Лена Сокол
Сердце умирает медленно

– Можно вас пригласить? – голос Райана вывел меня из состояния шока.

Его ладонь нежно коснулась моей, пальцы сжали руку, и он осторожно притянул меня к себе. Взглянув испуганно в его серые глаза, полные обожания и трепета, я благодарно оперлась на его плечо и позволила закружить себя в танце.

Если это можно было так назвать. Райан просто придерживал меня, не давая потерять сознание, «устроил» мою голову на своем плече и стал плавно покачивать, своим спокойствием снимая напряжение и усмиряя настоящий ураган в моей груди. Подозреваю, он чувствовал, как неровно колотится мое сердце, отдаваясь толчками ему в ребра. Видел чудовищную слабость, охватившую мое тело, и разливающуюся по коже смертельную синеву.

И это был чудесный танец.

Мой первый медленный танец и, наверное, последний. Возможно, и Райан все понимал, потому что после его окончания подхватил меня под локоть и предложил пойти посидеть на диване, чтобы отдохнуть.

– Ты в порядке, Эмили? – спросил он, когда я вместо того, чтобы сесть, увлекла его за собой на улицу.

– Да, мне хорошо.

– Ты очень тяжело дышишь и…

Мы вышли, и Райан пытался в темноте разглядеть мое лицо.

– Я хочу посмотреть на луну, – прошептала я.

– Ладно, – согласился он.

И, поддерживая меня за талию, повел по тропинке от здания вниз к обрыву.

– Подожди, – пошатываясь, я наклонилась, чтобы снять туфли.

Парень помог мне и с этим.

К счастью, идти было недалеко. Мы остановились у самого края, под деревом, и сели прямо на траву. Я приникла к груди Райана, вытянула ноги и откинула волосы назад. Силы постепенно возвращались ко мне вместе с зажигающимися в ночном небе мириадами звезд. Мир словно замер, и посторонние звуки, будь то музыка, смех, гул машин или лай собак, доносились до нас издалека – они стали фоном, который уже перекрывал звонкий стрекот сверчков.

Силуэты домов вдали, деревья и улицы казались покрытыми серебряной краской. Тени на земле отливали фиолетовым, а раскинувшийся внизу город усеивали огни. Будто крупинки бриллиантов, они сияли в отсветах лунного света, прорывавшегося сквозь редкий дым облаков.

Я сидела, ощущая тепло Райана, и любовалась красотой ночи. Мы молчали, да у меня и не было сил разговаривать. Не хотелось думать о том, что всему вот так быстро суждено закончиться. Не хотелось возвращаться домой, чтобы снова вести счет дням, каждый из которых может стать последним.

Когда горячая рука Райана накрыла мою ладонь, ноющая боль сжала мои внутренности. Я с грустью посмотрела на небо и, борясь с подступающей слабостью, усмехнулась.

«Я уйду. Меня не будет. Возможно, все изменится. Возможно, все останется как было. А я исчезну. Точно так же, как и жила, не оставляя ни единого следа. А мир продолжит свое существование. Будет жить, как жил. И это прекрасное мгновение тоже совсем скоро, как и я, растворится в воздухе, потому что ничто не вечно».

Я повернулась и приблизила свое лицо к его лицу. Игнорируя головокружение, ткнулась холодными губами в его горячий рот. Не знала, как правильно это делается, как нужно целоваться, поэтому оставила инициативу ему. И Райан, опешивший от удивления, сначала замер и уставился на меня, хлопая пушистыми ресницами, а затем потянулся навстречу, коснулся моих губ и мягко развел их языком.

Сердце оборвалось. Я сразу почувствовала, как оно остановилось. А потом больно ударило изнутри в ребра. Оно билось. Я чувствовала его. А еще чувствовала себя живой. Дышала. Жила. А в глазах застыли слезы – еще одно доказательство жизни.

Теперь я узнала, как это бывает. Каково это – ощущать себя желанной.

