Ланиус Андрей
Мистические истории из красной папки
«Не тревожьте мой покой…»
Загадочное происшествие с двумя охотниками за цветными металлами
Стояла лунная летняя ночь. По узкой лесной дороге катил видавший виды пикап. В неосвещенном салоне находились двое мужчин.
– Полчаса уже пилим! – выговорил своему спутнику самоуверенный мордастый качок, сидевший за рулем. – Ты ничего не напутал, а, Кузя? Может, свернули не там?
Тот, к кому он обращался, – суетливый, нервозный тип заячьего веса, – передернулся:
– Свернули, где надо, Маркел! Я же показал тебе зарубку!
– Тогда лады!
Еще некоторое время ехали молча. Свет фар вырывал из темноты извилистые колоннады сосновых стволов, заросли колючего кустарника.
– Что-то я никак не врублюсь, – снова заговорил водитель. – Ну, глухомань. Дебри, болота… Но, с другой стороны, от шоссе не так уж далеко. Грибники и ягодники здесь точно шастают. Деревушка, сам говоришь, имеется. Опять же, вот эта самая колея, кто-то же по ней ездит… Как ни крути, а этого бронзового орла и раньше могла видеть куча народу. Так почему же никто его не умыкнул? За цветной металл люди жизни кладут, на столбы лезут, провода снимают под напряжением… А тут не просто цветмет – антиквариат! Это же какие бабки можно наварить! А птичка так и красуется… Вот что мне странно. Или мы с тобой самые умные?
– Во-первых, весу в этой птичке будет центнер с гаком, – ответил Кузьма. – На себе не потащишь. А без автогена не возьмешь.
– Не проблема! Мы же с тобой подготовились. И любой другой мог так же.
– Народ у нас ленивый, – скривился Кузьма. – Ему принеси да в рот положи. Никакой предприимчивости!
– А местные? Уж им-то деньга во как нужна!
– Так в деревеньке одно старичьё и осталось…
Кузьма и сам не понимал причину своей тревоги. Но она росла по мере того, как пикап углублялся в затаившиеся лесные дебри.
У Маркела, похоже, были еще вопросы, но тут открылась обширная поляна, залитая серебристым лунным светом. Она подступала к подножью невысокого холма с десятком стройных корабельных сосен на вершине. В их тени угадывалось некое изваяние. Пологий склон холма был усеян покосившимися деревянными крестами. Внизу, перед подъемом, цепочкой расположились крупные мшистые валуны, словно сторожившие дорогу к старому погосту.
– Приехали… – пробормотал Кузьма.
– У-у-у, зашевелилась земля, поднялся страшный мертвец! – замогильным голосом проверещал здоровяк Маркел и расхохотался.
– Замолчи!!! – тонко взвизгнул вдруг Кузьма.
– Псих, шуток не понимаешь?! Ладно, давай в темпе. Выволакивай баллон!
Склон хоть и выглядел пологим, но давался приятелям с трудом – из-за обилия тонких змеевидных корней, которые так и норовили петлей опутать ноги. Маркел поминутно спотыкался, чертыхаясь и звеня сумкой с инструментами. Кузьма, несший на плече ацетиленовый баллон, двигался молча и так осторожно, будто перед ним лежал участок минного поля.
Макушку холма венчала рваная гранитная плита. В нее была вделана бронзовая сфера величиной с крупный арбуз, служившая в свою очередь опорой для изваяния – гордого орла, изготовившегося к полету. Фигура птицы была выполнена со всей тщательностью – на распрямленных крыльях обрисовывалось каждое перышко, на лапах, сжимающих сферу, четко различался каждый коготок.
– Ух, красавец! – восхитился Маркел. – Точно антик! Смотри-ка, а бронза даже не позеленела. Начищают его, что ли?
– Не знаю. Давай скорее сделаем, что надо, и свалим.
– Кто бы спорил… А там что за огонечки?
– Деревенька. Маркел, ну, зажигай горелку! Резанем выше когтей и назад!
С Кузьмой явно творилось что-то неладное.
Маркелу, уже подсчитавшему в уме барыши, идея подельника не понравилась.
