Линкольн Чайлд
Путь крови

8

Старинный отель «Чандлер-хаус» на Чатем-сквер был построен из прессованного кирпича. Балконы с ажурными чугунными перилами по всей длине второго и третьего этажей поддерживались декоративными колоннами. На взгляд Колдмуна, отель был больше всего похож на южный публичный дом размером с целую фабрику.

– Как удачно, что Констанс нашла для нас такие просторные номера, – сказал Пендергаст.

После утренней беседы он исчез на несколько часов и только теперь объявился в отеле. У Колдмуна хватило благоразумия не спрашивать, где он пропадал. Они сидели в мягких креслах роскошной гостиной и потягивали мятный джулеп. Канареечно-желтая комната едва вмещала многочисленные исторические реликвии: серебряные кубки и огромные супницы, фотографии под стеклом, выцветшие флаги, мраморные бюсты, часы, документы в красивых рамках и прочие предметы, стоявшие на каминных полках или в затененных нишах.

– Да, очень удачно, – ответил Колдмун без всякого энтузиазма.

Просторные-то просторные, но он поселился в одном номере, а Пендергаст и Констанс – в другом. Уже не в первый раз он задумался о том, в каких отношениях эта парочка. Пендергаст называл Констанс своей «подопечной», но Колдмун подозревал, что это всего лишь удобная формулировка.

Стакан с джулепом вложили в его руку прежде, чем он успел что-то заказать, и чем дольше Колдмун потягивал напиток, тем меньше ему нравился вкус. Он бы с радостью поменял коктейль на холодное пиво, но так и не набрался смелости его попросить.

– Джулеп не слишком терпкий для вас? – поинтересовался Пендергаст.

– Да, пожалуй, – ответил Колдмун.

Пендергаст благодушно огляделся.

– Это одно из самых примечательных зданий в исторической части Саванны, – заметил он. – Что само по себе уже достижение, если учесть, что едва ли не половина домов в городе имеет архитектурную или историческую ценность.

В его голосе проклюнулись назидательные нотки, и среди всего этого антиквариата, в самом сердце того, что раньше было Старым Югом, Пендергаст, как никогда прежде, выглядел в своей стихии. «Как свинья в луже», – пришло в голову Колдмуну, но он не стал высказывать эту мысль.

– Саванна выросла вдвое в эпоху железнодорожного бума, – продолжал Пендергаст. – И здания успели послужить самым разным целям. Этот отель, к примеру, поначалу был больницей для жертв желтой лихорадки, потом, при конфедератах, стал фабрикой боеприпасов и наконец превратился в ночлежный дом. В пятидесятые годы, как и многие другие заведения, он пришел в упадок, а в шестидесятые и вовсе закрылся. К счастью, у дома есть ангел-хранитель, и она бережно вернула ему прежнее очарование.

Колдмун отпил еще немного и отставил стакан. «Она?» – равнодушно подумал он. О каком прежнем очаровании можно говорить, если здесь лечили больных желтой лихорадкой? А вот о старости – да, черт возьми, дом был старым. Правда, восстановили его старательно – чистота, ни пылинки на мебели. Но широкие и неровные половицы скрипели и стонали при каждом шаге, и казалось, будто дом на что-то жалуется. А еще спальня – огромная кровать с балдахином и кружевными салфетками на спинках стульев и подушках… И при этом ни телевизора, ни Интернета. Такой роскошной ванной комнаты он тоже нигде не видел: большая фарфоровая ванна, мраморный унитаз с деревянным стульчаком. Не говоря уже о выставленных в ряд шампунях и кремах. Больница для жертв желтой лихорадки… Господи, чудеса, да и только! Чего бы он только не отдал за современные удобства отеля «Хэмптон инн»!

Не желая слушать продолжение лекции, Колдмун сменил тему:

– А что случилось с Констанс? Она ушла с места преступления почти одновременно с Пикеттом… и больше я ее не видел.

Губы Пендергаста дрогнули в мимолетной улыбке.

– Ничего удивительного. Зная по опыту представления Пикетта о приличном жилье, она отправилась с ним проследить, чтобы нам забронировали удобные номера. И правильно сделала – он собирался поселить нас в ужасном сетевом отеле на окраине города.

