Лена Сокол
Плохая девочка. Путь к тебе

Мариана

Я не испытываю чувств. Только злость.

Однажды Кай бросил эти слова мне в лицо в приступе ревности. Жестокий, запутавшийся, огрызающийся на всех мальчишка, так и не решающийся повзрослеть.

Каждая мысль о нем причиняет мне боль. Обрывки наших разговоров, картины наших встреч, воспоминания о коротких счастливых мгновеньях разгоняют сон, стучатся в голову, бередят еще не зажившие раны. Чем сильнее я стараюсь думать о чем-то другом, тем навязчивее становятся эти флешбэки – и хороших среди них, конечно, намного меньше.

Память швыряет мне их, точно кадры старой кинопленки: вот Кай грубит мне, вот угрожает, пугает, больно стискивает запястье, шею, прижимает к стене, кусает мои губы, тянет за волосы, сминает мое тело в своих руках. И каждый раз я с благодарностью принимаю унижения и прошу еще – еще больше боли, ненависти, изощренной сладкой пытки, больше сумасшествия и горького яда, который маскируется под любовь.

Мне наивно казалось, что со мной он станет другим, но так бывает только в сказках. В жизни ты либо принимаешь человека, как есть, и любишь, несмотря ни на что, либо тратишь годы, нервы, здоровье и всего себя на то, чтобы переделать его и, в конце концов, идешь своим путем – без него.

Я еще не знаю, как буду жить без тебя, Кай.

Не знаю, смогу ли.

Но очень четко осознаю лишь одно: когда мы вместе, мы разрушаем друг друга. Ты привык к самоуничтожению, а я чувствую, что скоро от меня ничего не останется. Мне нужно привыкнуть жить без тебя. Мне нужно снова стать самой собой.

– Что? – Сонно бормочет Витя.

Я молчу, глядя в окно, где солнечный свет тщетно пытается разогнать хмарь сизых туч.

– Ты что-то сказала? – Он трет глаза.

– Нет, спи. Еще рано.

– Угу. – Его голова падает обратно на подушку, рука ложится на мое бедро.

Через секунду Витька засыпает обратно: его дыхание становится ровным и спокойным.

– Мне нужно научиться жить без тебя, – почти беззвучно говорю я тяжелому осеннему небу.

И закрываю глаза, но сон так и не идет.

Всю эту ночь я не спала. Лежала под одеялом, Витя рядом – на одеяле. В домашних спортивных брюках и футболке, все невинно. Хотя, не вполне: он обнимал меня всю ночь, и я ему позволяла. Мне нужны были его сильные руки, его тепло рядом. Просто, чтобы окончательно не свихнуться. Мне нужно было не быть одной – быть с кем-то, и желательно с тем, кто даст просто помолчать, не полезет в душу, не станет заваливать советами и топить сочувствием.

Мне нужно было, чтобы кто-то держал меня над пропастью, в которую меня засасывало с каждым часом все сильнее. Мне нужен был кто-то максимально не похожий на того, кто разбил мне сердце – чтобы не думать о нем. Но вот беда – Кай пробрался в меня так глубоко, что выгнать его оттуда сможет только время.

– Ты куда? – Спохватывается Серебров, когда я осторожно убираю его руку и выбираюсь из-под одеяла.

– В душ. – Шепотом говорю я.

Выскальзываю за дверь и на цыпочках крадусь в ванную комнату. Не хочется встретиться с его матерью: она и так, наверное, неизвестно что думает о новой подружке сына, а если увидит, как я сейчас выгляжу, то, уверена, вызовет полицию.

В ванной я включаю воду, ложусь и смотрю в потолок. А затем меня накрывает. Боль распускается в груди черным цветком, раздирает внутренности. Слезы жгут глаза, рыдания сдавливают горло. Страх свинцовой рукой вдавливает меня в поверхность ванны, живот сводит от спазмов.

– У тебя все хорошо? – Стучит в дверь Витя.

– Угу. – Отзываюсь я.

И беззвучно кричу в кулак. У меня все плохо. «Очень плохо, Вить, и мне жаль, что ты оказался тем, кого мне пришлось поставить в неловкое положение из-за моей душевной травмы».

