Людмила Сараскина
Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа, —
Это есть потрафление самому пошлому представлению о поэте, которое может быть у самых пошлых людей… Мы знаем Пушкина бабника, весельчака, гуляку, пьяницу… Что нам дается? Какая-то бонна в штанах… Пушкин с императором – на фоне памятника, который поставлен Антокольским тридцать пять лет назад»9.
Журнал «Советский экран» сразу после выхода фильма на экраны страны поместил подборку отзывов известных пушкинистов10.
М. Бабенчиков: «Отмечаю первое, что бросается в глаза. Памятник Петру I, работы Антокольского, поставленный перед Монплезиром в Петергофе во второй половине н.с., никак не мог служить местом встречи Николая I и Пушкина».
В. Вересаев: Фильм «не талантлив, лишен стержня, хаотичен. Главное же – исполнен грубейшего дилетантизма, переходящего в форменное невежество».
В. Шкловский: «Гардин хороший режиссер. В “Поэте и царе” есть хорошие места: хорошо смонтирован гнев Пушкина, есть хорошее в смерти. Картина могла бы быть хорошей. Между тем она отвратительна. Все, что насюсюкано о Пушкине за сто лет, все есть в ленте».
Стоит привести и высказывание современного (2013) зрителя:
«Актёр-Пушкин, мужик с дурновкусными хрестоматийными бакенбардами и совершенно картонным характером, либо разговаривает стихами (естественно, у него легко вылетают из уст готовые строчки, хотя любой более или менее образованный человек, видевший хоть один черновик Александра Сергеевича, знает, как он работал над словом), либо ревнует жену к каждому пню (да простят это высказывание лощеный Дантес, хитрый Николай I, вынашивающий коварные планы, и еще какой-то мужик, любящий всех баб сразу), либо не в меру бурно играет с детьми (хотя эти сцены – едва ли не самые живые); ах да, периодически он скачет в неопределенную даль на лошади… Дело даже не в том, что ни один поэт в мире не говорил готовыми стихами, не в том, что зрелый Пушкин никогда бы не стал хамить царю в открытую… Дело в том, что этот фильм не тянет ни на постмодернистский стеб, ни, тем более, на сколько-нибудь нормальный рассказ про последние дни интереснейшего человека; в лучшем случае всё это можно вежливо назвать “раннесоветским артефактом” или “старым фильмом, до боли напоминающим сериал про Есенина”»11.
Итак, критики упрекали создателей фильма в значительных нарушениях исторической хроники, в грубых анахронизмах. Хотя Гардин внимательно изучал архивы Пушкинского Дома, побывал во многих исторических местах, связанных с последними днями поэта, его обвинили в неверном выборе актеров на главные роли, ни один из которых не обладал портретным сходством с персонажами. Так, И. Володко, с ее эффектной, яркой, но совершенно цыганской внешностью, никак не могла ассоциироваться с акварельной, альбомной красотой Натальи Пушкиной. Пресса писала, что авторы фильма вместо судьбы Пушкина показали великосветские балы и петергофские фонтаны. «Трагедия великого поэта была сведена к неглубокой семейной коллизии. Пушкин был показан главным образом как ревнивец, ненавидящий царя за его любовную интригу с женой поэта. Авторы не сумели показать Пушкина как русского национального гения, мыслителя, художника, творца»12, -писал историк немого кино Н.А. Лебедев.
Действительно, самый значительный изъян картины – ее центральная интрига: придворный адюльтер показан в картине слишком однозначно. Режиссер Гардин называл Николая I «коронованным петухом» и не хотел знать о Николае ничего другого. Пушкин и его ближайшие друзья-писатели в картине – истинные революционеры-якобинцы, ничего и никого не боятся, говорят только то, что думают обо всех без разбору, ведут себя с вызовом под носом у жандармов и сыска. Противопоставление светской черни и творческого круга друзей Пушкина слишком нарочито, дано в лобовом столкновении. Пушкин то и дело дерзит царю и мечет ему в лицо угрожающие взгляды-молнии.
Конечно, первая советская картина не посмела сообщать зрителю факты, которые бы рисовали царя в человеческом плане. К тому же существовала мощная революционно-демократическая традиция – например, книга А.И. Герцена «Былое и думы», где Николай I был описан как воплощение холодной жестокости и злопамятства. Мальчиком четырнадцати лет Герцен видел коронацию Николая I вскоре после казни декабристов и писал о ней в 1853 году, находясь в эмиграции. «Отпраздновавши казнь, Николай сделал свой торжественный въезд в Москву. Я тут видел его в первый раз; он ехал верхом возле кареты, в которой сидели вдовствующая императрица и молодая. Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая на счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза. Я не верю, чтоб он когда-нибудь страстно любил какую-нибудь женщину, как Павел Лопухину, как Александр всех женщин, кроме своей жены; он “пребывал к ним благосклонен”, не больше»13.
