Лорен Мартин
Книга эмоций. Как я превратила плохое настроение в хорошую жизнь

Воспринимайте прошлое как историю

Потому что мой рассказ вызывает у слушателей смех, а по мне, чем жалеть, пусть лучше они смеются надо мной.

Потому что, если рассказываю историю о своей жизни, мне уже легче.

Потому что, если ее рассказываю, значит, жить можно.

Нора Эфрон. Ревность

Со временем мне стало легче мириться с будущим. Поскольку будущее, как я поняла, было всего лишь идеей. Представлением о том, что могло бы произойти. Как и мечты наяву, будущее было не более чем плодом моего воображения, чем-то, что я могла изменить или слепить по своей прихоти. С прошлым было сложнее. Прошлое было глубоко посажено и укоренено. Это ящик, который я старалась держать закрытым и задвинутым в угол. И я бы продолжала обходить его стороной, давить на него всем своим весом, лишь бы он не открылся, если бы Нора Эфрон^[15] не научила меня тому, что я никогда не смогу стать писательницей, другом, успешным человеком, если не подойду к этому ящику и не вытряхну его содержимое на пол.

Жизнь Норы Эфрон была для меня примером, к которому я стремилась. До того, как я открыла для себя ее книги, были ее фильмы: «Когда Гарри встретил Салли», «Вам письмо», «Неспящие в Сиэтле», «Джули и Джулия: готовим счастье по рецепту». У этой женщины, думала я, была идеальная жизнь, идеальная карьера, идеальные идеи.

В 1979 году, всего через три года после свадьбы и переезда в Вашингтон, Эфрон была беременна вторым ребенком, когда узнала, что ее муж, известный журналист, лауреат Пулитцеровской премии Карл Бернштейн, изменяет ей с женой британского посла Маргарет Джей, женщиной, по словам Норы, «с шеей длиной в руку и носом длиной в большой палец». Тот ужасный момент, когда она вернулась в Нью-Йорк и родила ребенка в одиночестве, был самым мрачным в ее жизни. Четыре года спустя он стал для нее самым ярким.

«Что она сделала среди всего этого кошмара, – объясняет режиссер Майк Николс, – так это переехала в дом Готлибов, поплакала там шесть месяцев, а потом изложила все эти невеселые события с присущим ей юмором. И в этом была ее победа. Потому что во всем мире женщины, столкнувшиеся с предательством, приняли это с восторгом». Ее роман «Ревность»^[16], пересказывающий личный опыт ее жизни, стал не просто мировым бестселлером, но и ступенькой в ее карьере писательницы и кинорежиссера.

Идея относиться к прошлому как к забавной истории не была для Норы чем-то новым. Она выросла в семье сценаристов, и уже с детства была приучена к тому, чтобы «делать заметки» на протяжении всей своей жизни. Любая плохая ситуация, любой неловкий момент, все, что было худшим в ее жизни, было лишь материалом для отличной истории.

Когда вы обращаетесь к прошлому, вы входите на территорию тех времен. Когда людей просят вспомнить о прошлом, почти всегда около одной трети их воспоминаний носит негативный характер. Человеческое бытие пропитано сожалением и болезненными воспоминаниями. Когда мы обращаемся к прошлому, мы вынуждены вспоминать то, что хотели бы забыть. Как тот день, когда еще в средней школе вместе с моим другом Джимми и его семьей я отправилась в бассейн, думая, что буду выглядеть круто, ныряя с доски лебедем, и все ради того, чтобы Джимми сказал, что его семья просила передать, что мой купальник все просвечивает. Или тот раз, когда в колледже я солгала о своем имени, к тому же произнося его с британским акцентом. Или тот случай, когда я приврала, что результат моего теста успеваемости был на тысячу баллов выше, или когда сказала ту глупость в том дурацком классе, куда пришла в той идиотской рубашке. Вы знаете, тот самый момент, хуже которого не придумаешь.

И мы не вспоминаем о том, что именно те времена и являются главной причиной, почему мы не надеваем белые купальники, которым шесть лет от роду (мы их выбрасываем). Мы помним, что не следует использовать фальшивые имена, потому что парень, пригласивший вас на свидание, все равно узнает ваше настоящее имя, и что при столкновении с настоящим англичанином ваш британский акцент не выдержит и пятиминутной проверки. И мы точно никогда не забудем, что баллы за экзамены не имеют никакого значения, как и половина из того, что вы когда-то делали, говорили или носили из одежды.

