Лесса Каури
Ласурские призраки

Глаза архимагистра светились, словно она была фаргой, а не человеком. По коже Виты побежали мурашки, но не от этого свечения – от смысла слов беловолосой волшебницы. Ники Никорин, говоря об уничтожении могильников, подразумевала… уничтожение могильников!

– Вы сможете это сделать? – пробормотала Вита. – Уничтожить их все?

– Моего опыта на это хватит, – спокойно кивнула архимагистр. – Но у меня нет времени прыгать по Тикрею в их поисках. Тучи сгущаются – я не хочу надолго покидать Вишенрог. Ваша команда однажды обнаружила захоронение богов при том, что шансов на подобное стечение обстоятельств для смертных практически не существует. Так почему бы мне не воспользоваться вашей удачей и снова не собрать «Ласурскую бригаду»?

– Действительно… – пробормотала Вита.

⁂

В золотых глазах Григо Хризопраза отражался великолепный розовый бутон. Лаская пальцами его лепестки, нежно, почти не касаясь, мужчина проговорил:

– Аромат розы – это искушение в чистом виде, не так ли?

Босая женщина в белом платье, с распущенными волосами сидела на скамейке, образованной хитрым сплетением ветвей кустарника. И смотрела вдаль. Ветерок ласкал ее обнаженные руки и плечи, почтительно касался края белоснежного одеяния.

– Искушение выдумал Аркаеш, – не поворачивая головы, ответила она. – Он вообще много чего выдумал – грех, чувство вины, несбывшиеся надежды, предательство…

– Да ладно! – Григо вернулся в беседку, напоследок качнув головку цветка. – Если кто и выдумал предательство, то не он один. Тебе ли этого не знать, моя госпожа?

Она кивнула с отсутствующим видом. Он взял ее руку и поднес к губам.

– Отчего ты печалишься, Индари? Тебя беспокоит судьба Ласурии?

Черноволосая повернулась и посмотрела на него. На прекрасном лице глаза, в которых не было радужки, но плавали радужные пятна, казались глазами другого существа – чуждого, далекого.

– Меня беспокоит судьба Тикрея, мой Турмалин, – ответила она, и в голосе зазвенели серебряные колокольчики. – Я ощущаю нависшую над ним злую волю, волю настолько жестокую, что сама готова отступить.

Зрачки Григо расширились.

– Но ты не можешь, моя госпожа! – вскричал он. – Ты – надежда и свет Тикрея, и всех живущих! Если сдашься ты – все, ради чего ты жила тысячи лет, все, что оберегала, исчезнет, пропадет, истает в дым, как истаял наш мир – мир до Вечной ночи!

Она грустно улыбнулась.

– Я это знаю. Поэтому не стану мешать Ласурскому архимагистру в том, что она задумала. Но и помогать не буду – не смогу переступить через себя, участвуя в поругании могил братьев и сестер.

Турмалин пробормотал:

– Думаешь, Никорин много на себя берет?

Черноволосая пожала плечами.

– Она верит в себя – как верили мы, пока не поубивали друг друга, как верили в себя драконы, пока не были уничтожены в ходе нашей войны, и как до сих пор верят эльфы, не понимая, что давно не имеют на то никаких оснований. Вера в себя, возведенная в категорию абсолюта, есть признак божественности… – она лукаво улыбнулась, показывая, что на самом деле обратила внимание на его слова ранее: – Тебе ли этого не знать, мой Турмалин?

– Ты думаешь, она?.. – Григо потрясенно замолчал.

– Пока я думаю, что не буду мешать ей, только и всего, – пожала плечами черноволосая. – Но мне нужно придумать что-то, чтобы удержать обитателей Тикрея от разобщения в грядущее время. Время, которое уже близко.

Турмалин насторожился. Спустя мгновение огромный дракон висел в воздухе, прикрывая мощным телом беседку от летящего в ее сторону небольшого предмета. Когтистая лапа совершила молниеносное движение, ловя его… Золотой глаз древнего гиганта с изумлением уставился на искусно вырезанную из камня скульптуру: строящийся дом.

Черноволосая требовательно протянула руку, и дракон осторожно уронил фигурку в ее маленькую ладонь. И спросил, вновь становясь статным мужчиной с глазами странного, золотисто-карего цвета:

– Что это?

