Лев Давыдович Лайнер
«Венона». Самая секретная операция американских спецслужб
Вскоре после окончания Второй мировой войны русские получили еще два предупреждения, касавшиеся слабости их шифров. Первое поступило от Уильяма Вейсбанда. Этот человек очень редко упоминается в книгах, посвященных советским разведывательным операциям в США. Тем не менее Вейсбанд сыграл значительно более важную роль, чем многие советские предатели и перебежчики, чье имя у всех на слуху. По мнению экспертов АНБ, он и Маклин являются наиболее важными советскими агентами, о которых говорится в дешифровках «Веноны».
Владимир Вейсбанд родился в 1908 году в Одессе, хотя в его американском паспорте в качестве места рождения был ошибочно указан город Александрия в Египте. В 1924 году Володя с родителями эмигрировал в США. Там он сменил имя на Уильям и в 1938 году получил американское гражданство. В 1942 году его призвали в армию. Благодаря своим лингвистическим способностям, Вейсбанд попал в АНБ. Сначала он проходил службу в Италии и Северной Африке. В конце 1944 года Вейсбанд вернулся обратно в США, где в начале 1945 года стал переводчиком в АНБ. К Вейсбанду обращались за лингвистическими консультациями криптоаналитики, участвовавшие в различных операциях, в том числе и в операции «Венона». Мередит Гарднер, возглавлявший группу криптоаналитиков АНБ, которые занимались вскрытием советских шифров, позднее вспоминал, что нередко обращался к Вейсбанду за разъяснениями по поводу сложностей грамматики русского языка. Гарднер также припомнил, что Вейсбанд был среди сотрудников АНБ, которым он зачитал открытый текст шифровки, где резидент КГБ сообщал в Москву о проекте создания атомной бомбы в США. И хотя прямого участия в операции «Венона» Вейсбанд не принимал, он имел о ней некоторое представление благодаря занимаемой им должности. Другой криптоаналитик из АНБ, Сесил Филлипс, припомнил, что Вейсбанд умудрялся легко находить предлог, чтобы всегда быть где-то поблизости. Он дорожил своей дружбой с информированными людьми и очень часто просиживал рядом с секретаршей начальника, которая печатала отчеты о ходе операции «Венона».
В дешифровках «Веноны» нет прямого указания на Вейсбанда как на советского агента. В трех из них упоминается агент «Факел». Две были прочитаны лишь частично и содержали мало полезной информации. В третьей, датированной 23 июня 1943 года, резидентура КГБ в Нью-Йорке сообщала в Москву, что «Факел» закончил курсы итальянского языка в Арлингтоне в штате Вирджиния и в ближайшее время должен отправиться за границу. Там же был указан пароль, который следовало довести до сведения лондонской резидентуры КГБ, чтобы ее сотрудники могли связаться с «Факелом», когда он будет проездом в Лондоне. Все это соответствует известным фактам из биографии Вейсбанда: тот закончил армейские языковые курсы в Арлингтоне в июне 1943 года и отбыл в Англию в июле того же года. Однако шифртелеграмма от 23 июня 1943 года была прочитана только в 1979 году и не сыграла никакой роли в разоблачении Вейсбанда.
ФБР вышло на Вейсбанда благодаря 14 другим сообщениям, дешифрованным в ходе операции «Венона». В них содержались сведения о еще одном агенте КГБ в США – «Шлице». Этих сведений оказалось достаточно, чтобы выяснить настоящее имя «Шлица». Им оказался Амадей Сабатини. ФБР взяло Сабатини на заметку, когда во время слежки за советским дипломатом Григорием Хейфицем было замечено, как тот обменялся какими-то свертками с Сабатини. Хейфиц был офицером КГБ, который работал под дипломатическим прикрытием в советском консульстве в Сан-Франциско. Однако достаточных оснований для задержания Сабатини и предъявления ему обвинений у ФБР в то время не было.
Сабатини вступил в КПА в 1930 году и вскоре был избран в бюро одного из районных комитетов КПА в Сан-Франциско. В 1935 году Сабатини был привлечен к работе на Коминтерн в качестве курьера. Затем он принял участие в гражданской войне в Испании, а вернувшись с войны, стал штатным агентом КГБ. Сабатини занимался, в частности, слежкой за Вальтером Кривицким[27].