Колдмун вздохнул:

– Так, значит, Пикетт сбежал с места преступления только для того, чтобы обеспечить нас жильем? Сначала он затаскивает нас в гнездо конфедератов, а потом исчезает. Прекрасный способ перевести стрелки.

Пендергаст допил коктейль и поставил стакан на поднос.

– Думаю, это скорее проявление заботы с его стороны.

– Заботы? – вскинулся Колдмун. – Он похитил нас, выдернул меня с нового места службы, где я должен был появиться уже не одну неделю назад, а потом бросил в этом жутковатом старом городе разбираться с каким-то čheslí^[5] делом.

– Я не говорю на языке лакота, но прекрасно различаю интонации. И я уже несколько часов наблюдаю ваше раздраженное состояние. Позвольте мне, как напарнику, кое-что вам предложить.

Как бы ни был зол Колдмун, он все же отметил, что Пендергаст не сказал «старший напарник». Что это было? Бросил косточку? Если так, то Колдмун не собирается ее поднимать. Этот человек в кресле напротив – с бледной кожей, светлыми волосами и льдистыми глазами – выглядел раздражающе благодушно, чтобы не сказать самодовольно. Однако Пендергаст так редко давал советы, что Колдмун доверился собственным инстинктам, заткнулся и стал слушать.

– Об этом деле и политических интригах, которые привели нас сюда, я знаю ничуть не больше, чем вы. Сенатор Дрейтон – очень влиятельный человек, и, возможно, именно его поддержка помогла Пикетту пробиться в высшие эшелоны Бюро. Но Пикетту точно так же, как и вам, не нравится это дело. И он явно не намерен брать ответственность на себя, чем бы все ни закончилось.

– С чего вы это взяли? – подозрительно спросил Колдмун.

– Именно из того, что он оставил нас одних разбираться с капитаном Делаплейн. Пока мы осматривали место преступления и опрашивали возможных свидетелей… он демонстративно отстранился. Вы в самом деле полагаете, что чиновник его ранга предпочтет заняться размещением сотрудников, вместо того чтобы самому руководить таким громким, значимым для одного из сенаторов делом?

– Вы хотите сказать, что он нас прикрывает?

– Я хочу сказать, что он прекрасно нас понимает и показывает, что разрешает нам вести расследование так, как мы сочтем нужным. Должен сказать, что это сильно меняет дело.

Пендергаст потер руки, словно уже предвкушая полное отсутствие контроля. Потом наклонился вперед и понизил голос:

– А в алчном денверском отделении – да умалится их род – не смогут вам отказать, когда вы придете заявить свои права на пустой стол.

Он откинулся на спинку кресла и продолжил обычным голосом:

– Так или иначе, но история в этом городе имеет глубокие и мощные корни. К примеру, я только что прогулялся по здешним живописным переулкам.

– Так вот куда вы исчезли? Любовались достопримечательностями?

– Не совсем. Я немного проследил за нашим добрым доктором Коббом.

– Музейным хранителем? Зачем?

– У меня было предчувствие, что после нашего разговора он захочет с кем-нибудь повидаться… не откладывая визит. И он действительно вскоре вышел из музея и направился прямо к дому почтенной и богатой вдовы по имени Лида Мэй Калпеппер. Очевидно, в свое время она была редкостной красавицей, но, к сожалению, увяла, несмотря на героические усилия пластических хирургов и блеск сапфиров, бриллиантов и золота.

Колдмун все еще не мог понять, куда клонит Пендергаст.

– Похоже, вдова Калпеппер не так давно вложила средства в недвижимость: неосвященную церковь на Би-роуд.

– И какая здесь связь?

– Просто случайные размышления о тайнах этого города, так и ждущих, когда их раскроют. Один мой прия-тель, именующий себя «специалистом по энигмалогии», все бы отдал за то, чтобы поработать здесь. – Пендергаст обвел рукой гостиную. – Взять, к примеру, этот отель.

– А что с ним не так?

