ГлавнаяМагический реализмЛин ЯровойЗазеркалье

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Лин Яровой
Зазеркалье

– Семьсот, – назвал цену мужик.

– Пойдёт.

– Тебе свежевать?

Я промолчал.

Не дожидаясь моего ответа, мужик вновь нацепил перчатку. Схватил пушистого за уши, вытянул из вольера и пошёл к берёзе. Потом перехватил животное за задние лапы.

В отличие от предыдущего, этот кролик даже не дергался. Покорно висел в воздухе головой вниз и ждал своей участи.

Хозяин двора замахнулся дубинкой…

Далеко на холме с перезвоном били колокола.

***

Лида ткнула вилкой золотистый кусочек мяса. Макнула его в соус.

– Вкусно, – сказала она, чуть зажмурившись. – Чёрт. Это очень вкусно. Как же мне с тобой повезло, кот.

Я улыбнулся и приподнял бокал вина.

– Ешь, родная. Твоё здоровье.

Мясо получилось нежным и сочным, с хрустящей корочкой. На гарнир я отварил картофель и порезал его крупными дольками, посыпав зеленью. Вино купил какое было. Местный продуктовый выбором не баловал.

– Это немного сентиментально, – сказала Лида, кивнув в сторону дальнего угла гостиной. – Совсем на тебя не похоже.

Я пожал плечами. Затем проглотил таявший на языке кусок филе и ответил:

– Мне захотелось его спасти.

Лида медленно опустила ресницы в знак одобрения. Затем снова посмотрела в угол, где стояла картонная коробка, и невольно улыбнулась.

– Как его назовём?

– Черчилль.

– Почему Черчилль?

– Понятия не имею. Но его сородича звали Гитлер. Пусть этот будет Черчилль.

– Тогда Уинстон Черчилль, – уточнила Лида. – Солиднее звучит.

– Надеюсь, он не развяжет холодную войну.

– Главное, чтобы не выхлестал всё спиртное в холодильнике.

Я посмотрел на белоснежного кролика. Тот копошился на соломенной подстилке. Забившись в угол коробки, Уинстон Черчилль догрызал морковку.

– Твоё здоровье, премьер-министр, – поднял я бокал в честь спасенного зверя.

Лида засмеялась, а затем вернулась к еде.

– Господи, кот. Ты великолепен, – сказала она, прожевав очередной кусок куриного филе. – Вкуснее в жизни ничего не пробовала. Не понимаю, как у тебя получается.

– Наловчился, пока жил с одной ведьмой.

– Она так хорошо готовила?

– Отвратительно. Пришлось учиться самому.

Лида потянулась к ветке винограда. Оторвав одну виноградинку, кинула в меня.

– А что-нибудь ещё та ведьма делала плохо?

– М-м-м… Дай-ка подумать. Пожалуй, да. Делала.

– И что же?

– Плохо делала вид, будто ей нравится вино.

Лида засмеялась. Затем кивнула и сказала:

– Я боялась, мне придётся пить эту жижу весь вечер.

– Доставай анисовую. Она остыла.

Лида встала из-за стола. Забрала бокалы, вылила вино в раковину и тут же их ополоснула. Затем тщательно вытерла. Убрала на полку. Я улыбнулся, пока Лида не видела.

Это было так привычно, но именно сейчас её маниакальная тяга к чистоте казалась мне особенно милой. Каждое движение Лиды, каждый её полувзгляд – всё было таким родным. Вот она открывает холодильник и чуть наклоняет голову, рассматривая продукты на полках. Задумавшись, теребит пальцами мочку уха. Прикасается к новым серёжкам.

– Ты не взял сыр?

– То, что лежало в магазине, – это не сыр, а просто засохшее молоко.

– Жаль… Ну ладно.

Вытащив прозрачную бутылку, Лида захлопнула холодильник. Затем разлила водку по рюмкам.

– Мне чуть-чуть, – сказал я.

– С чего это вдруг?

– Ты знаешь.

Лида усмехнулась. Налила до края.

– Не переживай, кот. Я тебя проконтролирую.

– Ты очень рискуешь.

– Просто пей, не торопясь. У нас вся ночь впереди.

– Отоспалась за день?

– Да… – жена смутилась. – Извини. Я просто что-то выключилась. Сама не поняла, как это произошло. Если хочешь, мы можем завтра встать пораньше…

– Лида.

– Да?

– Всё хорошо.

Лида улыбнулась. Кивнула.