Дешифровки «Веноны» показали, что в 1940 году Сабатини служил связником между советской разведкой и ее агентами в США. КГБ выплачивал Сабатини командировочные, а также ежемесячное жалованье и ему, и его жене. Кроме того, Сабатини работал в металлургической компании, которая производила комплектующие части для американской авиационной промышленности. Там по заданию КГБ он установил контакты для ведения промышленного шпионажа в пользу Советской России. Первый допрос Сабатини сотрудники ФБР провели в 1949 году. Сначала он все отрицал, но затем под давлением улик сознался и выдал другого агента КГБ – авиационного инженера Джоунса Йорка, который фигурировал в дешифровках «Веноны» как «Шприц».
На допросах Йорк сознался, что работал на советскую разведку, с которой поддерживал контакт через нескольких связников. Об одном из этих связников Йорк сумел поведать довольно интересные детали. Звали его Билл. Он десять раз встречался с Йорком, причем четыре встречи происходили на квартире у Йорка. У них успели сложиться довольно дружеские и теплые отношения. Йорк припомнил, с каким восхищением Билл высказался о сочиненном им стихотворении, посвященном героическому сопротивлению, которое русский народ оказал вероломно напавшим на него нацистам и их прихвостням. Кроме того, в одной из задушевных бесед с Йорком Билл назвал ему свою фамилию – что-то вроде Виллесбэнд.
В 1950 году сотрудники ФБР показали Йорку мужчину, шедшего по улице, и попросили идентифицировать его. Йорк опознал мужчину как Билла, своего связника, которому он передавал секретные сведения. Это был Уильям Вейсбанд. На последовавших допросах Вейсбанд категорически отрицал свое участие в шпионской деятельности, однако отказался подписывать заявления на этот счет. Он также проигнорировал повестку с вызовом в суд, где должно было слушаться его дело. За это правонарушение Вейсбанд был приговорен к тюремному заключению сроком на один год и уволен из АНБ. На одном из повторных допросов в 1950 году Вейсбанд признался, что был знаком с Йорком, но отказался пояснить, при каких обстоятельствах состоялось их знакомство. Он снова заявил, что никогда не занимался шпионажем против США. Несомненно, Вейсбанд обладал информацией о ходе операции «Венона» в 1944–1945 годах. Однако он был отстранен от работы, прежде чем криптоаналитикам АНБ удалось добиться своих основных успехов во вскрытии советских шифрсистем. В 1967 году Вейсбанд умер от сердечного приступа за рулем своего автомобиля.
Вторым источником сведений об операции «Венона» для русских стал их агент в английской разведке Гарольд Филби. В 1949 году он был командирован в Вашингтон в качестве ответственного за связь с американскими спецслужбами. Филби регулярно получал отчеты об операции «Венона» и посещал Арлингтон-Холл для участия в проходивших там совещаниях. Филби незамедлительно проинформировал советскую разведку об успехах американских и английских дешифровальщиков. Одно из донесений, отправленных лондонской резидентурой КГБ в Москву в феврале 1950 года, гласило:
«Стэнли»[28] попросил сообщить, что американцы и англичане сконструировали дешифровальную машину, за один день выполняющую работу тысячи человек, которые непрерывно трудились в течение тысячи лет. Работа по дешифрованию ускоряется за счет трех факторов: (1) шифровальный блокнот использовался дважды; (2) наш шифр напоминает шифр, применяемый торговым представительством в США; (3) наполовину сгоревшая кодовая книга была найдена в Финляндии, передана англичанам и используется ими для дешифрования наших сообщений. Они получат результат в течение ближайших месяцев. Дело «Чарльза»[29] продемонстрировало контрразведке всю важность знания прошлого государственных служащих… «Стэнли», «Пол»[30] и «Ян»[31] полагают, что ситуация внушает опасение».