– «Выше когтей»… – передразнил он его. – Опупел, что ли?! Своими руками товар портить? Нет, брать будем вместе с шариком. В нем весь цимес! Придется, конечно, поработать зубилом… – он опустился перед изваянием на колени. – Эге, а здесь какая-то табличка. Буквы наполовину стерлись, но прочитать еще можно. Ну-ка… «Не тревожь мой покой. Иначе…» Что – «иначе»? Не пойму. Ага! «Смерть!» Нет, еще не все. «Без…» Хм! А, понял! «Иначе смерть или безумие!» Ха-ха! Во как в старину шутили деды! – он поднялся и фамильярно похлопал изваяние по гулкому боку: – Ладно, птаха! Хватит тебе торчать в чертовой глуши! Пора на лоно цивилизации!
Будто в ответ заскрипели стоявшие полукругом корабельные сосны. Где-то рядом заухал филин.
– Маркел! – жалобно заскулил вдруг Кузьма. – Не надо никакого антика! К бесу баксы! Ничего не будет трогать! Поехали отсюда! Поехали, прошу тебя!
– Я те поеду! – рявкнул Маркел. – Нет, сам же втравил меня в это дерьмо, а теперь – в кусты?! Заячья душонка! Кладбища испугался! Психушка по тебе плачет! А ну-ка, бери зубило и молоток и руби вот здесь!
– Маркел, ну, пожалуйста!
– Руби, говорю!
– Сам руби! Не надо мне моей доли! Я иду вниз!
– Ты у меня шагу отсюда не ступишь, придурок! Держи! – здоровяк насильно вложил тому в руки инструменты.
– Маркел, у меня мозги пухнут! Пусти!
– А в рыло?
– Пусти же! – Кузьма поднял зубило. – Не то…
– Ну, блин! – по-настоящему рассвирепел Маркел. – Ты на кого тянешь, урод?! Совсем, что ли, офонарел?!
В припадке безумия Кузьма бросился на него…
– Темное дело… – сощурился пожилой, необщительного вида следователь.
– А, по-моему, напротив – всё ясно, как дважды два – пять! – хмыкнул кругленький, весь какой-то по-домашнему ухоженный судебный эксперт. – Вот вам готовая версия. Можете построить на ней свой отчет. Дарю! Итак, два охотника за наживой приехали ночью на заброшенное кладбище, чтобы срезать бронзовое надгробье. С целью последующей продажи. По невыясненной причине между подельниками вспыхнула ссора, перешедшая в драку. Один из конфликтующих, более слабый, импульсивно защищаясь, ударил второго острым металлическим предметом, предположительно зубилом, в правый глаз. Удар – неожиданно для первого – оказался смертельным. В результате чего невольный убийца, узрев содеянное, свихнулся, рехнулся, сбрендил, спятил, ополоумел, слетел с катушек, вольтанулся. Уф!
– Зубило? – покачал головой следователь. – Рана слишком аккуратная для зубила. Скорее, это нечто похожее на… – он осмотрелся в поисках точного сравнения, – клюв вот этой птицы!
– Не исключено, – согласился эксперт. – В пылу драки, да еще в темноте, погибший мог ненароком напороться глазом на клюв надгробного орла. Рост как раз соответствует.
– А где следы крови на клюве? Их нет!
– Спятивший подельник мог машинально стереть их.
Следователь думал о чем-то своем.
– Чья это могила? – спросил он. – Откуда в этом медвежьем углу такое непростое надгробье?
– Архивы не сохранились, – пожал плечами эксперт. – Местные, возможно, знают, но не говорят. Впрочем, слыхал я краем уха, будто здесь покоится то ли святой, то ли отшельник, то ли даже колдун. И будто бы до сей поры к могиле тайно приходят почитатели…
– А ведь это не первый случай, – заметил следователь.
– Да, припоминаю. Что-то подобное здесь произошло лет пять назад. И, как будто, еще раньше… Это только те случаи, о которых известно наверняка…
– «Не тревожь мой покой»… Значит, предостережение сбывается? Но ведь это мистика!
– Есть многое на свете, друг Горацио… – развел руками эксперт.
На вершине холма заскрипели сосны, хотя вокруг не было ни ветерка.
Оба сыщика, не сговариваясь, посмотрели вдоль склона наверх. И обоим вдруг показалось, что бронзовый страж чутко прислушивается к их беседе, зорко озирая свои владения.
Соринка в глазу
Эту историю, произошедшую с ним в конце 80 гг 20 в., поведал мне мой добрый знакомый, хороший ленинградский писатель.
Естественно, я сразу же поинтересовался, отчего он, с его виртуозным владением пера, не поспешил собственноручно запечатлеть этот неординарный сюжет на бумаге.