– Спасибо, – сказала она и пододвинула мне рюмку. – Держи.

– За наши двенадцать лет.

– С годовщиной, кот.

Стекло звякнуло в тишине. Анисовая отдавала на пряностями, и спирт почти не чувствовался. Стало теплее.

– Знаешь, о чём подумал?

– О чём?

– Твоя ворожба похожа на алкоголь. Такое же ощущение. Словно что-то горячее течёт внутри – сверху вниз.

Лида посмотрела на меня, прищурившись. Затем спросила:

– Расскажешь, как ты это сделал?

– Что именно?

– Ты знаешь. Сегодня, когда я увидела её в шкатулке, ты очистил меня от страха. Как у тебя получилось?

– Не знаю. А у тебя как получается?

– Не сравнивай, – покачала головой Лида. – Я занимаюсь этим почти двадцать лет. Мой мир всегда был полон волшебства – вспомни, что я говорила днём. А ты… Ты всегда был скептиком. Всегда сомневался. И даже увидев силу, не верил. Но всё-таки у тебя получилось. Чисто, уверенно – будто ты лечишь не меньше моего.

От слов Лиды мне стало неловко. Словно мой поступок обесценил все таланты жены. Решив немного разрядить обстановку, я опустил взгляд, провел пальцем по пустой рюмке, а затем сказал:

– Ладно… Видимо пришло, время. Никогда тебе об этом не говорил, но семьдесят лет назад… Мой дед на фронте. Он попал в плен. Немцы ставили над ним эксперименты. Кололи всякими препаратами. А потом он сбежал. За ним гнались по пятам. С собаками. На мотоциклах. Но он бежал быстрее. Добрался до Полесья, и спрятался там у лесной ведьмы. Зажил с ней. Завёл детей. В общем, я – потомственный колдун, Лид. У меня дар.

Я посмотрел на жену максимально серьезно. Ждал, что она улыбнется – чуть снисходительно, отведя взгляд в сторону и вниз – как она обычно улыбалась, когда я нёс милую чепуху, чтобы развеселить её. Но в этот раз жена пропустила мимо ушей мою выдуманную историю. Налив анисовую по рюмкам, Лида вновь затеребила пальцами серёжку.

– Я много о нём думала.

– О моем деде? – искренне удивился я.

Лида поморщилась. Отмахнулась.

– О даре.

– Фух… А я уж было…

– Помолчи, кот, – сказала жена чуть раздраженно.

Она отпила немного, буквально глоток, а затем посмотрела куда-то в сторону.

– В тот год, когда ушла Алиса… Через пару недель после похорон разум начал потихоньку возвращаться, и я впервые спросила у себя: почему ты вообще стал чувствовать этот запах? Ведь такого никогда не было раньше, правильно?

– До знакомства с тобой ни разу.

– Вот именно, – кивнула Лида. – Одно дело – увидеть знамения, вещие сны, звуки или видения прошлого. Совсем другое – ощутить её присутствие. Для такого нужно иметь много сил. И мне кажется, что часть ты перенял у меня. Точнее я сама отдала, пока жила рядом. Неосознанно.

– Это хорошо или плохо?

– Зависит от того, готов ли ты принять.

– У меня есть выбор?

Лида промолчала. Она снова отпила из рюмки, а затем пристально на меня посмотрела.

– Когда я буду умирать…

– Лида.

– Не перебивай. Дослушай.

– Хорошо, – я опустил глаза.

– Когда я буду умирать, мне будет больно. Ты даже не представляешь насколько. Помнишь, я рассказывала, как умирала бабушка? Родители разбирали крышу. Ни врачи, ни церковники не могли помочь. Чтобы облегчить боль, бабушка спускалась в погреб – раздевалась догола, прижималась к холодной земле, скулила в темноте. Со мной будет так же.

– Лида…

– Когда придёт время, я попрошу у тебя об одном. Обычно к этому готовятся заранее, но я не успела. Не думала, что это произойдёт так скоро. Послушай, кот. Мне будет некому отдать силу, кроме тебя. Забери её.

– Не говори ерунды. Мы ещё поборемся. Ты не умрёшь.

Жена усмехнулась и покачала головой.

– Опять ты о своём. Не хочу спорить. Просто пообещай мне.

– Лида…

– Пообещай, – надавила жена.

Я не хотел с ней ссориться. Только не в этот вечер.

– Хорошо. Если у нас не получится, я сделаю всё, о чём ты попросишь.

– Отлично. Ты дал слово. Помни об этом.