Черноволосая рассмеялась.

– Это послание, мой Турмалин! Ну конечно… Как я сама не додумалась?

– О чем? – в голосе Григо звучало искреннее недоумение.

– Созидание, вот что нужно! – воскликнула Индари. – Любой попытается защитить то, что создал своими руками. А если руки будут со всего Тикрея?

⁂

На памяти Ники она вызывала Его Величества Редьярда Третьего посредством зеркала связи всего несколько раз, поскольку обычно это делал он в ее отношении. И сейчас архимагистр задумчиво обводила длинным пальцем самоцветы, щедро усыпавшие рамку, проговаривая про себя тщательно подобранные слова. А затем решительно повернула зеркало к себе: в отражении появились знакомая драпировка стен королевского кабинета, угол массивного стола и рука Его Величества, держащая хрустальную стопку, доверху наполненную прозрачной, как слеза, жидкостью.

– Добрых улыбок и теплых объятий, мой король, – произнесла Ники. – Поговорить бы!

Стопка в королевской длани дрогнула.

– В очередь, Ваше Могущество, в очередь! – раздался мерзкий голос Дрюни Великолепного. – Мы очень заняты с самого утра!

Зеркало переместило точку обзора, показывая лицо Редьярда. В синих глазах ласурского правителя зарождалась тревога.

– Что-то случилось, Ники? – уточнил он. – Обычно ты не…

– Пока нет, – перебила она, – но может. И это вам не понравится!

Неопорожненная стопка уныло стукнула по столешнице. Разбуженный стуком, сонно гавкнул волкодав Стремительный.

– Приходи, – выдохнул Его Величество.

Архимагистр шагнула из своего кабинета прямо в королевский и, не дожидаясь приглашения, села в третье, – пустующее – кресло. Шут, напротив, торопливо встал и сделал попытку улизнуть.

– Куда? – рявкнул Редьярд. – Сиди. Если я не ошибаюсь, нас ждут дурные вести, и я не хочу слушать их в одиночестве!

Пес, валяющийся у камина на медвежьей шкуре, тягостно вздохнул и перевернулся на другой бок, всем своим видом показывая, что до дурных вестей архимагистра ему нет никакого дела.

Вздохнув не менее тягостно, Дрюня вернулся в кресло.

Его Величество впервые посмотрел на Ники и поинтересовался:

– Позвать кого-нибудь еще?

– События, о которых я хочу поговорить, могут произойти в будущем, но далеком или не очень, понятия не имею, – пожала плечами волшебница. – Было бы неплохо, если бы наследник престола тоже послушал…

– Хочешь сказать, ты не уверена в том, что собираешься сообщить? – нехорошим голосом спросил Редьярд.

Ники почувствовала, что король начинает заводиться. Тем не менее, она кивнула:

– Совсем не уверена! Более того, я всем сердцем надеюсь, что этого никогда не случится. Но именно ради этого хочу принять меры заранее, с вашего, разумеется, высочайшего позволения.

– Может, я все-таки пойду? – пискнул Дрюня.

Редьярд раздраженно вдавил перстень с выпуклым радужником в столешницу. Спустя мгновение Его Высочество Аркей стоял в кабинете, держа в одной руке какой-то документ, а в другой – перо, с которого на ковер капали чернила.

– Что-то случилось? – уточнил он, кладя документ на стол, а перо – на подставку отцовского канцелярского набора.

– Садитесь, Ваше Высочество, – Дрюня вылез из кресла, перешел к камину, упал на шкуру рядом с волкодавом и пробормотал едва слышно: – Ей-ей, я лучше посплю, чем послушаю то, что хочет сказать Ее Могущество!

– Может быть, нам нужен рю Вилль? – в голосе короля послышались деловые нотки – он справился с минутным раздражением, начиная понимать всю серьезность положения.

– Его Светлость в курсе деталей, – качнула головой Ники. – Ваше Величество, вы позволите мне экскурс в историю?

– В какую еще историю? – пробурчал Редьярд и опрокинул в себя почти забытую стопку.

– В мою собственную историю… – сказала Ники таким странным голосом, что он подавился, закашлялся и замахал рукой, давая согласие.