А потом я выхожу и вижу их на кухне: Витю и его маму. Оба застыли, глядя на меня. Мне хочется сделать вид, будто я не заметила их, но родители воспитывали меня по-другому.

– Доброе утро, – здороваюсь я, замерев посередине коридора.

На мне Витина футболка – длиной до середины бедра, мокрые волосы висят спутанными прядями, влагу от них впитывает ткань. Женщина ставит кружку на стол и оглядывает меня сверху вниз: от лица до босых ног, выражение ее лица становится еще более растерянным.

– Мама, это Мариана. – Вскакивает со стула Серебров. – Мариана, это… мама.

Он подходит ко мне, забирает мокрое полотенце из моих рук, швыряет его на крючок в ванной. Мы с его матерью продолжаем неотрывно глазеть друг на друга, и мне настолько не по себе, что мурашки бегают по коже.

– Тетя Оля. – Наконец, говорит она сдержанно. – Ольга. Ольга Сергеевна. – Вытирает руки о фартук и указывает на стул. – Проходи.

– Я… – мне хочется вылезти из собственной кожи.

– Пойдем завтракать. – Обняв меня за плечи, осторожно подталкивает Витя.

Его мать уже суетится: ставит для меня еще одну кружку на стол, наливает чай.

– Я не могу, мне пора. – Шепчу я, сопротивляясь.

Но он буквально впихивает меня на кухню.

– Садись. – Давит на плечи. – Успеем перекусить, выпить чай или кофе, до занятий еще полтора часа. Я тебя подвезу.

– Я не пойду на занятия, – шепчу я, когда его мать отходит, чтобы нарезать бутерброды. – Ни в той одежде, и не сегодня.

– Я отвезу тебя переодеться. – Успокаивает Витя, усаживаясь рядом.

– Я не готова. – Вздыхаю я.

– Пожалуйста. – Ставит тарелку с бутербродами на стол Ольга Сергеевна.

Ее проницательный взгляд продолжает внимательно меня изучать.

– Спасибо. – Натягивая футболку на бедра, бормочу я.

– Съешь, пожалуйста, хотя бы, один. – Строго наставляет Виктор, подвигая мне тарелку.

Но у меня все еще нет аппетита.

– Спасибо, не хочется.

– Тогда у тебя совсем не будет сил. Нужно уже начинать есть – даже через «не хочу».

Я ловлю на себе еще один вопросительный взгляд его мамы: женщина, похоже, вообще перестала понимать, что происходит.

– Слушай, я пойду, ладно? – Говорю я, вставая. Кладу руку ему на плечо. – Не обижайся, Вить, ты был очень добр ко мне, но мне нужно побыть одной.

– И куда ты? – Он поднимается следом.

– Еще не знаю.

– Извините. – Бросаю его матери и спешу в спальню.

– Ты домой? Тебя подвезти? – Спрашивает Виктор, пока я ищу топ и юбку.

– Не знаю. Нет. Не знаю. – Вздыхаю я.

– И куда ты пойдешь? – В его голосе слышится волнение.

– Просто пойду, а там будет видно.

– У тебя волосы сырые, на улице ветер. – Он преграждает мне путь.

Я смотрю в его доброе лицо с пару секунд, а затем встаю на цыпочки и крепко обнимаю. От Сереброва приятно пахнет домом, уютом и мужским потом.

– Дашь мне куртку?

– Дам. – Теряется он, бессильно роняя руки.

– А это? – Отпускаю его и указываю на стул, где висят спортивные синие треники с эмблемой клуба.

– Зачем?

– Не хочу снова надевать те вещи.

– Да, бери. – Кивает Виктор.

Я натягиваю его штаны, они, конечно, висят на мне – велики на пару-тройку размеров. Без спроса беру его носки, надеваю.

– Куда ты в таком виде? – У него нет сил даже, улыбнуться.

– Какую куртку можно взять? – Выхожу в прихожую.

– Вот. – Снимает с вешалки и передает мне тренировочную ветровку.

Я надеваю ее, застегиваю, прячу волосы под капюшон.

– Слушай, мне что-то совсем не хочется тебя отпускать. – Мотает головой Серебров.

Он выглядит растерянным и отчаявшимся, переживает за меня.