Мы должны научиться напоминать себе, что все неловкие ситуации и неприятные воспоминания вовсе не являются плохим или угрожающим нам опытом, а составляют неотъемлемую часть нашей красочной истории жизни. Мы должны напоминать себе, что мы можем оказаться в совершенно ужасной ситуации, но даже ее мы можем пережить, выйдя сильнее, умнее или, по крайней мере, с чувством юмора.

В 2006 году в специальном выпуске «Шоу Джоан Риверз»^[17] артистка поделилась с аудиторией историей самоубийства своего мужа. По словам Риверз, смерть ее мужа была особенно травматичной, потому что после того, как его нашли, полиция позвонила их пятнадцатилетней дочери Мелиссе. После смерти семья сидела шиву^[18] в течение недели, и Джоан не могла найти способа снова установить связь со своей дочерью. Плача на сцене, она рассказала зрителям, что, когда период шивы закончился, она повела свою дочь на ужин в один из ресторанов в Беверли-Хиллз в надежде воссоединиться с ней. Но она никак не могла пробиться сквозь стену молчания. Она боялась, что ее дочь никогда не будет прежней, что их отношения навсегда изменятся после такого ужасного опыта. И когда в этом знаменитом ресторане они открыли меню, Риверз сказала: «Ну, знаешь, Мелисса, если бы твой папа был жив и увидел эти цены, он бы покончил с собой еще раз». И девочка рассмеялась. И в этот момент Риверз поняла, что ее дочь вернулась к ней.

Всю свою карьеру Риверз поднимала темы, о которых было принято умалчивать или было неудобно говорить. В 1967 году в «Шоу Эда Салливана»^[19] она затронула тему абортов. «Я была первой, кто осмелился пошутить по этому поводу. Выводя проблему на уровень шутки, можно было перестать бояться говорить о ней и начать искать решения. Это перестало быть запретной темой, о которой приходилось шептаться. Когда ты шепчешься о проблеме, она принимает огромные масштабы, и ты не можешь остановить этот процесс и не можешь взять его под свой контроль. И это то, что я продолжаю делать до сих пор».

Но есть действительно плохие воспоминания, которые нельзя превратить в анекдот или забавную историю, которые мы носим с собой повсюду, как яд, отравляющий душу. И это истории, которые наиболее тесным образом связывают нас с другими людьми. Именно такие воспоминания, когда у нас хватает смелости поделиться ими, делают нас людьми. По словам Грейс Пейли^[20], «порой вы понимаете, что самыми личными в вашей жизни являются те вещи, которые наиболее тесно связывают вас с другими людьми».

Мы пережили все, с чем столкнулись в жизни. Будь то к лучшему или к худшему, но мы снова и снова возрождались из пепла. И тем не менее мы все еще продолжаем сомневаться в своих способностях. Как писательница, я не могу перестать думать о знаменитой цитате Норы Эфрон: «Жизнь – это материал». Правда заключается в том, что худшие вещи, которые с нами происходят, помогают нам создать наши лучшие истории. Только когда мы рассказываем истории – о том, как затопило нашу квартиру, как мы провалили презентацию на работе, как поскользнулись на банановой кожуре – мы понимаем, насколько незначительными, несущественными и даже забавными были те моменты, которые казались нам тогда концом света.

Жизнь – это материал. Это моя новая мантра, когда я думаю о прошлом, обо всех тех ошибках и неловких моментах. Хорошие истории значат гораздо больше, чем приятные впечатления. Хорошие истории – это причина, по которой людям нравится с вами разговаривать. В моем случае хорошие истории помогают оплачивать аренду. Я больше не переживаю из-за моментов, которые не могу контролировать. Я не беспокоюсь о том, что я сказала или сделала. Я расту благодаря своим ошибкам и неудачам. Иногда я даже втайне надеюсь на них.

Расценивайте стресс как вызов

Каждое мгновение своей жизни я пребывала в абсолютном ужасе, и я никогда не позволяла этому мешать мне делать то, что я хотела сделать.

Джорджия О’Кифф

Если мы научились воспринимать прошлое как забавную историю, а будущее – как неизбежность, то нам остается покорить последнюю высоту нашего настроения, или тревожности. И это то, как мы противостоим стрессу. Стресс всегда был для меня триггером. То, что другие считают благом, меня всегда повергало в стресс – ужины в большой компании, первая встреча с родителями Джея, звонок на работу из-за болезни и необходимости остаться дома. Стресс является неотъемлемой частью прошлого, настоящего и будущего. К сожалению, стресс – это часть всей нашей жизни.

В моей карьере наступил, наконец, тот момент, когда меня пригласили посетить конференцию в Лас-Вегасе. Мне сказали, что я буду там с другой нашей сотрудницей, Сандрой. Мы никогда не встречались, потому что она работала удаленно из Сан-Диего.

