Лори М. Ли
Лес душ

Глава 4

– Сирша?

Ее голос звучит сквозь тьму, призывая меня. Я пытаюсь дотянуться до ее голоса, тону глубже в черноте вокруг, в которой, как мне кажется, я все еще могу ее найти, однако голос растворяется. Когда же я пытаюсь броситься следом, из самой бездны появляются руки. Они хватают меня за плечи, за волосы, за шею. Корявые, неуклюжие пальцы раздвигают мне рот и пробираются внутрь, вынуждая меня кашлять и задыхаться. Острые ногти рвут мне губы и щеки, а затем принимаются за глаза. Не могу дышать. Не могу двигаться. Не могу…

– Сирша.

Просыпаюсь и резко сажусь, глотая ртом воздух. Слишком яркий свет слепит глаза, и я судорожно вздрагиваю, вспоминая о боли, с которой ногти рвались сквозь мои закрытые веки еще секунду назад.

Несколько вещей тут же бросаются мне в глаза, привлекая внимание. Первое – я теперь снаружи. Ладони мне щекочет зеленая трава, а мой старенький шерстяной плед заботливо укрывает мне ноги. Второе – уже утро. Теплый солнечный свет просачивается через ветки деревьев над головой, он очень яркий, смелый, наглый.

И последнее – наверное, самое важное и самое невозможное: Саенго сидит рядом со мной, прямиком на траве, моргает, изучая мое лицо полным изумления и удивления взглядом. Я и представить не могу, почему тот факт, что я проснулась, вызывает у нее такой шок, ведь она была той, кто умерла, а не я.

Я облизываю свои пересохшие губы и еще раз неуверенно озираюсь по сторонам, осматривая деревья. Звуки воды, переливающейся по камням, притягивают мое внимание к небольшой бухте с ручейком, бегущим неподалеку. Моя одежда и волосы жутко пропахли дымом, а мои ноги до сих пор сильно болят, так что все это сомнительно, но все же…

– Мы умерли?

Удивление на лице Саенго трансформируется в растерянность.

– Не думаю так. Только твои глаза…

Я бросаюсь ей на шею, крепко обнимая, ее плечи оказываются куда меньше в моих объятиях, чем со стороны. Ее дыхание на моей шее уверенное, твердое и сдавленное от моей хватки. Одно лишь воспоминание о том, как кинжал торчал из ее груди, заставляет все внутри меня с ужасом содрогнуться.

– Что произошло, Саенго?

Она отстраняется от меня, прижимая свои руки к коленям.

– Я не знала, что делать, когда пришла в себя. Ты лежала там и… И Джонья, и тот шаман. – Ее всю трясет от этих слов. – Я запаниковала. Поэтому подхватила тебя и побежала прочь.

Весь вчерашний вечер, пошедший совсем не так, как планировалось, точно волна, резко захлестывает меня, вызывая тошноту. Сестры, спасите нас. Мы оставили Джонью умирать. Я убила шамана. А Саенго…

С большим усилием я поднимаюсь на ноги и делаю несколько неуверенных шагов, чтобы добраться до усыпанного песком берега бухточки. И опять падаю на колени. Камни врезаются мне в кожу, но я едва их чувствую, когда погружаю руки в ледяную воду ручья. Обжигающий холод заставляет меня затаить дыхание, но зато жалящий лед быстро и уверенно успокаивает.

Мое размытое отражение на поверхности воды смотрит на меня в ответ. Все мое лицо перепачкано сажей и пылью. Однако вовсе не это привлекает мое внимание. Сначала я даже не совсем понимаю, что вижу перед собой. Мои глаза, которые раньше всегда были серыми, теперь как кристально чистый янтарь.

Я невольно делаю короткий, рваный вдох, когда мои руки погружаются глубже в ледяную воду, а рукава моей униформы промокают насквозь. Но эти незнакомые глаза также продолжают смотреть на меня в ответ, яркие радужки глаз, как у шаманов, продолжают таращиться на меня. Это ведь не я. Это не могу быть я. Звуки бегущей воды становятся тише. Мир кружится вокруг.

Саенго хватает меня за плечо и выдергивает из забвения на берегу бухты.