Молча выпив, я посмотрел на тарелку с мясом. Аппетит пропал.

– Что делал сегодня, пока я спала? – спросила Лида.

– Гулял. Бродил по лесу. Искал кролика.

– И ходил к соседям?

– Ты про Колебина? Да, ходил. Кстати, днём это был не он. Колебин умер.

– Знаю.

Я удивленно вскинул брови. Посмотрел на жену, чувствуя, как в груди расползается липкое подозрение.

– Откуда? – спросил, хотя уже заранее знал ответ.

– Птицы рассказали.

– Лид…

Жена вздохнула. Посмотрела на меня устало.

– Просто скажи, – попросил я.

– Тебе это так важно?

– Важно.

– Ну хорошо. Да, мы говорили с Максимом. Пока ты гулял. Он сказал, что ты выяснял про соседа.

Маятник в груди рухнул вниз. «Почему? Почему сейчас? – забегали тревожные мысли. – Она хотела услышать его перед смертью? Хотела обсудить вещи, о которых мне знать не стоит? Чёрт, – одернул я себя. – Успокойся! Что ты несёшь, идиот?»

Но в висках уже шумел пульс, и руки стали липкими от беспокойства.

– О чём ещё болтали?

– Андрей. Давай не будем. Не сейчас.

Я постарался успокоить дыхание. Опустил взгляд, вновь уставившись в тарелку с недоеденным филе. Лида поступила так же. Ковыряя вилкой мясо, жена спокойно сказала:

– Тем более, ты и сам звонил Вике.

Струна маятника натянулась, зазвенела в груди.

– Как ты узнала?

– Никак, – сказала Лида, не поднимая глаз. – Угадала, получается.

Я мысленно покрыл себя матом. Следователь, твою мать.

– Ладно, – произнесла жена, отодвигая тарелку. – Пойдём покурим.

Она встала из-за стола, подошла к вешалке и взяла пальто. Посуду убирать не стала. Стало ясно, что настроение у Лиды рухнуло. Пусть она и не показывала виду, но грязные тарелки, оставленные вопреки привычке, значили лишь одно – жене стало резко плевать на весь романтичный настрой.

– Прости, – сказал я, когда мы вышли на террасу и закурили. – Просто хотел знать.

– Давай забудем, хорошо? – сказала Лида. – Только не сегодня.

Она выдохнула дым в тёмную вечернюю сырость. Запрокинула голову назад, прикрыла глаза и набрала полную грудь воздуха.

– Здесь так свежо. Рекой пахнет.

Я машинально оглянулся и посмотрел в окна, в которых отражались наши с женой силуэты.

– Не смотри туда, – сказала Лида и ладонью повернула мою голову обратно. – Лучше послушай, как шумит ветер… Берёзы шепчут. Кошки не спят. Сегодня ночью будет гроза.

– Гроза в конце сентября? В Сибири?

– Просто поверь.

Я хмыкнул и посмотрел на небо. Со стороны посёлка оно ещё было светлое, чуть розоватое – раскрашенное лучами только-только спрятавшегося солнца. А на востоке над лесом уже темнела ночь. Холмы почернели и превратились в тени уснувших великанов. Ветер летел оттуда – с тайги.

– Идём к реке, – вдруг сказала Лида. – Хочу развести костёр. Пожарить хлеб, как в детстве.

Я понял, что вечер ещё можно спасти, и согласился.

– Пойдём. На Васино?

– Да. Именно туда.

Лида задумалась на секунду. А затем посмотрела на меня – лукаво, насмешливо.

– И не забудь анисовую. Жду тебя здесь.

– Хорошо, я мигом.

Выбросив окурок в пустую банку из-под кофе, я вошёл обратно в гостиную. Нашёл в кухонной тумбе пакет – кинул туда бутылку, хлеб, пару картофелин, коробок с солью и остатки овощей. Затем взял с каминной полки складной нож и пару таблеток сухого спирта, чтобы не мучиться с костром впотьмах. Взгляд остановился на топке камина. Мне показалось, что сажи на стенках стало больше. Дотронулся ладонью до кирпичей. Холодные. Странно.

Решив не забивать голову, я сунул в карман запасную пачку сигарет. Затем положил в коробку уснувшему кролику пару морковок и вышел на улицу.

Огляделся. Лиды во дворе не было. Сердце застучало быстрее. Маятник в груди рухнул вниз. Быстро, почти бегом, я сбежал с крыльца, толкнул калитку. Посмотрел в сторону леса…

Выдохнул.

