Я покосилась на фотографии, которые сочла достойными висеть на моей доске. На одной из них как раз запечатлены мы с Мэттом: он беспечно ухмыляется, шмякнув руку мне на плечи. Меня покоробило, что наличие у меня парня для Флоры само собой разумеется. Я даже почти готова была поведать ей всю эту некрасивую историю – но передумала.

– Нет, – буркнула я. – Был кое-кто, но… все сложно.

– Сложно, – эхом отозвалась она, словно не поняла это слово.

Именно с Мэттом я летом перед выпускным классом потеряла невинность. Билли к тому времени уже лишилась девственности, и мне тоже не терпелось от нее избавиться – от этой дурацкой плевы, которая разделяет девушек на две касты в зависимости от того, побывал в них уже пенис или нет. Впрочем, когда я принимала решение заняться с ним сексом, дело было не только в этом. В то время я искренне верила, что Мэтт будет у меня первым и последним. «Мы всегда будем вместе», – сказал он на школьной дискотеке; я танцевала, уткнувшись ему в шею, а его руки крепко обвивали мою талию.

– Ну ка-ак же тебе повезло, – ныла Билли. – Он такой клевый, просто нереальный!

Но он был реален – и достался мне. В одиннадцатом классе он ходил в наш театральный кружок, а потом признался мне, что записался в него только в надежде подкатить ко мне. «Я смотрел все ваши постановки. У тебя настоящий талант!» Я растаяла и поверила ему. Позвав меня на первое свидание, он заехал за мной домой: размахивал букетом, жал руку моему отцу. Его пальцы, блуждавшие у меня под одеждой, нежно касались моей кожи, в голосе звучала вопросительная интонация. Мальчишки, которых до него заносило на нашу с Билли орбиту, даже не замечали нас, пока не напьются и чего-нибудь от нас не захотят. Его деликатное поведение было мне в новинку, до него я понятия не имела, каково это – когда тебя хоть чуточку имеют в виду.

Я знала, что другие девчонки сохнут по Мэтту, но он на них даже не смотрел. Он видел только меня. После его баскетбольных матчей, которые мы с Билли, одевшись в цвета нашей школы, прилежно посещали, именно меня он сжимал в потных объятиях, меня у всех на глазах целовал на вечеринках. «Навсегда, – любил он повторять, когда мы валялись у него в кровати после школы и под потолком лениво жужжал вентилятор. – Ты моя навсегда».

У меня не было оснований ему не верить.

– Я с ним порвала, – сказала я Флоре, смакуя тот прилив силы, который дала мне эта ложь.

– Ну и ладно, встретишь более достойного человека. – Она взяла меня за руки. – Давай я накрашу тебе ногти, как себе? Тогда на сегодняшней вечеринке всем сразу будет видно, что мы с тобой подружки.

У нее ногти были черно-алые – уже в духе уэслианской символики.

Я стеснялась своих ногтей. Они вечно были разной длины, красила я их редко, а когда все-таки делала маникюр, очень быстро сдирала лак. Но Флора уже достала розовую пилочку, и я позволила ей тискать мои пальцы, а сама лишь смотрела, как она работает. Покончив с маникюром, она помогла мне подобрать наряд: синее платье с глубоким вырезом из Forever 21 и туфли на танкетке, доставшиеся мне от Тони.

– Я точно нормально выгляжу? – осведомилась я. Мне казалось, что все это дешево и пошло, краска для волос желтит, тоналка слишком темная. А самое страшное – что все это ужасно заурядно.

– Ты прекрасна, – заверила Флора. – А платье просто умопомрачительное!

От ее слов у меня на душе капельку потеплело.

Вечеринка проходила в Баттерфилд-А, в комнате, где жили две девицы, надыбавшие где-то поддельные документы, – как я вскоре узнала, таковые здесь имелись у большинства. Большую часть ночи я подпирала стенку, попивая водку со спрайтом из бумажного стаканчика и глядя, как девчонки по очереди дрейфуют в уголок и ныряют к зеркальцу, на котором я мельком заметила аккуратные дорожки кокаина. Пробовать мне было страшно, да никто и не предлагал. В школе из наркотиков я пробовала только травку, и от нее мое параноидальное ощущение, будто все только меня и обсуждают, кальцифицировалось, превратившись в теснючий экзоскелет.

Джемма, обедавшая с нами днем, порхала по комнате в джинсах и белой футболке, которая оттеняла ее персиковый загар, – все очень просто, но сногсшибательно. Я внезапно показалась смешной сама себе: втиснутая в платье, как сосиска, с тяжеловесным макияжем. Взгляд Джеммы на мгновение пересекся с моим, а потом остановился на моей пестренькой сумочке «Луи Виттон». Брови поползли вверх, она отвернулась от меня к Кларе и ее коричневому баулу безо всяких надписей. С сумочкой я, видно, оплошала. Здесь не принято щеголять брендами как показателями статуса. То, что в моей школе было повсеместно распространено, здесь оказалось мимо кассы.

Флора весь вечер пила только воду из бутылки и ушла рано.

– В десять мне должен позвонить Кевин. Хочешь, я потом вернусь за тобой?

– Нет-нет, спасибо, – ответила я. Меньше всего мне хотелось быть той набухавшейся однокурсницей, за которой она будет героически подтирать блевотину.

Когда Флора уже ушла, появились Лорен с соседкой – эдакое элегантное опоздание, но элегантным прикидом оно дополнялось только у Лорен. Ее соседка, та самая чокнутая, была в боксерах и обтягивающем топе, без лифчика, словно только что проснулась. Высасывая очередной стаканчик, я смотрела, как она направилась прямиком к кокаину, а затем принялась вытанцовывать посреди комнаты, сграбастав какого-то парня за рубашку. Когда он попытался поцеловать ее, она слегка отпрянула, а потом, запрокинув голову, отбросила назад волосы, открывая шею, и при этом все терлась бедрами у него между ног. Лицо у него делалось все более страдальческим, а у нее – все более зазывным, и ее визгливый, как у гиены, смех перебивал все остальные звуки в комнате.

Я прямо-таки видела: если поначалу он ее хотел, то теперь просто жаждал. Она действовала методично, высасывая из него силы, как вампирша. Это был целый спектакль. Вне всякого сомнения, она делала это и раньше – порабощала парней. В конце концов она таки дала ему поцеловать себя, но не раньше, чем уже выкачала из него все, что ей было нужно.