– Сирша…

– Я в порядке, – выдыхаю я, перекатываясь на спину. Морозные капли воды сбрызгивают мне лицо, когда я закидываю руки за голову. Ощущения возвращаются к моим пальцам с почти болезненным покалыванием.

– Ага, – шепчет Саенго рядом. – Я тоже в порядке.

Мы остаемся так на одном месте какое-то время, я лежу на спине, прижимаясь к каменистому побережью, а Саенго сидит рядом со мной, воткнув носки своих ботинок в песок. Мы ничего не говорим друг другу. Мои мысли до сих пор пусты, мозг отказывается давать объяснение тому, что произошло. Я слушаю, как журчит и проносится мимо нас вода. Как над головой шуршат листья, зеленые, как шелк, с серебрящимися на солнце прожилками.

В конце концов, когда я понимаю, что не могу больше выносить эту гнетущую тишину, я протягиваю руку и касаюсь запястья Саенго. Она берет меня за руку в ответ, и наши пальцы переплетаются.

Отчаяние забирается мне в душу, пробудившееся этим ощущением от наших соприкоснувшихся рук. Я отдергиваю руку и таращусь на свою ладонь, сама не понимая, что там пытаюсь найти.

– Сирша? – зовет меня Саенго, сначала смотрит на свои пальцы, а затем опять на меня. Неужели она этого не почувствовала?

Тряся головой, я лишь повторяю:

– Я… я в порядке.

Но на самом деле я совсем не в порядке, только вот не понимаю, как все исправить.

– Ты защищалась, – говорит она.

Удивительно, как после того, что случилось с ней, она по-прежнему думает только о том, чтобы успокоить меня. Я обучалась под покровительством Кендары четыре года. Тень является шпионом и наемным убийцей. В конечном итоге мне бы все равно пришлось отнять чью-то жизнь. Я понимаю, что мне следует больше волноваться о том, с какой легкостью мне удалось убить того шамана, но как я могу о нем вообще думать, когда Саенго погибла на моих глазах? Она была мертва, а теперь снова жива, и я понятия не имею, как свыкнуться с этой мыслью. Или вообще хоть с одной из мыслей о том, что недавно произошло.

– Прости, – мое горло все еще болит из-за едкого дыма в чайном домике. – Я должна была лучше тебя защищать.

Саенго двигается, сменяя позу и оказываясь на коленях, лицом к лицу со мной, ее глаза наполнены уверенным блеском. Это уже куда лучше, чем тот потерянный и испуганный взгляд, с которым она таращилась на меня, когда я только пришла в себя.

– Ты отреагировала на угрозу, которую представляли шаманы, именно таким образом, каким и должна была. Так, как я от тебя и ожидала, – говорит она. Я хмурюсь, но она все равно продолжает говорить то, что намеревалась сказать: – Когда ты сражаешься, ты… ты не сомневаешься, Сирша. Ты реагируешь. Опасность – она делает тебя смертельным оружием. Когда я увидела, как ты сражаешься с теми шаманами и с Джоньей…

Ее упоминание про Джонью меня слегка удивляет. Должно быть, она наблюдала сквозь языки пламени, как тот напал на меня.

– Я тогда вдруг поняла, Сирша, что же такого особенного увидела в тебе Кендара четыре года назад, когда выбрала тебя в качестве одного из своих учеников.

«Мою предрасположенность к жестокости и насилию?» – хочется спросить мне.

– Я не… – ее брови сдвигаются. – Я не такая. После всех наших тренировок в Гильдии, когда эти шаманы появились, чтобы убить нас, я просто застыла. Мне следовало помогать, а не наоборот.

– Ты жива. Это все, что имеет значение. – Я прочищаю горло, корчась от того, как оно пересохло. – Только вот как это получилось? – мой вопрос звучит не громче шепота, я боюсь, что, если заговорю хоть чуточку громче, все это может оказаться неправдой, просто сном.

