Лейла Экрем Мирзоева
Эффект декомпрессии. Повести
Эффект декомпрессии
Челюсти океана
Неспокойный, непредсказуемый океан снова в его власти… Или это иллюзия… Он катит в кольце гигантской волны, сливается с синевой ее нутра, он не знает, что сейчас таят глубины бездны… Над ним нависает гигантское чудовище, дух перехватывает, когда он, словно дымкой, окутанный пеной взмывает и опускается, ощущая ногами лишь шаткую твердь сёрфа.
Сёрфинг всегда был его мечтой, и он уже несколько лет был прекрасным райдером – экстремалом. Тау-сёрфинг – покорение гигантских монстров Джоуз в команде, когда опытные гидроциклисты просчитывали каждую волну в сете и забрасывали сёрфера в нужную точку. В этой части океана, у берегов острова Мауи, когда речь шла о двадцати-тридцатиметровых волнах, так и приходилось работать. И нарушалось тогда его, такое любимое им тет-а-тет с океаном, когда не было никого между ними – лишь он и эта могучая, скрывающая в своих глубинах бога Посейдона, и еще много чего неведомого, бездна. Он не представлял жизни без этой капризной водной глади, он чувствовал некую свою неразделимость с ней. Он не просто любил океан, а любил его безмерно. Дайвинг был для него больше, чем хобби, он погружался в черные воды как можно глубже, и однажды даже с ним случилась декомпрессионная болезнь. Он не учел, что океан, как и сама жизнь, никогда быстро не отпустит, невозможно, будучи на глубине, всплыть быстро и зажить счастливо, как ни в чем не бывало. Тогда он понял, что за все надо платить. Понял, но как-то, вероятно, по-молодости, быстро забыл.
Управляя сёрфом и, как ему казалось, волной, он испытывал невероятное счастье. Возможно, только такие минуты и вдохновляли его на жизнь, он чувствовал, что не так уж одинок в компании с таким же одиноким, молчаливым, саркастичным в своей непредсказуемости океаном. Он и океан почти друзья… Или это иллюзия… Океан ему дарил такие спокойствие и радость, каких он уже давно не испытывал на этой серой, пропитанной слезами разочарования и горя суше, и он бы хотел, чтобы несущая его волна не сокращала расстояние между ним и этой засасывающей серостью, а наоборот, отдаляла от нее, порой хотел бы так и остаться в океане навсегда, чтоб на земле и могилы его не было, чтоб след его простыл… Он знал, что однажды океан его не вернет, заберет, как щепку, он так и исчезнет, канет в бездну, и на суше мало кто станет сожалеть о нем, тем паче и сожалеть о нем мало кому было… Но пока он катит в горизонтальной воронке гигантского монстра Джоуз, ему хорошо, он наедине с другом своим, океаном, чувствует его дыхание, а на земле есть еще дела. Хочет он того или нет.
Приближающийся берег к его услугам. А с ним – все то, что пробуждает безудержный поток желаний на этой предсказуемой земле непобедимых соблазнов, что ведут к порокам и смертным грехам.
Марианская впадина. Смертный грех
Микаэлю уже двадцать восемь. Когда он смотрит на себя в зеркало, то испытывает удовольствие. Природа воистину не обделила его притягательной внешностью и обаянием, и Мика, как его звали многочисленные поклонницы, привык этим пользоваться.
У него было все – работа, деньги, женщины. О женитьбе и думать не хотел: когда жизнь – словно леденец с солнышком внутри, жена и дети представляются обузой. Микаэль шел по жизни, вернее сказать, скользил по ней или, что еще вернее, несся на гигантской волне, словно серфер в океане.
Хотя… так было далеко не всегда…
Будучи опытным райдером, Микаэль понимал, что сёрфинг – опасное развлечение, что доски иногда перестают быть опорой, а стихия вдруг вырывается из-под воображаемого контроля над ней, или, еще того хуже, бдительная акула появляется на твоем пути, и это, в большинстве случаев, последнее, что успеваешь уразуметь.
