Я – Агата Кристи
«Это было самое оглушительное событие из всех, которые мне довелось пережить до тех пор, – вспоминала она спустя семьдесят лет, – настолько невероятное счастье, что я в прямом смысле лишилась дара речи. Встречаясь с расхожим выражением «онеметь от восторга», я понимаю, что это простая констатация факта. Я действительно онемела, – я не могла даже выдавить из себя «спасибо», не смела посмотреть на мою прекрасную собаку и отвернулась от нее. Я срочно нуждалась в одиночестве, чтобы осознать это несусветное чудо».
С тех пор они с Тони практически всегда были неразлучны, если не считать поездки за границу, куда Агате пришлось отправиться без обожаемой собаки. Но все остальное время они проводили вместе. «Тони был идеальной собакой для ребенка, – писала она в мемуарах, – покладистый, ласковый, с удовольствием откликавшийся на все мои выдумки. Няня оказалась избавленной от некоторых испытаний. Как знаки высшего отличия, разные банты украшали теперь Тони, который с удовольствием поедал их заодно с тапочками. Он удостоился чести стать одним из героев моей новой тайной саги. К Дики (кенарю Голди) и Диксмистресс присоединился теперь Лорд Тони».
Я всегда считала жизнь захватывающей и думаю так до сих пор.
С тех пор, как ей подарили Тони, Агата Кристи стала заядлой собачницей.
Она вообще любила животных и со времен появления у нее кенаря Голди всегда держала каких-нибудь домашних питомцев. А с возрастом увлеклась конным спортом и, став знаменитой, даже учредила приз «Мышеловки» на скачках в Эксетере, чем сделала этим скачкам немалую рекламу.
Но все-таки собаки стояли особняком. Тони в свое время отодвинул на второй план в ее жизни и родителей, и даже няню, а терьер Питер спустя много лет стал утешением после ухода первого мужа. Она даже посвятила ему роман «Безмолвный свидетель», который предваряют строки: «Дорогому другу, непритязательному спутнику псу Питеру посвящаю».
При этом нельзя сказать, чтобы Агата Кристи была фанатичной собачницей, никого и ничего больше не желающей видеть. Она не очеловечивала собак, не занималась их разведением, не держала у себя целую псарню. Она просто любила их, как положено истинной англичанке, и иногда подшучивала над собой, утверждая, что в прошлой жизни наверняка была собакой.
«Если только теория перевоплощений заслуживает доверия, – писала Агата Кристи, – я была собакой, с типичными собачьими повадками. Стоило затеять какое-нибудь мероприятие, как я тотчас увязывалась вслед и принимала во всем участие. Возвращаясь домой после долгого отсутствия, я тоже вела себя совершенно на собачий манер».
Ничто так не тяготит, как преданность.
В романах Агаты Кристи часто появляются домашние животные, а иногда они даже играют важную роль в сюжете.
Конечно, она всегда оставалась реалисткой и не наделяла кошек и собак разумом или какими-то мистическими свойствами. В ее книгах они остаются обычными домашними животными, повадки которых иногда дают возможность преступникам что-то скрыть, а иногда наоборот помогают детективам раскрыть преступление.
Так, в уже упоминавшемся «Безмолвном свидетеле» на пса Боба убийца пытается свалить вину за смерть его хозяйки – подкинув на ступеньки собачий мячик. В рассказе «Укрощение Цербера» преступникам помогает огромный специально обученный пес. В романе «Убить легко» кот Пух становится невольным виновником смерти одного из героев. Там же началом всей интриги и главным вопросом всего романа становится гибель канарейки – тот, кто мог свернуть шею невинной птичке, легко убьет и человека.
В «Объявленном убийстве» еще один кот, Тиглатпаласар, всего лишь играя со шнуром от лампы, случайно помогает мисс Марпл реконструировать место преступления. Есть в этом романе и другая история, связанная с животным – одна из героинь так стремится помочь голодной собаке, что откладывает важный разговор с подругой, которая потом из-за этого погибает.
Что ж, без домашних любимцев Англия – не Англия, а англичане – не англичане, и Агата Кристи знала это, как никто другой.
Воспоминания, какими бы незначительными они ни казались, как раз и высвечивают внутреннюю человеческую суть.
Одной из любимых книг маленькой Агаты был Ветхий Завет.