– Черт. – Я уставляюсь на его кроссовки: вот уж где несоответствие размеров становится большой проблемой. Затем смотрю на свои сапоги на шпильке. – Черт, черт. – Потом мой взгляд падает на старомодные черные кроссовки. – А эти…

– Я выношу в них мусор. – Раздается голос Ольги Сергеевны.

Женщина стоит в дверях кухни с кружкой в руке.

– Можно мне… – Начинаю я.

– Забирай. – Кивает она.

– Спасибо, я верну. – Обещаю я.

Едва сдерживая слезы, надеваю обувь, затем поворачиваюсь к Виктору. Он хмурится. Я упираюсь лбом в его грудь, от этого прикосновения хочется расплакаться еще сильнее.

– Ключи и твой телефон. – Говорит Серебров и кладет что-то тяжелое в карман ветровки. – Если решишь включить и позвонить, я приеду, куда скажешь.

– Угу.

Я отрываюсь от него и бросаюсь к двери.

– Куда скажешь, поняла? – Гремит его голос.

– Да.

* * *

Мы оба потеряли Харри, поэтому и притянулись. В этом было все дело. Два одиноких сломанных подростка, два ищущих сердца: мы просто искали тепла друг в друге. Не было никакой любви.

И сама себе не верю.

В какие бы игры не играл мой сводный брат, для меня все происходившее между нами было более чем настоящим и реальным. Как отличить любовь от сумасшествия? Да черт его знает! Вряд ли кто-то в мире вообще способен ответить.

У меня болит сердце. И это прекрасно, ведь если где-то в теле ощущается боль, значит, ты еще жив.

Я иду вдоль холодных улиц, меряю шагами километры дорог. Неизвестно, какой это район, какой час, мне нужно просто идти вперед. Не останавливаться. Суматошные голоса, топот шагов, шелест шин – все остается извне, моя главная стратегия этого дня – не отрывать взгляда от кроссовок, будто именно в них заключен тайный смысл всей вселенной.

Где бы я сейчас не находилась, надеюсь, что это далеко от дома. Мне нельзя туда возвращаться потому, что там он. Не хочу с ним встречаться, не могу его видеть. Пусть думает обо мне все, что хочет. Мне все равно.

Ложь.

Я вру сама себе. Снова и снова.

– Эй, осторожнее, придурок! – После сигнала клаксона орет какой-то водитель.

Я обнаруживаю себя возле капота его тачки на оживленной улице, и это отрезвляет. Даже визг шин не прорвал стену моей печали, но его раздраженный голос на мгновение пробился, и я испуганно шарахаюсь в сторону.

– Протрезвей! – Бросает он, срывая автомобиль с места.

Я пячусь назад, не поднимая головы. Перед глазами плывет от слез. Мне нужно быть сильной, но все мои мысли в этот момент о маме и Харри: почему они меня бросили? Почему оставили одну? Как я должна справляться со всем этим, если я совершенно не готова?

Я поднимаю взгляд и вижу аллею. Добираюсь до нее и обрушиваюсь на свободную скамейку. Где та уверенная в себе, сильная Мариана, что выгнала из дома чужаков и отомстила Каю? Мне сейчас хотя бы кусочек ее энергии! А то не отпускает чувство, будто рассыпаюсь на мелкие частицы, словно гора пепла на ветру.

Я упираю руки в колени и уставляюсь в пустоту. Наверное, у меня сейчас выражение лица, как у человека, пытающегося решить невероятно сложное математическое уравнение, но, на самом деле, понять, как жить дальше, а главное – зачем, задача еще более сложная.

– Слышь, пацан. – Окликает меня кто-то.

Словно через вату я ощущаю, что кто-то присел рядом. Осенний ветер подхватывает и доносит до меня тонкий аромат женских духов. Я медленно поворачиваю голову.

Девушка. Красивая, ухоженная, в тренче цвета латтэ. С легким макияжем и модным омбре на волосах, переходящим из каштанового в светло-русый. Ее темные глаза смотрят вопросительно, но они настолько живые и лучистые, что у меня перехватывает дух – наверное, такой взгляд бывает у счастливых, довольных жизнью людей.

– Парень, у тебя есть телефон? – Наклоняется она, чтобы заглянуть мне под капюшон и лучше рассмотреть лицо. – Я такая ворона: оставила свой в отеле, а теперь не могу даже такси вызвать. Мы где, вообще, находимся? Не ориентируюсь в вашем городе. У меня командировка, пошла прогуляться после делового обеда, хотела сделать селфи – ну, и блин… мобила-то есть?

