Линетт Нони
Предатели крови

Глава вторая

Кива разглядывала кровавые волдыри и сорванные мозоли на ладонях, но ничего не чувствовала. Как и раньше, как и все последние недели.

Ничего, кроме холода. Ничего, кроме онемения.

Ничто ее не волновало.

Она это заслужила.

Кара, говорила она себе, хотя никакая кара не будет достаточной.

– Жуй.

Под нос Киве сунули горбушку черствого хлеба; руки были пыльные, но не окровавленные. Эти руки видывали тяжкий труд и привыкли махать киркой час за часом, день за днем.

Смотритель Рук ошибся, ожидая, что в тоннелях Креста быстро умрет. Она была как таракан, и Кива уже сомневалась, способно ли хоть что-нибудь доконать ее.

– Пять минут! – сообщил ближайший охранник в черной форме; не выпуская из рук плети, он прохаживался по залитому люминиевым светом проходу. Можно было и не напоминать: на обед каждый день выделялось одно и то же время.

– Жуй! – повторила Креста и сунула хлеб Киве. Они сидели в рядок с другими заключенными, опираясь спинами на известняк и положив инструменты рядом на этот краткий миг передышки.

Креста пихнула ее под ребра, и Кива машинально поднесла еду ко рту и принялась жевать всухомятку.

– Теперь пей, – приказала рыжая, и Кива послушно зачерпнула рукой грязной воды из лужи под ногами. На вкус было как грязь, но хлеб провалился внутрь, а организм получил воды.

Выжить. Больше она ничего и не могла теперь, даже если всего лишь оттягивала неизбежное.

Кива всегда понимала, что быстро умрет на любой работе за стенами лазарета. Она неспособна была бесконечно пахать, как Креста. С возвращения в тюрьму прошло около пяти недель, и Кива уже удивлялась, что она столько протянула, но понимала, что без помощи Кресты не справилась бы. То ли из жалости, то ли по каким-то совершенно иным причинам Креста не бросила ее, когда закончилась ломка, как ожидала Кива. В ее обхождении не было ни тепла, ни дружбы, она раскрывала рот, только чтобы заставить Киву следить за собой, но за минувшие пять недель они каким-то образом стали командой. Если одна падала, то другая непременно поднимала – и чаще всего поднимать приходилось Кресте.

Кива все еще не понимала зачем. Они очень многое еще не обсудили: ни то, что Креста была главарем местных мятежников, ни то, знала ли она, кто такая Кива на самом деле. До побега – точно не знала, но с тех пор очень многое изменилось; например, не осталось никаких местных мятежников.

Смотритель Рук об этом позаботился.

Во время бунта и так погибло очень много заключенных: Грендель, Олиша, Нергал и еще множество Кивиных знакомых, но смотритель все равно устроил потом массовую казнь. Петли не избежал никто из сообщников Кресты, и лишь ее одну перевели в тоннели из садистского желания Рука продлить ее страдания.

Это была единственная причина помогать Киве, которую та могла придумать, – потому что в каком-то странном смысле рыжая знала Киву и не опасалась ее. И может быть, Кресте этого недоставало, ведь она потеряла не меньше, чем Кива.

«Нет, – подумала Кива, вновь разглядывая свои окровавленные ладони. – Меньше».

Вспоминать его имя, вызывать в памяти лицо было больно, но она заставила себя, бессознательно потянувшись к амулету под одеждой, который охране было приказано оставить ей по прибытии.

«Мне хочется, чтобы у тебя осталось напоминание о сегодняшнем дне – обо всем, чему ты помогла случиться», – сказала тогда Зулика сквозь решетку глубоко под Речным дворцом в Валлении.

Она бы и так не забыла, даже без королевского герба, висящего на шее постоянным удушающим напоминанием. Невозможно было забыть. Она видела его каждый миг каждого дня; полные боли и ужаса голубые с золотом глаза, когда он понял правду: она все у него отняла – и трон, и магию, и сердце.

Джарен Валлентис.

Бывший наследник престола Эвалона, ныне вынужденный бежать из дворца в изгнание – и все по вине Кивы.

И не только Джарен. Из-за ее решений пострадали и другие близкие ей люди: Наари, Кэлдон, Типп, даже ее собственный брат, Торелл. Она понятия не имела, что им пришлось пережить с той ночи, когда все пошло прахом.