Когда ладони Райана… горячие… были на моей шее, спине, на моих щеках, в спутанных волосах… Когда его дыхание стелилось по моей коже… Когда наш поцелуй наполнил меня теплом и светом от кончиков пальцев до самого сердца, раскрывшегося, чтобы впустить новые чувства. Когда он, ласково улыбаясь, привлек меня к себе, когда мы глаза в глаза, ощущая что-то невообразимое, дышали друг другом, когда я, опускаясь на траву, чувствовала его обжигающие поцелуи на своей шее и груди…

– Эмили! Эмили! Черт… О боже! – донеслось до меня сквозь пелену.

Не понимала, отчего так трясет.

Потом с трудом открыла глаза и поняла, что Райан бежал, держа меня на своих руках. А над нашими головами чернело ночное небо. Что-то обжигало мое лицо… его слезы. Наверное, я потеряла сознание, и его напугали мои синеющие губы и закатившиеся глаза. Мама так же реагировала на мои приступы, она так и не привыкла за столько лет, что я то и дело оказывалась на пороге смерти.

– Эмили, пожалуйста, дыши. Не умирай! – его голос заглушал шелест высокой травы под ногами. – Эмили… – Жалобно, почти как ребенок. – Пожалуйста… Это я виноват! Я! Я тебя убил, прости меня… Кто-нибудь, скорее! «Скорую»! Эмили плохо…

-4-

Яркий свет упрямо прорывался сквозь веки. Как больно. Я открыла глаза и попыталась что-то сказать, но горло хрипело, а лицо было закрыто кислородной маской.

«Значит, мама уже в курсе, – пронеслось в голове. – И я все еще жива…»

А дальше все опять как в тумане. Врачи, медсестры, бесконечные иглы, лекарства, анализы, тесты, приборы, исследования. Мамина тень. Она появилась в палате, кажется, на второй или третий день, трудно сказать. И двигалась беспрестанно: мерила шагами комнату от окна до двери и обратно. Иногда замирала, но ненадолго. Иногда останавливалась возле меня, и тогда ее очертания обретали резкость, а слова ясность.

– Как ты могла? Что ты наделала! Я чуть не умерла от переживаний!

Она не обманывала. Ее лицо было бледным и изможденным. Папа тоже сильно нервничал: его силуэт я заметила сначала за стеклом окна в палате, а затем увидела отца перед собой, облаченного в больничную накидку.

Их тревога была не просто тревогой. С оттенком ужаса и безысходности – такое я наблюдала впервые. Заметила, как мама читает молитвы, едва заметно шевеля губами, и как гаснет в глазах папы тусклый лучик надежды. Они словно прощались со мной.

Она приближалась. Смерть.

Когда голоса родителей стали спокойнее, наверное, отец и мать устали от переживаний, а их лица наполнились ускользающей нежностью, я отважилась спросить о Райане.

Мама сразу заплакала. Да, прямо с ходу. А папа разразился гневной тирадой на тему того, что этот убийца больше никогда не подойдет к его дочери.

– Что, и на могилу мою не пустите? – поинтересовалась я.

Тогда заревел и он.

Оказалось, что сначала Райан дежурил каждую ночь в машине возле госпиталя, а позже, когда мама перестала кидаться на него с кулаками, перебрался в коридор. Его родным пришлось организовывать спасательную операцию, чтобы вывезти его из медучреждения домой и заставить поспать. Теперь он приходил только днем, держался поодаль и смиренно ждал новостей.

Мои родители заключили с ним негласное временное перемирие – делали вид, что не замечают его присутствия ради спокойствия своего и своей умирающей дочери.

А еще они чувствовали себя виноватыми. За то, что не дали мне здоровья при рождении. За то, что не уберегли от безумства. И за то, что очень хотели, чтобы кто-то неизвестный срочно умер, чтобы спасти мне жизнь.

Я находилась в критическом состоянии. Да, доктор так и сказал – в критическом. А значит, времени оставалось все меньше и меньше.