Эта информация, полученная от Филби, хотя и была вполне пригодна для того, чтобы предупредить русских о чтении их шифртелеграмм американцами и англичанами, отражала дилетантизм Филби в том, что касалось криптоаналитической стороны дела. Здесь слишком преувеличена роль, которую при вскрытии советских шифрсистем играли компьютеры, чрезмерное значение придается наличию у противника (кстати, вовсе не у англичан, а у американцев) поврежденной огнем советской кодовой книги (она лишь помогла американским криптоаналитикам понять общие принципы, которыми пользовались русские при построении своих кодов). Нет у Филби и ясного понимания того, как шифртелеграммы советского торгового представительства в США помогли при вскрытии других шифрсистем.
Однако ситуация действительно внушала опасения. Филби прекрасно это осознавал, знакомясь с отчетами по «Веноне», которые показывали, что его собственное разоблачение не за горами. Сам Филби, а также Дональд Маклин, Гай Берджесс, Джон Кернкросс и Энтони Блант были прозваны в КГБ «великолепной пятеркой», поскольку являлись самыми ценными советскими агентами на Западе. Первые четверо окончили в 1930-е годы Кембриджский университет, а пятый был профессором этого университета и по совместительству вербовал для советской разведки агентов из числа его студентов. После окончания учебы Филби стал высокопоставленным сотрудником разведки, Маклин – крупной фигурой в дипломатическом ведомстве, Берджесс занимал различные посты то в разведке, то в Министерстве иностранных дел, Кернкросс работал на разведку и на Министерство финансов. Что касается Бланта, то кроме вербовки агентов для советской разведки во время войны он успел поработать на военную контрразведку (МИ-5), а после ее окончания стал главным королевским советником по вопросам искусства и одновременно служил посредником между Берджессом и КГБ.
Филби прибыл в Вашингтон в 1949 году. На первом же совещании в ФБР, в котором он принял участие, обсуждалась личность агента КГБ по кличке «Гомер»[32], упоминавшегося в дешифровках «Веноны». Про «Гомера» было известно только, что с 1945 по 1946 год он работал в английском посольстве в США. Таких людей набралось около 300, однако Филби сразу понял, что речь идет о его друге и напарнике по шпионской деятельности Маклине, и предупредил об этом Москву.
Сын известного английского политика Дональд Маклин стал коммунистом в 1933 году и вскоре после этого был завербован КГБ. В 1935 году он блестяще сдал экзамен, которому подвергались все желающие поступить на дипломатическую службу. На собеседовании Маклин заявил, что старается избавиться от своих радикальных политических взглядов, но сделать это полностью ему пока не удалось. Экзаменаторы поверили в искренность слов Маклина. В 1944 году он был переведен на службу в английское посольство в США, где по большей части исполнял обязанности первого секретаря. В этом качестве он имел доступ ко всем посольским документам.
Куратором Маклина был Владимир Правдин, офицер КГБ, работавший под журналистским прикрытием. 28 июня 1944 года нью-йоркская резидентура КГБ сообщила в Москву о том, что Правдин встретился с Маклином три дня назад и собирается снова увидеться с ним в Нью-Йорке, где в тот момент проживали жена и теща Маклина. Хотя сам Маклин жил и работал в Вашингтоне, его беременная жена обитала в Нью-Йорке, и у Маклина был хороший предлог, чтобы, время от времени навещая ее, встречаться там с Правдиным.
В материалах «Веноны» имеется 12 телеграмм, в которых излагается разведывательная информация, добытая Маклином. Благодаря ему КГБ получил доступ к секретной переписке между президентом США Рузвельтом и премьер-министром Англии Черчиллем, в которой обсуждались совместные англо-американские военные планы, и к краткому изложению беседы между ними на встрече в Квебеке. Маклин также проинформировал КГБ о том как Англия собиралась поступить с Грецией, территория которой контролировалась немцами вплоть до конца 1944 года. После того как немцы ее покинули, там воцарился хаос вследствие яростного противоборства, в которое в борьбе за власть вступили различные политические группировки. Англичане ввели в Грецию войска с тем, чтобы не позволить прийти к власти коммунистам. В шифровке, отправленной из Нью-Йорка в Москву, в частности, говорилось: «Гомер» надеется, что мы воспользуемся этой ситуацией с тем, чтобы сорвать планы англичан».