Пендергаст чуть ли не обиженно посмотрел на Колдмуна:

– Вы не находите, что это заведение вызывает интерес? Особенно если не забывать, что здесь работала первая жертва.

Тут Колдмун чуть ли не подпрыгнул на стуле.

– Вы имеете в виду…

– Мой дорогой Колдмун, вы же не думаете, что Констанс выбрала это место случайно? Труп, вынесенный на берег реки Уилмингтон, при жизни был управляющим «Чандлер-хаусом». Здесь есть над чем поработать.

Словно по сигналу, в гостиную вошла Констанс, окинула их своим странным взглядом и села на свободное место рядом с Пендергастом.

– Надеюсь, номер пришелся вам по вкусу? – спросила она.

– Превосходный во всех отношениях. Могу я спросить, что ты узнала, пока оформляли бумаги?

– Обычные слухи и сплетни. Тем вечером управляющий вышел покурить, и вскоре из парка донесся отдаленный крик. Он так и не вернулся.

Пендергаст кивнул:

– Отличное начало, Констанс.

– Насколько я понимаю, помощник управляющего мистер Тёрстон Дринкман Третий занял его место.

– Очаровательное южное имя. Нужно будет с ним поговорить. И с владелицей тоже.

Пендергаст повернулся к Колдмуну:

– Эта женщина и восстановила отель, когда его уже собирались снести.

Констанс кивнула:

– Ее зовут мисс Фелисити Уинтроп Фрост. Она в преклонных летах, затворница, занимает весь верхний этаж отеля и никогда не выходит. Не звонит по телефону, ни с кем не встречается, не пользуется электронной почтой. Говорят, она очень богата и выглядит зловеще, несмотря на возраст и слабое здоровье.

– Констанс, ты просто чудо, – сказал Пендергаст. – Значит, она для Саванны – своего рода Говард Хьюз^[6].

Когда они входили в отель, Колдмун обратил внимание на верхний этаж. Он был меньшего размера, чем четыре нижних, посередине возвышался купол, высокие старинные окна были закрыты шторами.

– Есть еще что-то, о чем мы должны знать? – спросил Пендергаст. – Вероятно, дорогой Армстронг считает, что это дело может оказаться недостойным наших способностей.

Констанс пригвоздила Колдмуна взглядом:

– Недостойным? Разве верования лакота не охватывают целый пантеон? Хан, дух тьмы; Иктоми, бог-паук, даровавший людям речь; Татанкан Гнаскиян – Бешеный буйвол, злой дух, который доводит влюбленных до суицида и убийства.

Она приподняла брови, словно спрашивая, все ли правильно сказала, но Колдмун был так удивлен, что не смог ответить.

– Я думала, – продолжила она, не дождавшись подтверждения, – человек, почитающий духов, почувствует, что Саванна – самый большой во всей Америке город теней.

9

Венди Гэннон старалась не прислушиваться к крикам Бэттса, долетавшим по длинному коридору из просмотровой комнаты в монтажную. Она продолжала составлять список необходимого осветительного оборудования, а Бэттс тем временем, проверяя отснятый за день материал, исходил непрерывным потоком громких упреков, неодобрительного фырканья и других выражающих отвращение звуков. Поначалу Гэннон беспокоили придирки Бэттса к работе ведущего оператора, но потом она поняла, что это обычное актерство. Барклай Бэттс не выходил из образа, даже когда камера не была на него направлена.