И родители молились о чуде. Но как можно молиться, чтобы кто-то другой, молодой и здоровый, подходящий по росту, весу, группе крови и другим параметрам, вдруг скончался? Попал в автомобильную аварию и получил травмы, несовместимые с жизнью? А потом просить Бога о том, чтобы его родственники согласились передать медикам его орган? Невообразимо.

Поэтому они молча роняли слезы. И по очереди держали меня за руку.

А я слабела. Не чувствовала этого физически, потому что находилась под воздействием медикаментов, но морально ощущала. Я будто растворялась в пространстве. Таяла. Блекла. И невероятная тяжесть постепенно замещалась странной легкостью, которая манила, звала меня куда-то высоко. Но что-то все еще меня держало на этом свете. Было что-то, чего я не могла просто так отпустить и уйти.

Вот что удивляло врачей.

И вместе с ними и мои родители радовались каждому новому прожитому мною часу и дню.

* * *

Мне нравилось смотреть, как она дрожит. Как трясутся ее поджилки в тусклом свете ламп, как отчаянно дергаются разведенные в стороны конечности, привязанные к углам большого деревянного стола.

– Тише, тише, детка, – шепнул, наклоняясь к ее спине.

Она резко повернула шею, пытаясь посмотреть мне в лицо. Но, так и не добившись желаемого, беспомощно застонала. Потом всхлипнула и обессиленно уронила голову обратно на стол. Уткнулась лбом в прохладную столешницу. Ее плечи мелко сотрясались, но не от холода, а от страха.

Распластанная лицом вниз, совершенно голая на грубой древесине, она больше не казалась мне такой развязной и наглой, как за несколько дней до этого в общении со своим дружком. Лежала безвольной куклой с разведенными, как у морской звезды, руками и ногами и уже не пыталась сопротивляться.

– Вижу, ты не усвоила урок, – протянул руку и осторожно провел ладонью по гладким темным волосам. – Мне очень жаль, детка. Мне так жаль…

– Нет… – хрипло простонала она и снова затряслась.

Кап-кап…

Глухую тишину помещения взорвали падающие на пол капли вязкой крови.

Металлический запах, поднимающийся от ее сочащихся кровью ран, он меня пьянил. Пахло страхом, болью, раскаянием и… искуплением. Чем больше она страдала, тем больше освобождались мы оба. От ее грязи, ее предательства, ее лжи.

– Ну-ну-ну, сладкая… – запустил пальцы в ее волосы и наклонился ниже. Придавил ее своим весом и медленно втянул кисловато-терпкий запах пыли и пота. – Ты же понимаешь, придется потерпеть. Иначе – никак.

– Нет… – ее голос снова приобретал противные, истерические нотки, сильно раздражавшие меня.

Они взрывали мозг, точно тяжелые, скрипящие от старости жернова.

– Не зли меня, пожалуйста, – попросил, морщась. Сжал пальцы в кулак, подтягивая ее затылок к своему лицу – следом за прихваченными волосами. – Не зли, детка. Во всем этом только твоя вина. Ты же знаешь? – превозмогая боль, сглотнул и вдохнул побольше воздуха. И вдохнул ее запах, – мне тоже больно. Очень, – коснулся лбом ее затылка и всхлипнул отрывисто, совсем как она. – Выход лишь один, сама понимаешь. Мы не можем быть вместе, пока на тебе его следы. Их следы. Тебе нужно очиститься…

Ее плач эхом отдался под сводами стен. Рассыпался на сотни маленьких стонов, обвился вокруг моей шеи тугим узлом, сдавил легкие.

Мы страдали вместе. Опять.

Это была наша общая боль.

– Скажи, что тебе жаль, детка. Скажи, – попросил, прижимаясь к ней сильнее.

Корни ее волос затрещали от сильного натяжения, обезумевшие от ужаса глаза уставились в потолок.