Герцен, младший современник Пушкина, много раз и по разным поводам писал о Николае I, о его свирепости, подлости, мстительности, о его мертвых оловянных глазах, о его при этом глубинной трусости, а как-то раз, узнав о погибших в сибирской ссылке друзьях, заклеймил виновника вечным проклятием: «Да будет проклято царствование Николая во веки веков, аминь!»14.
Чувство Герцена было сродни пушкинской юношеской страсти, обращенной в оде «Вольность» на другого тирана.
Подобные страсти заразительны, их трудно игнорировать…
Если в немой дореволюционной картине Пушкин целует прощальное письмо царя, то советский кинематограф во все времена своего существования рисовал отношения поэта и царя в духе проклятий; видеть многомерность, неоднозначность этих отношений никак не входило в планы советского киноискусства.
Тем не менее и пушкинисты, и писатели пушкинского круга хорошо знали, что умирающий поэт просил Жуковского передать царю в ответ на его утешительное письмо пожелание долгого царствования, счастья в его сыне, счастья в его России. Друзьям Пушкин перед смертью будто бы признался: жаль, что умираю: весь его был бы.
Об отношении Николая I к Пушкину написано много нелицеприятного и просто дурного. Гораздо тише говорится о том, что царь искренне переживал смерть поэта, отзывался о нем как об умнейшем человеке России, а Дантеса порицал за его бездушие и нравственную глухоту. Буквально – за то, что «в руке не дрогнул пистолет».
В любом случае справедливости ради следовало бы отдать должное Николаю I, сдержавшему слово, данное умирающему поэту: семью его он обеспечил. Было обещано и было исполнено: уплачены личные долги Пушкина; очищено от долга заложенное имение его отца; назначен пенсион вдове и дочерям по замужество; сыновья определены в пажи с выплатой по 1500 р. на воспитание каждого по вступлению на службу; велено издать сочинения на казенный счет в пользу вдовы и детей; выплачено семье единовременно 10 000 р. За счет казны была погашена ссуда в размере 45 000 р., взятая Пушкиным. Вдове было выдано единовременное пособие в размере 50 000 р. для издания сочинений мужа, при этом прибыль направлялась на учреждение капитала покойного15.
Первый в России полнометражный биографический фильм о Пушкине поставил перед кинобиографами ряд серьезных художественных проблем.
– Можно ли достоверно изобразить на экране процесс творчества? То есть показать в кадре, как поэт сочиняет стихи? Опыт «Поэта и царя» показал всю сложность этой задачи.
– Можно ли и нужно ли добиваться портретного сходства актеров с биографическими героями, чьи портреты хрестоматийно известны каждому школьнику? Опыт «Поэта и царя» оказался неудачным.
– Можно ли обойтись без исторических анахронизмов, соблюсти точность в декорациях, костюмах, реквизите, натурных съемках? Несоответствия такого рода в картине «Поэт и царь» резали глаз и зрителям, и критикам.
– Насколько глубоко проникли в сценарий фильма «Поэт и царь» пушкинские мифы? Как это сказалось на позднейших картинах, посвященных судьбе Пушкина? Как складывается соотношение мифа и реальности, вымысла и достоверности применительно к жизни Пушкина?
– Каково оптимальное соотношение вымысла и реальности в художественных картинах, посвященных биографиям великих личностей? Как обстоит дело с «сознательным созиданием неомифов»?
Длинная череда советских звуковых картин о Пушкине вскоре после немой картины 1927 года дала широкую возможность понять, какой информацией о поэте и царе можно воспользоваться без ущерба для репутации идейно выдержанного кинематографа.
Первые опыты звукового кинематографа. Новая мифология
Картина «Поэт и царь» была создана, повторю, в 1927 году и приурочена к 90-летию со дня смерти поэта. Пушкинская фильмография советского времени с самого начала получила «датскую» инерцию – новые фильмы о Пушкине появлялись нечасто и были привязаны к очередным юбилейным датам. Совершенно естественно, что 100-летие со дня смерти поэта кинематограф, как и другие сферы культуры и искусства, пропустить не мог.
И не пропустил. Однако не стал осложнять себе жизнь политикой и снял картину о Пушкине-лицеисте без коварного царя в центре сюжета, без легкомысленной красавицы жены поэта, без придворных интриг и адюльтера. Российской империей правил тогда Александр I, старший брат Николая Павловича; поэт был совсем мальчишкой, так что придворный адюльтер для фильма не понадобился. В обществе еще царило «дней Александровых прекрасное начало».