Микаэль уже три года являлся заместителем директора коллегиального органа управления благотворительного фонда «…». Основателем фонда был близкий когда-то друг его ныне покойного отца Альберт Домбровский. Микаэль, что называется, вырос у него на руках и не удивился, когда тот, основав крупную организацию, в качестве доверенного лица выбрал именно его.
Микаэль быстро освоил свою работу – контролировал вливания в организацию пожертвований от физических лиц, получение субсидий и дотаций из местного и государственного бюджетов, вкладывание в ценные бумаги полученных средств или превращение их в банковские депозиты. В его обязанности также входило получение целевого финансирования или грантов от других благотворительных фондов, осуществление контроля над ведением не запрещенной представителям фонда коммерческой деятельности. Альберт предоставил Микаэлю право подписи договорных документов, а вместе с этим правом взвалил на него и всю ответственность. Самого же Альберта часто не было в городе, таким образом руководителем крупной организации де-факто являлся Микаэль.
Мать Микаэля умерла, когда ему было двенадцать лет. Дальше жили вдвоем с отцом. Когда Микаэлю исполнилось шестнадцать, этот харизматичный человек, глава прибыльной компании, наконец, решился жениться на женщине с сыном, почти ровесником Микаэля. Само собой, она души не чаяла в своем Эдуарде, а нетребовательный, незлой, во многом покладистый Микаэль ее только раздражал. Микаэль стал мало бывать дома, пока не уехал. Через некоторое время получил известие о смерти отца – разбился в аварии. Вскоре Альберт Домбровский, второе лицо в компании, объявил о ее банкротстве.
Так Микаэль остался один и ни с чем, едва удержался «на плаву», чтобы не скатиться в пропасть юношеских пороков, и непрестанно был обуреваем подозрениями о причинах нелепой смерти отца.
Сейчас же Микаэль был известен, богат и важен, он руководил уважаемой организацией, к нему обращались представители видных фирм. Через его руки проходили денежные пожертвования людей абсолютно разных категорий, не исключая богатеев сомнительной репутации, желающих успокоить свою очень даже неспокойную совесть.
А теперь о сути. Микаэль прекрасно понимал, почему денежными активами распоряжается Домбровский, а документальная ответственность лежит именно на нем. Он пошел на этот риск, на эту реальную собственную подставу потому, что это было условием его работы в фонде. Других условий не было, как и не было других перспектив. Так он и поддался соблазну Лукавого, медленно, но верно «опускаясь» на самое дно Марианской впадины – глубочайшей точки Мирового океана. Это был его осознанный выбор.
О Домбровском у него сохранились радужные воспоминания, тот был вхож к ним в дом и часто играл с маленьким Микой. Сейчас Микаэль был очень благодарен ему за то, что тот помог ему выбраться из череды неудач, когда, куда не тыкайся в этом мире, пусть даже с потенциалом, нет ни ходу, ни места, а везде требуется протекция… И так было всегда, он читал, что еще в Древнем Риме был такой же насквозь прогнивший социально-иерархический уклад. А может, с тех пор, как мир стоял. И кто это сказал, что талантам проще пробиться… Скорее, наоборот… Кому нужен опасный конкурент? Его когда-то достаточно влиятельный отец здорово бы ему помог…
Остап Бендер отдыхает…
После проведения по инкассации денежных средств сумма финансов в боксах определялась, как и полагается, в присутствии комиссии. Микаэль знал, что состав этой комиссии утверждался основателем фонда, то есть самим Домбровским. На интернет-портале фонда, в графе «Отчетность», указывались собранные суммы, некоторые другие подробности, однако более полная информация давалась не всегда – часто упускались такие важные детали, как сведения о пожертвовавших на лечение детей лицах, данные этих детей, цель пожертвований, наименования принявших денежные средства медицинских учреждений и т. д. То есть у читателя срабатывал так называемый «эффект скотомы», упускалась из виду специально скрытая информация о некоторых благотворителях и больных детях, на которых и формировался «левый» капитал фонда.