Девушка переводит взгляд на мою одежду и осекается. Вероятно, у меня прикид беспризорника, и до нее только что дошло, что просить телефон бесполезно.

– Понятно. – Бормочет она, поднимаясь со скамьи.

Оглядывается в поисках других прохожих в аллее.

– Есть, но я не могу его включить. – Хрипло отзываюсь я.

Девушка снова оборачивается ко мне.

– Почему? – Ее удивление выглядит искренне.

Я поднимаю на нее взгляд, и капюшон спадает с головы. Рассыпанные по плечам светлые волосы и девичьи черты, очевидно, приводят ее в восторг:

– Ой, прости, ты не пацан… – Незнакомка опускается обратно на скамью.

– Телефон есть, – продолжаю я, вынимая его из кармана, – только если включу его, придется прочитать все сообщения и увидеть пропущенные, а это… сейчас выше моих сил.

Не знаю, зачем говорю ей все это.

– О, ясно. – Задумчиво произносит она. – Знаешь, можно телефон утопить или сжечь, но прошлое все равно нас находит. Стоит ли бегать от него?

– Тот, кого я не хочу видеть, еще не в прошлом. – Говорю я, борясь с подступающими слезами. – Этот костер еще не догорел.

– Так. Все. – Вдруг говорит строгим голосом девушка. – Ни один мужчина не стоит этого. – Она придвигается ближе.

– Чего именно?

– Чтобы перестать из-за него наслаждаться жизнью.

– Да я…

– И даже не думай реветь. – Она лезет в сумочку в поисках чего-то. – Ни один парень, кем бы он ни был не достоин твоих слез. Ни одной твоей слезинки, понятно?

– Я с первого дня знала, что все кончится плохо. – Дрожащим голосом говорю я.

– Так всегда бывает. – Продолжая поиски, ворчит она. – Каждый раз понимаешь, что вляпался в дерьмо, когда уже вляпался.

– Откуда вам знать?

– Ну, судя по всему, я лет на десять тебя старше, опыт у меня богатый. Готова поспорить, выиграю у тебя по количеству раз, когда устраивала слезные потопы и думала, что больше никогда – вот вообще никогда – не буду счастливой.

– Я думала, он изменится. – Всхлипываю я.

– Если парень не такой, какой тебе нужен, то вряд ли им станет – запомни это правило. Хотя… на то мы и женщины, чтобы не терять надежду. Да где сраный платок? – Вспыхивает незнакомка. Выворачивает сумку и вываливает ее содержимое прямо на скамейку. Половина косметических средств: помады, тушь, духи валятся на землю сквозь щели между досками. – Не в смысле, что он сраный, но бесит, что вечно теряется! Во!

Она хватает пачку одноразовых носовых платков, вынимает сразу пару и протягивает мне. Я прикладываю их к глазам.

– О, телефон. – Усмехается девушка, обнаружив пропажу в журнале, что был у нее в сумочке. – Видимо, завалился меж страниц. Говорил же мне ненаглядный, чтобы не таскала с собой весь дом, но тут ведь только все нужное.

– Я помогу. – Утерев слезы, опускаюсь на колени, чтобы помочь ей собрать вещи.

Поднимаю с земли всякую мелочевку, помогаю убрать в сумочку.

– «Куда едем»? – Разговаривает девушка с приложением в телефоне. – Так, ага, где-то тут был адрес отеля. Во. Отлично. Машина будет через три минуты. – Она поднимает на меня взгляд. – Эй, а тебя подвезти куда-нибудь, Золушка?

– Нет, спасибо. – Я подбираю последний упавший предмет – абонемент в vip-зону на все игры сезона «темно-красных». – Любите футбол? – Сажусь обратно.

– Терпеть ненавижу. – Отмахивается она. – Это мне бывший прислал, он за них играет.

– Ходите на игры к бывшему?

– Мой нынешний с ним дружит. – Говорит как о чем-то само собой разумеющемся. – Так что бывает.

– Ого. – Мне не удается скрыть потрясение. – Значит, вы поддерживаете приятельские отношения?