Полнометражный (85 мин), звуковой, черно-белый фильм А. Народицкого «Юность поэта», снятый на киностудии «Ленфильм» в 1937 году16 при участии известных пушкинистов, членов пушкинской комиссии Академии наук, Н. Измайлова и Л. Модзалевского, охватывает три года жизни поэта (1814–1817) и начинается с пояснительных титров, как это всегда было в немом кино: «Три года прошло с той поры, как двенадцатилетний Александр Пушкин поступил в императорский Царскосельский лицей. Много событий совершилось за это время. Прошли годы наполеоновских войн. В 1814 году в Царском Селе состоялось празднество в честь возвращения Александра I из Парижа».
А далее – первый кадр: открытое окошко царскосельской кельи-камеры; у стола с бумагой и чернильницей сидит смуглый кудрявый лицеист (ученик 1-й Московской образцовой школы В. Литовский) и в глубокой задумчивости грызет гусиное перо – сочиняет. Подросток хулиганист, драчлив, прыгает и скачет как обезьяна и охотно откликается на это прозвище и на другое: «француз»; тайком читает Вольтера («прелесть какая этот “Кандид”»), признается приятелю Дельвигу (О. Липкин), что задумал философический роман в том же роде («только не знаю, хватит ли злости»); рисует на уроках – от усердия высунув кончик языка – карикатуры на учителей; вспыльчив и дерзок, отчего иные товарищи называют его «африканцем», «дикарем»; влюбляется в крепостную актрису из труппы графа В.В. Толстого Наташу (В. Ивашева), предпочитая хорошенькую девушку надутым светским барышням, ревнует Наташу к своему лучшему другу Жано Пущину (А. Мурузин); отчаянно дерется с ябедой и фискалом Комовским (А. Мазин).
Узнаваемые черты, почти фотография…
Ближе к финалу картины назревает конфликт. Лицейский дядька Фома (А. Громов), старый солдат, сердечно любивший всех лицеистов, особенно «обезьяну», достает ром и варит юношам пунш. Веселье, радость, звон бокалов, стихи льются рекой. А у дверей подслушивает немец-гувернер Мейер (В. Гардин) и докладывает по начальству о непослушании студиозов, особенно налегая на строчки, прочитанные Пушкиным о неком Лицинии: «Свободой Рим возрос, а рабством погублен». Это, конечно, крамола; и Пушкин наказан – молитвенно стоять на коленях по утрам и вечерам. Но когда на общей молитве к коленопреклоненному поэту присоединяются почти все лицеисты его класса, это расценивается уже как бунт: виновник – опять же Пушкин.
Титры освещают смену начальства в Лицее: «Лицейские вольности обратили на себя внимание министра просвещения графа Разумовского… По рекомендации всесильного графа Аракчеева он поручил исполнять должность директора Лицея отставному полковнику Фролову». Персонаж откровенно карикатурен (В. Таскин) – тупой солдафон винит Пушкина в крайнем легкомыслии, дерзости, упрямстве и вольнодумстве; намеревается уволить поэта из Лицея. Положение спасает публичный экзамен в присутствии Г.Р. Державина, состоявшийся в январе 1815 года: Пушкин так искренне, так взволнованно прочитал свое сочинение «Воспоминания в Царском Селе», что старик Державин (А. Мгебров) вскочил с места и со слезами на глазах расцеловал поэта. «Теперь умереть можно. Вот вам второй Державин!»
Гроза миновала.
Всего полторы минуты присутствует на экране Александр I (Ю. Кранерт). Он как будто стремится искоренить вольнодумство лицеистов, успокоить преподавателей. «Фролова я уволил, потому что его приемы были слишком простые и грубые. Я на тебя надеюсь, – обращается царь к преемнику полковника. – Ты того же достигнешь иными средствами. В мягких перчатках, понимаешь? Цель Лицея была с самого начала не понята и извращена. Мне нужно было подготовить людей, привычных к условиям двора, дворян, верных престолу, а не разночинцев. Профессора Куницына я уволю. Под видом права он преподает республиканские учения. Потом, что такое воспитанник Пушкин?»
Вопрос риторический, голос царя полон подозрений.
Надо понимать, что «дней Александровых прекрасное начало» склонилось, миновав полдень, к закату.
А воспитанник Пушкин в это время читает оду «Вольность» в компании лицеистов и гвардейских офицеров (слегка опережая ее реальное появление). И вдруг видит через окно, что его Наташа одета будто в отъезд. Выбегает – оказывается, барин-театрал умер, и актрису продали. «Были бы богаты, купили бы меня!» – плачет девушка, но поэт только разводит руками. Он не богат, и девушку увозят к новым господам.