– За что? – прохрипела она, хватая ртом воздух.

Пришлось усилить хватку. Теперь затрещали ее шейные позвонки.

– Да, да! – завопила. – Мне жаль!

Отпустил, позволив ей удариться лбом о столешницу.

– Я рад.

По моей щеке покатилась слеза.

– Боль… она исцеляет, – подтянул к себе столик, на котором лежало все необходимое, и застыл, разглядывая сквозь прорези в мешке ее бледную кожу, покрытую каплями пота. – Тебе очень повезло, что я готов простить тебе твой грех. Все будет по-прежнему, обещаю. Мы снова будем вместе, когда этот ад закончится. Я помогу тебе пережить боль, как однажды пережил свою. А ты раскаиваешься?

– Мм… – обессиленно промычала она.

Я смотрел на ее крепко связанные запястья, покрасневшие от веревок. На багровые синяки на крепких бедрах. На запекшуюся кровь на идеально белой спине. Слышал, как быстро и рвано бьется ее сердце, как сбивается от ужаса дыхание. Мои глаза заволокло слезами.

– Что ты сделала с нами? – закусил губу до боли. До бешеной пульсации в ушах. До привкуса крови во рту, смешивающегося с каплями соленых слез. – Ты все испортила. Ты разрушила то, что было. И теперь мне придется все исправить. Исправить.

– Пожалуйста… – из последних сил всхлипнула она. – Нет. Только не это снова…

Я положил свои ладони на ее раны, заставив вздрогнуть.

– Вот что мне приходится с тобой делать, детка. И все из-за тебя!

– Нет…

– Зачем тебе это нужно было? Ведь все было хорошо! Неужели я плохо с тобой обходился? Ведь нам же было хорошо вместе… Или ты всегда обманывала меня?

Она задергалась, в последний раз проверяя веревки на прочность. Чувствовала приближение неминуемого, но еще надеялась его избежать.

– Пришло время избавления от боли.

– Нет! – заорала она, судорожно извиваясь. Ее голос жутко скрипел, точно старые ржавые ножницы. – Кто ты?! Кто ты такой?!

Я ждал, когда она успокоится. Когда перестанет дергаться. Предвкушал момент, когда смогу коснуться ее кожи холодом стали. Момент единения, избавления от грязи, истинного очищения. Меня почти трясло от наплывающего волнами желания. Но я медлил. Хотелось запомнить ее такой: беспомощной, раскаявшейся, открытой. Чтобы насладиться сполна.

– Пора, – произнес тихо, когда она снова обмякла.

Потянулся к столику.

– Нет, не надо, прошу! – заметалась девушка, натягивая до предела путы. Ее зрачки расширились при взгляде на меня, словно она не человека увидела, а мерзкого червя.

«Глупая. Все еще не поняла, что так нужно».

– Прошу вас…

– Мне тоже очень больно, – прошептал я, чувствуя, как горячие дорожки слез бегут по моим щекам. – Но все будет хорошо, вот увидишь. Я все исправлю…

Увидев длинную иглу в моей руке, она пронзительно закричала. Ее возглас гулким эхом отразился от толстых бетонных стен. Пришлось надавить сверху локтем, чтобы не дергалась и не испортила мою работу.

Я провел ладонью по ее спине и тяжело вздохнул, затем собрал кожу в складку и медленно стал вонзать иглу. Она прошла сквозь нее, как сквозь масло. Издав нечеловеческий вопль, девушка дернулась и опять потеряла сознание. Толстая красная нить скользнула следом за иглой, оставляя ровный, красивый стежок. Аккуратной круглой каплей на коже выступила кровь. Стоило ее задеть, и она растеклась сначала мелкой лужицей в углублении между моих пальцев, а потом побежала вниз, к талии, уже тонкой струйкой.