Закрывая глаза, она видела Наари в луже крови после удара смертоносной магии Зулики; видела Кэлдона, который смотрит на едва живого Джарена, а потом кричит, чтобы Кива убегала, и верность семье в нем борется с любовью к ней; видела отчаяние Типпа, который осознал, что она много лет лгала ему, видела, как малыш падает от удара Зулики, а та заявляет, что он будет просто обузой, пока ему все не объяснят, – а Кива так и не успела ничего объяснить. Его препоручили заботам Рессинды, которая обещала присмотреть за ним, равно как и за Тореллом, которого ударили кинжалом во время налета мирравенских похитителей. Но не от рук мирравенцев он едва не умер, а от рук Зулики.

За всем этим стояла Зулика.

Все это произошло по вине Кивиной сестры, которая объединилась с Миррин Валлентис, чтобы захватить Эвалон; а принцесса вступила в сговор с королем Мирравена Навоком, пойдя против собственной семьи во имя любви к сестре Навока, Серафине.

Но даже зная все это, Кива винила себя. Потому что это благодаря ей у них все получилось. Это она выболтала им все, что требовалось, чтобы захватить престол, и тем самым предала всех близких.

И Джарена тоже.

Он никогда ее не простит.

Она и сама себя не простит.

Такие, как она, прощения не заслуживают.

Только смерти.

Так что поделом ей, что ее отправили обратно в Залиндов – здесь она и встретит свой конец. В этот раз ей не выбраться, и никто за ней не придет. Она осталась сама по себе, все правильно.

Она все это заслужила, все эти муки и страдания. Но даже при всем при этом никакое наказание не исправило бы содеянное. С этим оставалось только жить – а вскорости и умереть.

– Ну, всё! – позвал ближайший надзиратель, и остальные эхом понесли его слова дальше по тоннелю. – За работу!

Кива тяжело поднялась на ноги – и, конечно, Креста была рядом. Когда-то Кива боялась наткнуться на нее в тюрьме из-за ее враждебности и склонности поднимать бучу по любому поводу: от нее лучше было держаться подальше. Однако, пусть они обе теперь и оказались загнаны в один тупик, Кива не собиралась забывать, что однажды Креста угрожала убить Типпа – заявляла, что он труп, если Кива не сможет выходить Мятежную королеву. А ведь Киве никакие угрозы были ни к чему: все-таки Тильда Корентин – ее родная мать.

По крайней мере, была ею когда-то.

А теперь Тильда мертва.

Кива не смогла ее спасти.

И отца не спасла тоже.

И брата, Керрина.

Половины ее семьи не стало.

Пусть в их смертях не было вины Кивы, ее все равно преследовало осознание, что, если бы она применила свой целительский дар, она бы могла уберечь их от смерти. Если бы она только осмелилась.

Она всех подвела.

И теперь расплачивалась.

И за это, и за многое другое.

– Уснула, что ли? – буркнула Креста. – Копай.

Кива заморгала, вдруг осознав, что, пока сокамерники разбирали инструменты, она просто стояла и снова пялилась на ладони.

Окровавленные ладони.

Полные силы.

Стоит лишь захотеть, она призовет свой дар – и тот явится вспышкой золотого сияния. Или же – одна неверная мысль, и она призовет магию смерти, унаследованную от предка, Торвина Корентина. Ту самую, которая прокляла ее маму и извратила сестру. Теперь она внутри ее самой. Всегда там была.

Кива передернулась и сжала кулаки.

– Кирку подбери! – прошипела Креста.

Кива будто в тумане взглянула на нее, замечая, как змеиное тату морщится от тревоги. А потом увидела, что встревожило Кресту: из-за угла вывернул надзиратель и направлялся прямо к ним.

Это был Кость.

Дремавший было инстинкт самосохранения вынудил Киву быстро подобрать кирку и ударить по известняку.

За десять лет в Залиндове Кива поняла, что по-настоящему бояться здесь нужно только двоих: Кость и Мясника. Бледный черноглазый надзиратель был буйным и непредсказуемым; обычно он вышагивал с арбалетом на плече по внешним стенам или на вышках. Раз он спустился вниз…

По коже поползли мурашки. Кива ждала, когда же он пройдет мимо.