Вздохнув, мой собеседник ответил, что в кругу своих читателей он пользуется репутацией твердого реалиста, ниспровергателя мистической ереси. Опубликуй он эту миниатюру под собственным именем, кое-кто из его поклонников, чего доброго, отвернулся бы от него.
Далее он вдруг заявил, что дарит эту фабулу мне, но при одном обязательном условии. Я не должен не только не называть его фамилии, но и вывести его под другим именем-отчеством. Так, чтобы героя не «опознали» даже коллеги по творческому цеху. Пусть, к примеру, он будет «Александром Владимировичем».
Поначалу я ответил категорическим отказом, ссылаясь на то, что не заимствую чужих сюжетов, но после целой серии деликатных препирательств дал всё же себя уговорить. Жаль, если пропадет столь диковинная быль!
И вот оно перед вами, это странное, преисполненное таинственности происшествие, случившееся в самой обыденной обстановке и изложенное от лица главного героя.
– В конце 80-х годов ленинградским писателям выделили дачный участок вблизи платформы «63-й км» по Выборгскому направлению, – начал свое повествование Александр Владимирович.
Дача, сад, огород – не мое призвание, поэтому я даже заявки не подавал на владение загородным «поместьем».
Но большинство ленинградских мастеров пера охотно вступили в дачный кооператив, в том числе мой приятель Василий Степанович, назову его так.
Если еще недавно мы беседовали с Василием, как правило, о тонкостях литературного процесса, то вскоре в наши разговоры мощно вклинилась дачная тема. По инициативе Василия, разумеется.
В какой-то момент я понял, что ему просто нужен помощник.
Не буду отнимать вашего времени описанием того, как мы расчищали его участок от спиленных сосенок, колючего кустарника и больших, вросших в землю камней, как корчевали пни и т.д. Как позднее выстроили по эскизам Василия из подручного материала, тех же распиленных сосенок и собранных в кучу камней, «избушку на курьих ножках».
Прошло еще два-три сезона, и садоводство приняло вполне обжитой вид. Мой Василий Степанович взял за правило переселяться в свою избушку на всё лето.
Обычно я навещал его один-два раза в месяц, если, конечно, позволяли дела и погода.
Во время одного из моих визитов и случилась эта весьма неоднозначная история.
Было прекрасное летнее утро, когда я спустился по ступенькам с платформы «63-й км».
К садоводству, точнее, к повороту на него вела старая финская дорога, по которой предстояло прошагать порядка трех километров, а затем еще около 300м по боковому ответвлению.
Весь этот путь обычно занимал у меня чуть более получаса.
По обе стороны финской дороги тянулись полосы леса. Слева – мрачноватого, поросшего кустарником, испещренного сетью тропинок, проложенных дачниками-литераторами, членами их семей и гостями, в стремлении сократить путь к садоводству. Справа – светлого, соснового, пронизанного солнцем.
Вот что важно – погода стояла тихая, совершенно безветренная.
Однако не успел я прошагать по старой дороге и двух десятков метров, как вдруг, откуда ни возьмись, налетел вихрь, который вскружил пыль передо мной, и в тот же миг я ощутил, что мне в левый глаз попала соринка.
Я остановился, зажмурил веко, моргнул раз-другой, и неприятное ощущение исчезло.
Еще раньше воздух снова пришел в недвижное состояние.
Я двинулся вперед, и внезапно мною овладело желание свернуть в лесок, что тянулся по правую руку, куда я прежде никогда не заходил.
Сегодня ночью прошел сильный дождь. Наверняка, из-под земли вылезли крепкие грибочки. Отчего бы попутно не насобирать даров леса на грибной суп, готовить который мой Василий просто мастер!
Я достал из своей наплечной сумки полиэтиленовый пакет, перепрыгнул через канавку и, о чудо, прямо перед собой, на пригорке, меж двух сосенок, увидел замечательный масленок.
«С почином!» – поздравил я себя и двинулся вглубь леса.
Лес постепенно становился гуще, то тут, то там встречались заросли кустарника либо поваленные стволы.
А вот грибов что-то не попадалось, если не считать семейств ярко-красных сыроежек, которых я не признавал.
Скудность добычи несколько охладила мой пыл, но, поднявшись на пригорок, сразу же за которым тянулось обширное болотце, я увидел поднимавшуюся изо мха симпатичную пару тонконогих подберезовиков.
Тотчас они отправились в пакет, а мой охотничий азарт получил чувствительный импульс.
Я двинулся вдоль края болотца, внимательно осматривая каждую кочку, и вскоре моя добыча пополнилась двумя свеженькими моховиками.