Ужасы крепостничества предстают перед юным поэтом в обрамлении личной драмы: влюбленных настигает разлука, которую они не в силах победить. «Мужицкое счастье – что перышко, а горе – что железный пуд», – горько вздыхает Фома, пытаясь утешить юношу, чье сердце разбито.
Биографы Пушкина, как правило, скептически относятся к этой первой влюбленности поэта, которая на самом деле была ограничена несколькими эпизодами 1814 года и, конечно, сильно преувеличена в «Юности Пушкина»17. Но, зная, что «лицеисты» – «Пушкин», «Пущин», «Дельвиг» и многие другие – спустя несколько лет после премьеры фильма погибли в огне Великой Отечественной войны, критика оберегала эту в целом трогательную, немного наивную картину от нападок и резких оценок. Тем более что авторы фильма искренне любят поэта, который так славно читает стихи, так честно ведет себя в каждом кадре, так деликатно изображает процесс творчества. Наверное, был резон у съемочной группы, чтобы в страшный 1937 год снять светлую картину о поэте, чей талант так много обещал.
К этой же дате на студии «Ленфильм» был поставлен еще один звуковой черно-белый полнометражный (72 мин) художественный фильм режиссеров М. Левина и Б. Медведева «Путешествие в Арзрум». Премьера состоялась 10 февраля 1937 года, в день памяти поэта.
Строго говоря, «Путешествие…» – это экранизация одноименной биографической повести Пушкина «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года», а не фильм-биография. Различие существенно, ибо трудно вообразить, как средствами кино можно показать содержимое путевых заметок поэта, часто весьма беглых, конспективных – о мгновенно меняющихся пейзажах, о многочисленных ночлегах – то вповалку на земляном полу, то в борьбе с полчищами насекомых; о кушаньях (часто несъедобных), их запахе и вкусе; о нравах мужчин, живущих на Кавказе, об их костюмах, привычках, об их женщинах. Как изобразить такой, например, фрагмент: «Общество наше было разнообразно. В палатке генерала Раевского собирались беки мусульманских полков; и беседа шла через переводчика. В войске нашем находились и народы закавказских наших областей, и жители земель, недавно завоеванных»18.
Но было ли целью фильма создать киноиллюстрацию похода? Авторы картины предположили, что самовольная поездка Пушкина на Кавказ, запечатленная в его скорее всего зашифрованных заметках, имела некую тайную цель, и попытались дешифровать повесть о походе, пустив в ход фантазию. «“Путешествие в Арзрум” ставит на повестку дня вопрос о праве авторов биографических фильмов на вымысел, – пишет исследователь. – Говорят, что Пушкин виделся во время поездки с бывшими декабристами, разжалованными в солдаты. Но кто слышал, о чем они говорили? О чем шла беседа с Пушкиным в палатке Паскевича, беседа, которая, вероятно, действительно имела место? В фильме все эти подробности кавказской поездки вымышлены, но вымысел не должен противоречить истории. Подобные случаи были и раньше, но не всегда соответствовали они исторической науке… В “Путешествии в Арзрум” фантазия проверялась наукой. Такого, как в фильме, майора Бутурлина не было в действительности, но был тайный надзор за Пушкиным на Кавказе. Образ офицера-доносчика персонифицирует этот надзор»19.
Итак, фильм создает миф – Пушкин (Д. Журавлев) на Кавказе встречается с бывшими декабристами, разжалованными в солдаты: биография поэта обрастает столь желанным для своего времени вымыслом, который критика в целом приняла. Однако предположение фильма, которое имеет реальные основания, что Пушкин – узник в своей стране, было идеологически неприемлемо.
Меж тем он пишет в «Путешествии…»: «Утро было прекрасно. Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зеленой траве, орошенной росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. “Вот и Арпачай”, – сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по Югу, то по Северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я всё еще находился в России»20.
Кажется, путешественник проговорился: на самом деле цель его предприятия – попытка бегства. «Побег за границу не состоялся, хотя намерения у Пушкина были серьезные»21, – пишет еще один исследователь, для которого поэт – узник в своей стране.