Одна из этих 12 телеграмм датирована августом 1944 года и выделяется среди остальных своей длиной. Она служит хорошей иллюстрацией разнообразия сведений, которые Маклин поставлял КГБ. В телеграмме сообщалось о том, что США и Англия учредили совместную комиссию для решения вопросов, связанных с послевоенным политическим и экономическим укладом в странах Западной Европы, в которые вступали американские и английские войска. В ней, в частности, было сказано, что в этой комиссии «всю работу выполняет «Гомер», который присутствует на каждом заседании. В связи с выполняемой работой «Гомер» получает доступ к секретным документам […], включая телеграммы, которыми лично обмениваются «Кабан»[33] и «Капитан»[34] […]. «Гомеру» было доверено шифрование конфиденциальной телеграммы «Кабана» «Капитану», в которой говорится, что Вильсон[35] и другие генералы «Острова»[36] настаивают на внесении изменений в план вторжения на юге Франции, предлагая взамен вторжение через Адриатическое море, Триест и далее в северо-восточном направлении. «Кабан» поддержал этот план. Из телеграммы следует, что «Кабану» не удалось преодолеть принципиальные возражения со стороны «Капитана» и генералов «Страны»[37]. Вчера «Гомер» узнал об изменении в планах […], и «Наковальня»[38], возможно, начнется в середине августа».
Еще одной обязанностью Маклина в 1944–1948 годах была координация работ по созданию атомной бомбы, которые велись в Англии и США. Он неоднократно участвовал в совещаниях, которые проводились американской Комиссией по атомной энергии. На одном из них, например, обсуждался вопрос о том, какие данные относительно атомного оружия не подлежали рассекречиванию. Вплоть до сентября 1948 года Маклин также регулярно снабжал КГБ информацией о политических планах Англии и США.
Хотя первая прочитанная в АНБ шифровка, в которой упоминался агент КГБ «Гомер», содержала мало данных, которые могли бы помочь его идентифицировать, с ростом числа таких шифровок круг подозреваемых начал неуклонно сужаться. Вскоре, благодаря сотрудничеству между ФБР и английской контрразведкой в лице МИ-5, их число уменьшилось сначала до 35 в 1950 году, а на следующий год – до 10. В апреле 1951 года в одной из дешифровок «Веноны» было сказано, что в июне 1944 года «Гомер» совершал частые поездки из Вашингтона в Нью-Йорк и обратно, чтобы проведать свою беременную жену. В результате в списке ФБР и МИ-5 остался всего один человек. – Дональд Маклин. Узнав об этом, Филби немедленно предупредил Маклина об опасности. Гай Берджесс, в то время работавший в английском посольстве в Вашингтоне, должен был возвращаться в Лондон, и Филби попросил его там немедленно связаться с их куратором КГБ, чтобы организовать бегство Маклина. 25 мая 1951 года Маклин и Берджесс отбыли в Москву с фальшивыми документами.
После того как Маклин и Берджесс скрылись, в ФБР и МИ-5 задумались над вопросом о том, кто мог их предупредить. Подозрение пало на Филби, который поддерживал дружеские отношения с обоими. Улики против Филби были косвенными, однако их оказалось достаточно, чтобы отозвать его в Лондон, где в декабре 1951 года он был отправлен в отставку. Филби стал работать журналистом, но оставался под подозрением, которое росло по мере того, как продолжали накапливаться улики против него. В 1961 году Филби нашел себе убежище в Москве. Доступа к материалам, полученным при проведении операции «Венона», Филби лишился летом 1951 года. Таким образом, как Вейсбанд, так и Филби смогли сообщить русским только о том, что АНБ добилось успеха в чтении шифртелеграмм, перехваченных в 1944 году, и что более ранние шифртелеграммы, а также шифрпереписку ГРУ и военно-морской разведки там прочесть пока не удавалось.
Русские не внесли никаких существенных изменений в свои шифрсистемы. Да это было и необязательно. Слабость этих шифрсистем заключалась в массовом повторном использовании страниц шифрблокнотов, изготовленных в 1942 году. К 1946 году, когда русские узнали об этом факте от Вейсбанда и Филби, почти все «дефективные» шифрблокноты были уже использованы, хотя некоторые продолжали применяться вплоть до 1948 года. Благодаря информации, полученной от Керри, Вейсбанда и Филби, КГБ смогло послать своим агентам предупреждения о грозившей им опасности, чтобы те подготовились к возможным допросам и прекратили заниматься шпионской деятельностью, из-за которой они могли быть арестованы и признаны виновными в американском суде.