С удвоенным вниманием я принялся осматривать склон пригорка, обрывавшегося к болоту, и даже раздвигал руками колючие кусты, но, увы. Грибы словно бы попрятались от меня.
Тем не менее, я прошагал немалый участок тропинки вдоль обрыва, когда вдруг поймал себя на мысли, что брожу по лесу уже давненько, и что в азарте «тихой охоты» утратил всякое представление о времени.
Я взглянул на часы, и тут меня ожидал сюрприз: те стояли. Неужели, вопреки обыкновению, я забыл завести их с утра?
Ладно, не беда.
Я достал мобильник, дабы определиться по нему со временем, а заодно сообщить Василию, что я, мол, здесь, рядом, и скоро прибуду в его «фазенду».
Вот-те раз! Аккумулятор оказался разряженным. А ведь я зарядил его, собираясь в дорогу – помню это отчетливо. Зарядить-то зарядил, но, очевидно, в спешке забыл заблокировать клавиши. В электричке одна из них, видимо, случайно включилась, и моя труба потеряла впустую весь запас своей энергии.
Так-то оно так, но то обстоятельство, что и часы, и мобильник прекратили работу практически одновременно, выглядело более чем странным.
Ладно, решил я. Большая грибная охота явно не задалась. Буду выходить на дорогу.
Казалось бы, нет ничего проще, чем покинуть сравнительно небольшой по площади лесной участок, окруженный с трех сторон садоводствами и дачными кооперативами.
Я отчетливо слышал музыку, лай собак и даже громкие человеческие голоса. Автомобили проносились где-то совсем рядом. На весь этот шум накладывался перестук электрички, которая, по первому впечатлению, гудела в полусотне метров впереди.
В качестве ориентира я поначалу выбрал собачий лай и двинулся прямиком на этот источник звука.
Но, обходя обширный завал из поваленных деревьев, переплетенных ярко-зеленым вьюном, я засомневался: собачий лай слышался теперь у меня за спиной!
Я сообразил, что дачных поселков здесь несколько, и лай может слышаться то с одной, то с другой стороны.
Нет, лучше двигаться на гул автомобилей.
Так я и сделал, но, пройдя еще немного, услышал урчание мотора совсем не там, где ожидал.
Я десятки раз менял курс, пытался идти по тропинкам, которые почему-то выводили меня к тому самому болотцу.
Ноги мои гудели от усталости, сердце стучало, но еще досаднее была мысль, что я оказался пленником крохотного клочка леса.
Узнай об этом собратья-писатели – засмеют!
В какой-то момент я пришел в отчаяние, и тут лес неожиданно расступился.
Я увидел белую железнодорожную будку, шлагбаумы, переезд, рельсы, краешек платформы, но решительно не понимал, куда меня занесло.
Неужели в своих блужданиях я каким-то образом вышел к следующей платформе?
Повторяю: погода в тот день была совершенно безветренной.
И тут снова налетел «моментальный» вихрь, и у меня сложилось впечатление, что он словно бы выдул из моего левого глаза затаившуюся там соринку.
В следующее мгновение мое зрение ослепительно прояснилось, и я понял, что нахожусь рядом с платформой «63-й км», на старой финской дороге, по которой проходил десятки раз.
Когда я нагрянул, наконец, к Василию, шел уже пятый час пополудни.
То есть, моя «тихая охота» продолжалась около шести часов.
Василию, разумеется, я ни словом не обмолвился о своих хождениях по лесу, в котором не заблудился бы даже ребенок, а свое опоздание объяснил какой-то другой причиной.
Однако не было ни дня, когда бы я не размышлял об этом случае.
– И вот какая у меня сложилась версия, – резюмировал Александр Владимирович. – Полагаю, я стал невольным участником некоего научного эксперимента, который проводили спецслужбы, а может, даже инопланетяне.
Соринка, с которой всё началось и которой всё закончилось, на самом деле являлась микрочипом, внедренным мне под веко.
Этот микрочип полностью контролировал мое сознание и руководил моими действиями.
Не по собственной воле, а под влиянием манипуляций таинственного оператора я потерялся на шесть часов в лесу, величиной с пригородный парк, а затем не мог узнать хорошо известное мне место. Он же, оператор, остановил мои часы и отключил мобильник.
Только вмешательством в мою психику извне я могу объяснить это невероятное происшествие.