– Это случилось много лет назад, когда я работала подавашкой в портовом трактире…

Она знала, что рано или поздно ей придется рассказать о своем настоящем прошлом одному из Ласурских королей. И, честно говоря, была рада, что этим королем оказался Рэд. Присутствие старшего принца тоже не смущало – архимагистр возлагала на него надежды, как на наследника престола, поэтому хотела, чтобы он был готов к будущему. Причем своему возможному будущему в качестве правителя Ласурии. Что же касается шута, то она обращала на него внимания не больше, чем на Стрему, прекрасно зная, что, как и волкодав, Дрюня будет молчать о том, что услышит.

От юности корабельного юнги, вместе со своим капитаном попавшего в могильник, Ники перешла к истории королевского эмиссара Ягорая рю Воронна и крейской беглянки Вительи Таркан ан Денец, от них – собственно к прошлому Тикрея, тому прошлому, о котором слыхом не слыхивали маститые историки. И только после этого рассказала о допросе отступника в застенках королевского дворца, который закончился для самого допрашиваемого весьма печально.

Рассказывая, волшебница ощущала взгляды собеседников прошивающими ее клинками. Хотя воображение подбрасывало иную картину – кроликов, замерших перед удавом.

Они начинали понимать…

Не отводя взгляда от Редьярда, краем глаза архимагистр следила за реакцией принца. Когда-то она уже поведала ему историю Яго и Виты, очутившихся в могильнике на границе с Креем, и обрисовала перспективы, которые это событие могло иметь для всего Тикрея. Вспомнил ли Аркей сейчас об этом? Хотя принц на нее не смотрел, Ники знала, что вспомнил. Да, Его Высочество прикрыл воспаленные от долгого сидения над бумагами веки и даже, кажется, задремал, откинув голову на спинку кресла, но несмотря на кажущееся спокойствие, он был готов к бою за свою страну, когда бы этот бой ни начался. И это Никорин нравилось.

Она замолчала. Кажется, сказала все, что была должна.

В кабинете повисла тягостная пауза. Было слышно только частое дыхание. Дыхание Дрюни, обнявшего пса за мощную шею так, словно Стрема мог спасти его и весь мир.

– Арк, резюмируй, – прокашлявшись, приказал король.

Принц открыл глаза, поднялся и прошелся по кабинету, затем обернулся к столу и пробормотал:

– Надеюсь, это не прозвучит, как бред…

– Громче! – рявкнул Редьярд.

– Кому-то из погибших богов удалось вернуться из небытия, и теперь он несет опасность всему Тикрею. Ее Могущество не знает, кто он и – с ее слов – пока! – как с этим справиться, но дабы не допустить повторения случившегося, она предлагает выявить и уничтожить оставшиеся могильники, используя ту же команду, что и в Крей-Лималле…

– …С небольшими изменениями, – едва слышно подсказала Ники.

– …С небольшими изменениями, – не моргнув глазом, добавил Аркей.

– Пресветлая!.. – простонал Дрюня, зарываясь лицом в собачью шерсть. – И почему я не ушел?

Его Величество решительно выдвинул один из ящиков стола, достал штоф запрещенной им несколько лет назад ласуровки и принялся пить прямо из горла. Когда штоф опустел наполовину, он осторожно поставил его назад, закрыл ящик, посмотрел на архимагистра абсолютно трезвым взглядом и сказал:

– Иди, мне нужно подумать!

Никорин встала, поклонилась и молча вышла.

Редьярд взглянул на сына и повторил:

– Иди, мне нужно подумать.

Принц Аркей кивнул и тоже покинул кабинет. Стрема, проводив его задумчивым взглядом, уронил голову на шкуру перед зажженным камином. В открытое окно ветер приносил запахи с улицы, поэтому даже если пес спал, его большой кожаный нос шевелился, живя самостоятельной жизнью.

– Вот это опара, так опара, – простонал Дрюня. – Что-то мне страшно, братец…

В окно влетела вялая весенняя муха. Покружила под потолком, примерилась сесть на Стремин нос, но нос был против, поэтому она опустилась на стол перед бездвижно сидящим королем. Спустя мгновение королевская длань превратила ее в воспоминание.