– С бывшим? – Усмехается незнакомка. – Да. В целом, это несложно – в моем случае. Но так бывает только, если ты не любила по-настоящему. Хочешь, подарю тебе? Абонемент. – Ее лучистые глаза согревают. – Сходишь, развеешься как-нибудь.

– Я вряд ли буду в столице. – С улыбкой замечаю я, разглядев маркировку на карточке.

– С ним ты сможешь посмотреть матч в любом городе, где будут играть «темно-красные». – Она бросает взгляд на экран телефона, затем снова на меня. – У меня есть минута, чтобы угостить тебя чем-нибудь. Ты, наверное, голодна? – Девушка кивает на стоящий поодаль ларек с фастфудом. – Хочешь хот-дог? Бургер? Картошку? Может, хочешь пить?

Сначала до меня не доходит, но спустя мгновение приходит озарение: это все из-за моего внешнего вида – выгляжу я точно беспризорник.

– Нет, спасибо. – Гордо говорю, накинув на голову капюшон, и уставляюсь вдаль. – У меня есть деньги, я сама куплю себе поесть, если проголодаюсь.

Ее взгляд вопросительно скользит по кроссовкам тети Оли.

– Ясно. – Задумчиво произносит девушка. Она копошится в сумке, напевая что-то под нос, затем встает. – Ладно, мне пора, машина подъезжает. – И не дождавшись ответа, добавляет. – Извини, если чем-то тебя обидела. Просто хотела помочь. Ты… милая и красивая девчонка, такие не должны реветь у всех на виду. Что бы там у тебя не стряслось, знай – оно того не стоит. Точно говорю. И… никогда не показывай никому своих слез, особенно мужчинам. Они не должны знать, что мы плачем из-за них.

– Вы что, психолог? – Устало спрашиваю я, не поднимая на нее головы.

– Нет. – По голосу слышно, что она улыбнулась. – Но я была бы рада, если бы кто-то сказал мне эти слова в мои восемнадцать. Я не потратила бы столько лет, перебирая козлов и страдая по ним ночи напролет.

Незнакомка удаляется, и я поворачиваюсь, чтобы проводить ее взглядом.

– Эй, ваш журнал! – Кричу, заметив на скамейке потрепанный выпуск «Manner».

– Оставь себе. – Бросает она улыбку через плечо. – Счастливо!

Я вижу, как у обочины дороги ее подбирает автомобиль. Такси уносится прочь по улице, а мне становится то ли смешно, то ли неловко. Эта шикарная молодая женщина, выглядевшая точно фея, приняла меня за замарашку-Золушку. Отвратный, наверное, у меня сейчас видок, если ей захотелось облагодетельствовать несчастное юное создание.

Беру журнал, со страницами которого играет ветер, и открываю посередине. Меж глянцевых листов заложено несколько купюр и абонемент на игры «темно-красных». Я поднимаю взгляд на оживленную проезжую часть в пятидесяти метрах от скамейки и качаю головой: «Ну, зачем?», затем снова смотрю на деньги и понимаю, что их будет достаточно на такси и поесть, а это очень кстати, когда ты находишься неизвестно где – возможно, на другом конце города, вдали от дома.

Я смахиваю слезинку, коснувшуюся ресниц, сажусь удобнее и начинаю листать журнал. Эти ухоженные девушки со страниц глянца совсем не похожи на ту, которой я являюсь сейчас: у них прямая осанка, огонь в глазах, сияющие улыбки. Смотришь на таких, и даже в голову не придет, что кто-то из них может скрывать личную драму. Они красивые и сильные, как эта незнакомка, которая, уверена, преувеличивает, рассказывая про свой опыт.

Разве можно оправиться, если кто-то уничтожил тебя?

А потом я застываю, наткнувшись на фото незнакомки в заголовке одной из колонок. Катя Морозова – написано под снимком, где она немного моложе и с другой стрижкой^[1]. А дальше идет ее статья с размышлениями на тему секса из мести, и я жадно впиваюсь глазами в строчки.

«Если секс с кем-то другим поможет вам оставить печальные мысли о бывшем в прошлом, то стоит попробовать этот вариант. Но решение не должно быть импульсивным, ведь заряд эндорфинов, полученных после секса, рассеется быстрее, чем вы вернетесь в реальность.

И еще. Секс ради мести – все еще секс».