Упрощенно говоря, фонд работал по формуле: два доллара – на лечение больных детей, один – себе в карман. Частенько бывало и наоборот.
Был еще один весьма прибыльный маневр. После размещения роликов на телевидении и интернет-сайтах о помощи больным детям сбор денег продолжался и после оказания финансовой поддержки семье. А то и после смерти ребенка…
Или: с миру по нитке родители собирают деньги на дорогостоящее лечение своего ребенка. В графе «Отчетность» публикуется выданная фондом на лечение больного малыша сумма. Но документ этот в действительности липовый, на самом деле это чек, полученный родителями ребенка за оплату очередного этапа лечения, средства на которое были собраны добрыми людьми, не имеющими к фонду никакого отношения.
Безусловно, что многим детям помощь фонд оказывал – это было и необходимым условием его существования, и прикрытием. Но еще больше малышей оказывались за бортом доброй воли благотворителей, и они до поры до времени, пока хватало сил, должны были дожидаться своей очереди на дорогостоящее лечение в серых, мрачных клиниках.
Реклама фонда размещалась на коммерческой основе. Люди, сердобольно жертвовавшие деньги на богоугодное дело, и не подозревали, что половиной своих средств оплачивают не нужды больных детей, а рекламу на необходимость их лечения.
По закону налоги с фонда и зарплата его сотрудников в целом должны были составлять не более 20 % от прибыли. В документах фонда значилась соответствующая цифра. Но сколько оседало в карманах управителей фонда, оставалось известным только им.
Домбровский, прикрываясь благотворительностью, к тому же занимался запрещенной представителям данных организаций коммерческой деятельностью, вложенные благотворителями денежные активы уплывали Бог весть куда… Члены наблюдательного совета, состав которого по нелепому закону определял основатель фонда (значит, Домбровский), закрывали на все глаза, члены исполнительного органа поступали точно так же, зато подписи на документах красовались его, Микаэля, как официального заместителя главы организации…Микаэль понимал, что совершает, наверное, самую большую ошибку в своей жизни. Он часто вспоминал особенно любимую им когда-то в детстве серию из «Тома и Джерри». Там в очередной раз «надутый» мышонком кот смотрит в зеркало, а в отражении видит осла… Осел ослом, но Микаэль считал себя к тому же еще и трусливым ослом. Он боялся повторения жизненных неудач, боялся бедности, что означало для него такое страшное одиночество… И решил когда-то однажды поутру, что нет ничего лучше в этом скользком мире, чем самому стать ловким аферистом. Лучше быть ловким Джерри, чем ослом Томом.
И возможно, когда-нибудь, когда однажды лишится он сна, потому что души загубленных детей станут ему уж больно докучать, он сам пожертвует средства в какой-нибудь, не такой как их, благотворительный фонд, чтобы быть уверенным, что деньги его дошли до адресата.
Уж он натерпелся от своего безрезультатного тыканья во все сферы возможного карьерного роста… от безвременного сиротства и уже успевшего сложиться у него комплекса неудачника…
Он простил Альберта за то, что тот определил его прикрытием своих афер, но, конечно, уже не заблуждался относительно его добрых, бескорыстных намерений на свой счет. Микаэль усвоил в жизни очередной урок: не доверяй даже собственному отражению в зеркале… если не хочешь, чтобы в нем отражался осел.
* * *
«Деньги – не главное. Главное, чтобы они были». Такой девиз был у Микаэля. Он любил высмеивать прописные «духовные» ценности, цинично противопоставляя им прагматичные материальные схемы.
И только Элина ощущала здесь какую-то склизкую, тошнотворную фальшь… Но что скрывалось за этой фальшью, почему Микаэль хотел казаться таким?..
Микаэль не знал, как избавится от своей очередной подружки. Элина оказалась то ли на редкость глупа, то ли виртуозно хитра.