Например, Филби уведомил Москву, что американские и английские контрразведчики идентифицировали английского ученого-атомщика Клауса Фукса как одного из советских агентов, упомянутых в дешифровках «Веноны». Это позволило КГБ вовремя отозвать нескольких своих нелегалов, которые работали на Западе и могли быть пойманы в случае ареста Фукса[39]. Также Москва сумела предупредить некоторых своих агентов в США, которые так или иначе были связаны с Фуксом. Одни из них сбежали в Москву (Моррис и Леонтина Коэн, Джоэл Барр, Альфред Сарант), другие были арестованы при попытке к бегству (Мортон Собелл), третьи задержаны в процессе подготовки к нему (Юлий и Этель Розенберг), четвертые попытались перехитрить допрашивавших их следователей (Давид и Руфь Грингласс, Уильям Перл).
Даже когда в середине 50-х годов до АНБ наконец дошло, что сведения об операции «Венона» через Вейсбанда и Филби просочились к русским, там продолжали держать эту операцию в строжайшем секрете. Во-первых, АНБ не хотело, чтобы в Москве узнали, что американским криптоаналитикам удалось добиться успехов в чтении шифровок ГРУ и военно-морской разведки, а также более ранней шифрпереписки КГБ. Во-вторых, Москва должна была пребывать в неведении относительно того, какие сообщения АНБ удалось прочесть, а какие нет. Степень осведомленности американской контрразведки относительно операций и агентуры советских спецслужб в США должна была оставаться тайной для последних. Завеса неопределенности позволяла американским разведывательным и контрразведывательным агентствам использовать материалы «Веноны» в качестве эталона для оценки того, насколько соответствует действительности шпионская информация, полученная ими из других источников.
Итак, в КГБ довольно быстро стало известно о том, что АНБ читает шифровки зарубежных резидентур КГБ и информирует о прочитанном ФБР, которое идет по следу агентов, упомянутых в этих шифровках. Однако в КГБ столкнулись с той же дилеммой, с которой ранее уже успело столкнуться ФБР. Нельзя было, чтобы противник понял, что его секреты стали известны, и в то же самое время ничего не предпринимать тоже было невозможно. КГБ требовалось решить, кого из своих агентов следовало предупредить о грозившей им опасности, а кто должен был продолжать оставаться в неведении. Ведь в ФБР, заметив, что контрразведывательные операции по разоблачению агентов, информация о которых была получена из дешифровок «Веноны», перестали приносить результат, сразу бы заподозрили утечку данных. И такое решение, судя по всему, в КГБ было принято. В результате, например, семейная пара агентов Коэнов, относительно использования которых в КГБ строили большие планы на будущее, была спасена от провала и своевременно вывезена за пределы США. А члены разведывательной группы Юлия Розенберга, к которым в конце 40-х годов советская разведка потеряла интерес из-за второсортности поставляемых ими данных, угодили за решетку и на электрический стул.
В 1990-е годы ветераны советской разведки с большим недоверием отнеслись к публичным заявлениям об успехах, достигнутых американскими криптоаналитиками в ходе проведения операции «Венона». По мнению Судоплатова[40], в АНБ удалось дешифровать переписку советских зарубежных резидентур в значительной мере потому, что в 1992 году Россия сама передала американской стороне ряд материалов Коминтерна, включая полный текст шифртелеграмм на русском языке, отправленных по каналам внешней разведки КГБ. А ФБР, как считает Судоплатов, в стремлении скрыть свои агентурные источники специально раздуло историю о дешифровании переписки КГБ и ГРУ. Судоплатова поддержал другой бывший советский разведчик, Прелин[41], который заявил, что и он сам, и многие его коллеги пришли к твердому заключению о том, что у американцев был в советском посольстве в Вашингтоне агент, который передал им кодовую книгу, позволившую читать шифрованную переписку КГБ. В свою очередь, Яцков[42] и Феклисов[43] припомнили историю о перехваченной шифртелеграмме, отправленной в Москву из советского консульства в Нью-Йорке и послужившей основанием для выхода американской контрразведки на Клауса Фукса. По их мнению, сотрудники ФБР попросту сфабриковали текст этой телеграммы, в которой якобы докладывалось в Москву о встрече Фукса и его связника Гарри Голда в январе 1945 года в доме сестры Фукса Кристель. Сделано это было с единственной целью – заставить Фукса во всем признаться.