Я перечитываю этот абзац дважды, а затем провожу пальцами по строчке, где написано: «Счастье – лучшая месть».

Дальше журналистка Морозова перечисляет минусы секса из мести и делает выводы: «Не так давно у меня был подобный опыт. И я до сих пор в замешательстве. Хуже мне не стало, но и легче – тоже. Хотя, почувствовать себя вновь желанной было приятно. Подытоживая, скажу, что хотеть мести – нормально. Но это не значит, что нужно идти и мстить».

Я закрываю журнал и откидываюсь на скамейке. На меня обрушивается осознание: месть – вот чего мне хотелось вчера, когда я буквально предлагала себя Сереброву, не думая в тот момент о том, что просто использую его. Я хотела причинить Каю боль, но едва не причинила ее себе.

«Счастье – лучшая месть» – вибрирует у меня в голове.

Но так ли легко притворяться счастливой, когда внутри горькая пустота?

* * *

Я подхожу к дому, когда уже смеркается. С волнением вглядываюсь в окна: в них темно, занавески остаются неподвижными. Вставляя ключ в замочную скважину, внутренне молюсь, чтобы дверь была заперта на замок, но моим надеждам не суждено сбыться – она открыта, и ручка легко поддается, а, значит, внутри кто-то есть, и встреча с этим кем-то неминуема.

Вхожу и прислушиваюсь к тишине. Морально готовлюсь к тому, что Рита с Лео еще в доме, и мне предстоит новый скандал с выяснением отношений. Решаю, что лучше покину жилище сама, если они упрутся: видеть ежедневно эту парочку, так долго водившую меня за нос, выше моих сил.

Но в доме по-прежнему тихо, меня никто не встречает. Я закрываю дверь, прохожу в гостиную и оглядываю пространство: каждый его сантиметр напоминает о счастливых и грустных моментах проживания в одном доме со сводным братом. Пожалуй, будет даже лучше, если нам придется продать эту недвижимость и поделить деньги – возможно, содержание такого количества квадратных метров будет мне не по карману в ближайшее время.

– Хвостик, – решаюсь, наконец, позвать я. – Кыс-кыс.

Но его не видно и не слышно. И тут меня как холодной водой окатывает: бабуля Хелена… Прогоняя Риту с Лео, я выступала воинственно и дерзко, но не против нее. А уехав, они, наверняка, забрали ее с собой.

Я быстрым шагом преодолеваю расстояние до ее спальни на первом этаже и застываю на пороге – пусто. Стены кружатся. Мне становится стыдно за то, что, пока я упивалась своим горем, кто-то мог нуждаться в моей помощи. И котенок тоже. Что, если он погиб без воды и еды?

– Хвостик! – Кричу я, рыская по первому этажу.

Забегаю в кухню и замираю на месте, увидев Кая, стоящего у стола и держащего котенка в руке, прижатым к груди. В другой его руке – дымящаяся сигарета, ее кончик краснеет в полутьме, окутывающей помещение. Я сглатываю, напоровшись на его холодный взгляд: он такой же колючий, как в тот день, когда парень впервые переступил порог этого дома. Взгляд – вызов. Взгляд – объявление войны.

– Кай, – мое дыхание обрывается.

Его глаза скользят по моей одежде, уголок губ едва заметно дергается.

– Мяв! – Жалобно пищит котенок, реагируя на мой голос.

Начинает трепыхаться в его руках.

Но я стою, едва дыша, и боюсь сделать шаг в его сторону. Ощущение, что взгляд Кая сейчас разрежет меня пополам, как острым клинком, не дает пошевелиться.

– Привет. – Моих сил хватает лишь на полушепот.

Стены кухни дрожат. От мысли, что все пережитое нами уже позади, сердце заходится неистовой болью.

– Я думала, ты ушел. – Признаюсь я тихо.

Но Кай по-прежнему не торопится отвечать мне. Делает затяжку и медленно выпускает дым. Теперь этим дымом пропитается вся шерстка Хвостика. Мне хочется возразить против этого, но останавливает боль, которую я вижу в черных глазах Кая. Несмотря на злость, его взгляд кажется усталым и грустным.

– Послушай. – Вздыхаю я, делая шаг.

И вижу напряжение, захватывающее его лицо.