Девушка навязалась лететь с ним в Прагу. В этом завораживающем городе должен был состояться благотворительный вечер.
Микаэль уже перестал церемониться с Элиной, до того она ему осточертела до чертиков (любимый каламбурчик Микаэля), грубил ей напропалую, а она все не хотела понять очевидного.
– Мика, как ты думаешь, мне изменить цвет волос? Может, стать блондинкой?
– Нет, зачем усугублять-то?
Вот так и хамил ей, а между тем Элина была красивая девушка с тонкими чертами лица и большими красивыми глазами, и Микаэль не замечал, что в последнее время они часто бывали красными от слез.
Пытаясь защитить свою любовь, Элина не показывала своей обиды, и чем больше нарывалась на грубость, тем больше пыталась быть нежной.
Вечера стояли прекрасные, в Праге не может быть иначе, пестрый шумный город, где слились в экзотическом симбиозе готика и модерн, был полон отдыхающих, на площадях их развлекали артисты и фокусники.
Микаэль с Элиной в Праге уже несколько дней, а из отеля выходили только раз – посидели в ресторанчике напротив исторического дома Кеплера под методичные, имитирующие колорит средневекового города, звуки труб, прошлись до причудливого памятника Кафке, на который Мика, не обращая внимания на тщетно пытавшуюся его разговорить спутницу, глазел – битый час. И все. В последующие, оставшиеся до благотворительного вечера дни Микаэль, по большей части, отсиживался, вернее, отлеживался в номере отеля – его давно уже не интересовали ни Прага, ни Элина. Обычно он отмахивался от назойливо-слащавой нежности девушки (а раньше так ему не казалось) какой-нибудь соответственно пошлой шуточкой.
– Мик, зайчик мой, просыпайся, дорогой… Выйдем, а… Микуль, уже вечер, проснись, котенок, солнышко мое… Выйдем хоть на чуть-чуть…
И сонный в ответ голос «Микули»:
– Я сегодня рыбка, у меня нет ножек, так что я никуда не иду.
Накануне благотворительного вечера Элине все же удалось вытащить Микаэля в город. Прошлись по шумной, длинной Вацлавской площади, затем вышли на Староместскую площадь. Пересекли ее медленно, было много народу, затем, пройдя по старым улочкам, зашли в тихий, уютный ресторанчик. Микаэль перебрал с абсентом, а в такие моменты он бывал особенно чудны м. Какой-то заблудившийся турист, тоже подвыпивший, обратился к нему с вопросом:
– Друг, если я пойду в эту сторону, там будет отель City Inn?
– Друг, он там будет, даже если ты пойдешь в другую сторону!
Элина дернула Микаэля за рукав и, смущенно улыбаясь, уточнила:
– Да-да, именно так, идите в эту сторону, через Староместскую, затем Вацлавскую площади.
Пока она говорила это туристу, Микаэль уже умудрился близко познакомиться со столбом, настолько близко, что Элине пришлось затем прикладывать к его лбу холодную бутылку. Обоим было смешно. Пока Микаэль вдруг не осекся и снова, как всегда, не замкнулся глубоко в себе. Элина безрезультатно пыталась понять, что так угнетает ее бойфренда.
* * *
– Просыпайся, сынок, пора в школу!
Вставать не хочется, учителей видеть не хочется, да и контрольную писать не хочется…
– Вставай, малыш, пора! – будила мама.
– Мам, еще чуть-чуть, ну пять минуточек… – щурясь от беспардонно ворвавшегося к нему в комнату солнца, просил мальчик. – И почему ты меня малышом все время называешь? Мне уже одиннадцать!
Мама присела на его постель.
– У тебя душа малыша… – улыбаясь, она потрепала его, словно иголочки ёжика, волосы, – ты всегда будешь смотреть на мир добрыми, радужными глазами… даже когда станешь большим и очень респектабельным человеком.