Поскольку ее образованием никто особо не занимался, читала она, что в руки попадется. А попадались ей в основном детские викторианские книжки – поучительные, ханжеские и чрезвычайно сентиментальные. Так, например, она любила книгу «Наша златокудрая Виолетта», где главная героиня, «безгрешная и неизлечимо больная уже на первой странице, на последней поучительно умирала, окруженная рыдающими близкими».
Другая ее любимая книга была о немецкой девочке-калеке, которая по недосмотру легкомысленной гувернантки выпала из окна и разбилась, оставив гувернантку всю жизнь мучиться угрызениями совести.
Пожалуй, на этом фоне Ветхий Завет уже не кажется несколько странным чтением для маленькой девочки. Тем более что в отличие от викторианских романов, его сюжеты лишены слащавой сентиментальности, а герои похожи на людей со всеми их недостатками, а не на ходячие шаблоны греховности или добродетели.
«Нет ни малейших сомнений, – говорила Агата Кристи, – что с точки зрения ребенка библейские истории – это лучшие в мире сказки. В них заключен драматический накал, которого жаждет детское воображение: Иосиф и его братья, его разноцветная одежда, восхождение к власти в Египте и драматичный финал великодушного прощения безнравственных братьев. Моисей и горящий кустарник – другая любимая история. Не говоря уже о неоспоримой притягательности сказания о Давиде и Голиафе».
Это совершенно неважно. Вот почему это так интересно.
В детстве у Агаты Кристи не было подруг.
В автобиографии она писала, что мало общалась со сверстницами. Ей запомнились несколько девочек, но и те все были не подругами, а только приятельницами. Да и запомнила она их не благодаря им самим, а из-за каких-то связанных с ними событий.
Так, некие Дороти и Далси были дочерьми какого-то их знакомого, которого окрутила ловкая охотница за деньгами. Клара и Фредерик Миллеры знали об этом, но решили не вмешиваться, полагая, что он взрослый человек и сам сделал свой выбор. Время показало, что они были правы – брак оказался вполне счастливым.
Еще одна приятельница Агаты, Маргарет, была, наоборот, дочерью какой-то дамы с плохой репутацией, поэтому девочки общались, а их родители – нет. Во время совместных прогулок Маргарет много болтала, но поскольку у нее как раз выпали передние молочные зубы, ее речь была неразборчивой, Агата ничего не понимала и чрезвычайно страдала, потому что сказать об этом было бы очень невежливо.
«Наконец Маргарет предложила «рассказать мне офну исфорию», – вспоминала она. – История касалась «офних офрафленных конфеф». Чтобы не открылось, что она ничего не поняла, Агата поспешила тоже рассказать историю о фее, которая жила внутри персиковой косточки. «Думаю, ничего особенно хорошего в моей сказке не было, – говорила Агата Кристи. – Но она спасла меня от вопиющей бестактности, которую я проявила бы, намекнув Маргарет на ее отсутствующие зубы».
Никогда не думайте, что вы лучше разбираетесь в том, что нужно другим людям.
После возвращения Мэдж из Франции, они с Агатой придумали страшную игру.
Игра называлась «Старшая сестра». «Идея состояла в том, что в нашей семье существовала еще одна старшая сестра, старше Мэдж, – вспоминала Агата Кристи. – Она сошла с ума и жила в Корбин Хед, но иногда приходила домой. Они с Мэдж были похожи как две капли воды, но говорила «старшая сестра» совершенно другим голосом – страшным, елейным…
Многие годы спустя, стоило Мэдж заговорить голосом «старшей сестры», как у меня немедленно бежали мурашки по спине».
Клара Миллер сердилась на такие игры, считая, что Мэдж только зря пугает младшую сестренку. Но несмотря на то, что Агата действительно пугалась, она обожала эту игру. В автобиографии она писала: «Почему мне нравилось это чувство ужаса? Какой инстинкт нуждается в удовлетворении страхом? Почему в самом деле дети любят сказки про медведей, волков и ведьм? Может быть, это бунт против чересчур благополучной жизни? Может быть, человек нуждается в ощущении некоторой опасности? Может быть, детская преступность в современном мире обязана своим возникновением чересчур благополучному обществу? Не нужно ли человеку бороться с чем-то, победить противника, – доказать себе свою силу? Уберите из «Красной Шапочки» Серого Волка – разве хоть какому-нибудь ребенку это понравится?»