– Вот так и мы, – вытирая руку о платок, произнес Его Величество, – для Богов.

⁂

Закрыв за спиной тяжелую дверь служебной мастерской, инженер Рофельхаарт, несмотря на молодые для гнома годы уже Синих гор мастер, облегченно выдохнул. Он был благодарен тем друзьям и коллегам, кто с некоторых пор не смотрел на него как на чудо невиданное, однако взгляды остальных смущали.

Она лежала на столе, и была прекрасна: великолепная драгобужская сталь, плавные обводы, стремительные линии. Каждый раз, глядя на нее, Рофельхаарт удивлялся, что это сделал он. Он сам. Из запутанных очертаний на бумаге, которые мастер рисовал в минуты задумчивости, родился образ, подвергнутый скрупулезному анализу. Идея казалась совершенно безумной, но он подумал: «А почему бы и нет?», и начал колдовать над этой вещью в свободное от основной работы время. То, что получилось в итоге, должно было изменить все…

Рофельхаарт насторожился. За дверью послышался гул, взволнованные голоса, тяжелая поступь. Торусова плешь, к чему бы?

Гном едва успел накрыть свое изобретение кожаным мастеровым передником, висевшим на спинке стула, как дверь распахнулась… На пороге стоял, озирая помещение грозным взглядом голубых глаз король Подгорного царства и Драгобужского наземья Виньогрет Первый. Отец.

Рофельхаарт спохватился и склонился в почтительном поклоне.

Его Величество закрыл за собой дверь и… облегченно вздохнул.

– Иди сюда, Роф, дай обниму! – проворчал он, сам подходя к сыну и раскрывая объятия. – Мне кажется, я уже забыл, что такое не быть королем!

Они обнялись.

– Хоть посмотрю на тебя! – воскликнул Виньогрет. – Чтой-то похудел? Случилось что?

Рофельхаарт улыбнулся. Проявление заботы со стороны сурового отца было неожиданно приятно.

– Все хорошо, Ваше Подгорное Величество, благодарю вас! – отрапортовал он, вытягиваясь в струнку.

Виньогрет дал сыну затрещину, от которой тот покачнулся.

– Не смей так говорить со мной… наедине! – рявкнул он. – Или я совсем того… с катушек съеду. Дома мы, как и прежде – отец и сын, ясно?

– Ясно… – Рофельхаарт потер затылок. – Отец, я ужасно рад тебя видеть! Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии?

– Здравия у меня сколько угодно, – Виньогрет прошел к столу и опустился в кресло для посетителей, – а вот времени ни на что не хватает. Чем занимаешься?

Сердце Рофельхаарта призывно стукнуло. Он украдкой взглянул на передник, прикрывающий самое дорогое, что сейчас было в его жизни.

Его Величество поднял мохнатые брови и с любопытством спросил:

– Что там, Роф? Что ты опять придумал?

Дрогнувшей от волнения рукой младший Охтинский откинул покрывало и провозгласил:

– Малопушка, отец, мое последнее изобретение!

Глаза Виньогрета вспыхнули: как и всякий уважающий себя мастер он обожал новые механизмы.

– Можно посмотреть? – вежливо спросил он. Рабочий стол для гнома – святое, негоже лазить по нему шахтовой крысой без спроса.

– Конечно.

Подгорное величество сграбастал малопушку за дуло, постучал рукоятью по краю стола и произнес:

– Красивый молоток! А что он делает?

Рофельхаарт поспешил отобрать у него механизм и, оглянувшись на двери мастерской, отчего-то шепотом сказал:

– Я хотел бы продемонстрировать тебе это, но нам нужен самый отдаленный штрек, в котором с высокой вероятностью не случится обвала.

– Даже так? – Виньогрет был заинтригован. – У тебя есть такой на примете? Далеко дотуда?

– Ну… – сын смущенно огладил рыжую, как у всех Охтинских, бороду. – Твоей свите придется подождать…

– А и подождут! – развеселился Его Подгорное Величество, подошел к двери, приоткрыл и гаркнул: – Никому меня не беспокоить!

После чего обернулся к Рофельхаарту.

– Идем в твой штрек, сын! Насколько я помню, у тебя из мастерской наружу ведет пара потайных коридоров.