Лида стояла напротив дома Колебина. Спрятав руки в карманы пальто, она смотрела в сторону старого пятистенка. Вжимала голову в воротник. Локоны вились по ветру чёрными змеями.

– Ты чего убежала? – спросил я, подойдя ближе.

Лида не повернулась. Медленно и плавно она подняла руку и несколько раз провела перед собой, словно сбрасывая невидимую паутину.

– Гнилая кровь, – тихо сказала жена. – Гнилые мысли.

Она стояла, будто загипнотизированная, застыв посреди дороги и уставившись в зашторенные окна кривой избы. Ветер, налетавший из леса, поднимал пыль, клонил к земле заросли крапивы, гремел железом на крыше соседского дома.

– Милая… Всё в порядке?

Будто не слыша меня, Лида сделала шаг вперёд. И тут же отступила – почти отпрыгнула. Поморщившись, словно от ожога, она, наконец, глянула в мою сторону.

– Ты ходил туда днём?

– Да.

– Не ходи больше. Никогда не ходи.

Она вновь взмахнула рукой, согнула пальцы и начертила в воздухе знак – круг с петелькой снизу. Затем взяла мою ладонь, поднесла её к губам и принялась быстро шептать. Слов я разобрать не сумел. Ветер подул сильнее – зашумел ветвями берёз, срывая пожелтевшие листья, а затем вдруг резко стих. Лида отпустила руку.

– Пойдём, – сказала, вдруг улыбнувшись. – Пока совсем не стемнело.

Не понимая, что происходит, я посмотрел сначала на собственную ладонь, затем на соседский пятистенок, а после – на жену.

– И что это было?

– Заговор. Ты поранился днём.

– Можешь объяснить нормально?

– Кот… Просто не ходи в этот дом. Он забирает жизнь.

Лида посмотрела на меня измученно, и я понял – не разумом, но интуицией – лучше оставить жену в покое. «В конце концов, она знает, что делает».

Перехватив пакет из руки в руку, я поцеловал Лиду и кивнул в сторону березовой рощи.

– Ты права. Идём. Нас ждёт река.

***

Над водой стелился туман. Клубками, рваными нитями полз в заводи сквозь заросли камышей, поднимался по тёмному песку к поляне, оседал каплями на листьях лозняка. Земля дышала сыростью, увядающими травами, осенью.

Мы с Лидой сидели под ветвями одиноко растущей берёзы, словно дети, спрятавшиеся в домике. Развели костер, и теперь жарили хлеб, держа тонкие прутики над танцующим огнем.

– У тебя корочка подгорела, – сказал я жене. – Подними повыше.

– Это специально. Чтобы громче хрустеть.

Я взял с земли кривую березовую палку. Поворошил прогоревшие дрова, сбивая их поплотнее. В углях пеклась укрытая золой картошка. Конец палки загорелся, и я прикурил от неё сигарету.

– Дай мне тоже, – попросила Лида.

Отдал ей свою, а себе достал из пачки новую.

– Опять обслюнявил весь фильтр, – жена в шутку поморщилась. – Что за привычка?

– Считай, это мой поцелуй.

Лида улыбнулась, и я подмигнул ей, щурясь от кислого дыма, лезущего в глаза. Отсел чуть в сторону. Почувствовал, как закружилось в голове. Бутылка анисовой была наполовину пуста, и всё вокруг казалось таким мягким, нежным, живым. Где-то в кустах квакала лягушка. «Грозу зовёт» – вспомнил я слова Лёпы. Тут же, словно в подтверждение, зашумела трава от налетевшего ветра, зашевелилась листва на березе. Волосы Лиды взметнулись и упали обратно на плечи.

– Нужно было шапки брать, – сказал я. – Продует.

Жена взглянула на меня насмешливо, чуть приподняла одну бровь. Я быстро вспомнил.

– Чёрт.

– Забудь. Не бери в голову.

Удивительно, как ей удавалось говорить об этом так легко. Неужели она и вправду настолько привыкла видеть смерть в зеркалах, что перестала её бояться? Или просто делала вид? В конце концов, Лида ведь кричала, когда открыла тот шкаф. И потом, когда рассмотрела отражения в шкатулке…

– Расскажешь, что произошло сегодня? – спросил я осторожно. – Что ты увидела?

Лида подумала немного, а затем кивнула.

– То же, что и раньше, – ответила она. – Белый сарафан. Длинные волосы. Только она стоит всё ближе. И выглядит не так, как обычно.