Примерно в том же духе, что и Судоплатов, Прелин, Феклисов и Яцков, высказался Чиков[44]. Он напомнил, что, начиная с 1939 года, американцы перехватили несколько тысяч разведывательных сообщений КГБ и ГРУ, но вскрыть советские шифры, как ни бились, так и не смогли. И вдруг судьба преподносит им такой щедрый подарок – шифровальщик советского посольства! Лейтенант Гузенко был сотрудником ГРУ и к побегу подготовился заранее, накопив значительный материал, чтобы предстать перед своими новыми хозяевами не с пустыми руками. С собой он даже захватил записную книжку начальника резидентуры ГРУ в Канаде Заботина[45].
На допросах Гузенко подробно рассказал о том, как была организована шифрованная связь между резидентурой ГРУ в Канаде и Москвой. По словам Гузенко, он занимался зашифрованием и расшифрованием сообщений в одиночку в крохотной комнате, окна в которой были зарешечены и закрыты ставнями. Через узкую прорезь в двойной стальной двери он забирал телеграммы, предназначенные для отправки в Москву, от своего коллеги по фамилии Алексашин. Гузенко рассказывает: «Полковник Заботин писал текст телеграммы по-русски, и я кодировал ее, сначала на черновик, который затем перепечатывал на телеграфный бланк и передавал Алексашину, чтобы он отнес этот бланк на телеграф. Написанный Заботиным текст помещался в сумку, запечатывался и передавался Алексашину».
Даже Заботину не разрешалось входить в шифровальную комнату до тех пор, пока Гузенко не завершал процесс шифрования донесения в Москву. Оригиналы всех донесений подлежали отсылке в Москву вместе с другой почтой, которую забирали курьеры, два-три раза в неделю отправлявшиеся в Советскую Россию на морских судах, отплывавших от берегов Северной Америки. В условиях военного времени на это путешествие иногда уходило до пяти месяцев.
И хотя Гузенко заявил, что дезертировал по политическим мотивам, основной причиной его бегства стала допущенная им оплошность, в наказание за которую его было приказано отозвать обратно в Москву. Опасаясь возможных последствий и не желая менять относительный комфорт, к которому он привык в Канаде, на трудности и лишения, характерные для жизни в советской столице, в ночь на 5 сентября 1945 года Гузенко бежал, прихватив с собой из шифровальной комнаты самые ценные, по его мнению, документы.
Вклад, внесенный Гузенко в операцию «Венона», был двояким. Во-первых, для американских криптоаналитиков значительный интерес представляли украденные им материалы, среди которых были открытые тексты более ста шифртелеграмм, отправленных канадской резидентурой ГРУ в Москву и полученных ею оттуда. Во-вторых, Гузенко был довольно хорошо знаком с шифрсистемами, которые использовала резидентура ГРУ в Оттаве.
Однако знания, которыми поделился Гузенко, мало помогли сотрудникам АНБ при криптоанализе шифрсистем ГРУ. А среди шифртелеграмм, перехваченных при проведении операции «Венона», американским криптоаналитикам не удалось найти ни одной, которой можно было бы поставить в соответствие какой-то из открытых текстов, похищенных Гузенко. В этом не было ничего удивительного, поскольку в распоряжении АНБ были только шифртелеграммы канадской резидентуры КГБ, к переписке которой с Москвой у Гузенко не было доступа[46].
Таким образом, предательство Гузенко не позволило американцам существенно продвинуться в решении проблемы вскрытия советских шифров. Поэтому соотнесение масштаба потерь, понесенных советской разведкой в 1940-е годы, и реальной значимости рядового шифровальщика заставило Чикова заподозрить неладное. Внимательно изучив документы и сопоставив факты, он пришел к выводу о том, что, помимо Гузенко, был еще один предатель, причем в иерархии советской разведки этот изменник явно занимал не самую низшую ступень. Но вычислить его не удалось до сих пор…