Сын внимательно посмотрел на него и вдруг поклонился:

– Для подгорного народа честь иметь короля, который помнит о мелочах! – воскликнул он. – Идем, отец!

⁂

Деревья покрыла красноватая дымка нераскрывшихся почек, и Вишенрог задышал в полную силу. Пахло соками пробуждающейся земли, теплым ветром из Гаракена. Газоны были покрыты дикорастущими маргаритками – белыми, розовыми, коралловыми, – которые поворачивали аккуратные головки за ярким прибрежным солнцем.

Весенние ароматы кружили головы людям, заставляя делать глупости, а что уж говорить об оборотнях? Среди лежащих близь Вишенрога лесов это время принадлежало им, детям разных кланов. В период весеннего гона оборотни почти не охотились, занятые друг другом, чем по хитрой задумке Богов обеспечивали прирост дичи, поскольку весна и лесных обитателей повязала красной нитью инстинкта продолжения рода.

Тариша и Дикрай выбрали в качестве убежища чащу в холмах на северо-востоке, где провели несколько дней в уединении и неге, подолгу занимаясь любовью и отдыхая в развалинах старинной крепости, почти скрытой разросшимися растениями. Впервые на памяти Денеша его желтоглазая фарга была тиха и нежна, а не иронична и стервозна, как обычно. Несколько раз он порывался спросить у нее, что стало тому причиной, но каждый раз передумывал, боясь спугнуть романтичное настроение. Эта Тариша была для него непривычной, но очень привлекательной. Когда настало время возвращаться в Вишенрог, тигрица подарила ему такую страстную ночь, что Дикрай, ощутивший себя на седьмом небе от счастья и удовлетворения, просто вырубился в ее объятиях, не заметив, каким лихорадочным блеском вспыхнули ее глаза.

В наступившей тишине предрассветного часа фарга баюкала партнера, который уснул, положив голову к ней на колени, гладила по длинным белым волосам, перебирала пряди, и в осторожных движениях ее сильных пальцев ощущалось какое-то важное, принятое ей решение. Вот она встрепенулась, осторожно выскользнула из-под Денеша, обернулась и желтой каплей утекла вниз по холму. Туда, откуда едва-едва доносился приближающийся запах. Чужой и опасный.

Пришедший с Севера был из медвежьего клана. Тариша сразу поняла это по тяжелой грации, с которой незнакомец спешился с крепкого конька – путешествовал, изображая бродячего торговца. Его небольшие темные глаза требовательно уставились на фаргу. В низком голосе таилась скрытая сила.

– Где он? Где избранный?

– Перед тобой, – спокойно сказала Виден. – Это я.

– Но мне говорили о другом!

Она прищурилась.

– Твоя задача – укусить того, кто еще не заражен, и не раздумывать над тем, кто это будет. Выполняй и проваливай!

Медведь шагнул к ней, его ноздри подрагивали, он одновременно угрожал ей и проверял, говорит ли она правду. Тариша не отшатнулась. Лишь раздраженно дернула головой, позволяя спасть капюшону плаща.

Пришедший с Севера остановился, будто налетел на невидимую преграду. Выражение его глаз изменилось.

– Ты права, сестра, соглашаясь на это… – тихо сказал он. – Тебе станет лучше, когда ты отведаешь ИХ крови!

– Я знаю, – легко улыбнулась Тариша. С сердца будто камень свалился. Камень, который положил на него Ашрам, когда отдал приказ чужим, пугающим голосом. – Давай!

Она рванула ткань, обнажая левое плечо, отвернулась и прикрыла веки. Не потому что боялась укуса. Потому что хотела, чтобы ни свет, ни звуки не мешали ей сосредоточиться на нем.

В лицо пахнуло дыханием зверя. Низкое ворчание всполошило утренних птиц, только начавших петь солнцу, и они замолчали. Горячий язык коснулся кожи Тариши, и она едва не застонала от ощущения, что все верно, все так, как задумано… кем-то. Укус был мгновенным и глубоким. По коже заструилась горячая кровь. Узаморский гризли, стоя вплотную, тяжело дышал, катая на языке сладкую жидкость. Заглянув в его глаза, полные предвкушения, фарга предупреждающе зарычала, обернулась тигрицей, прыгнула в сторону и припустила вверх по склону.