– А как?

– Как утопленница.

Лида помолчала немного, глядя в огонь. Затем добавила:

– Она выглядит, как я.

– Ты видишь себя утонувшей?

– Да, – сказала Лида. – То есть нет… В смысле, я вижу своё отражение, а позади ещё одно, которое держит меня за волосы. И та, вторая, улыбается – мокрая, перемазанная в грязи, с засохшей тиной, давит на шею.

От слов жены показалось, будто меня самого окунули головой в омут. Дышать стало тяжело. На грудь словно упал невидимый груз, мешающий набрать полные лёгкие воздуха.

– Почему так происходит?

– Не знаю, – пожала плечами Лида. – Думаю, всё дело в мыслях.

Я непонимающе посмотрел на жену.

– Образы, – сказала она. – Мы сами рисуем их в отражении. Когда ты подарил мне серёжки, – Лида коснулась пальцами мочки уха, – я подумала о том, что хочу надеть их вместе с вечерним платьем. То белое с вырезом, помнишь? Мне стало жаль, что я больше не успею в нём никуда выйти. Я пожалела себя. Всего на секунду, но пожалела.

Лида выбросила окурок в костёр и сняла с огня прутик с хлебом. Царапнула ногтём чёрную корку.

– А потом днём ты рассказал, что слышишь знамения. И мне вдруг так сильно захотелось жить, научить тебя всему. Я на мгновение представила, как мы могли бы вместе летать во снах. Как могли бы ходить на ту сторону.

Я почувствовал, как к горлу подкатывает отчаяние. Глаза вновь заслезились. Благо, теперь всё можно было свалить на дым костра. Я отвернулся, прикусил губу. «Соберись, твою мать, – приказал себе. – Будь мужчиной. Ты должен быть сильным в эти три дня. Она хочет, чтобы ты был сильным».

Три дня…

«Нет, Андрей. Уже никакие не три».

Глубоко вздохнул и посмотрел на жену.

– Думаешь, нет способа победить её? Я имею в виду не врачей. Твою теорию. Вся эта магия… Ты сама говорила: кто имеет веру с зерно, может сдвинуть гору.

Лида усмехнулась, чуть не подавившись хлебом.

– Это не я говорила, а Христос. И как ты помнишь, он умер.

– Да. Но потом воскрес. Через три дня.

– Кот, – улыбнулась Лида. – Жаль тебя расстраивать, но я не Христос. И надеюсь, мне не придётся умирать за чужие грехи в муках. Я бы предпочла, чтобы это было спокойно и тихо. Хотя, учитывая мою суть, тихо, конечно, не будет. Придётся немного потерпеть боль, пока сила полностью не перетечет в тебя. Ты помнишь? Ты обещал.

– Помню. Я сдержу слово.

Сняв хлеб с огня, разломил его пополам и съел половину с помидором. Затем сделал глоток анисовой. Поморщился. Чувствуя, как алкоголь обжигает горло, закусил вторым куском, и поймал себя на мысли, что вновь хочу приложиться к бутылке.

«Хватит, – остановил себя. – Ты помнишь, что бывает, если потерять берега. Можно захлебнуться».

Пододвинувшись ближе к костру, вновь поворошил угли. Затем спросил:

– Что, если мы все можем воскреснуть? Ты не думала об этом?

– О чём ты?

– Если смерть нельзя победить. Может, есть способ её обмануть?

– Что-то ты не договариваешь, – нахмурилась Лида, а затем спросила: – Что именно ты видел в том доме?

– Ничего особенного. – покачал я головой. – Но…

– Что «но»?

– Кажется, это всё-таки был Колебин. Днём.

Лида долго и внимательно на меня смотрела, будто пытаясь прочитать мысли. Я вновь почувствовал, как её сознание проникает мне в голову и перетряхивает воспоминания. Стараясь не обращать внимания на возникшую в груди щекотку, я произнёс, глядя в тлеющие угли костра:

– Пару лет назад у него нашли рак. А потом появился странный друг. В Роще говорят, он обещал вылечить Валеру. Обмануть смерть.

Лида вдруг подвинулась ближе и взяла меня за руку. Заглянула в глаза.

– Андрей.

– Да?

– Пообещай мне кое-что, – она крепче сжала мою ладонь. – Никогда, слышишь? Никогда не принимай помощь у силы, что поселилась в том доме. Оно того не стоит. Это не жизнь. Это гниль.