Он не прошел.

Вместо этого он остановился прямо за ней, перехватил древко кирки и вырвал инструмент у нее из рук.

Креста работала теперь медленнее, от нее так и веяло опаской: одним глазом она присматривала за Кивой, другим – за Костью, и в ореховых глазах светилось предостережение.

Кива сглотнула и обернулась.

– Ну приветик, лекарка, – мурлыкнул он.

Он глядел на нее с насмешкой, и этот взгляд прорвался сквозь пелену онемения, окутывавшую Киву неделями, затопив вены страхом. Раньше, когда она была тюремным лекарем, у нее была защита от надзирателей вроде Кости. Не только потому, что кроме нее их было бы некому вылечить, но и потому, что она ходила в любимицах смотрителя. Безопасности это не гарантировало, но от многих тюремных кошмаров избавило.

Здесь, в тоннелях, этой защиты у нее больше не имелось. И уж точно Рук за нее не вступится.

Кость шагнул вперед, и Кива непроизвольно отшатнулась, ударившись спиной об известняк. Заключенный слева замялся, но затем вернулся к работе, молотя киркой еще быстрее, будто не желая привлекать к себе внимание.

Но справа от Кивы Креста совсем бросила работать.

– Чего надо? – спросила она, поднимая взгляд на Кость.

Он едва удостоил ее взглядом:

– Работай давай, Восс.

Скверно, что он помнил ее фамилию: надзиратели обычно обращались к заключенным только по номерам.

Кость опустил левую руку на арбалет, ухмыльнулся Киве и предложил:

– Прогуляемся?

Он отшвырнул ее кирку и потянулся к ней, отчего у Кивы внутри все перевернулось. Но не успел он дотронуться, как между ними влезла Креста.

– Обожаю гулять, – бодро заявила рыжая. – Куда идем?

Кость сверкнул на Кресту глазами.

– Предупреждаю в первый и последний раз.

Та не пошевелилась, оставшись между ними живым барьером.

– Креста… – попыталась Кива, но во рту пересохло, и она умолкла.

– Если Киве можно размять ножки, то и всем можно, – заявила Креста, игнорируя нависшую угрозу. А может, даже наслаждаясь ей. – Так нечестно!

Кость склонил голову набок, разглядывая ее.

– Вообще, я бы даже посмотрел на это представление. Но сегодня я не в настроении. – Он отвел взгляд и махнул паре тоннельных надзирателей, чтобы те подошли, а потом вновь посмотрел на Кресту. – Можешь копать сама или же они могут тебя заставить. Выбирай.

Кива встревожилась еще сильнее, потому что Креста вызывающе осталась на месте, и подоспевшим надзирателям пришлось схватить ее с двух сторон.

Кость удовлетворенно усмехнулся, глядя, как Креста брыкается у них в руках, а потом обернулся к Киве:

– Ты. За мной.

Кива панически посмотрела на Кресту и поняла, что рыжая вот-вот выкинет какую-нибудь глупость – например, нападет на надзирателей, – и поэтому торопливо выдавила:

– Ничего! Я скоро вернусь!

В этом она не была так уж уверена, поскольку понятия не имела, что на уме у Кости, но будет куда хуже, если Кресту накажут вместо нее. Стоит той продолжить сопротивляться – и не хочется даже представлять, какие последствия их ждут.

Глядя Кресте в глаза, Кива молча умоляла ее сдаться, и та наконец перестала брыкаться и недовольно качнула головой в знак согласия.

Кива облегченно вздохнула, но застыла, когда Кость развернулся на каблуках и быстро пошел прочь, бросив через плечо:

– Не услышу твоих шагов за спиной, и гулять ты отправишься в покойницкую.

Креста вырвалась из рук надзирателей и от души пихнула Киву вперед, добавив:

– Кость языком не мелет, как сказал – так и будет. Беги.

– Но ты…

– Делай как велено, будь умницей, – кисло попросила Креста, вновь подпихивая Киву. – Иди.