Съемочная группа прибыла в Саванну неделю назад, чтобы снять эпизод нового статусного мини-сериала интернет-компании «Нетфликс» под рабочим названием «Самые посещаемые призраками города». Когда Гэннон подписывала контракт, ей казалось, что это очень заманчивый проект, да и в этом городе она давно хотела побывать. Бэттс имел репутацию человека, с которым трудно работать, но так говорили почти обо всех режиссерах, а Венди гордилась тем, что ладила практически с кем угодно. Город был и вправду сказочный. Один из немногих в Америке, не утративший специфический местный колорит под отупляющим натиском сетевых фастфудов, бензоколонок и гипермаркетов. Истинная мечта оператора, чудесное место для съемок: утренний туман, поднимающийся над опутанными испанским мхом дубами; мягкий вечерний свет, золотящий роскошные старые особняки; мощенные булыжником улицы; очаровательные скверы. И все это на крутом берегу медленно текущей реки. Идея тоже была захватывающей. Группа собиралась посетить шесть наиболее известных своими призраками домов Саванны, и не с кем-нибудь, а с самим Герхардом Мюллером, знаменитым медиумом, специалистом по паранормальным явлениям и основателем Института перцептивных исследований. Он изобрел особую камеру, якобы способную заснять призраков, или, как называл их Мюллер, «спиритуальные турбуленции», а также другие приборы для их обнаружения. Каждый эпизод фильма предполагалось посвятить исследованию одного такого места, чтобы выяснить, действительно ли там обитают призраки, и если да, зафиксировать их присутствие с помощью камеры и других устройств.

Венди Гэннон почти не сомневалась, что все это бред сивой кобылы, но кто знает? Она не могла даже точно сказать, клюнул ли на это сам Бэттс, хотя было похоже, что клюнул. Но если призраки и впрямь существуют, то здесь им самое место. Может быть, она даже поймает одного из них на камеру. Вот это был бы номер!

Барклай Бэттс… Она и раньше работала с самовлюбленными эгоистами, но нужно признать, что он был хорошим режиссером и ведущим. Бэттс понимал, чего хочет, и был первым во всем. Его указания были ясными, а общие представления о том, как должен выглядеть фильм, совпадали с ее собственными. Правда, он был нарциссом и злопамятным говнюком, имеющим пристрастие к судебным искам. Но, по правде говоря, она предпочла бы такого, как Бэттс, чем милого и обходительного режиссера, не знающего, что ему нужно, и не имеющего четкого понимания задачи. Гэннон достаточно поработала с этими парнями, чтобы убедиться, что они куда хуже крикливого козла Бэттса.

Раздражающий шум затих, а через мгновение в монтажную комнату вошел Барклай Бэттс в сопровождении приглашенного таланта Герхарда Мюллера. Это был тот еще дуэт, вылитые Эбботт и Костелло^[7]. Мюллер был высокий, молчаливый и такой симпатяга, что краше в гроб кладут. Глубочайшей серьезностью, как будто он постоянно размышлял о конце света, Мюллер напоминал Питера Кушинга^[8]. У Бэттса же, напротив, все было каким-то круглым, обтекаемым: очки, голова, даже голос – глубокий и звучный. Он почти не умолкал и суетился, как большая крыса в маленькой квадратной клетке. Может, ему и не хватало физической привлекательности, зато у него было то, что необходимо каждому режиссеру, – харизма. И она сразу ощущалась, стоило ему только войти в комнату.

– У сегодняшнего материала проблемы с экспозицией, – разразился Бэттс новой критической тирадой. – Послушай, дорогая, я хочу, чтобы ты снизила ее на полступени. Тогда кадры станут темнее и насыщеннее. Сейчас они слишком яркие. Это не реклама для канала путешествий, это Саванна, город демонов. Поняла, о чем я говорю?

Гэннон разозлилась, потому что всегда придерживалась другого принципа, оставляя возню с экспозицией на потом, чтобы получить правильно выставленные кадры. Но препираться из-за такого не стоило, особенно с Бэттсом.

– Ладно, – сказала она. – Приму к сведению. Дельная мысль.

Он похлопал ее по колену:

– Хорошая девочка.

Такой троглодит, что даже смешно. Честно говоря, Гэннон мало волновало, что ее называют девочкой и лапают за коленки. Бэттс не был замечен в домогательствах. Его сексуальные предпочтения вообще оставались загадкой – он с равной вероятностью мог оказаться геем, натуралом, бисексуалом или вообще асексуалом. Возможно, это только к лучшему, потому что всю свою энергию Бэттс тратил на создание провокационных и спорных документальных фильмов, которые принесли ему скандальную известность. Критики, разумеется, его ненавидели.

Барклай Бэттс обернулся к Мюллеру:

– Вы не против? Саванна – город демонов. Мне нравится. Используем эту фразу сегодня. Она может стать новым рабочим названием сериала.