В памяти всплыли рассказы Лёпы о ящерице, погубившей старика. За ними – слова Вити, хозяина кроликов, о друге Колебина в чёрных одеждах. А потом воспоминание о тяжелом, землистом духе в избе. О том, как быстро утекали силы, стоило лишь переступить порог заброшенного дома.

– Смерть не страшна, – говорила Лида. – Хоть она и бывает болезненной. Невыносимой для тех, кто остаётся жить. Но тот, за кем она приходит, должен смириться и идти за ней. Это естественно, кот. Мы не можем противиться миру.

– Ты говорила, мы можем менять его.

– Можем, – кивнула жена. – Но иногда это обходится слишком дорого. Пойми, она – не плохая. Её вид пугает лишь тех, кто не готов уйти, как это случилось сегодня со мной в минуту слабости. Но в этом и смысл. Кто борется с ней – тот сам создаёт врага. Мы рисуем образы в отражениях, помнишь?

Я кивнул, хоть и не мог принять смирение Лиды. Спорить с женой не было никакого желания, но отказаться от борьбы? Нет… Не согласен.

– Она – не приходит, чтобы причинить зло, – говорила жена. – Её появление вовсе не означает, что всё закончилось.

– Хочешь сказать, есть что-то после?

Лида посмотрела в огонь, улыбнулась.

– Однажды мне попался любопытный рассказ, – произнесла она. – О враче, который лечил от лунатизма генеральскую дочь. Там есть сцена, в которой врач и генерал сидят перед камином, пьют вино, курят папиросы. И тут генерал признается, что верит в загробную жизнь. Он высказал интересную мысль, которая мне запомнилась. Будто есть дом – общий для всех людей, откуда мы пришли. Место, куда мы ходим каждую ночь в сновидениях, а умирая, просто возвращаемся. Возвращаемся снова.

– Думаешь, это правда?

Лида кивнула.

– И где же, по-твоему, этот дом? – спросил я.

– Может, на небе. Может, в отражениях. Какая в целом разница?

– Хочу знать, куда мне идти, когда придёт время. Чтобы найти вас с Алисой.

Плечи Лиды дрогнули. Она прикусила губу и на мгновение закрыла глаза.

– Тринадцать лет назад ты уже терял меня. Но сумел найти. Вот увидишь, не заблудишься и в этот раз.

Она отложила в сторону сгоревший кусочек хлеба. Поднялась на ноги и посмотрела на убывающий месяц, выглядывающий из-за туч. Ветер дул всё сильнее, тревожа листву и сгоняя с реки туман. Кажется, и вправду надвигалась гроза.

Поежившись, я сунул замерзшие руки под мышки. Пальцы нащупали что-то плотное и квадратное во внутреннем кармане. Я вспомнил: это коробочки с лекарствами. За ними – стопка фотографий.

Достав несколько снимков, пролистал их ещё раз. Задержался на том, что был сделан в парке развлечений. С фотографии, щурясь от солнца, смотрела пятилетняя Алиса, одетая в черное платьице в желтый горошек. Одной рукой она держала Лидину ладонь, другой – огромную сладкую вату. Позади цвела сирень, а на скамейке лежал Заяц в рубашке с оторванной пуговицей.

– Лид.

– Да?

– Как думаешь, мы были хорошими родителями?

Лида обернулась и взглянула на меня, чуть нахмурив брови. Я вспомнил, что Алиса хмурилась так же.

– Конечно, – сказала жена. – Ты сомневаешься?

– Если мы всё делали правильно… Почему это произошло?

– Кот… – Лида опустилась и села рядом. – Ты же знаешь, в мире нет правил.

– Знаю.

– Тогда что тебя волнует?

Я посмотрел на фотографию. Провел пальцем по краю плотной глянцевой бумаги.

– Боюсь, ей там страшно одной. В доме, о котором ты говоришь. Знаю, звучит глупо, но я помню это ощущение. Почему-то именно сейчас вспомнил… В детстве отец часто брал меня на рыбалку. Мы садились в лодку, плыли по этой реке, – я махнул в сторону тёмной глади. – Отец ставил сети…

Я замолчал на секунду. Глянул на разложенные на пакете овощи и вспомнил, как мы с отцом так же обедали в лодке. Газетка на сиденье, а сверху хлеб, сало и соль.