Пришедший с Севера с сожалением рыкнул ей вслед. Ее кровь была приятна на вкус. Но не так приятна, как кровь тех, к кому вели его болезнь и… чужая могущественная воля.

Не доходя до рощи, Тариша остановилась зализать рану. Рана саднила, но фарга все равно полезла в ручей – смыть с себя запах чужака. Дикраю она наплетет что-нибудь, например, проголодалась после любви, охотилась, поранилась. Или поцелуем прервет его вопрос.

Главное, что…

Тариша приложила здоровую руку к сердцу и прислушалась к отголоску того чувства, что, как она думала, никогда не вернется.

⁂

Впервые в жизни Йожевиж Агатский, Синих гор мастер, растерялся настолько, что утратил дар речи.

– Ваше рабочее место, уважаемый мастер, – седой широкоплечий гном умело скрыл улыбку, вызванную выражением лица новичка, и обвел рукой малюсенький кабинет без окон, в котором стояли стол, стул и два шкафа. – Это свитки, до которых у меня никак не дойдут руки. Их надобно разделить по темам, согласно формуляру, описать и подготовить для сдачи в архив. Справитесь?

Йож зачем-то взглянул на свои ладони. Ладони были мастеровые – широкие, мозолистые, особенно после работы в кузне почтенного Хлопблохеля. Свитки же казались бабочками, настолько хрупкими, что тронь их – рассыпятся. Спохватившись, гном поклонился Первому секретарю Драгобужского посольства в Вишенроге, Застылу Венскому, Синих гор мастеру, и честно ответил:

– Я очень постараюсь!

– Второй завтрак в полдень, обед – в три, – глаза пожилого гнома смеялись. – Посольство работает до тех пор, покуда нас не отпустит Его Сиятельство посол Арбиддон Снежский. Ежели с вами после обеда случится голод, уважаемый мастер, у нас тут есть и погреба, и кухонька. Наша кухарка будет счастлива принести вам пару свиных ножек в пиве и жареных грибов.

– Вы хорошо устроились, почтенный мастер, – усмехнулся Йож. – После дня такой работы надобно пару дней помахать киркой в шахте, дабы размяться!

Застыл даже не думал обижаться.

– Говорите, говорите, уважаемый Йожевиж, – ухмыльнулся он в бороду. – Я загляну к вам во время второго завтрака и проверю, как вы себя ощущаете на новом месте.

Йож кивнул, поклонился и поворотился к столу. Решил пока не садиться на стул, даже несмотря на то, что тот – дубовый, солидный, с обитым коричневым бархатом сидением, обшитым золотыми кистями – выглядел очень удобным. Вначале надобно было понять, с какой стороны подступиться к столу, и с какого свитка начать, дабы остальные не сверзнулись на пол. Но, к ужасу гнома, свитки, злобно шелестя, поползли со столешницы, едва он взял самый верхний. Йож с надеждой оглянулся на дверь, закрывшуюся за Венским, однако та стояла непоколебимо. На миг показалось почтенному мастеру, что он попал в тюрьму, и эта работа – изысканная месть Цехового старшины Виньогрета за побег дочери. Но он поспешил себя устыдить – негоже гному Синих гор сомневаться в приказах своего короля!

– Хусним! – решительно воскликнул Йож и смахнул оставшиеся свитки на пол, оставив стол девственно чистым.

Спустя три часа в комнате находились сильно взмокший гном и четыре кучи свитков: документы о получении гномами, которые по разным причинам не могли сделать этого на родине, Драгобужского гражданства, акты гражданского состояния, посольские отчеты и свитки, которые Йожевиж пока не знал, куда определить.

Заглянув в ящики своего стола, он нашел несколько гроссбухов, канцелярский набор, скромно украшенный агатом и без позолоты, чистые свитки. Честно говоря, писать Йожевиж не любил. Однако черты характера – усидчивость, скрупулезность, аккуратность – те самые, что когда-то сделали из него первоклассного мастера-ювелира, пригодились и сейчас. К первому завтраку Йож успел переписать одну из куч свитков каллиграфическим почерком в книгу, начатую предшественником.