– Мистер Бэттс, – сказал Мюллер с легким тевтонским акцентом, – могу я спросить, когда мы начнем изучение призраков? Мы здесь уже несколько дней, но еще не исследовали ни одного места сосредоточения спиритуальных турбуленций.

– Не беспокойтесь, Герхард, ваш выход уже скоро. На пятницу у нас запланирован «Гамильтон-Тёрнер инн». А пока мы снимаем вспомогательные материалы и фон, доводим все до ума. Продвинулись бы дальше, если бы не это чертово расследование и перекрытые улицы.

Мюллер не ответил.

– Какое-то безумие, – продолжил Бэттс, плюхнувшись в кресло. – Два трупа, лишенные крови. Вот уж действительно из пальца высосано, вы меня поняли?

Если он ждал, что Мюллер рассмеется, то напрасно. Гэннон решила, что этот человек ни разу в жизни не смеялся. Но самой ей пришлось хихикнуть.

– Спасибо, – сказал Бэттс. – То есть я хотел сказать, что кто-то при мне говорил о саваннском вампире. Ты ничего такого не слышала?

– Нет.

– Герхард, дорогой, а вы?

Мюллер покачал головой.

– Но ваша камера может заснять и вампиров?

– Перцептивная камера способна запечатлеть вампиров, оборотней и прочие феномены, имеющие отношение к спиритуальным смещениям.

Бэттс развалился в кресле, выпятив влажную нижнюю губу и приложив палец к подбородку. Как Гэннон успела заметить, это означало, что он думает.

– Венди, – обратился к ней Бэттс, – раз уж мы все равно здесь, можно заодно снять сюжет об этих убийствах. – Он уставился в пустоту. – Саваннский вампир… кто знает, к чему это приведет?

– Конечно, – согласилась Венди.

В этом был смысл. «Саванна – город демонов» и так далее.

Бэттс обернулся и крикнул в коридор:

– Эй, Марти! Иди сюда!

Через мгновение Мартин Владимирович, многострадальный ассистент по исследованиям, появился из своей каморки дальше по коридору. Он вечно выглядел так, будто только что проснулся. Волосы его были примяты с одного бока. «Возможно, для молодых людей двадцати пяти с небольшим лет эта сонливость и растрепанность стала своеобразным стилем, – подумала Гэннон. – Способом показать, что им все по барабану». Но под этой маской скрывался толковый и способный исследователь.

– Пойди разузнай все, что сможешь, о здешних вампирских легендах, – сказал Бэттс. – Ну, ты понял – история, слухи, жертвы и прочая срань.

– Да, мистер Бэттс.

– А если ничего не найдешь или это окажется унылым дерьмом… ну, ты знаешь, что делать.

– Да, мистер Бэттс. – И Марти поплелся обратно по коридору.

– Знаете, – продолжил Бэттс, – раз уж убийство случилось в самый разгар съемок, оно может стать сквозной линией фильма. Вдруг мы получим целую кучу перцептивных снимков призраков или еще кого-то на месте преступления. Правда ведь, Герхард?

– Возможно.

– Отлично! Черт возьми, может быть, мы с нашей камерой даже смогли бы раскрыть дело. Подумайте только! И это будет не призрак столетней давности, а то, что происходит сейчас. – Он повернулся к Гэннон. – У нас ведь есть полицейский сканер?

– Разумеется.

Сканер входил в обязательную экипировку съемочной группы.

– Давайте тогда завтра отснимем материал о том, как копы ведут расследование. Когда Марти нароет что-нибудь интересное, мы займемся и этими местами тоже. Нет, ты только подумай, дорогая: два трупа, у которых высосали кровь! Попробуй угадать, что из этого выйдет! Может быть, что-то большое. То есть, я хочу сказать, по-настоящему большое.

10

Фрэнсис Уэллстоун-младший замедлил бодрый шаг, разглядывая цифры над солидными парадными дверьми по обе стороны Вест-Оглторп-авеню. Шестьдесят семь, шестьдесят три… Ага, вот он: особняк в неоколониальном стиле с необходимым количеством благородных трещин на каменном фасаде. Как будто его забрали прямо со съемок «Иезавели»^[9].