Но какую цель преследовали невидимые экспериментаторы, почему в качестве «подопытного кролика» они выбрали мою скромную персону, для меня по-прежнему остается загадкой, – на такой неопределенной ноте завершил свои откровения Александр Владимирович.
Загадка старой дороги
Вот уже добрых полтора десятка лет меня преследует навязчивое видение.
Стоит мне прочитать в прессе очередную заметку об отвратительном качестве наших дорог, либо услышать по «ящику» репортаж о волнах и выбоинах, появившихся на новеньком, широко разрекламированном автобане, в строительство которого была вбухана чертова уйма миллиардов, либо увидеть собственными глазами во время прогулки по нашему славному городу, как ремонтируют прогнувшийся, совсем недавно выложенный красивыми плитками тротуар, то память тотчас воскрешает картину трехкилометрового участка старой, простейшей укладки лесной дороги, что тянется в районе железнодорожной платформы «63-й км» по Выборгскому направлению.
После долгих прикидок я решил восстановить эту картину на бумаге, теша себя надеждой, что мои былые наблюдения покажутся небезынтересными и современному читателю.
Весной 1989 года ленинградским писателям выделили место под садоводство недалеко от платформы «63-й км».
Как водится, площадь была поделена на участки и распределена между претендентами по жребию.
Поскольку я переселился в Северную Пальмиру лишь в августе того же, 89-го, то к «раздаче слонов», понятное дело, не успел.
А вот мой товарищ, собрат по перу и бывший земляк, обосновавшийся на берегах Невы несколько ранее меня, свой дачный надел получил.
Будущее садоводство нуждалось в выкорчевке бесчисленных пней, в основательной очистке от поваленных сосенок, буйно разросшегося колючего кустарника, вросших в землю крупных камней и т.д.
Как не помочь товарищу!
В течение нескольких сезонов я периодически выезжал с ним в нарождающееся садоводство, внося посильный вклад в окультуривание участка.
Постепенно на месте сплошного бурелома поднялся дачный поселок, с электричеством и водопроводом, поселок, в котором еще долгое время новенькие кирпичные и бревенчатые особняки соседствовали с жилыми вагончиками, избушками-курятниками и даже шалашами.
От платформы к писательскому «раю» вела старая грунтовая дорога, которая выныривала откуда-то из глубины леса, пересекала переезд и уводила в такие же сосновые дебри, минуя другие, уже обжитые дачные поселения.
Писателям, членам их семей и гостям надо было пройти по этой дороге примерно три километра, а затем свернуть под прямым углом и прошагать по расчищенной просеке еще метров триста до шлагбаума, за которым, собственно, начинались загородные владения литераторов северной столицы.
Старая дорога, повторюсь, относилась к разряду грунтовых, но так называемого профилированного типа.
То есть, под нее сначала было приготовлено ложе, в которое затем улеглось полотно из послойно утрамбованной, предварительно просеянной земли.
Об этих и других подробностях мне поведали знающие люди, ветераны здешних мест.
По их рассказам, дорога была построена финнами незадолго до зимней войны, когда окрестные леса еще принадлежали стране Суоми. В ту пору здесь не существовало никаких садоводств, лишь тянулись болотистые сосновые дебри, перемежаемые редкими хуторами. Дорога, скорее всего, имела оборонительное предназначение.
После известных событий вся эта территория отошла к СССР.
С той поры дорога ни разу не ремонтировалась капитально, о чем свидетельствовали боковые дренажные канавки, заросшие во многих местах кустарником, однако всё еще сохранявшие свой профиль.
Полотно не выглядело ровным, кое-где на нем образовались выбоины, впрочем, не слишком глубокие.
В общем, дорога как дорога. На первый взгляд, ничего особенного.
Но вскоре пришла пора удивляться.
Однажды, когда я гостил у товарища и собрата, разразился ужасный ливень.
Переждав его, я отправился на электричку.
Песчаный отросток, проложенный от садоводства до старой финской дороги (так называли ее многие дачники), превратился в кисель, в вязкое месиво, в некое подобие непролазного болота.
С немалыми ухищрениями взобравшись на прилегавший пригорок, я двинулся по лесной тропинке вперед, мысленно представляя, что и грунтовка раскисла до неузнаваемости и что мне придется топать до платформы по щиколотки в грязи.
Каково же было мое изумление, когда я обнаружил, что земляная поверхность старой лесной трассы, несмотря не недавний водопад с небес, абсолютно пригодна для прохождения по ней человека, даже обутого в сандалии.
Лишь кое-где поблескивали лужицы, которые быстро высыхали на солнце.