– Мне нравилось рыбачить на удочку. Чтобы снасти не путались, отец высаживал меня на берег, а сам проплывал по заводям. Однажды он оставил меня на маленьком островке и не возвращался дольше обычного. Там был илистый берег, на том островке. И я зачем-то на него сунулся. Сапоги увязли. Чем больше я двигался, тем сильнее проваливался вглубь. В итоге застрял намертво – по колено в грязи. Начал звать отца. А он всё не появлялся. Я даже плеска вёсел не слышал. В какой-то момент стало страшно. Казалось, будто сейчас эта грязь засосёт меня, похоронит заживо, а отец так и не узнает, куда я делся.

Лида протянула бутылку. Я отказался.

– Потом стало ещё страшнее. В голову пришло, будто с отцом что-то случилось. Что лодка перевернулась, и он утонул. Но больше всего меня пугала другая мысль… Что на самом деле с отцом всё в порядке. Просто он меня бросил. Так же, как мать.

Лида провела пальцем по моей ладони. Тихо произнесла:

– Но ведь это не так.

– Да… Он вернулся. Но тогда я об этом не знал.

– Знал, мой хороший. В глубине души ты всегда знал. И Алиса знает, что ты к ней вернёшься.

Задумавшись на миг, жена улыбнулась.

– Тем более, наша дочь совсем не одна. С ней друг.

Я кивнул. Прикрыл глаза. Вспомнил ливень, барабанящий по чёрным зонтам. Лакированное дерево. Уснувшую Алису, а на её груди, среди цветов, мокрого Зайца в рубашке.

– Наша дочь – смелая, – сказала Лида. – Думаю, гораздо смелее, чем мы. И сейчас ей скорее весело без нашего присмотра, чем страшно. Она – хозяйка страны чудес. Не переживай, кот, Алиса ждёт нас без страха. Просто поверь мне. Я не стану обманывать.

– Верю…

– Но?

– Но откуда ты можешь знать точно?

Лида не ответила. Вместо этого она наклонилась и поцеловала меня в лоб. Её губы были горячие и сухие, а от волос пахло хвоёй и дымом.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Продолжали разговор, только уже без слов. В конце Лида опустила ресницы, а я кивнул. Вздохнув, мы вновь повернулись к костру.

– Что с картошкой?

– Думаю, готова, – ответил я, вороша палочкой угли. – Тебе хлеб пожарить нормально?

– Лучше дай выпить.

Я протянул жене бутылку, а сам разложил на пакете горячие и перепачканные в золе картофелины. Разрезал их пополам ножом. Посыпал солью. Рядом положил зеленый лук и остатки помидоров.

– Красота, – улыбнулась Лида, оценив наш походный ужин. – Меня, кстати, никто в детстве на рыбалку не брал. Может, поэтому я за тебя замуж и вышла. Ты же деревенский мальчик, а я всегда тянулась к природе.

– Хочешь, порыбачим завтра?

– Хочу.

– Значит, раздобуду удочки. И лодку, – я замолчал на секунду, вспомнив недавний разговор. – Хотя…

– Что «хотя»?

– Думаю, обойдёмся без лодки. Порыбачим с берега.

Лида опустила глаза, догадавшись, почему я изменил решение.

– Не переживай, кот, я не свалюсь за борт. И не напугаюсь отражения.

– И всё-таки…

– Как скажешь, – не стала спорить Лида. – С берега, так с берега. Где достанешь удочки?

– Спрошу у местных. Думаю, это не проблема.

– А ещё мы сходим за грибами. Сегодня этого так и не сделали, а я, между прочим, безумно хочу походить по лесу.

– Это в тебе кавказские корни проснулись.

– Что?

– Походить по лесу с ножом. Пару белых подрезать. Красота…

– Андрей, ты идиот, – засмеялась Лида и толкнула меня в плечо. – Ходячий мешок с предрассудками.

– Ну, во-первых, не мешок. А во-вторых, я деревенский мальчик. Забыла? Все деревенские мальчики полны предрассудков.

– Это тоже предрассудок.

– О чём и речь.

Лида улыбнулась, покачала головой и осторожно взяла картофелину. Подула на неё. Откусила.

– Вкусно?

– Шамая хушная хартошка у мыре.

– Ты не прожевала или это уже осетинский?

Лида снова засмеялась, прикрыв рот рукой. Затем посмотрела на меня. Её подбородок и губы были черны от золы.

Я улыбнулся.

– Какая ты у меня красавица. Хоть и ведьма.

– Ты тоже ничего, – сказала Лида, вытирая рот. – Хоть и мент.