– Какая она? – спросила я свою начальницу.

– Она великолепна, – сказала она.

– И сколько ей лет? – продолжала спрашивать я, пытаясь представить себе, с кем я проведу следующие пять дней в сухой пустыне Невады. Ей было тридцать? У нее были дети? Или она была недавно нанятой двадцатилетней девушкой, за которой, по их мнению, я должна была приглядывать.

– Ей семьдесят пять, – ответила она.

Неделю спустя я сидела в ресторане, где мы договорились встретиться за день до конференции. Я пришла пораньше, решив, что этим облегчу и себе, и ей задачу. В конце концов, сколько 75-летних людей может свободно разгуливать по Вегасу? Когда она представилась мне, я смотрела прямо перед собой в сторону двери. Я была так сосредоточена на том, чтобы не пропустить пожилую женщину, что не заметила миниатюрную блондинку с большими голубыми глазами, подошедшую ко мне.

– Должно быть, вы Лорен, – проворковала она, протягивая руку.

Две «Маргариты» спустя я, наконец, сказала ей то, что хотела сказать, как только увидела ее.

– Вам не может быть семьдесят пять.

– Поверь мне, детка, – ответила она.

– Вы выглядите потрясающе. Поверить не могу, что у вас семеро внуков.

Мои слова смутили или развеселили ее, но она как будто слышала нечто подобное миллион раз.

– Ты чувствуешь себя на семьдесят пять, только если хочешь чувствовать себя на семьдесят пять, – сказала она.

– Но все же, в чем ваш секрет? – спросила я.

Она посмотрела на меня в упор.

– Никакого стресса. – И сделала еще один глоток своего коктейля.

– Что вы имеете в виду, никакого стресса?

– Я имею в виду, что я никогда не переживаю. Я придерживаюсь этого правила примерно с тридцати пяти лет. Что-то просто поменялось в сознании, и это сработало. Я воспринимаю вещи не как какую-то обязаловку, а как задачу, которую мне необходимо решить.

Все знают, что переживания прибавляют морщин. Что стресс ускоряет процесс старения. Мне всегда казалось, что это еще один способ заставить женщин чувствовать себя плохо. Не переживайте, иначе будете выглядеть ужасно. Оказывается, женщина, которая обнаружила, как стресс влияет на процесс старения, в итоге получила Нобелевскую премию. Элизабет Блэкберн – американская ученая-цитогенетик, чье исследование теломер^[21] и их влияния на старение открыло целую область для изучения и переосмысления самого процесса.

Чтобы понять, почему стресс заставляет вас стареть, вы должны понимать, как работает ваше тело, и, в частности, ваши теломеры. Тело состоит из миллиардов клеток. Внутри каждой клетки находятся хромосомы, в которых хранится ваша генетическая информация. На конце каждой хромосомы располагается небольшой «колпачок», известный как «теломера». Подобно пластиковому колпачку на конце шнурка, теломеры защищают хромосомы. Наши клетки постоянно восполняются. Каждый раз, когда клетка делится, ее ДНК копируется в новую клетку. Однако при копировании ДНК может произойти сбой. Когда клетки делятся, часть ДНК изнашивается и укорачивается. Это приводит к тому, что теломеры, защитные колпачки на хромосоме, становятся слишком короткими и со временем отваливаются. И когда подобное происходит, клетки перестают делиться и восполняться.

Именно эти умирающие клетки заставляют вас выглядеть старше и делают вас подверженными заболеваниям. Ваши волосы седеют, потому что у вас становится меньше пигментных клеток. У вас появляются морщины, потому что у вас сокращается запас коллагеновых клеток. Вы начинаете чаще болеть, потому что вам не хватает иммунных клеток. Однако проведенные исследования подарили нам луч надежды. Человек обладает определенным контролем над тем, насколько быстро теломеры укорачиваются и отпадают. Блэкберн открыла фермент под названием теломераза, который может добавлять ДНК к концам хромосом, тем самым замедляя, а иногда даже обращая вспять процесс старения. По словам Блэкберн, существуют конкретные вещи, которые мы можем сделать и которые напрямую влияют на теломеразу и теломеры, отвечающие за замедление или ускорение процесса старения.

Совместно с Элиссой Эпель, психологом, специализирующимся на влиянии хронического стресса на здоровье нашего ума и тела, Блэкберн стремилась понять, что происходит с теломерами у людей, которые постоянно испытывают стресс. Эпель, в частности, проводила исследования среди матерей, чьи дети имели хронические заболевания.