Креста бросила на Киву последний взгляд, вопрошая, почему та еще здесь, вернулась на свое место у стены и принялась рыть. Надзиратели не спускали с нее глаз, но Кива не сомневалась, что рыжей хватит ума не нарываться. Креста и так многим рисковала, влезая поперек Кости, который получил свое прозвище за то, что имел обыкновение бессердечно ломать заключенным кости, и порой на то не было иной причины, кроме скуки.

При мысли, до чего могло бы дойти, потеряй он терпение, Киву охватила вина. Но тут она вспомнила, что он ждет ее, и поспешила следом, бросив на Кресту последний взгляд – убедиться, что та спокойно работает. Кость она догнала уже у самых лестниц. Он, кажется, почти расстроился, увидев ее, и так стиснул арбалет, будто только искал повода пустить его в ход.

Кива тревожно покосилась на оружие, и Кость ухмыльнулся, но лишь кивнул на лестницу:

– Наверх. – И добавил издевательски: – Дамы вперед.

Отчетливо ощущая, как Кость следит за каждым ее движением, Кива послушно полезла по перекладинам. Кажется, прошла вечность, прежде чем они поднялись на поверхность. В голове у нее роилось множество вопросов, но ни один из них она не смела задать.

Однако ей и не пришлось, потому что, как только она вышла вслед за Костью на полуденное солнце, то увидела, зачем он спустился за ней.

А точнее, кому она понадобилась.

Прямо у входа в здание их ждал смотритель; его темнокожее лицо осталось бесстрастным, когда он взглянул на нее – пропотевшую, запыленную.

При виде его Кива резко остановилась.

За пять недель она еще ни разу его не встречала, кроме как в день своего прибытия, а в тот раз мозг был так затуманен наркотиком, что едва запомнил их встречу. Зубастая улыбка, полная злорадства, да несколько глумливых слов, которыми он ее поприветствовал, – вот и все. Тогда она и не почувствовала почти ничего, но теперь все было иначе.

Взор затянуло алым, когда она взглянула на человека, повинного в стольких смертях.

Включая и ее отца много лет назад.

– Так ты в самом деле не подохла, – без экивоков заявил Рук.

Кива не ответила, напоминая себе, что, если она на него набросится, Кость ее схватит. Кэлдон в Речном дворце дал ей пару уроков боевых искусств, но ей ни за что не совладать одновременно с Руком и Костью – да и по отдельности тоже. Навыки ее оставляли желать лучшего, и это если не брать в расчет несколько недель недоедания и суровых условий заключения. Если она хочет заставить его за все поплатиться, нужно думать головой и выжидать.

– Должен признать, не ожидал, – продолжал Рук. – Особенно учитывая, в каком состоянии тебя привезли. Тебе удалось меня удивить.

Он посмотрел ей в глаза, и звездчатый шрам показался ей еще более зловещим, чем обычно.

– Но ты же у нас всегда выкарабкаешься, да?

Кива подняла голову, но ничего не ответила.

– Сказать нечего? – Он поднял бровь. – Какая жалость. Но я не поболтать с тобой пришел. С тех пор как ты сбежала, от тебя сплошные проблемы, Кива Меридан, – а точнее, Кива Корентин.

Она постаралась ничего не выдать, но краски сбежали со щек, и лицо Рука вспыхнуло торжеством.

– Вот уж чего не ожидал, – сказал он. – Хотя теперь ясно, чего ты полезла в Ордалии. Родная матушка, во дела.

Он издевался, и Кива так сжала кулаки, что ногти впились в кожу.

– Но это все ерунда, я бы не трогал тебя, если б не этот твой принц, – сказал Рук, распаляясь. – Ты знала, что он пытался сместить меня с поста смотрителя? Собирался даже выдвинуть обвинение, веришь ли. Но я подчиняюсь не Эвалону – по крайней мере, не только Эвалону. Я отвечаю перед правителями всех восьми королевств, и, если уж говорить о законах, решает большинство. В отличие от твоего принца Деверика, они-то ценят мои заслуги и понимают, что я спасаю весь Вендерол от худших отбросов общества. А уж как, это не их забота. Так все и шло, пока ко мне не прицепился твой принц.

Рук нахмурился, и Кива застыла.

– Они, может, и отказались прислушаться к обвинениям Деверика, но теперь за мной наблюдают куда плотнее, – сказал смотритель. – И мне это не с руки. Совсем не с руки.