– Я буду хорошим? – улыбнулся ей в ответ «малыш» своей резкой, образовывающей продолговатые ямочки на щечках, улыбкой, но какой-то особенной, той самой, которую он дарил только своей маме…
– Что? – послышался какой-то чужой голос. Немного привыкнув к слепящему солнцу, он, наконец, смог разглядеть силуэт. Это была не мама.
– Проснулся? Как-то интересно ты сейчас улыбался… так сладко… необычно… Мик, если бы ты знал, как ты меня вчера напугал!
Некоторое время Микаэль смотрел на женщину, силясь отличить явь от грез, и когда это ему, наконец, удалось, впал в отчаяние… очередное отчаяние, потому что мама приходила к нему во сне не в первый раз. Горечь от осевших на самом дне – души воспоминаний безоблачного детства и его трагического конца просто душила его, и никто не знал, что эта горечь не давала ему в полной мере разобраться в своем настоящем и попытаться запрограммировать то самое «хорошее» будущее, в которое так верила его мама.
Тупая боль в голове застилала разум, но женщина помогла ему:
– Мик, сейчас придет врач, он еще раз осмотрит тебя… Кто же знал, что благотворительный вечер закончится именно так…
Микаэль вспомнил вчерашний день.
Рак – не приговор!
На официальном, организованном фондом благотворительном вечере, где присутствовали представители крупных компаний, звезды шоу-бизнеса, простые зажиточные граждане, гости и репортеры, один из членов коллегиального органа управления Тимур Риконович рассказывал об успехах фонда и о чудом спасенных больных онкологией детях. За последний год девять детей – шестеро с опухолью головного мозга и трое больных лейкемией были удачно прооперированы в израильских клиниках, все они в данный момент проходили реабилитацию. Свою речь Риконович сопровождал демонстрацией фотографий детей – до их лечения и после.
Неожиданно к Риконовичу в буквальном смысле «подлетела» журналистка и, выхватив из его рук микрофон, стала «поливать» фонд грязью. Она обвиняла Домбровского, который, как всегда, отсутствовал, Микаэля, а также других членов правления фондом в присвоении львиной доли пожертвованных средств, в фейке документов и прочих махинациях.
Девушка проявила необычайную осведомленность относительно истинной статистики финансовых вливаний в фонд и его действительных затратах за минувший год. Сомнений не оставалось – ею, а может быть, и ее коллегами, было проведено журналистское расследование данного дела.
– Куда девается внушительная доля пожертвований добропорядочных граждан? Оседает в карманах учредителей этого фонда! – кричала в микрофон журналистка. – За весь 2016 год благотворительных пожертвований было собрано на 1 миллион 10 тысяч долларов. 600 тысяч были направлены на оказание помощи девятерым детям. Где же остальная часть пожертвований? Осела на «нуждах фонда»? Вы и не знаете, насколько документальные отчеты фонда не соответствуют истине! А ролики в интернете и на телевидении! Ведь сбор средств продолжается и после оказания помощи ребенку. И в случае смерти ребенка сбор средств все равно продолжается. А сколько детей ждут своей очереди на лечение! И часто не дожидаются! А деньги в фонде просто исчезают! В результате невылеченных детей гораздо больше, чем вылеченных, потому что деньги, повторяю, вот уж сколько времени благополучно оседают в карманах руководителей фонда – воров и убийц!
Что тут началось! Благотворители, гости, репортеры всколыхнулись, словно, как на миг показалось Микаэлю, воды океана во время бури, и он был один в эпицентре шторма, растерянный, уличенный в преступлении против всего человечества.
Перед глазами Микаэля все поплыло, он уже мало что соображал, когда перед ним появилась Элина. Она сжала его руку, а из ее глаз текли слезы.
– Скажи же что-нибудь! Не молчи! Защити себя! – а он все молчал.
– Ну же, Микаэль! Ты не один, я с тобой, слышишь! Говори!