Блэкберн и Эпель обнаружили, что чем дольше мать ухаживала за своим ребенком, независимо от своего возраста, тем короче были ее теломеры. И чем больше она воспринимала свою жизненную ситуацию как стрессовую, тем еще короче становились теломеры. Тем не менее у определенной части матерей, принявших участие в исследовании, были обнаружены длинные теломеры, несмотря на то что огромное количество лет они посвятили уходу за больным ребенком. В отличие от других участниц длина их теломер оставалась прежней даже в стрессовой ситуации. Когда Эпель изучила причину подобного различия, она свелась к одной простой вещи: эти женщины воспринимали свою жизненную ситуацию не как стрессовую, а как вызов.

Если вы склонны всегда и обо всем мыслить негативно, ваш организм выдает определенную реакцию на стрессовую ситуацию. К примеру, если ваш начальник вызывает вас к себе в кабинет, вы можете тут же подумать, что это связано с вашим предстоящим увольнением. Ваши кровеносные сосуды сужаются, а уровень гормона стресса – кортизола – повышается и остается на этом уровне, даже когда выясняется, что ваш начальник просто хотел узнать, как продвигаются дела. Со временем постоянно высокий уровень кортизола начинает подавлять теломеразу, фермент, который предотвращает процесс укорачивания теломер. С другой стороны, если стрессовую ситуацию вы воспринимаете как вызов или задачу, требующую решения, тогда кровь приливает к вашему сердцу и мозгу, вызывая лишь короткий всплеск кортизола, который придает вам дополнительных сил. И это никак не отражается на ваших теломерах. Рассматривая стресс как вызов, а не как угрозу, вы можете поддерживать и сохранять свои теломеры и жить долгой и здоровой жизнью.

Это лишь небольшой сдвиг в восприятии, который, как и новый язык, со временем укореняется. И именно это моя коллега Сандра пыталась объяснить мне, когда говорила, что жизнь была для нее не «обязаловкой», а «задачей», требующей решения.

Когда я только начинала писать, я помню, как просыпалась по воскресеньям с этим ощущением страха, скручивающим мой живот. Я понимала, что мне придется провести весь день перед черновиком, на который я больше не могла смотреть, что мне еще предстоит работать и работать, а, учитывая печальный опыт предыдущего дня, конца и края не было видно. И эти мысли напоминали собой бесконечную борьбу. Я всячески стремилась этого избежать, говоря, что я только посмотрю один эпизод «Настоящих домохозяек»^[22], прогуляюсь, пообедаю, вздремну и тут же примусь за работу. Я избегала, потому что боялась этого. И страх, и беспокойство только усиливались, когда я пыталась отвлечься, наблюдая, как утекают минуты, пока Джей не заскакивал в комнату и не спрашивал, как идут дела. «Я еще не начинала», – говорила ему я. «Почему нет?» – «Я боюсь».

Но я должна была сделать это, страшно мне или нет. Поэтому вместо того, чтобы постоянно убегать, я изменила свое отношение к работе. Проснувшись утром, я повторяла несколько раз: «Мне не терпится начать писать. Мне не терпится начать писать». Я подбадривала себя во время работы, читая о других писателях – их цитаты, их советы – и вспоминая, почему я вообще влюбилась в писательство с самого начала.

Слова, которые нужно подобрать. Истории, которые предстоит открыть. Постепенно моя любовь к писательству возвращалась, и пустые страницы предо мной казались уже не столько тюремным заключением, сколько увлекательным приключением.

Мое новое настроение

Думаю, теперь я чувствую себя намного лучше. Я смотрю на все под другим углом – вместо того, чтобы ждать и впадать в отчаяние всякий раз, когда я ничего не получаю, я больше ничего не жду, и иногда, когда у меня что-то получается, я более чем счастлива.

 

Сьюзен Зонтаг

Что ушло, то ушло. Ушло – и ладно.

Кэтрин Мэнсфилд. Я не говорю по-французски

Забудьте о прошлом и о том, что вы сделали, потому что истинное значение имеет только то, что, по вашему мнению, вы еще можете сделать дальше.

Айрис Мердок

Настроение:
Красота
Наблюдаемые симптомы: раздражительность, превращение всего в драму, чрезмерная восприимчивость и слишком бурная реакция на Instagram

Портрет настроения

Я не хотела фотографироваться, потому что боялась разрыдаться. Я не знала, почему мне хочется рыдать, но понимала, что стоит кому-нибудь заговорить со мной или просто посмотреть на меня чересчур внимательно – и слезы сами хлынут у меня из глаз, а рыдания вырвутся из горла, и я не смогу успокоиться целую неделю.