Он подался вперед – совсем немного, но достаточно угрожающе, чтобы Кива преисполнилась самых дурных предчувствий.

– Раз уж его тут нет, чтобы прочувствовать мое недовольство, то я решил, что оно достанется тебе – тем более ты уже поправилась.

Предчувствия Кивы окрепли, когда Рук махнул рукой и из-за угла выплыли два его телохранителя.

– Мясник уже тебя заждался, Н18К442, – сообщил Рук, когда новоприбывшие подхватили Киву под руки.

Она поняла его не сразу, но, когда поняла, сердце остановилось.

Рук растянул губы в усмешке и продолжил:

– У него и комнатка особая припасена – для тебя берег.

Глава третья

Тьма.

Вот и все, что осталось Киве, – все, чем осталась Кива.

Свернувшись в комочек в углу непроглядно-черной камеры в Бездне, она пыталась найти волю к жизни, а внутренние демоны нашептывали, что нужно сдаться, что все ее ненавидят и никто никогда не простит. Что нет смысла жить.

Эти мысли одолевали ее с тех самых пор, как организм очистился от ангельской пыли несколько недель назад, но неестественная тьма Бездны усиливала их, заставляя ее сворачиваться в клубок и зажимать уши, будто это могло заглушить осуждающие голоса.

Она оказалась в персональном аду – и этот ад она сотворила своими руками.

Отчаяние одиночной камеры Киве довелось пережить лишь раз – после того, как Джарен спас ее от испытания водой. Сенсорная депривация тогда чуть не погубила ее, но благодаря предупреждению Наари Кива знала, что к финальному испытанию ее освободят.

В этот раз никаких гарантий не было. Она знала только, что красная морда Мясника загорелась предвкушением, когда телохранители Рука приволокли ее днем в изолятор – он обрадовался так, что на секундочку сердце у нее ушло в пятки: Кива испугалась, что ее утащат прямо на порку. Окровавленная плеть, кромсающая тело Джарена, до сих пор снилась ей в кошмарах. Но Мясник избавил ее от этого ужаса – у него имелись на нее другие планы и другие пытки.

– Боль уйдет, а темнота останется, – лукаво заявил он, волоча ее к Бездне, и швырнул ее внутрь, оставив один на один с ее собственными безжалостными мыслями.

Вина, горе, стыд не покидали ее ни на мгновение, пока медленно ползли секунды, потом минуты, потом часы. И все это время Кива вновь и вновь вспоминала одни и те же лица: Джарен, Наари, Типп, Кэлдон, Торелл.

Она слышала последние слова Джарена: «Как… ты… могла?»

Она слышала, как предупредил похолодевший Кэлдон: «Убегай».

Она слышала, как обвинял ее дрожащим, полным слез голосом Типп: «Ты К-Корентин?»

А затем видела наглое лицо сестры, бледную, как луна, кожу, смеющиеся глаза цвета меда и ужасные слова, которые бесконечно вертелись у Кивы в голове: «Отлично сработано, сестренка! Без тебя у меня бы ничего не вышло».

Если Рук собирался пытать Киву, лучше наказания, чем запереть ее с личными демонами, он бы не выдумал. Тьма лишь подпитывала их.

– Я не могу, – прошептала Кива, дрожа и раскачиваясь на месте. – Я не выдержу.

Она и не хотела выдерживать. Какой в этом смысл, если она все потеряла? У нее ничего не осталось, ничего и никого.

Пусть лучше тьма заберет ее.

Пусть лучше все закончится.

Пусть лучше придет конец.

Но затем мелькнул свет, резкий и слепящий, и послышался чей-то рык, будто кого-то швырнули к Киве в камеру, и тело рухнуло на твердый камень, а дверь снова захлопнулась.

– Сукинсын! – прошипел у ног Кивы знакомый голос, ослабевший от боли.

Киве почудилось, что она видит сон. Или что она уже на том свете.

– Креста?

– Кто ж еще? – подтвердил ворчливый голос.

На миг у Кивы все вылетело из головы, но еще один стон боли заставил ее пошарить в темноте, пока она не нашла соседку, причем при первом же касании Креста охнула и отшатнулась.

– Что они с тобой делали? – спросила Кива, двигаясь осторожнее. – Где болит?