Улыбка Саенго превращается в гримасу, прежде чем увянуть и исчезнуть полностью. Съежившись и втянув шею в плечи, она дотрагивается до собственной груди, кладет руку точно поверх сердца, куда угодил кинжал. Я осторожно отодвигаю ее пальцы. Ее рубашка разорвана на этом самом месте, а края ткани потемнели от засохшей крови. Аккуратно я двигаюсь пальцами сквозь прорез на ткани и касаюсь ее кожи в центре груди. Все цело. Нет ничего, кроме тонкой полоски шрама, точно рана очень старая и давно зажившая.

Убирая руку, я удивленно смотрю на свою ладонь. Я точно помню, как сводящий с ума жар пронесся по моему телу за секунду до того, как я потеряла сознание. А теперь что-то изменилось в моих глазах… Но ведь это не могла сделать я. Такое невозможно.

Много лет назад мы с Саенго поклялись друг другу, что когда одна из нас умрет, вторая споет историю жизни другой Сестрам. Именно с помощью песни Сестры узнают, что нужно отворять ворота в мир духов, чтоб те, кто погиб, смогли войти и начать загробную жизнь. А еще я поклялась себе кое в чем: что если мне и придется спеть песнь о жизни Саенго, то этот день настанет очень-очень не скоро. Прошлой же ночью я чуть было не нарушила это обещание.

Мой кулак сердито врезается в землю.

– Шаман, который сделал это. Он сбежал. Мы должны его найти.

– Судья должен был уже отправить сокола к верховному офицеру к этому времени, – говорит Саенго. Ее голос звучит слишком разумно и размеренно для человека, который имеет полное право рвать и метать, проклиная всех до небес сейчас. Или меня. Отчасти мне хочется, чтобы она так и сделала. – Наверняка они уже отправили солдат к чайному дому. Если шамана еще не поймали, то скоро обязательно поймают.

Я очень на это надеюсь, однако если власти сконцентрируют все свое внимание на поимке шамана, а не на двух сбежавших вивернах, нам стоит этим воспользоваться.

Саенго прикусывает свою нижнюю губу, колеблясь.

– Ты знала? – спрашивает она наконец.

Выпрямившись, я сажусь и поворачиваю лицо так, чтобы скрыть от нее свои глаза. Знала ли я, что я… Не могу даже думать об этом. Я не знаю ничего о тех людях, что бросили меня в приюте, а монахи уж подавно ничего не могли знать. В таком случае они бы с радостью сдали меня в долину Крайнес, если бы узнали правду.

Но разве все это может быть правдой? И почему все это происходит именно сейчас, тогда, когда я так близка к тому, чтобы добиться своей цели? Отчасти я ожидаю, что Кендара вот-вот явится к нам и признается, что все события прошлой ночи были продуманной подставой, представлением, созданным, чтобы проверить, как далеко я готова зайти и не сдаться.

Однако даже Кендара, которая способна на невероятные подвиги и унижения, не может заставить сердце Саенго перестать биться. Ничто никогда не сотрет из моей памяти картину невидящего взгляда Саенго, устремленного в никуда, вид крови, промочившей ее рубашку, каждую болезненную деталь, что въелась в мое подсознание навсегда.

Если я не могу искать возмездия за убийство Саенго, то мне нужно поговорить с Кендарой. Мне нужно объяснить ей все, что произошло, и рассказать ей о нападении. Мне нужно все каким-то образом исправить.

Но как мы можем вернуться в Вос-Тальвин? Королева Мейлир не скрывает своей ненависти к шаманам. Прежние король с королевой, как и больше десятка других эвейвианцев, погибли, когда шаман-пламенитель потерял контроль во время одного магического представления и сжег половину гостей фестиваля дотла. Сам пламенитель тоже не выжил, однако этого оказалось недостаточно для новой королевы. Ей было всего семнадцать, когда она взошла на трон. Мейлир провозгласила всех шаманов преступниками вне закона, не глядя на тот факт, что они невиновные эвейвианцы. А также она запретила с тех пор ньювалинским шаманам переходить границы Эвейвина, что разожгло старые конфликты между нами и Ньювалинской империей.

Некоторые рожденные шаманами сбежали в империю или же бросились просить помощи у паучьего короля. Однако Ронин им отказал. Он потребовал заключить перемирие между двумя королевствами; но ему нет дела до того, как именно власти устанавливают этот мир в границах своих королевств и правят над своими же народами.