Уэллстоун поправил галстук – проклятье, он успел позабыть о том, какая влажность в Саванне, – потом прочистил горло и поднялся на крыльцо. Позвонив в дверной колокольчик, он посмотрел на свое отражение в матовом стекле: чуть тронутые сединой волосы, легкие аристократические морщинки в уголках глаз – образ, долгие годы украшавший множество телевизионных интервью. Даже странно, что его не так уж часто узнают на улице.

Из прихожей послышался шум, дверь открылась, и на пороге появилась хорошо сохранившаяся дама приблизительно семидесяти лет. Тщательно нанесенный макияж, седые волосы окрашены в лавандовый цвет, дорогая одежда искусно скрывает добрых двадцать фунтов лишнего веса.

– Мистер Уэллстоун! – сказала она, пробежав взглядом по его костюму.

– Миссис Файетт?

– Прошу вас, зовите меня Дейзи.

– Тогда и вы называйте меня Фрэнком.

– Договорились!

С чем-то средним между реверансом и passé relevé^[10] она провела его по короткому коридору в гостиную, мгновенно согревшую ему сердце. Она была прямо из пьес Теннесси Уильямса, вплоть до салфеток, портретов погибших конфедератов и покрова пыли. Эркерное окно выходило на Вест-Оглторп-авеню, портьеры с бахромой фильтровали лучи утреннего солнца. Проходя мимо, Уэллстоун бросил привычный взгляд на изысканную книжную полку у стены. Мгновением позже, занимая предложенное место в мягком кресле с подголовником, он осознал, что беспокоиться не о чем: на кофейном столике перед ним гордо красовались четыре его книги. Он с удовлетворением отметил, что две из них были свежими, изданными за последнее десятилетие. «Преступный умысел», разумеется, тоже был здесь. Еще на одной книге Уэллстоун с досадой заметил штамп распродажи.

– Так приятно познакомиться с вами, – сказала Дейзи Файетт, покраснев под слоем пудры. – Прошу вас, выпейте лимонада.

Уэллстоун позволил пожилой даме наполнить стакан.

– Спасибо.

– Это вам спасибо. Я так удивилась, получив ваше письмо. О боже, ошеломительно! Поверить не могу: Фрэнсис Уэллстоун собирается взять у меня интервью!

Он принял ее слова с улыбкой:

– Надежные источники сообщили мне, что именно с вами стоит поговорить об истории Саванны.

– Ну разве это не мило с вашей стороны? Должна признаться вам, мистер Уэллстоун… Фрэнк, что «Преступный умысел» – одна из самых захватывающих и потрясающих книг из всех, что я прочитала.

Уэллстоун не без труда сохранил на лице улыбку. Почему люди всегда называют первую и самую известную его книгу, когда хотят сделать комплимент? Чем, по их мнению, он занимался следующие двадцать лет после ее выхода? Это все равно что расхваливать Папу Гайдна^[11] за его первую симфонию!

Еще в колледже Уэллстоун решил стать историографом, но, когда он поступил в магистратуру, стало ясно, что ему недостает упорства, чтобы корпеть над пыльными томами в поисках сути. Тогда он бросил Колумбийский университет и поступил на стажировку в «Нью-Йорк мэгэзин», где выполнял любую подсобную работу и помогал штатным журналистам, одновременно решая, как жить дальше.

Но именно в «Нью-Йорк мэгэзин» Уэллстоун нашел свое предназначение. Может быть, у него и не было склонности к анализу древних текстов, но он имел впечатляющий дар в другой области: исследование современности. Собирая информацию и проверяя факты, он обнаружил умение раскрывать секреты, ни за что бы не открывшиеся штатным авторам. Этот дар был особенно полезен при поисках компромата на знаменитостей и общественных деятелей. Уэллстоун интуитивно понимал, как разговаривать с портье, нянями, отвергнутыми любовниками. Благодаря академическому образованию он хорошо представлял, где добывать информацию, которой полагалось быть похороненной навсегда. Его статьи, часто отдававшие сарказмом и Schadenfreude^[12], читатели поглощали с жадностью. Прошло немного времени, Уэллстоун перестал заниматься закулисной работой, и его имя замелькало на первой полосе «Нью-Йорк мэгэзин» наравне с именами ведущих журналистов.