– Эй, – в шутку обиделся я. – Никогда не был ментом. Вообще-то ты должна знать разницу.

Лида небрежно отмахнулась.

– Мент – это состояние души, а не цвет погон, – сказала она. – Всегда ментом был и останешься. Тебя хлебом не корми – дай покопаться в какой-нибудь грязи. На твоё счастье, я – городская девочка, у меня нет предрассудков, будто все вы – продажные сволочи. В конце концов, я ведь прожила с тобой двенадцать лет.

– А если б я брал?

– Тогда мы бы здесь не сидели, – улыбнулась Лида.

– Согласен… Возможно, мы бы сидели где-нибудь на берегу моря. В собственной вилле.

– Или в тюрьме.

– Или в тюрьме, – кивнул я.

Затем подумал и всё же сделал ещё глоток из бутылки. Поморщился. Достал очередную сигарету и прикурил. Лида придвинулась ближе и положила голову мне на плечо.

Мы молча смотрели, как прогорают дрова в костре – они светились угольками, белели и рассыпались в пепел. Пламя ослабло, и уже почти не освещало поляну. Ветер усилился. В воздухе пахло грозой. Я потерял счёт времени, а затем Лида вдруг приподнялась и будто к чему-то прислушалась.

– Что такое? – спросил я.

Она ответила не сразу. Покачала головой и села обратно к костру.

– Полночь наступила.

Я глянул на часы. Стрелки застыли вертикально, указывая на двенадцать.

– Чёрт. Как у тебя это получается?

– Привычка, – ответила Лида. – Ты тоже так можешь, – Она вдруг глянула на меня, словно что-то задумав. – А хочешь, поколдуем вместе?

– Это как?

– Развернись спиной.

– Зачем?

– Просто развернись.

Я сделал, как она просила, и наклонил шею чуть вперёд. Почувствовал, как волосы Лиды коснулись кожи. Горячее дыхание… Шепот:

– Закрой глаза. Слушай внимательно.

Дыхание. Ветер…

Треск костра.

– Что я должен услышать?

– Тшш… Молчи и слушай.

Я глубоко вдохнул и попытался сосредоточиться. Пусть не сразу, но всё же мне удалось отбросить крутившиеся на языке вопросы. Сидя с закрытыми глазами, весь обратился в слух.

Дыхание. Стрекот кузнечиков…

Кваканье лягушки. Всплеск воды.

Шелест листвы над головой. Шёпот Лиды:

– Почувствуй, как течёт время. Мгновение за мгновением… Прошлое перетекает в будущее. Незаметно… неотвратимо. Оно похоже на растущее дерево – корни уходят под землю, ветви тянутся к небу. Но на самом деле – всё едино. На самом деле никакого времени нет. Тонкая линия скользит, закручиваясь в кольцо. Перетекает сама в себя… Время – это змей, пожирающий собственный хвост. Прислушайся…

На секунду показалось, будто ветер приподнимает меня над землёй. Несёт к небу. Миг за мигом я растворялся в воздухе, терял вес, превращался в дым….

Костёр щёлкнул и выстрелил искрами. Мираж исчез. Мысленно выругавшись, я сосредоточился вновь.

Дыхание. Стрекот кузнечиков. Шум травы…

Руки Лиды на моих плечах. Запах её кожи. Аромат хвои от волос.

Мысли ушли не туда.

– Чувствуешь что-нибудь? – спросила Лида.

– Да.

– Что?

– Эрекцию.

Секунда молчания. А затем смех Лиды – громкий, на всю поляну.

– Боже, кот! С тобой невозможно говорить серьёзно.

– А что я могу сделать, если ты дышишь прямо в ухо? – начал оправдываться. – Если это и есть колдовство, которое ты хотела показать, то знай: я могу и сам. Без таинственных ритуалов.

Лида засмеялась снова. Толкнула в спину.

– Ну тебя к чёрту!

– Эй-эй, погоди! А с этим что делать?

– Расколдовывай обратно. Придётся потерпеть до дома.

– А может, прямо здесь? На траве под луной? Помнишь, как тогда? Здесь ведь особенное место.

– Кот, нам не по двадцать лет. Если сделаем это сейчас, то, во-первых, вряд ли потом выберемся из леса, а во-вторых, ты застудишь почки.

– Почему я?

– Потому что я буду сверху.

– Чёрт…

– Что такое?

– Кажется, колдунство усилилось.

Лида прыснула смехом и куснула меня за шею. Положила ладонь на джинсы.