И я стараюсь не вспоминать о своей давней встрече с шаманами, ибо память о том дне до сих пор слишком свежа. Неподалеку от сиротского дома, где я выросла, был маленький городок, куда монахи ходили, чтобы купить припасов и продуктов. В тот день я отправилась вместе с ними, как и все остальные дети, которые должны были в скором времени вступить в ряды учеников Гильдии принца. Монахи говорили, что нам следует привыкать к шумным городским улицам, однако такое объяснение казалось слишком уж неправдоподобным и наигранным даже тогда. Вскоре истинная причина их помыслов стала нам очевидна.

На то утро была назначена казнь. Двое рожденных шаманами, женщина и ее супруг, стояли на наспех сколоченной платформе у города. Я не помню, в чем их обвиняли. Быть может, и вовсе ни в чем. Монахи заставили нас смотреть.

В тот день я должна была раз и навсегда уяснить, что власть королевы безгранична и что я ни за что не имею права перечить ей или мешать.

Возвращаться теперь в Вос-Тальвин будет опасно и глупо. Но мне все равно как-то нужно увидеться и поговорить с Кендарой. Не только для того, чтобы предупредить ее об атаке, но и для того, чтобы попросить помощи. Как наследница Соколиного хребта Саенго под покровительством и защитой своего рода. У меня же такой защиты нет. Кендара знает меня лучше, чем кто-либо другой, не считая, конечно, Саенго. Без сомнений, Кендара мне поможет или хотя бы замолвит за меня словечко, так ведь? Она не отвечает ни перед кем, помимо королевы, которая, ко всему прочему, высоко ценит советы Кендары. Нет человека лучше, который может за меня поручиться.

Я прижимаю ладони к своим векам, но изображение моего же лица, которое я увидела на поверхности воды недавно, отказывается исчезать. На долю секунды с зажмуренными глазами мне чудится, что я падаю. Мой пульс ускоряется, ребра сдавливают мой желудок, и это пугающее чувство полнейшей неизвестности относительно того, что ждет теперь меня в будущем, того, что весь мой мир внезапно перевернулся с ног на голову, наполняет рот кислым привкусом страха.

Саенго дотрагивается до моего плеча. Эмоции захлестывают меня от ее прикосновения, и все они оказываются слишком мощными, чтобы понять их и дать им название. Прекрасно понимая, что она за мной наблюдает, я делаю несколько глубоких вдохов, успокаиваясь, пытаясь переубедить себя, найти внутри себя причины и стратегии, как вести себя дальше. Лежать на этом берегу и жалеть себя – это ничего не исправит в нашем плачевном положении. Нам нужно отправляться в путь, до того как нас кто-нибудь обнаружит.

Я поднимаюсь на ноги и озираюсь по сторонам, силясь сообразить, где мы находимся. Наши дрейки привязаны к одной из нижних веток неподалеку. Яндор мирно спит.

– «Желтый» означает «сиятель», – бормочет Саенго.

Я тем временем выжимаю свои промокшие рукава.

– Что?

– Твои глаза, – поясняет она, смахивая пыль с рук, когда тоже поднимается на ноги.

Я мрачнею, потому что не понимаю, что она ожидает услышать от меня в ответ на это.

У шаманов бывает пять призваний: огонь, вода, земля, ветер и свет. И в каждом призвании бывает три возможных ремесла, уточняющих их особый талант. Пламенитель, который напал на нас, был темперстом, шаманом, который способен вызывать и контролировать огонь. Однако пламенители также бывают консьюмерами – теми, кто может превращать свое тело в языки пламени и дыма, или вирминами – теми, кто может силой мысли повышать температуру объектов или жидкостей. Могущественный вирмин может убить своих врагов, просто вскипятив их кровь в жилах или обезоружить их, расплавив выкованное из железа оружие. Сомневаюсь, что мы бы так легко отделались, если бы эти шаманы обладали подобного рода ремеслами.

Но я не знакома с тремя ремеслами в призвании сиятелей. Все мои знания, помимо тех, что я получила на уроках в Гильдии, ограничиваются книгами, прочитанными у Кендары, и лишь малая часть из них относится к темам магии.