– Уже таскаешь его шмотки? – Брезгливо бросает он. – Тебе не идет. Те вульгарные тряпки, в которые ты вырядилась в прошлый раз, больше подходят.

Его слова звучат, как пощечина, но, как ни странно, мне становится только легче. Страдания, которые Кай мне причиняет, напоминают о том, кто он, удерживая меня от броска в темный омут, где его черти сначала подарят наслаждение, а затем обглодают меня до костей.

– Я понимаю. – Кивнув, игнорирую обидные замечания. – Кай, я не стану говорить, насколько мне больно стоять рядом с тобой и смотреть на тебя. Не буду рассказывать, что чувствую при этом. Но я хочу, чтобы отныне мы общались как нормальные люди: не кусались, не бросали обидных слов, не избегали друг друга.

– Трусы тоже у него оставила? – Кривится он. – На память этому слизняку?

– Ты неисправим. – Констатирую я. – С тобой просто невозможно разговаривать, тебе следует повзрослеть.

Его лицо искажает злоба, Кай тушит окурок в пепельнице и резким выдохом выпускает дым. Когда он быстро преодолевает разделяющее нас расстояние, мне хочется зажмуриться, но я сдерживаюсь, чтобы не выдать чувств. Меня всю трясет – от страха и… нежности, рвущейся из сердца.

Этот человек стал моим миром, моим воздухом. Он был моим светом, моим небом, моим дождем. Я так его любила, мечтала провести с ним всю свою жизнь, облегчить его душевную боль. Я была уверена, он станет самым лучшим для меня. Но сейчас… Кай стал песчаной бурей, высасывающей из меня последние силы, ломающей конечности, оставляющей лишь шрамы.

Он стал моим наказанием за мои же глупые мечты.

– Как? Ты? Могла? – Убитым голосом произносит Кай мне прямо в лицо. Лучше бы он орал, ведь этот его тон буквально парализует меня. – Ты… – Дрожа от напряжения, цедит он. – Я. Тебя. Так…

Я вижу, как сильно он сжал челюсти, и как тяжело дышит. Ощущаю горький аромат дыма с его губ.

– Отдай. Отпусти. – Выцарапываю котенка из его рук. – Ему больно.

Кай расцепляет пальцы, и я забираю Хвостика. Прижимаю к груди. Но немая схватка продолжается: Кай будто выкрикнет сейчас мне в лицо все самые грязные ругательства, которые ему известны. Или заплачет и заскулит. Он буквально на грани – его взгляд безумен.

– Прости меня. – Понизив голос на тон, говорю я. Мне хочется его обнять, погладить по спине, прошептать слова утешения на ухо, но вместо этого я качаю головой и тихо добавляю. – Мы причинили много боли друг другу, и это так скоро не забудется.

Только оказавшись рядом с ним, я понимаю, что не забудется вообще ничего. У меня не получится вычеркнуть Кая из своей жизни, ведь он – полноправная ее часть, часть и меня самой. И привыкнуть жить без него тоже не в моих силах, я не смогу притворяться, что мне все равно, что я ничего не чувствую к нему, и что могу заниматься сексом, с кем хочу.

Я вообще без него не хочу. Ничего. Ни жизни, ни любви. И это так больно осознавать.

– Кай. – Я перевожу взгляд с его сухих, потрескавшихся губ на пылающие огнем глаза и темные круги под ними. Встаю на цыпочки и осторожно касаюсь пальцами его щеки.

Кай вздрагивает и закрывает глаза, перестает дышать. Я ощущаю, как часть его боли передается мне и тяжестью ложится на грудь. Мы оба практически полностью состоим из нее, она тянет нас в бездну.

Что я собиралась сказать ему? Слова здесь бесполезны. Мне просто нужно быть рядом – ощущать его запах, слышать стук его сердца, чувствовать тепло его тела. Проходят секунды, и он прижимается прохладной щекой к моей ладони, еще какое-то время, и я подаюсь вперед, чтобы коснуться губами другой его щеки.

Но звук шагов заставляет меня вздрогнуть и отпрянуть. А затем слышится женский голос:

– Любимый, я разложила все вещи, но не нашла куда развесить платья, а ты…

В дверях появляется силуэт, зажигается свет, и Эмилия осекается, обнаружив нас тут вдвоем.