И это тоже мифология, которая требует размышлений в стиле «если бы». Что было бы, если бы поэт все же вырвался на Запад, повидал бы Европу (или Азию – Китай, Египет, Индию, куда он тоже хотел попасть)? Был бы очарован заграницей, как Гоголь, который прожил в Европе в общей сложности 12 лет? Или разочаровался бы, как многие из тех, кто ездил и вернулся? Пушкин собирался бежать из России – тайно (поскольку не выпускали официально), или на корабле, или в чемодане подруги, или под видом крепостного слуги приятеля, но понимал: это означало стать государственным преступником, невозвращенцем, какими стали Владимир Печерин, князь Иван Гагарин и другие. Кем бы он стал за границей – Гоголем, Тютчевым, Герценом? Печерин, прожив много лет на Западе, постепенно становился горячим патриотом России. Тогда зачем было уезжать?
Но и само «Путешествие…» полно загадок. Пушкин писал, что 11 июня 1829 года во время своего путешествия по Кавказу на Безобдальском перевале близ крепости Гергер он встретил по дороге арбу с телом Грибоедова, убитого в Иране фанатиками-персами. «Два вола, впряженные в арбу, подымались на крутую дорогу. Несколько грузин сопровождали арбу. Откуда вы, спросил я их. – Из Тегерана. – Что вы везете? – Грибоеда. – Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис»22.
Этот эпизод стал одной из самых красивых легенд, известной по школьному курсу литературы: два русских гения символически прощаются на горной дороге. Перевал впоследствии переименуют в Пушкинский, фраза «Грибоеда везут» станет столь же легендарной, как и сама встреча.
Но почему – легендой, а не былью? Почему мифом и вымыслом, а не историческим фактом? Можно ли подвергать сомнению пушкинские путевые заметки?
Оказывается, можно. Встречи близ крепости Гергер, описанной Пушкиным, быть не могло, доказывают авторы документальной картины Р. Кузьминой «История одной мистификации. Пушкин и Грибоедов»23. Не совпадают дата встречи, место встречи, обстоятельства встречи. Возникает третья версия, третья попытка объяснить, почему весной 1829 года Пушкин внезапно сорвался из Москвы и бросился на Кавказ: оказывается, не для того, чтобы встретиться с разжалованными в солдаты декабристами (как в фильме 1937 года), не для того, чтобы в неразберихе русско-турецкой войны бежать из России (как о том говорится в книге Ю. Дружникова «Узник России», и текст «Путешествия…» дает как будто все основания для такого толкования), а для того, чтобы попрощаться с погибшим товарищем, с кем Пушкин был связан не только дружбой, но и творческим состязанием, и даже литературным соперничеством – «Горя от ума» и «Евгения Онегина», а также их героев.
Выдуманная встреча стала для Пушкина возможностью отдать долг памяти, прервать завесу молчания вокруг имени Грибоедова (после его гибели Николай I повелел предать тегеранскую историю вечному забвению), фактически опубликовав некролог внутри «Путешествия…».
«Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь… Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна.
Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…»24.
Участники фильма – Е. Баркан, А. Битов, Я. Гордин, В. Куллэ, В. Кулаков, С. Некрасов, В. Попов, Е. Цымбал – пытаются разгадать одну из самых таинственных загадок «золотого века» русской словесности: «Мы так привыкли верить Пушкину, что обстоятельства этой встречи на протяжении полутора столетий не вызывали ни малейших сомнений. Лишь сравнительно недавно исследователям пришло на ум сопоставить пушкинский текст с реальным описанием траурного кортежа Грибоедова».
Тело Грибоедова было извлечено из общей могилы и опознано по простреленной руке – след дуэли с декабристом А.И. Якубовичем. Гроб с изуродованными останками законопатили и залили нефтью. Его везли не на арбе, запряженной волами, а со всеми почестями, в сопровождении воинского конвоя. Убранную черным бархатом подводу сопровождали двенадцать человек с факелами в руках. В Тифлисе Нино Чавчавадзе, вдова, потребовала открыть гроб. Увидев изувеченный труп мужа, она не хотела верить, что это он. Но на руке покойного было знакомое ей кольцо…25
Летом 1829 года в Тифлисе, на горе Мтацминда в гроте при церкви Святого Давида, где похоронен Грибоедов, Пушкин плакал и молился.
Может быть, тогда и возник у поэта замысел – описать последнюю несостоявшуюся встречу с Грибоедовым, приурочив ее к дате первой их встречи 11 июня 1817 года, когда было заключено что-то вроде творческого пари, родившего у одного «Горе от ума» и «Евгения Онегина» у другого. Пушкин хотел, чтобы память о Грибоедове не исчезла, а его жизнь оставила вечный след…
Загадки остаются и в судьбе Грибоедова, и в судьбе Пушкина. «Путешествие в Арзрум», условно говоря, продолжается; теперь этой дорогой по известному следу движутся литераторы и кинематографисты. Мифы и легенды обретают статус версий и гипотез.