Мой рюкзак свисает с седла Яндора, и я открываю его, развязывая узел. У меня всего одна запасная униформа Гильдии, в которую я могу переодеться, но и это сойдет. Одежда, пропитанная дымом с множеством следов и дыр от огня, заставит любого, кого мы встретим на пути, коситься на нас с подозрением. Не считая такой же изуродованной одежды, Саенго выглядит относительно чистой. Должно быть, она умылась, пока я была без сознания.

– Где мы? – спрашиваю я, скидывая свою испорченную одежду в траву и радуясь, что могу избавиться хотя бы от нее и от запаха огня. Мне хочется еще умыться, но я не могу даже думать о том, чтобы снова смотреть в свои глаза в отражении водной глади.

Саенго указывает на родник, тянущийся дальше в сторону.

– Если мы пойдем туда, то через несколько часов придем к Каменному Змею.

Каменный Змей, тонкий мост, соединяющий противоположные стороны впадины под названием Пустынное Море, от него полдня пути на юг до чайного дома. Должно быть, мы пробыли в дороге всю ночь.

Я рассказываю Саенго, что нам следует вернуться в Вос-Тальвин, чтобы я могла поговорить с Кендарой. Она нехотя соглашается с тем, что если кто-то и может помочь нам сейчас, то только Кендара. Вероятнее всего, это плохой план, просто ужасный, но я не знаю, что еще можно сделать. Если бы у нас было больше времени подумать, может, мы бы придумали что-то получше. Может, я бы перестала чувствовать себя так, словно меня разобрали на кусочки, а потом собрали обратно во что-то мне незнакомое.

Когда я привязываю свой спальный мешок к седлу Яндора, звук бегущих ног разносится по Лесу. Мы с Саенго тут же, не сговариваясь, ныряем в тень деревьев.

Наклонив голову, я закрываю глаза и прислушиваюсь. Исходя из скорости шагов, к нам приближаются трое, а раз они шагают шумно, значит, хотят, чтобы мы их слышали. Мои губы изгибаются, когда я выглядываю из-за ствола дерева и быстро оцениваю наших соперников.

Трое эвейвианских солдат показываются из-за Леса. Они шагают на большом расстоянии друг от друга, чтобы загнать нас в ловушку. Двое выглядят так, будто только-только закончили Гильдию королевы, третий же чуточку постарше.

– Выходите, выходите, – зовет нас старший, поправляя рукоятку меча, свисающего сбоку.

Я понятия не имею, где мой кинжал, но у меня все равно не нашлось бы смелости воспользоваться им после того, как я видела его торчащим из груди Саенго. Прячась за соседним деревом, Саенго едва заметно кивает мне, приходя к такому же выводу, что и я: если мы хотим сбежать, нам сначала придется разобраться с этими тремя солдатами.

Всего день назад я бы не посмела даже голос повысить на солдата. А теперь мне придется поднять против них оружие. Кендара поймет – я должна делать то, что необходимо. По правде сказать, я понимаю, что даже хочу сделать это, когда мои пальцы сдавливают гладкую кору дерева.

Я делаю шаг из-за своего укрытия. Саенго следует за мной. При виде нас двое солдат помоложе тут же вскидывают свои клинки. Третий же только наклоняет голову.

– Что это такое? – говорит он. Черная татуировка, напоминающая разряд молнии, тянется с внешних сторон его лба, через виски и уходит за линию волос. – Я думал, мы ищем парочку дезертиров, а теперь оказывается, у нас тут шаман!

– Может, нам лучше подождать, – говорит один из его товарищей, его прежняя находчивость быстро улетучивается. Третий солдат согласно кивает. – Нам не говорили искать…

– Не будь трусом, – выплевывает в ответ татуированный.

Если они ищут нас, значит, уже поймали шамана. Зачем же еще тратить время на двух вивернов, когда на свободе разгуливает наемник из Ньювали?

Татуированный обменивается со своим напарником взглядом, оба сжимают рукоятки своих мечей крепче. Они никогда прежде не сражались с шаманом, понимаю я. Что ж, им еще предстоит удивиться, узнав каково это – сражаться со мной.