А потом – словно удар молнии. Собирая материал для очередной статьи, он неожиданно наткнулся на богатый источник сплетен о прославившемся громкими делами адвокате Лоуренсе Фурмане. Фурмана обожали за все то доброе, что он сделал для людей, в том числе за спасение Западной Виргинии от свалки токсичных отходов, которую хотела устроить там одна хищническая фирма. Кроме того, Фурман был повсеместно известен благотворительностью и готовностью сражаться за интересы простых тружеников.

Однако это была лишь часть истории. Глубоко внутри скрывался другой Лоуренс Фурман: адвокат, сокрушающий своих оппонентов при помощи шантажа и политических связей, и похотливый мужчина, который грязно домогался своих сотрудниц, а потом угрозами заставлял их молчать. А самым отвратительным было то, что Фурман поддерживал контакты с адвокатами другой стороны, набивая карманы за счет своих клиентов.

Это был слишком большой скандал для одной статьи, слишком лакомая косточка, чтобы бросить ее владельцу журнала. И Уэллстоун решил написать «Преступный умысел» – пикантное разоблачение в изящной литературной форме, подрывающее репутацию Фурмана. Расследование было проведено так тщательно, с такими неопровержимыми доказательствами, что Фурман, даже не пытаясь ответить на обвинения, покончил с собой спустя две недели после выхода книги. Это был полный триумф, книга взлетела на первое место в списках бестселлеров.

– Спасибо, Дейзи, – сказал Уэллстоун. – Лимонад, кстати, очень вкусный.

«Преступный умысел» получил несколько премий, в Голливуде по нему сняли фильм. Уэллстоун решил, что добился успеха. Однако следующие его книги продавались уже не так хорошо, а небрежность в расследованиях привела к ряду неприятных и дорогостоящих судебных процессов. В конечном счете Уэллстоун выбрал карьеру скорее Херальдо Риверы, чем Эптона Синклера^[13], штампуя одну за другой сомнительные скандальные книги, основанные на анонимных источниках. Но и теперь, имея за плечами два десятка книг, он все еще изредка выдавал бестселлеры, пусть даже критики поливали его грязью.

Он взглянул на хозяйку дома. Миссис Файетт овдовела десять лет назад и жила с тех пор на постепенно тающее состояние покойного супруга. Она написала несколько брошюр о фольклоре и легендах Саванны и считалась местным экспертом, хотя и преподавала в такой дыре, как Саванна-Эксетер. Но Уэллстоун приехал сюда не за этим. Он выяснил о миссис Файетт еще кое-что… и чувствовал, что это может оказаться весьма полезным.

– Итак, Дейзи… – сказал он, поставив стакан на стол и подавшись вперед. – Хоть я и не стал упоминать об этом в своем письме, вы, наверное, догадались, почему я здесь.

В ответ она тоже наклонилась к нему:

– Вы собираетесь написать новую книгу!

Он кивнул.

– И она будет о Саванне!

– Да, среди всего прочего.

Уэллстоун взмахнул рукой, развернутой ладонью вверх.

– Учитывая то, что вас считают экспертом по истории города, и в особенности его… э-э-э… сверхъестественной истории, могу ли я рассчитывать на вас как на один из главных источников информации?

– А как же, конечно!

Дрожащей рукой она поднесла к губам стакан. То, как взволновала ее мысль о своем имени на страницах книги Фрэнсиса Уэллстоуна, не могло не польстить ему. Он внутренне улыбнулся, радуясь, что еще не утратил навыки.

– А раз так, то вы, надеюсь, понимаете, что… в ближайший месяц или два должны держать при себе все, что касается сути моего проекта.

Она с готовностью кивнула, довольная посвящением в тайну.

Расставив точки над «и», он откинулся на спинку кресла.

– Спасибо вам, Дейзи. Не могу удержаться, чтобы не сказать, как я рад вашей помощи. Теперь работа пойдет легче, а результат будет лучше.