Микаэль вышел из парализовавшего его ступора, выхватил из рук журналистки микрофон и, глядя на нее с презрением, сказал первое, что пришло ему в голову:
– Льву наплевать на то, что думает о нем овца! – затем стал обвинять ее в мошенничестве и подтасовке фактов, а также в желании таким образом себя пропиарить с целью продвижения по карьерной лестнице.
Выхватывая у журналистки микрофон, Микаэль нечаянно задел им ее лицо. Сквозь толпу уже пробирался «защитник» журналистки – ее напарник. Подскочив к Микаэлю, он сшиб его с ног со словами:
– Ты еще женщин бьешь!
И действительно, из носа журналистки уже текла кровь.
Микаэль ударился головой о ножку рояля и в первый раз в жизни понял, что выражение «искры из глаз посыпались» – не пустое выражение.
Тем временем журналистка, придерживая нос, завладела микрофоном и отпарировала Микаэлю:
– Дефицит львов – не повод ценить шакалов! Вы – шакалы. Вы гробите невинных детей!
Вскочив и не обращая внимания на вспышки фотоаппаратов и направленные на него камеры, Микаэль нокаутировал напавшего на него журналиста и, уже не владея собой, как кошку взял за шиворот ретивую журналистку и спустил ее со сцены. Тем временем от удара пришел в себя ее коллега и снова бросился на Микаэля. Последнее, что смог уразуметь Микаэль – это то, что других членов правления фондом в зале уже не было.
* * *
Этот холод, каким каждый раз обдавала его мачеха, снова его пронизывал. Микаэль молчал, но во всем его существе ей чудился немой укор в смерти его отца. Мать и сын, Лора и Эдуард, на похоронах стояли рядом, в них Микаэль не чувствовал ни тени скорби по мужу и отчиму, они словно смотрели на это трагическое событие как на очередную, обыденную веху в их жизни. Так, по крайней мере, казалось оставшемуся круглым сиротой Микаэлю, он ощущал себя чужим в родном доме, который теперь к тому же уже и не был его собственным. Шикарный двухэтажный особняк отходил вдове его отца, а судиться с ней за долю в нем Микаэль не собирался. Наконец Лора попыталась прервать эту муторную борьбу взаимной неприязни. Чувствуя себе старшей и обязанной сказать в данной ситуации хоть что-то благородное пасынку, она к нему подошла.
– Микаэль, это также твой дом, ты можешь бывать здесь, жить здесь, когда и сколько захочешь…
– Спасибо, – в тоне Микаэля чувствовалась ирония.
– Микаэль, послушай… Мы не очень-то ладили…
– Лора, давай без этого. Я уезжаю. Надеюсь больше тебя никогда не увидеть.
Вечером в отцовском доме его уже не было.
Микаэль очнулся после очередного сна – воспоминания. Он уже два дня был в больнице, куда его, потерявшего после нападения журналистов сознание, привезла Элина. Головная боль не утихала, вероятно, еще и потому, что по телевизору постоянно крутили репортаж о произошедшем на благотворительном вечере скандале, журналисты упивались своей победой и смаковали подробности.
Фонд «…», как и следовало ожидать, оказался в центре внимания правоохранительных органов, а лично он сам без какой-либо презумпции невиновности оказался также и в немилости у общественности.
Микаэль привстал, пить страшно хотелось. Элина, постоянно сидевшая возле него, подала ему стакан воды.
– Ну как ты? – спросила она.
– Лучше… А ты все здесь?
Элина как-то необычно смотрела на него. Микаэль понял, как. В ее взгляде не было привычной, так опостылевшей ему, нежности.
– Микаэль, ты можешь мне ответить на один вопрос?
Без этого вопроса вообще не могло бы быть какой-либо закономерности в жизни.
– Это правда, – не дожидаясь озвучки мучительного вопроса, не глядя Элине в глаза, сказал он.
Элина закрыла лицо руками.
– Как ты с этим жил?
Микаэль молчал. Ничего неожиданного в данной ситуации для него не было. Он видел, как сквозь пальцы Элины просачивались слезы.