Голос Саенго звучит обиженным, когда она говорит:

– Мы не дезертиры, я Саен…

Татуированный бросается на меня в тот же момент, когда один из оставшихся двух взмахивает мечом, целясь в Саенго.

Я уклоняюсь от удара меча татуированного, прежде чем врезать кулаком в его бок. Мое бедро жжет от выпада, однако боль только помогает сконцентрироваться. Солдат стонет и отступает назад, удивление отражается на его лице. Мои зубы блестят в улыбке. Он хмурится, отчего его татуировка становится похожей на странные рога, и снова кидается на меня. Хотя мне нечем защищаться, я поворачиваю ногами и напрягаюсь, чтобы уклониться от удара его меча. Костяшки моего кулака с легкостью находят его плоть, каждая его атака лишь усиливает мою неудовлетворенность, а не гасит ее.

Облегчение, которое поглотило меня в чайном доме, когда я узнала, что Кендара еще не назвала имени своего будущего подмастерья, сейчас невозможно восстановить. У меня и без того достаточно проблем помимо этих солдат, вставших на моем пути и прибавивших мне неприятностей.

Мой соперник кашляет, когда я со всей злости ударяю его по ребрам. Нет, я злюсь вовсе не на солдат, им просто не повезло оказаться здесь и сейчас передо мной. Мой кулак встречается с его мясистым брюхом, а мой локоть – с его челюстью, шквал атак наполняет гневом и страхом и глубоким возмущением.

Если я не докажу Кендаре, что до сих пор заслуживаю место рядом с ней, то не только потеряю свое будущее в качестве Тени, но потеряю и Кендару. Потеряю Саенго. Потеряю Эвейвин, свой родной край.

Я уклоняюсь от солдата и его колющего удара мечом и тут же хватаю его за запястье, а затем дергаю, выгибая его руку в неестественное положение. С громким воплем солдат роняет свое оружие. Другая его рука моментально хватается за кинжал, ножны которого прицеплены к его поясу.

Зажимая его руку у него за спиной, я прижимаю свой большой палец к его среднему пальцу, сгибая его назад, прижимая к костяшке, пока солдат снова не начинает вопить.

– Бросай нож, – требую я, кидая быстрый взгляд на Саенго, чтобы узнать, как она справляется. Она раздобыла где-то внушительных размеров ветку и теперь искусно лупит суком по ребрам своего обидчика. Третьего солдата я не вижу.

– Ты труп, шаманка, – стонет татуированный. По его губам течет кровь, и половина его лица уже начала опухать.

Отчасти я понимаю, что мои атаки были беспричинно жестокими, но по большей части мне все же плевать. Теперь плевать.

– Я вырву твои отвратительные глаза! Я перережу тебе…

Я выворачиваю его палец еще больше. Его угрозы растворяются среди неразборчивых криков и воплей.

– Бросай нож, – повторяю я. Каким-то неведомым образом мой голос сохраняет спокойствие. Но это ложь.

Вместо того чтобы подчиниться, он наугад тычет клинком в меня. Кость на его среднем пальце ломается с характерным приглушенных щелчком. Взвыв, он роняет кинжал.

– Позволь нам уйти, и я позволю себе оставить другие твои пальцы нетронутыми, – говорю я, выворачивая ему руку достаточно сильно, чтобы вновь привлечь его внимание. Возможно, если бы Саенго успела сказать, к какому роду она принадлежит, этого было бы достаточно, чтобы убедить их оставить нас в покое, однако Гильдия вполне может найти способ уберечь дом Панг от позора, и мне совсем не хочется, чтобы все узнали, что Саенго впутана в эту некрасивую историю. Если я могу защитить ее, то непременно сделаю это.

– Отпусти его, шаманка!

Я поднимаю голову. Третий солдат, похоже, сбежал, чтобы вытащить лук, потому что теперь его стрела наготове и указывает Саенго точно в грудь. Саенго, собирающаяся врезать своему противнику по лицу, замирает. Щека лучника разодрана и истекает кровью, тоже рассеченная, видимо, от удара веткой Саенго. Другой солдат поднимается, тяжело дыша, весь красный, хромая на правую ногу. Рука солдата дрожит, когда его меч указывает на Саенго.