Вот тогда-то и начала донимать меня мысль о том, почему же обычная грунтовка, которой уже шел, как минимум, шестой десяток лет (по состоянию на тот момент), ни разу не подвергавшаяся капитальному ремонту, продолжает, тем не менее, исправно выполнять свое прямое предназначение.
Быть может, по ней ездят только велосипедисты, и ее полотно не испытывает предельных нагрузок?
Я предпринял «секретную» акцию, достойную именоваться «проверкой на дороге».
Да, велосипедисты тоже наличествовали, но куда интенсивнее мимо меня проносился легковой транспорт, а также грузовики со стройматериалами и мебелью, тягачи с прицепами, перевозившие трубы и прочие длинномерные грузы, кроме того, нередко проезжали фуры, а также трейлеры, нагруженные экскаваторами, бульдозерами и прочей тяжелой техникой.
Итак, профилированная грунтовка работала на полную мощность, при этом не осыпалась, не прогибалась, не проваливалась, не покрывалась гребешками.
Очевидно, не меня одного удивляло качество этой скромной транспортной коммуникации.
Я не раз замечал, как иные дачники нет-нет, да и топнут по ней ногой, будто дивясь небывалой прочности ее полотна, сооруженного из самого доступного материала.
К тому времени я уже знал со слов другого собрата по перу, страстного поборника развития ремесел, промыслов и малого бизнеса на Руси, о том, что в не таком уж и отдаленном прошлом идея земляного строительства успешно развивалась в исконно русском, северо-западном крае.
В конце 18 века архитектор Николай Александрович Львов, заручившись поддержкой императора Павла I, построил в Гатчине знаменитый Приоратский дворец – из земли, точнее, из суглинка, который лежит у нас под ногами. Техника «землебита» заключалась в том, что тщательно просеянный, освобожденный от корешков, стебельков и прочих примесей грунт засыпали в специальные опалубки и утрамбовывали почти вдвое против первоначального объема. Затем готовили следующий слой, и так до самого карниза. Для связки между слоями использовали известковый раствор.
По преданию, однажды новостройку, еще не завершенную, осмотрели государь Павел I, великий князь Александр Павлович и его очаровательная супруга Елизавета Алексеевна.
Не утерпев, великая княгиня попыталась испытать прочность земляной стены посредством острого конца своего летнего зонтика. Убедившись, однако, что ее молодых сил хватило лишь на высверливание крошечной лунки, Елизавета Алексеевна воскликнула с немалым изумлением, обернувшись к архитектору: «Я никак не ожидала, мсье Львов, что ваша земляная стена может быть такой твердой!»
Эпизод из хроники строительства Приоратского дворца я привел отнюдь не в качестве агитации за канувший в Лету «землебит», а лишь для того, чтобы ближе подобраться к загадке старой финской дороги, загадке, которая, как представляется, содержит ключ к более серьезным вещам.
Послушайте: если простая грунтовка способна служить так долго, то какой же запас прочности могут иметь дороги, проложенные на основе современных материалов и технологий! Представим на минуту, что наши трассы – бетонные, асфальтированные, гравийные, щебеночные и прочие выдерживают без ремонта, без постоянного латания дыр хотя бы несколько лет. Да ведь при таком допущении просторы нашего отечества, ныне утопающего в периоды распутицы в непролазной грязи, в кратчайшие исторические сроки покрылись бы сетью разнообразных по способу покрытия, но одинаково замечательных по качеству дорог, неподвластных ударам стихии.
«Почему они, наши соседи, обитающие в точно таких же климатических условиях, строят надежно и качественно? – спросил я знакомого начальника дорожного строительства, с которым мы были почти в приятельских отношениях. – В чем загадка?»
«Нет никакой загадки, – пожал он плечами. – Надо в точности выполнять всю технологическую цепочку, только и всего».
«А мы этого не можем?»
«Можем», – уверенно кивнул он.
«Почему же не выполняем?»
Он ответил мне преисполненной таинственности улыбкой.
На рубеже нового века мой товарищ и собрат по литературным мытарствам обменял свою писательскую «фазенду» на «курятник» в другом районе.
С той поры мне не приходилось более бывать на 63-м километре.
Не имею ни малейшего представления о том, в каком состоянии находится старая финская дорога сейчас.
Быть может, запас ее прочности уже истек, и она пришла в полный упадок.
А может, по-прежнему несет свой крест, дивя неравнодушный люд загадочным долголетием.