Появившийся в дверях Первый секретарь, оглядев «рабочую обстановку», ничего не сказал на ее счет, лишь пригласил коллегу позавтракать.

Завтрак оказался хорош: вкусен, питателен, в меру сытен. За общим столом собрался весь коллектив посольства – начиная от второго лица в посольстве, секретаря-советника, очень пожилого гнома, который ел мало и еще больше молчал, и заканчивая кухаркой – веселой гномеллой в летах Асканьей Венской, оказавшейся почтенной супругой уже знакомого Йожу секретаря.

Гномы кушали, иногда переговаривались о делах, на новенького не смотрели, дабы не смущать. Йож, оценивший здешнюю кухню, помалкивал, жевал обстоятельно, как полагается уважающему себя гному, и внимательно слушал. В прошлом остались те времена, когда он чему-то учился. Последние годы он все больше бегал зайцем по просторам Тикрея, размахивая топором и боясь потерять Виньо. Нынче же следовало приложить все возможные усилия, чтобы начать понимать хотя бы половину из тех разговоров, что вели посольские.

После обеда Застыл провел с Йожем пару часов, показывая, как правильно заполнять бланки документов, в какие отчетные книги их вносить, рассказывая о посольстве и наиболее важных посольских делах. Остаток дня Йож просидел над свитками, раскладывая их в хронологическом порядке, описывая и упаковывая в архивные короба. Работа казалась не сложной, но к вечеру утомила почтенного мастера так, что у него едва хватило сил попрощаться с коллегами, покидая посольство.

Выйдя на улицу, Йожевиж с наслаждением вдохнул пахнущий весной воздух и украдкой погрозил кулаком в сторону Драгобужья. «Ежели вы, почтенный Виньогрет Охтинский, ждете, что я сдамся, попрошусь в отставку и тем самым явлю свою слабость, то вы сильно ошибаетесь, Ваше Величество! – подумал он. – Мы, Агатские, трудностей не боимся, даже бумажных! Я был прекрасным ювелиром, отличным контрабандистом и хорошим подмастерьем у кузнеца, а значит, быть мне первоклассным бюрократом. Так-то!»

⁂

Почки на деревьях лопнули одновременно, и Вишенрог покрылся зеленоватой дымкой, будто скрывая под вуалью разгоряченное лицо. Вечером того же дня был объявлен Весенний бал, который отрывал череду столичных празднеств и увеселений, в том числе Большой Поэтический турнир.

В разгар бала разгоряченная танцами Вителья стояла у открытого окна и любовалась звездами. Они еще не были крупными и яркими – летними, но весенние созвездия отличались своей прелестью, кутались в легкую облачную дымку, приносимую ветром с моря.

– Не замерзла?

Теплые ладони накрыли ее обнаженные плечи.

Вита улыбнулась и откинулась на широкую грудь своего спутника. Не поворачивая головы, ответила:

– Нет!

– Я принес два бокала розового гаракенского. Прошлогоднее, хорошее…

Волшебница развернулась:

– Хочешь меня напоить?

Ягорай рю Воронн улыбнулся.

– А это возможно?

Улыбка необычайно шла его суровому и мрачному лицу, делая совсем другим. Вита обожала эту перемену. Обожала видеть, как в глубине загадочных, почти черных глаз загораются теплые искры, как появляются в углах рта смешливые морщинки. В последнее время она жила Ягораем, не понимая, как раньше могла дышать без него. И чувствовала, что и он ощущает то же самое.

Поставив бокалы на подоконник, рю Воронн привлек волшебницу к себе и поцеловал, не обращая внимания на окружающих. Девушка, отвечая на поцелуй, оглаживала ладонями его спину, плечи, руки… Прикосновение к своему мужчине доставляло ей огромное удовольствие. Каждый раз, оказываясь наедине с ним, она удивлялась тому, как быстро загорается страстью в его объятиях. Однажды даже сказала ему об этом, намекая на то, что он искусен в любви оттого, что опытен. Яго долго смеялся, а потом ответил:

– Солнышко мое, мне лестно твое мнение, но, поверь, я – обычный мужчина с самым обычным опытом любовных отношений. Просто ты создана для меня… Моя женщина!