«Если они ее покалечат, – решаю я, – то мне не важно, эвейвианский ли это солдат или нет. Я убью их всех».

Глаза Саенго замирают на лучнике и его стреле. Она могла бы расправиться с ними тремя за несколько секунд, если бы этот лук был в ее руках. Но лук не в ее руках, так что я отпускаю татуированного, бесцеремонно оттолкнув. Тот теряет равновесие, шатаясь, баюкая свой сломанный палец, как младенца, и прижимает его к своей груди. Затем ворчит и отходит от меня.

– Свяжите ее!

Лучник по-прежнему держит свою стрелу нацеленной на Саенго, пока другой солдат исчезает за деревьями. Значит, их дрейки где-то неподалеку, потому что он вскоре возвращается с длинной веревкой. Я зловеще ему улыбаюсь, когда он подходит ко мне, наслаждаясь тем, как он сомневается и колеблется, однако позволяю дернуть себя за руки и связать мои запястья у меня за спиной. Грубая веревка врезается мне в кожу, браслет из тролличьей кости впивается в руку.

Привязанный к дереву рядом, Яндор мечется и рычит. Его когтистые лапы вспахивают землю, полосуя почву, пока он пытается высвободиться от сделанной Саенго упряжки. Я лишь надеюсь, что поводья его сдержат на месте. Хотя дрейки знамениты свой пылкостью и рвением в бою не меньше, чем их наездники, лучник может с легкостью сменить свою цель. Я не вынесу, если Яндора застрелят.

– Вы еще об этом пожалеете, – легким голосом говорю я, что совсем не вяжется с чувством в моей груди, где сердце готово вырваться сквозь ребра.

– Ну, я в этом сомневаюсь, – татуированный нагибается, так что его горячее дыхание опускается на мою щеку. – Как шаманы, так и дезертиры достойны лишь одной участи – встретить свою кончину от клинка.

Солдат за моей спиной в последний раз сильно дергает узел на моих руках, злобно проверяя тот на прочность. Затем пинает меня ботинком в спину. Мои ноги подкашиваются, а колени врезаются с резким ударом в землю. Татуированный сердито следит за мной, вероятно, надеясь, что я упаду лицом в грязь. Он все еще прижимает свою руку со сломанным пальцем к груди, изуродованный палец торчит под неестественным углом.

Я улыбаюсь, и он дает мне пощечину. Боль пронзает мои челюсти. Удар едва не сбивает меня с колен, но мне все же удается поймать равновесие.

– Ты должна молить о пощаде, – грубо говорит он, а затем лепит мне вторую пощечину. Мои зубы прикусывают изнутри щеку, и привкус крови разливается по рту. Я притворяюсь, будто покачиваюсь от отвращения, чтобы скрыть движение моих рук. Бывала в передрягах куда похуже этой.

Вздернув голову, я откидываю выбившиеся пряди из своей косы с лица и подальше от глаз. Сплевываю кровь прямиком на ботинки солдата. Его лицо перекашивается от гнева. Есть некая свобода в неповиновении, в том, чтобы выбираться из всех оков, рушить всеобщие ожидания. Однако я с радостью наложу на себя все эти оковы добровольно, если они помогут мне вернуть мое заслуженное место рядом с Кендарой.

Солдат наклоняется и подхватывает с земли свой кинжал. Прижимает холодное лезвие к моему горлу, прямо под челюстью с левой стороны.

– Где же твой фамильяр, шаманка?

– Поди сгнил и сдох, – предполагает другой солдат. – Она до сих пор ни разу не воспользовалась магией. Нет фамильяра, значит, нет и магии.

Когда я ничего не отвечаю на это, взгляд татуированного перемещается обратно на меня.

– Мне следует ее убить. Королева Мейлир может даже даровать мне какой-нибудь титул за такой подвиг.

Солдат, что связывал мне руки, смеется, однако лицо стрелка выглядит так, будто он чувствует себя неуютно от этого колкого комментария. Я продолжаю гордо держать взгляд татуированного, не моргая. Интересно, что он видит в моих янтарных глазах, которые теперь сияют, как драгоценные камни? Но что бы там ни было, это его нервирует, потому что я замечаю, что его рука с кинжалом едва заметно дрожит. Мою кожу жалит, когда лезвие рассекает кожу. Я улыбаюсь еще шире, обнажая свои зубы, по которым размазалась кровь от прикушенной щеки.