Она встала и направилась к выходу. На пороге оглянулась и резко бросила:
– Как я могла так тебя придумать!
Микаэль закрыл глаза и услышал, как хлопнула дверь.
Сейчас Микаэль чувствовал себя как тогда, когда уехал из дома учиться – он совершенно один в чужой стране, никому не нужный. Затем – известие о смерти отца. Обидное осознание того, что если он сгинет без следа, то никто этого и не поймет, вновь овладело им. «Волк слабее льва и тигра, но в цирке он не выступает», – подбодрил сам себя Микаэль. Когда он бывал во власти очередной депрессивной «волны», эта поговорка немного помогала.
Сам виноват. Сознательно пошел на сделку с совестью, предпочел хорошую жизнь страху неудач – и вот она, расплата. Ведь он знал, что однажды так и будет. Он также знал, что и Домбровского в критический момент найти не сможет – он исчез, канул в небытие, засел где-то на островах, обналичивает кровавые денежки.
А теперь Элина, которая так давно претила ему своей навязчивой любовью, и от которой он так мечтал отделаться, сама бросила его, презирала его и, может, даже ненавидела.
Сейчас фонд находился «под прожекторами», работа была приостановлена, документы подвергнуты сплошной ревизии. Микаэль бежать, как Домбровский, не собирался, он вернулся из Праги и ждал неопровержимых доказательств преступной деятельности фонда.
Само собой, благотворительные вклады были заморожены. Общественность была возмущена, благотворители требовали свои вклады обратно. «Трясли» абсолютно всех – от членов правления фондом до простых служащих. По телевидению, в интернете и в печати о фонде говорили в самом недоброжелательном тоне, был организован ряд ток-шоу, куда были приглашены представители правления и рядовые служащие опозоренной организации. Как и следовало ожидать, работники фонда от участия в ток-шоу отказались, предоставив «поле боя» журналистам и активным представителям общественности.
Ничего предосудительного в процессе документальной ревизии обнаружено не было. Экономист с дипломом отличия, уже успевший стать профи своего дела, Микаэль был готов к любым форс-мажорным ситуациям. И, как далеко не глупый человек, был готов настолько, насколько не мог предположить и сам Домбровский.
Журналистка подала в суд на Микаэля за оскорбление ее личности в частности, и всей свободы печати в целом. Кроме достаточно внушительной денежной компенсации морального ущерба адвокат журналистки выдвигал и требование уголовной ответственности для «обидчика» за якобы нанесенные телесные повреждения.
Тогда настал черед Микаэля. Он выдвинул против журналистки ответное обвинение в оскорблении его лично и всего благотворительного фонда в целом, в попытке удовлетворения личных амбиций путем инсинуаций против порядочных людей и всей гуманитарной деятельности его организации. Весь вызванный журналистами ажиотажный процесс Микаэль называл «Нюрнбергским» и инспирированным конкурентными, действительно коррумпированными организациями. Какими именно, Микаэль в подробности не вдавался.
Микаэль пошел на это потому, что не видел другого выхода. Он вообще не любил связываться с женщинами, всегда соблюдал с ними психологическую дистанцию и был убежден и часто повторял, что на женщин не обижаются.
Но здесь была совершенно иная ситуация – не прими он вызов, в глазах придирчивой общественности это выглядело бы очередным доказательством коррумпированности фонда, тем более что факт отсутствия его основателя, Альберта Домбровского, и так о многом говорил.
На Микаэле лежала тяжелейшая миссия – реабилитация репутации фонда, восстановление собственного авторитета, что возможно было только путем публичного реванша.
От Микаэля отвернулись друзья. Репутация фонда была подорвана, он потерял доверие благотворителей. Микаэль ощущал себя щепкой в океане, которая и потонуть-то не может из-за своей легковесности.