Вероятно, это пришедшее из детства понимание того, что люди нуждаются в страхе, любят играть в страх, им интересно бояться, и сделало ее впоследствии королевой детектива.
Как и во всем, что существует в жизни, вы нуждаетесь в некоторой порции страха, но не слишком большой.
Когда Агате было пять лет, над их семьей нависла угроза разорения.
Позже она честно признавала: «Дедушка сколотил приличное состояние. Отец, главным образом из-за доверчивости к партнерам, существенно уменьшил его, брат же молниеносно спустил оставшееся». При этом отца она не винила, что поделать, тот не имел никакого таланта к бизнесу. Пока поступали проценты с капитала, он жил и не тужил, но как только начались сложности и понадобилось что-то сделать, он оказался совершенно беспомощным.
Наследство, полученное Фредериком Миллером от старой тетушки, немного отсрочило их разорение, но все же было принято решение экономить. «Испытанным средством в те далекие времена считалась поездка на некоторое время за границу, – вспоминала Агата Кристи. – И вовсе не из-за налогов, как теперь… просто за границей жизнь была гораздо дешевле. Смысл отъезда состоял в том, чтобы сдать дом вместе со слугами за хорошие деньги, уехать на юг Франции и поселиться в скромном отеле».
Они выгодно сдали дом американцам и уехали на юг Франции, в По. Разумеется, Агата была в восторге от путешествия, даже несмотря на то, что ее страшно разочаровали Пиренейские горы – они оказались гораздо ниже, чем она представляла. Зато во Франции она наконец-то нашла себе подруг – английских девочек, родители которых тоже приехали пожить в По, чтобы сэкономить.
Счастливые люди – обычно неудачники, потому что они настолько довольны собой, что ни черта не добиваются.
Во Франции Клара Миллер решила нанять для младшей дочери гувернантку.
Няня к тому времени уже покинула их семейство, и за шестилетней Агатой должен был кто-нибудь присматривать, к тому же Клара хотела, чтобы девочка выучила французский. Первая попытка успехом не увенчалась – английская гувернантка мисс Маркхем была всем хороша, но толку в изучении языка от нее не было, все равно все важные вопросы они с ее подопечной обсуждали на английском.
Тогда вместо нее появилась мадемуазель Моура. Новая гувернантка была француженкой, любила детей, но Агату пугал ее бурный темперамент, и она всячески стремилась увильнуть от занятий.
Третьей гувернанткой стала уже упоминавшаяся Мари, которую миссис Миллер выбрала, повинуясь неожиданной прихоти. Мари была швеей, с детьми никогда не работала, но как сказала Клара: «У девушки чудесный характер, она веселая. Из приличной семьи. Ей хочется поехать в Англию, и она может обшивать всю семью». Мари Агате понравилась, а поскольку новая гувернантка не знала ни слова по-английски, им пришлось как-то объясняться, сначала жестами, а потом Агата как-то понемногу начала понимать французский и вскоре, взяв книгу, осознала, что может на нем даже читать. Но самым главным для нее было приобретение нового друга.
«Через неделю мы были уже настоящими друзьями, – вспоминала она знакомство с Мари. – Радостью стало все – гулять с ней, делать все, что угодно. Так сложился наш счастливый союз».
Для ребенка мир – это то, что происходит с ним, и, следовательно, люди в нем делятся на тех, кто им нравится, кого они ненавидят, и тех, кто делает их счастливыми или несчастными.
Агата Кристи говорила, что у нее наследственная страсть к коллекционированию.
Унаследовала она ее прежде всего от отца, потому что хотя Клара Миллер и увлекалась собиранием фарфора, эта страсть у нее была общая с матерью и мужем. «Когда бабушка переехала жить к нам, она привезла с собой свой дрезденский и итальянский фарфор Капо ди Монте, – вспоминала Агата Кристи. – Наши буфеты и так ломились от посуды, поэтому пришлось заказать новый, чтобы разместить в нем бабушкины сервизы».
А вот отец обожал покупать еще картины и мебель. Правда с разным результатом. Из картин, которыми были увешаны все стены дома, Агата впоследствии не сохранила ни одной, так они все были ужасны. «Вынуждена констатировать, что у папы всегда был очень плохой вкус в живописи», – писала она.