Креста сдавленно хохотнула:

– Лучше спроси, чего они не делали и где не болит.

Кива замерла, побоявшись причинить Кресте еще больше боли.

– Это из-за того, что произошло в тоннелях? – неуверенно спросила она.

– Понимаю, сложно поверить, – съязвила Креста, – но надзиратели типа Кости не особо церемонятся с теми, кто посмел им перечить.

Послышался шорох и приглушенная ругань. Когда Креста снова заговорила, она пыталась отдышаться, а голос раздавался совсем рядом – видимо, она ухитрилась встать.

– Стоило того. Видела бы ты их удивленные рожи!

– Это я виновата, – прошептала Кива. – Ты из-за меня здесь очутилась.

– Здесь я очутилась из-за себя, – отрезала Креста. – Никто не смеет силой помыкать более слабыми. Не останови ты меня, я бы с радостью им врезала. Уж поверь.

Слушая ее, Кива вспомнила спутавшиеся в голове первые дни ломки, когда Креста рассказывала о собственной семье и упомянула, что мать изо всех сил старалась «уцелеть» рядом с отцом. Подробности Киве были ни к чему – судя по всему, Кресте всю жизнь доставалось от мужчин, и сегодняшний день не стал исключением.

– Чем я могу помочь? – спросила Кива, бесполезно суетясь вокруг. Она ничего не видела: если бы не затрудненное дыхание Кресты, она бы и не догадалась, что та рядом.

– Суету прекрати, – ответила Креста. – Мясник зашвырнул меня к тебе только потому, что знал: тебя расстроит то, что он сделал со мной, а этот садист хочет тебя помучить. Но мне бывало и похуже, я скоро буду на ногах.

Она задумчиво помолчала и добавила преувеличенно безразличным тоном:

– Ну если только не хочешь ускорить процесс этой своей волшбой.

Превозмогая потрясение, Кива ответила почти обвиняющим тоном:

– Так ты все-таки знаешь, кто я такая!

Креста молчала так долго, что Кива уже прикидывала, не отрубилась ли та. Но потом Креста ответила, тщательно подбирая слова:

– Когда начался бунт, я побежала прямо в лазарет. Мне было велено беречь Тильду, без нее я бы отсюда не выбралась. Повстанцы собирались забрать меня вместе с ней. Ну, так мне говорили.

Последнюю ремарку она буркнула себе под нос, но потом вновь заговорила громче:

– Я не успела. Мальчишка – Типп – уже лежал на земле, считай, без сознания, а Тильда… – Она замолчала, будто припомнив, с кем говорит, и дальше заговорила осторожнее: – Она услышала, как я подошла, вцепилась в меня из последних сил и потянула к себе. А потом назвала твое имя.

Кива спросила онемевшими губами:

– А она… Она еще что-нибудь говорила?

– Я объяснила, что я – не ты, но она только притянула меня поближе и сказала: «Передай ей, что я ее люблю. Передай, что я прошу прощения. Передай, что я пыталась…»

У Кивы на глаза навернулись слезы.

– Пыталась что?

Креста ответила нехарактерно мягко:

– Она не успела договорить. – И быстро добавила: – Я прикинула, что пацан не жилец, так что оставила его и пошла драться – меня бесило, что со смертью королевы я лишилась шанса сбежать и что я сама не догадалась, кто ты такая. До тех пор.

– Никто не знал, – тихо откликнулась Кива. – Никто и не должен был знать.

Еще одна пауза, а потом Креста сказала:

– Ты исцелила мальчика.

Кивок – пусть даже Креста не могла увидеть.

– Но твоя мать умерла, прежде чем ты успела вылечить и ее.

Кива не ответила – молчание говорило за нее.

Креста вздохнула:

– Да уж.

Кива невесело, с болью хохотнула.

– Не говори.

По щеке скользнула слеза, и Кива шепотом призналась:

– И это еще не самое скверное.

Во тьме Бездны Кива отбросила настороженность – к чему она ей теперь? – и рассказала Кресте все остальное. Все, что она так долго удерживала внутри: как их с отцом отправили в Залиндов, как она десять лет прождала мести, как в итоге оказалась в Речном дворце с кровными врагами и вдруг обнаружила, что они ей вовсе и не враги. Потом она рассказала о том, что случилось на балу, и в довершение – как ее накачали наркотиками и вернули обратно в Залиндов.