Страх зарождается внутри меня, угрожая улыбке на моем лице. Однако каким-то образом я вдруг понимаю, что это вовсе не мой страх. Я не боюсь. Во мне мечется злость, горькая, уверенная, всепоглощающая. Но мне не страшно – по крайней мере солдаты меня не пугают. Ощущение больше похоже на эхо от эмоций, недостаточно сильное, чтобы по-настоящему сформироваться внутри меня.

Саенго кричит:

– Оставьте ее в покое!

Все трое солдат поворачиваются к ней. Хотя я бы и предпочла, чтобы их враждебные взгляды были прикованы ко мне, я тут же продолжаю развязывать свои руки. Уже сбилась со счета, сколько раз Кендара привязывала меня и бросала в каком-нибудь странном месте, так что это легко.

Несмотря на то что татуированный наблюдает, как его товарищи круговыми движениями, точно хищники, приближаются к Саенго, его клинок остается прижатым к моему горлу. Лучник же забывает о своем луке, чтобы немного развлечься, и его пальцы дергают за перья в косе Саенго. Ее губы кривятся с отвращением, когда третий солдат наматывает косу Саенго на свою руку и грубо дергает ее голову. Гнев – и то неопределенное эхо ее страха – вскипают внутри меня.

– Виверн, не так ли? – спрашивает солдат. – Как только мой друг разделается с шаманкой, ты отправишься с нами, заклейменная как предатель. Ты не заслуживаешь свою косу. – Он делает шаг назад, но небольшой, достаточный лишь для того, чтобы взмахнуть мечом и отрубить Саенго косу.

Испуг Саенго нахлынывает на меня, когда ее рот раскрывается в безмолвном вопле. Она протягивает руку, ее пальцы с ужасом замирают, когда прикасаются к обрубленным кончикам волос.

– Не обязательно было это делать, – говорит лучник, и его лицо искажает гримаса. Татуированный же закидывает голову и отвратительно хохоча.

Холод разливается по моему телу, весь мой ураган эмоций снова обращается в лед.

Веревка, связывающая мне руки, падает на траву. Я хватаю татуированного за запястье, отдергивая кинжал на безопасное расстояние от своего горла. Его голова поворачивается точно в момент, когда я бью его лбом по лицу. Его нос хрустит, он падает на землю. Я выдергиваю нож у него из ножен, вжимая его здоровую руку в землю и пронзаю ее, приколачивая к почве.

Все это занимает у меня не больше секунды. Он кричит, но я уже несусь на двух оставшихся солдат. Тот, что обрубил косу Саенго, кидается на меня, вытаскивая свой меч. Я ударяю костяшками пальцев по его глотке до того, как меч еще оказался в воздухе для удара. Солдат издает сдавленный хрип и падает. Лучник тянется к тому месту, где он оставил свой лук со стрелами, но уже слишком поздно. Я успеваю быстрее, ставя ногу на деревянный обод лука и с хрустом разламывая тот напополам.

Затем поднимаю меч, который уронил татуированный. Мои глаза пробегают по обрубленным кончикам волос Саенго. Ее коса и перья значили для нее куда больше, чем просто статус. Они служили признаком ее неповиновения, ее отказа соглашаться с требованиями отца и отказа выполнять долг, который на нее возложили. Одним безжалостным взмахом они отняли у Саенго все, чего она добилась за последние четыре года.

– Подожди! – кричит лучник, его глаза в панике мечутся между мной и его обездвиженными товарищами. – Королева Мейлир запрет тебя…

Стрела проносится в воздухе и вонзается в землю между нами. Изумленная, я отшатываюсь, моментально узнав черно-серебряное оперенье стрелы. Королевская стража.

– Прекратить!

Я вздрагиваю от этого голоса, нервно втягивая сквозь стиснутые зубы воздух в легкие. Несколько блейдов выбегают из Леса под предводительством знакомой мне фигуры – принца Мейлека Санкора, капитана королевской стражи и младшего брата королевы.