Вернувшийся после, якобы, продолжительной болезни Домбровский продолжал «болеть» на своей вилле. И ему было несладко – его «трясли», проверяли источники доходов и происхождение недвижимого имущества. СМИ во всю кричали о фейке документов руководителями фонда, о ловком заметании ими следов своей преступной деятельности. Адвокат советовал Микаэлю попытаться, насколько это было возможно, решить конфликт полюбовно. Микаэль сомневался в реальности такого плана, тем более что было очевидно, что этот скандал способствовал немыслимому рейтингу популярности этой журналистки и всей ее команды, тогда как он с головокружительной скоростью приближался к сокрушительному фиаско.
Все же Микаэль решился выйти на личный с журналисткой контакт. С адвокатами и посредниками, где-нибудь в людном месте, если ей будет угодно.
Пробили номер ее мобильного. Микаэль сразу же позвонил ей.
Ответили только на четвертом гудке.
– Да.
В трубке слышалось щебетание детского голоска.
– Подожди, детка. Да, алло. Кто это?
– Это Микаэль. Ну, тот, кого вы в избиении и Бог еще знает, в чем обвиняете. Нам необходимо встретиться. Хотите, с адвокатами, или возьмите с собой кого хотите…или в кафе, где много народу…
– Не переоценивайте-ка себя! – был резкий ответ. – Я вас не боюсь. Нам просто с вами не о чем разговаривать. Встретимся в суде.
Отбой.
Через несколько секунд задрожал его, всегда стоящий на вибрации, телефон. Это была Лора.
– Как ты там? – она была явно смущена.
– Чем вдруг обязан? – не в шутку неприятно удивился Микаэль.
– Ничем… И не стану кривить душой, что звоню из-за твоих неприятностей…
Микаэль молчал.
– Послушай, Микаэль, единственно, о чем я сожалею, что сразу как-то отодвинула тебя, провела резкую грань между тобой и своим сыном… Я правда сожалею.
– И?..
– Просто пойми меня, ты уже был такой большой… В этом возрасте уже нет надежды, что пасынок примет мачеху или, еще того больше, назовет ее мамой… Я хотела давно тебе сказать… я не знаю, что ты думаешь… насчет папы…я правда не знаю, как это могло произойти… Это просто несчастный случай… неужели ты думаешь, что я могла… ты меня винишь? Или моего Эда?! Думаешь, мы бы могли… из-за этого дома или каких-то денег?!
– Лора, мне правда сейчас не до этого, – сделал попытку закончить разговор Микаэль. Он много думал о смерти отца. Да, когда-то Лора и ее сынок были у него в списке подозреваемых. У него и у полиции. Но недолго.
– Подожди… Я понимаю, что ты не очень любишь меня… И виню в этом только себя, правда… Я не знаю, как сказать… Я в проблеме.
– Сколько? – избавил ее от мучений Микаэль.
Сумма оказалась внушительной. Ее Эд был пойман на мошенническом предприятии в кампании, в которой работал, и пока было не поздно, надо было его отмазывать.
Микаэлю не за что было любить ни Эдуарда, ни его мать. Всего раз она о нем позаботилась, когда у него случился перитонит, отца дома не было – скорая, операция, реанимация, она патронировала врачей, никого в обиде не оставила. Можно сказать, в каком-то смысле жизнь спасла: перитонит – дело не шуточное.
Вообще-то и Микаэль никогда не был с ней особенно белым и пушистым – он не обижал ее, не грубил, не скандалил, но изводил ее еще более мерзким способом, которым владел в совершенстве – игнорировал ее и этого избалованного маменькиного сынка Эда, жил своей жизнью и, насколько было возможно, не нарушая личного пространства своих домочадцев, делал все по своему разумению. В такой ситуации Лоре надо было отдать должное – ей хватило мудрости не донимать пасынка. Не позволяла она этого делать и своему сыну. Так и жили, пока жили под одной крышей.
Микаэль сейчас сам находился в серьезной проблеме и поддержки ему ждать было неоткуда. Но он нашел способ помочь вдове своего отца – перевел на ее счет нужную сумму. Теперь они в расчете.