Только теперь Креста, присвистнув, признала:

– Неудивительно, что ты такая развалина.

Кива решила, что отвечать бессмысленно. Это правда, она и была развалиной. И ее не починить.

Креста фыркнула, и Кива поняла, что последнее она произнесла вслух.

– Поверь мне, починить можно все, – твердо заявила Креста, выжившая в каменоломне. – Дышишь? Значит, еще жива, а значит, можешь исправить все, что сломала.

Кива покачала головой в темноте:

– Тут уже ничего не поправить.

– Боги, я уж и забыла, какая ты упертая, – буркнула Креста. – То есть тот придурочный тоннельщик – ну тот, которому я съездила по лицу, когда он вступился за твою девичью честь или что там еще, – он оказался твоим заклятым врагом?

– «Заклятый» звучит громковато, – слабо возразила Кива. И добавила себе под нос: – Да и «придурочный» тоже.

– Он соврал о себе, и не по мелочи, а в критически важном вопросе, так ведь? – давила Креста.

– Я ему тоже соврала, – вступилась за Джарена Кива. – И врала дольше, и бед это наделало куда больше.

Креста разочарованно хмыкнула.

– Давай-ка вместе прикинем. Он тебе соврал, но ты все равно его простила. Он воплощает в себе все, что ты поклялась ненавидеть…

– «Поклялась»? – Кива скорчила гримасу. – Я такого не говорила!

– …и все равно, – продолжала Креста будто сквозь зубы, – ты все-таки умудрилась в него втюриться.

Кива захлопнула рот, сердце пронзила боль.

– Не кажется ли тебе, что если он любит тебя так же, как ты его, – а судя по твоим словам, все говорит именно об этом, – то может быть, может быть, у тебя все-таки есть шанс?

– Он меня не простит, – севшим голосом ответила Кива. – Да и какая разница, я его больше не увижу…

– Может, и не простит, – согласилась Креста, перебивая ее. – Но разве он не заслуживает, чтобы ты хоть попыталась бы добиться его прощения после всего, что натворила?

– Да что я тут могу…

– И еще Наари, – продолжала Креста, не слушая возражения Кивы. – Она мне нравилась. Для охранницы она почти ничего.

Наари была больше чем «ничего», но Кива не стала поправлять Кресту, уверенная, что рыжая просто еще раз ее перебьет.

– Что-то мне подсказывает, что злобу она затаит, но даже здесь, в Залиндове, было очевидно, что ты для нее не чужая, – сказала Креста. – Думаешь, ей бы хотелось, чтобы ты просто махнула на все рукой и сдалась? Разве ей бы понравилось, что ты бросила их разгребать твои делишки, даже не попытавшись ничего исправить?

У Кивы сдавило горло.

– Я не могу говорить за второго принца, как там его…

– Кэлдон, – тихо подсказала Кива.

– Да, он. Но кажется, он единственный знал про тебя всю правду и все равно остался на твоей стороне, даже после того, как твоя сестричка пырнула его двоюродного братца и умыкнула у них страну. Сдается мне, вернуть его доверие будет не особо сложно, если ты его вообще теряла.

Кива сжала губы, чтобы не дрожали.

– Ну а что до твоего брата, то понятия не имею, с чего ты решила, что подвела его, – он, вообще-то, гребаный генерал повстанцев! Уж если кто кого подвел, так это он тебя – почему он не вытащил тебя отсюда?

– Он пытался, – вставила Кива, вспомнив, как Торелл хотел вызволить ее и Тильду, но Зулика отозвала отряд.

– Лучше надо было пытаться. И быстрее, – твердо заявила Креста, и Кива вспомнила, что та тоже ждала атаки повстанцев. – Да и вообще, мог бы догадаться насчет планов вашей психованной сестрички и остановить ее, пока не стало слишком поздно. Магия смерти? Ну серьезно? – Креста неверяще фыркнула. – Любовь, конечно, слепа, но не настолько же.

– Откуда бы ему знать, что она…

– Ну, а пацан? – снова перебила ее Креста. – Ладно остальные, но за него-то ты должна бороться. У него, кроме тебя, никого нет.