Сильвия Плат. Под стеклянным колпаком

Я чувствую себя глубоко одинокой, отвергнутой, непривлекательной…

Я чувствую себя нелюбимой.

Сьюзен Зонтаг

– У меня все время болит.

– Где?

– Внутри, не знаю, как объяснить.

Клариси Лиспектор. Час звезды

Было утро субботы, и у меня вылез прыщ. Я потратила шестьдесят долларов на дерматолога, чтобы тот сделал мне укол кортизона (потому что у меня такие прыщи, которые невозможно просто выдавить), но три дня спустя этот бугор был все таким же красным, таким же огромным и неподдающимся маскировке. Я подумала о том, чтобы позвонить дерматологу и потребовать еще один укол – на этот раз бесплатно, – но это означало бы, что мне снова придется выйти из дома, а я уже была не в настроении.

После долгой внутренней борьбы, стоит ли прикинуться больной, мне пришлось провести девять долгих часов на работе, где я была вынуждена уклоняться от любого общения, избегать зрительного контакта с коллегами и каждые полчаса бегать в туалет, чтобы убедиться в надежности «камуфляжа». Я помню, как, сидя в метро, я мысленно пыталась заставить поезд как можно быстрее добраться до моей станции. Помню, как тянулись минуты, когда, наконец, можно было снять с себя горы тонального крема, надеть футболку огромного размера и счастливо жить себе уродиной. Это было невыносимо. И я не хотела проходить через это снова.

Но Джею захотелось куда-нибудь выйти, а если точнее, сходить к своему другу Джереми на вечеринку, организованную на крыше одного из домов в Квинсе. Мысль о том, что мне придется стоять у всех на виду при естественном освещении и четыре часа подряд держать пластиковый стаканчик перед своим подбородком, теснила грудь. Ни за что на свете. Я не могу этого сделать. Только не опять. Меня затошнило. Я чувствовала себя отвратительно. Мне просто хотелось свернуться калачиком на кровати и забыть о самой себе. Мне было грустно и при этом я злилась. Злилась, что я не похожа на Жизель Бюндхен. Злилась на своего чертового дерматолога. Злилась, что еще одна суббота пройдет вот так.

Все утро я провела, как обычно говорила моя мать, в «тупе», что, как я полагаю, было сокращением от слова «ступор» – состояние, близкое к бессознательности или бесчувственности. Представьте себе сдутый воздушный шар, который чувствует себя так, будто надут до предела. Приближалось начало вечеринки, и я не знала, стоит ли сказать Джею, что я не могу пойти из-за прыща или из-за настроения, которое он создавал. Очевидно, и то и другое было правдой, но что выглядело менее жалким? Я сказала, что не могу пойти, поскольку не было настроения. Он спросил, не из-за прыща ли это.

– Нет, но приятно знать, что ты соврал, когда сказал, что ничего не заметно, – ответила я, выйдя из ступора и впав в ярость от услышанного слова на букву «п».

– О боже, ничего не заметно! Я просто знаю, что все всегда заканчивается этим, когда у тебя вылезают эти гребаные прыщи! – (Он англичанин.)

– Заканчивается чем? – требовательно спросила я.

– Трагедией!

– Ну, может, это не было бы трагедией, если бы я знала, что ты скажешь правду, когда я тебя спросила об этом в первый раз! –  Я понимала, что в моем аргументе не было никакого смысла (еще один побочный эффект данного настроения – неспособность мыслить рационально).

На вечеринку к Джереми он отправился один, произнеся перед уходом мучительную фразу: «Знаешь, это действительно выглядит непривлекательно». Полагаю, это относилось к моей глупости.

Мне хотелось возразить ему, сказать, что это вовсе не глупость. Неужели он не видит? Неужели не понимает, что моя одержимость собственным отражением в зеркале, укладкой волос, повергающими в стресс прыщами была обусловлена не любовью к самой себе, а как раз наоборот?

Как я могла объяснить ему, что в те дни, когда я была не в настроении, а он не мог понять, почему, это в большинстве случаев было связано с тем, что мне не нравилось мое отражение в зеркале тем утром?

Я не могла. И даже если бы могла, я знала, что он призвал бы меня одуматься. Он сказал бы, что одержимость внешностью, независимо от того, нахожу ли я себя привлекательной или нет, все равно остается одержимостью. Он сказал бы, что вся эта суета из-за прыщей выглядит жалко. И он был бы прав. Именно отсюда, я полагаю, и проистекает это настроение – это внутреннее напряжение, пока мы говорим сами себе, что беспокоиться о подобных мелочах просто глупо, одновременно пытаясь не потонуть в агонии.