– А ты – мой! – тогда прошептала она, отдаваясь на волю его ласк.

Да, Яго принадлежал ей. Впервые в своей жизни Вителья чувствовала, что ее сердце стало целым, будто до этого в нем отсутствовал фрагмент. Впервые в жизни просто наслаждалась ей, не думая о будущем.

– Кажется, вино останется не выпитым… – пробормотал Ягорай, все теснее прижимая девушку к себе.

– Нет! – воскликнула волшебница. Вывернулась, смеясь, подхватила бокал, сделала порядочный глоток и призналась:

– Знаешь, я еще ни разу не напивалась!

Рю Воронн поднял брови:

– Что, совсем никогда?

– Совсем! Никогда!

– А в Грапатуке?

– Фу, какой! – возмутилась Вителья. – Я училась! На двух факультетах, между прочим!

– Выпьем за это? – блеснул глазами Яго, беря свой бокал.

Она шлепнула его по руке.

– Все-таки ты хочешь меня напоить!

– Конечно, особенно после твоего признания! – засмеялся тот.

– Развлекаетесь? – раздался позади них знакомый голос.

Они обернулись.

Архимагистр Никорин с непонятным выражением разглядывала счастливую парочку, покачивая бокал в пальцах.

– За что пьете?

– Скорее, для чего, Ваше Могущество, – нашелся Яго, – для опьянения!

– Понятно, – хмыкнула Ники.

Коснулась своим бокалом их, прислушалась к звону, едва уловимому в шуме, и добавила:

– Пейте с учетом того, что завтра нам предстоит серьезный разговор.

Рю Воронн казался спокойным, однако Вита уже знала его – прикажи архимагистр отправляться сейчас же в очередную опасную эскападу, он просто отставит вино… и отправится!

– Не надо волноваться, – мягко сказала Ники, глядя на него, – я сказала «нам», имея в виду и Вителью. Вы нужны мне оба!

Рю Воронн молча поклонился. Архимагистр, сощурившись, оглядела его мощный загорелый затылок, улыбнулась замершей Вителье и скрылась в толпе.

– Яго… – позвала девушка.

Он залпом допил свой бокал и снова поцеловал ее. Губами, пахнущими сладкими гаракенским вином.

– Вителья, похоже, мы снова покинем Вишенрог… Ты готова к этому?

Она лихо повторила его жест, тоже допив вино. Жадно посмотрела на него.

– К чему, Яго? К ночам под открытым небом? К отблескам костра на клинках? К погоням и засадам? С тобой – готова!

Она взял ее лицо в ладони. Заглянул в зеленые дикие глаза.

– Ты знаешь, что ты сумасшедшая?

– Ты любишь меня за это?

– Нет. Я просто люблю тебя…

Выпустив ее, рю Воронн шагнул назад.

– Принесу еще вина. Предчувствие подсказывает, что напиться нам теперь долго не удастся, значит, надо сделать это сегодня!

Вита только головой покачала и снова отвернулась к окну. Да, все правильно. Ягорай – воин, и она тоже – воин, точнее, боевой маг. Вместе они – команда. Слаженная, сработанная, не ведающая сомнений и страхов, не знающая преград на своем пути. Завтра она подумает о том, что Ласурская бригада отправится в путешествие не в прежнем составе. Завтра погорюет о Йоже и Виньо, ощутит сожаление при мысли о Варгасе Серафине. Завтра попытается понять, куда могут завести ее сказки. Сказки Тикрейской земли. Но это все завтра! А сейчас – звезды славного города Вишенрога, ставшего ей родным, губы Яго, дарящие наслаждение, и коварное гаракенское вино…

– Хвостато приветствую тебя, дама Вителья! – услышала она скрипучий голосок откуда-то снизу.

В недоумении перевела взгляд на источник звука и торопливо задернула штору, чтобы скрыть от любопытных глаз толпы поджарого крысюка в рыцарских доспехах.

– И тебе привет, Альтур! – воскликнула она, осторожно пожимая протянутую лапу в стальной пластинчатой перчатке. – Как поживаешь? Как продвигается великое дело объединения народа?

– Дело – продвигается, – покивал крыс, – моего народа стало меньше, но теперь я точно уверен, что это мой народ!