Ее слова больно ранили Киву.

– Ему без меня лучше.

– Сама-то веришь в это?

– Я ему соврала.

– Да ты всем соврала, – равнодушно указала Креста. – Проехали. Что с того-то? Все врут. Я тебе постоянно вру, а ты все равно сидишь рядом.

Кива наморщила лоб:

– О чем ты врешь? – И добавила: – И, вообще-то, мне некуда деваться. Нас тут заперли.

– Тут уж ничего не поделаешь, – ответила Креста, проигнорировав первый вопрос. – Это не в нашей власти. А знаешь, что в нашей?

– Что? – Кива сама не знала, готова ли к ответу.

– Может, мы и застряли в Бездне – по крайней мере, пока что, – но только мы решаем, как это воспринимать. Можем пялиться в темноту, пока она нас не сожрет, а можем осознать, что это лишь временно, и помнить, что когда-нибудь свет вернется, – сказала Креста. – Все зависит от точки зрения.

Она умолкла на миг, потом тихо сказала:

– Кива, ты же была бойцом. Разве твои друзья не хотели бы, чтобы ты боролась – не только за себя саму, но и за них? После всего что случилось, разве ты не задолжала им хотя бы это?

У Кивы в горле встал комок, который она не смогла сглотнуть. Она чувствовала его в своем голосе, выдавливая в ответ:

– Какая разница? Я все равно никогда больше их не увижу.

– Один раз ты уже сбежала из Залиндова. Кажется, для тебя нет ничего невозможного.

– Тогда мне помогли. А в этот раз никто и не знает, что я здесь – ну, разве что Зулика с Миррин и охрана, которая меня привезла.

Креста задумчиво хмыкнула.

– Ладно, признаю, так будет посложнее. Но все равно, никогда не говори «никогда».

Зашуршала одежда, когда она пошевелилась, затем раздался стон боли, и Кива вспомнила о ранах Кресты.

Отстранив тревогу, Кива предложила:

– Прежде чем ты начнешь перечислять, почему мне следует готовиться к побегу, постой минутку спокойно, дай тебя вылечу.

Она пододвинулась, коснулась ладонями тела Кресты, закрыла глаза и воззвала к магии в крови. Кива никогда этому не училась и понятия не имела, что делает, но долгие годы сила бурлила совсем рядом, ждала ее, готовая откликнуться на любой приказ. Даже когда Кива изо всех сил пыталась подавить дар, она все равно слышала его шепот. Только после побега из Залиндова сила начала бесконтрольно вырываться наружу, требуя внимания.

А теперь, попытавшись призвать магию, Кива удивленно поняла, что уже несколько недель ее не ощущала – с той самой ночи бала-маскарада.

Вновь открыв глаза, она не увидела ничего, кроме тьмы Бездны, и застыла, вспомнив, как Зулика колдовала свою темную магию. Внутри Кивы дремало то же самое зло. Одна мысль, и вместо исцеления она убьет Кресту.

– Что-нибудь должно происходить? – нетерпеливо спросила Креста.

– Я… – Кива сглотнула. – Дай мне минутку.

Закусив губу и не обращая внимания на то, как от тревоги на коже даже в стылой камере выступает пот, она прогнала все мысли о темных, сумрачных щупальцах магии. Ее дар был добром, он помогал людям, исцелял их. Она бы никогда не применила его во зло.

Набрав воздуха, чтобы успокоиться, Кива вновь призвала дар, и на этот раз ощутила, как он колышется внутри. Но едва золотой свет заплясал на пальцах, снова нахлынула паника, и свечение исчезло, оставив их в прежней темноте.

Креста ехидно заметила:

– Ну и времечко ты выбрала, чтобы разучиться.

Кива потрясенно ответила:

– Прости. Наверное… Просто устала. Магии нужна энергия, а у меня ее не слишком много в последнее время.

Так и есть, сказала себе Кива. Она измождена, недоедает и измотана эмоционально. Чем подпитываться дару? Наверное, поэтому он и молчал все это время. Если бы ее обучали, она бы, возможно, умела призвать силу даже в таких условиях, но все, что она знала о даре, она узнала сама. И в основном путем проб и ошибок при содействии большого везения.