«Божественно»…

«Просто прекрасно»…

Сняв с головы душный мешок, я положил его на столик. Мне не терпелось скорее продолжить. Через пару секунд острие снова пронзило белую кожу, покрытую мурашками и красными разводами. И новая капля крови выступила на ее поверхности, символизируя жертву, которую мы приносили за очищение от греха.

И мне снова не удалось удержаться от слез.

-5-

– У нас есть сердце.

Простая короткая фраза.

Лишь несколько слов, но сколько же в них заключено!

Смятение, волнение, паника, радость, замешательство. Да все сразу.

Как раз за полчаса до того, как доктор сообщил нам новость, я просила маму в случае моей смерти отдать мои органы другим нуждающимся. А теперь это. Нам не сказали, что произошло с моим донором, кем он был, но сообщили, что врачебный консилиум выбрал из множества претендентов меня. Задали несколько вопросов по самочувствию, обсудили анализы и оставили в покое, чтобы мы могли подготовиться.

Попрощаться – так будет честнее.

Ведь никто не мог гарантировать успех операции на сто процентов.

Пока мое сердце находилось в другом человеке, жизнь которого поддерживали аппараты, и пока бригада готовилась к его изъятию, у меня было еще около часа, чтобы настроиться.

Мама обняла отца и принялась от радости лить слезы над моей кроватью. Она еще не знала, станет ли биться мое новое сердце в моем теле, но уже была безмерно рада тому, что появился хоть какой-то шанс на спасение.

А я… Я думала, о том, что мое старое сердечко возьмут и вырежут из груди. Реально вырежут. А что дальше? Выкинут в помойку? Мне становилось страшно и жутко от одной этой мысли.

Потом мама принялась молиться за ту семью, которая кого-то потеряла, но нашла в себе мужество, чтобы отдать мне орган. Ведь самый большой подарок в жизни – это и есть Жизнь.

А я задумалась о том, достойна ли такого дара. И что буду с ним делать? Одно дело заботиться о пересаженном органе, поддерживать здоровье, правильно питаться и заниматься спортом, а другое – распорядиться своей жизнью за двоих, сделать в два раза больше добрых дел за себя и за того, кто умер. Ведь нельзя пролеживать свои возможности на диване или за компьютером?

Новая жизнь с новым сердцем – это очень ответственно.

Отдать органы своего близкого другому человеку – акт поистине впечатляющей щедрости. И неудивительно, что каждый хочет быть уверен, что жертва не напрасна.

Папа уже обзванивал наших родственников. Тех, кто жил рядом, и даже тех, о ком я слышала впервые. Ему не терпелось сообщить им, что я теперь не умру. Хотя это еще было под вопросом.

А я вспоминала те операции, что пережила. Мне бы и не хотелось вспоминать о тех испытаниях, но именно эти болезненные манипуляции каждый раз давали мне новые отсрочки. И теперь становилось ясно – все было не зря. И возможно, сегодняшняя операция станет последней.

Хотелось надеяться.

– Мама, я могу увидеть Райана? – знала, что вопрос мог ее огорчить, но не могла его не задать.

– Дорогая, дело в том, что сюда пускают только ближайших родственников… – вплеснула руками она.

– Но я могу его больше никогда не увидеть, – произнесла тихо, вложив в свои слова свои последние силы.

– Я его найду, – твердо сказал отец и вышел в дверь.

– Спасибо.

Когда появился Райан, мы попросили оставить нас наедине.

Нам дали минуту.

– Эмили… – в смешном больничном одеянии он казался мне жутко забавным.

Райан сел на стул, придвинулся ближе и коснулся ладонью моей руки.

Я почувствовала его тепло и улыбнулась.

– Привет.

– Я очень переживал… – он затряс головой.

– Вижу – у тебя вся башка седая, – прошептала я.

Райан коснулся торчащих из-под шапочки волос и смущенно усмехнулся:

– Ты шутишь, и это хорошо.

– Тебе сильно досталось из-за меня? – спросила я.

Он отмахнулся.