– Книга Фрэнсиса Уэллстоуна о Саванне, – пробормотала Дейзи мечтательным шепотом.

Уэллстоун мог бы признаться, что Саванна сыграет только второстепенную роль в его книге, но тонкая интуиция предостерегла его от этого шага. Дело в том, что он уже почти закончил работу. В последних двух книгах Уэллстоун сосредоточился на разоблачении мошенников от культуры. Первая была о проповедниках евангелистской церкви, а вторая – о рекламирующих диеты знаменитостях. И обе порадовали всплеском продаж. В новом проекте Уэллстоун нацелился на псевдонауку о паранормальных явлениях и решил высмеять экстрасенсов, спиритуалистов, ясновидящих, медиумов и прочих шарлатанов, которые использовали веру людей в сверхъестественное, чтобы высасывать деньги из доверчивых простаков.

Основная часть исследований уже была проведена. Однако Уэллстоун споткнулся на поиске лучшего способа введения читателя в свою книгу. В первой главе он собирался разоблачить мошенников, говорящих с духами умерших при помощи фальшивого оборудования, и, конечно же, первым делом на ум пришел Герхард Мюллер. Но тут Уэллстоун узнал, что его давний заклятый враг Барклай Бэттс задумал снять документальный сериал о привидениях Саванны с участием Мюллера. Так он понял, что нашел не только вступление, но и превосходную основу для книги, а в придачу – возможность свести старые и горькие счеты с Бэттсом.

– Так расскажите мне, Дейзи, – попросил он, когда хозяйка подлила ему лимонада, – как вы стали известным на всю Саванну… э-э-э… историком привидений?

– Ну хорошо…

Она помолчала и начала:

– Мой прапрадедушка сражался на войне с северянами… то есть войне между штатами. Можно сказать, что я выросла среди историй о призраках. Понимаете, у нас были слуги, и они любили рассказывать нам с братом страшные истории перед сном.

Она хихикнула, как будто даже говорить об этом было не совсем прилично.

– А мой дедушка, он ведь тоже был любителем старых легенд, благослови меня Господи!

– И вы использовали эти старые легенды в своих книгах?

Он из деликатности назвал ее брошюрки книгами.

– О да, конечно. Но с другой стороны, в каждой старой семье Саванны вам могут рассказать такие истории.

– Да, но только без тех глубоких знаний, которые вложили в них вы. – Уэллстоун поерзал на стуле. – Мне очень повезло встретить вас, Дейзи, и перенять от вас все ваши выдающиеся познания.

От этих слов улыбка Дейзи увяла, но затем щеки ее снова порозовели.

– Ну… не совсем так. Знаете, прямо сейчас в нашем городе снимается документальный фильм.

Именно за этим Уэллстоун и пришел, но притворился удивленным:

– Фильм?

– Да. Он называется «Американские города, населенные призраками» или что-то в этом роде.

– О боже мой! – начал Уэллстоун.

– Что такое? – тут же забеспокоилась Дейзи.

– Кто… снимает этот фильм?

– Интернет-компания… – Она подняла глаза к потолку, выискивая на нем название. – Самая крупная. «Нетфликс».

– А кто режиссер?

– Барклай Бэттс.

– Барклай Бэттс? Кажется, я что-то о нем слышал. – Разумеется, он слышал. Бэттс выступал истцом в самом сложном судебном процессе о клевете из всех, через которые Уэллстоуну пришлось пройти. – Думаю, он ухватится за вас. То есть при вашей репутации, ваших знаниях было бы глупо этого не сделать.

– Ну да, он действительно обратился ко мне, – призналась Дейзи.

– Этого я и боялся. То есть я хотел сказать, что очень рад за вас. Только обидно за мой проект.

Уэллстоун произнес это с таким видом, как будто его интерес к ней угас. И даже потянулся за портфелем, сделав вид, что собрался уходить.

– Он заходил два дня назад, наговорил много приятного и пригласил на съемки. Но когда я пришла туда сегодня прямо с утра, мне дали только прочитать несколько строк из моих книг, как голос за кадром.