– Давай не будем об этом? Я так рад, что у тебя появился шанс. Иначе никогда бы себе не простил, – Райан закусил губу. – Я почти не спал, постоянно прокручивал в голове то, что случилось. Приходил сюда, но меня к тебе не пускали.

– Знаю.

Он тяжело вздохнул.

– А о чем ты сейчас думаешь?

С трудом, но пожала плечами.

– Ну… – пришлось отгонять от себя дурные мысли. – Наверное, о том, получится ли. И как все пройдет. Забьется ли новое сердце у меня в груди или не захочет…

– Все получится, – его глаза светились надеждой. – Я верю.

– Я никогда не готовилась жить, только умирать. Не знаю, что буду делать, если все пройдет хорошо…

Ему не удалось скрыть улыбку:

– Что-нибудь придумаем.

Почувствовала, как его рука крепче сжимает мою ладонь.

– Спасибо тебе за тот за чудесный вечер, – сказала, прочистив горло.

По лицу Райана пробежала тревога, смешанная с ужасом. Вероятно, ему не так приятно было вспоминать про события, произошедшие на выпускном.

– Чудесный?

– Ага, – улыбнулась уголками губ. – Я так… На всякий случай… Вдруг мы больше не увидимся.

Райан посмотрел на меня так, будто попытался увидеть насквозь.

– Бабуля сказала, что все пройдет хорошо.

– Да? – прошептала я. – Ты, кажется, говорил, что она у вас вроде городской сумасшедшей?

Он засмеялся.

– Люди ее, конечно, побаиваются, – он отпустил мою руку и задумчиво почесал висок. – Но перед выпускным, когда я выходил из дома, она вдруг невзначай бросила: «Плохая идея!» Я ей: «О чем ты?» – а она как захрапит!

Мы рассмеялись.

Вернее, Райан. Мне бы и хотелось последовать его примеру, но перед глазами вдруг снова возникла картинка грядущей операции и оранжевый бокс в руке врача – холодильник с новым сердцем, который должен вскоре отправиться в путь из операционной, где умирал донор, прямиком ко мне. В груди неприятно защемило.

– Ты знаешь, чье это сердце будет? – внезапно спросил Райан, нервно облизнув губы.

– Нет, – призналась я.

– А хочешь?..

На секунду я растерялась.

– Нет, – подумала еще немного и мотнула головой. – Наверное, нет. Не хочу. Это… слишком волнительно.

– Но ты ведь… можешь узнать, правда?

– Да, – кивнула я. – Нужно будет подать заявление в донорскую программу, чтобы раскрыть имя этого человека. Если его семья согласится, тогда имя мне сообщат. Только зачем? Разве что… чтобы сказать спасибо… Ну… – Я почувствовала, как сердце опять ускоряет ритм, мешая дышать нормально. – Рано еще говорить о таком. Пусть сначала все пройдет хорошо.

– Верно, – кивнул Райан. – Может… сфотографируемся? Чтобы у нас были фото «До и после».

– Э-э-э… – не успела отказаться, как он приблизил свое лицо к моему и навел на нас объектив камеры в телефоне.

– Улыбочку!

Щелчок. Я сжала рот в тонкую линию. Мое лицо на снимке казалось синим, губы – фиолетовыми.

– Эмили, – строгий голос со стороны двери заставил Райана подскочить.

Моя мама стояла в дверном проеме, сложив руки на груди.

– Время вышло.

Наше время вышло. Мое, кажется, еще нет. Но посмотрим.

– Все будет хорошо, Эмили, – шепнул Райан, вставая.

А мне очень хотелось, чтобы он поцеловал меня на прощание. Вот незадача: видно, придется выжить, чтобы дождаться этого. Возможно, у нас будет еще много поцелуев, встреч и… даже чего-нибудь еще. А сейчас…

– Пока… – произнесла я, глядя, как Райан удаляется.

Парень неохотно пятился к двери.

– Я с тобой! – бросил он на прощание.

И я видела по глазам: он говорил правду.