Кэтрин Парди
Луна костяной волшебницы

Bone Crier’s Moon

Kathryn Purdie

© Норицына О., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2021

* * *

Посвящается Сильвии, Карине и Агнес за четыре незабываемых лета

Восемь лет назад

Туман окутывал отца Бастьена, пока он уходил от своего единственного ребенка. Мальчик приподнялся на коленях в тачке.

– Куда ты, папа́?

Но он ничего не ответил. Свет полной луны в последний раз осветил каштановые волосы Люсьена, прежде чем туман поглотил его.

Оставшись в одиночестве, десятилетний Бастьен опустился на землю и попытался успокоиться. В голове одна за другой всплывали истории о головорезах и разбойниках, промышлявших на лесных дорогах. «Не бойся, – сказал он себе. – Папа́ бы предупредил меня, если бы была какая-то опасность». Но отца и след простыл, и Бастьена вновь охватили сомнения.

За городскими стенами пустая тачка не укроет от опасности. А когда Бастьен вдруг услышал странный шорох, напоминающий призрачный шепот, у него по коже побежали мурашки. Ветки деревьев показались ему скрюченными костями, а страх перехватил дыхание.

«Я должен последовать за папа́ сейчас», – подумал он, но ночной холод уже проник в кости, наполняя их тяжестью свинца. Бастьен задрожал и прижался к скульптурам из известняка, лежащим в тачке. Тирус, бог Подземного мира, на лице которого застыла усмешка, уставился на него в ответ. Отец Бастьена вырезал эту статуэтку несколько месяцев назад, но все еще не продал ее. Люди предпочитали покупать изображения бога Солнца и богини Земли. Они поклонялись жизни и пренебрегали смертью.

До Бастьена донеслась мелодия. Ритмичная. Дикая. Печальная. Как тихий плач ребенка, жалобный крик птицы или душераздирающая баллада о потерянной любви. Музыка разливалась внутри его, до боли прекрасная. Она казалась такой же красивой, как женщина, стоявшая на мосту. И вскоре он, как и его отец, последовал на зов музыки.

Дымка плотного тумана тянулась с моря Нивоус. Легкий ветерок играл кончиками темно-янтарных волос женщины. Подол ее белого платья колыхался в воздухе, обнажая стройные лодыжки и босые ступни. Чарующая музыка лилась из белой, словно кость, флейты, которую она прижимала к своим губам. Так почему же Бастьен не сразу узнал этот образ?

Женщина положила флейту на парапет, как только Люсьен добрался до нее на середине моста. Лунный свет, пробиравшийся сквозь туман, придавал их фигурам неземное сияние.

Бастьен застыл, не в силах больше сделать ни шагу. Может, ему снился сон? Может, он просто заснул в отцовской тачке?

Но вдруг отец и женщина начали танцевать.

Ее движения были медленными, захватывающими, грациозными. Она скользила сквозь дымку тумана, словно лебедь по воде. Люсьен не сводил взгляда с ее темных, как ночь, глаз, и Бастьен тоже. Но стоило танцу закончиться, как он очнулся от наваждения. Что, если он не спал?

Его взгляд вновь скользнул к белой, словно кость, флейте. И страх опалил живот горячими углями. Неужели флейта действительно сделана из кости?

Легенды о Костяных волшебницах вдруг вспыхнули в голове, а следом загремели предупреждающие колокола. Рассказывали, что женщины в белых платьях бродили по окрестностям Галле. Отец Бастьена не верил в суеверия и не страшился переходить мосты в полнолуние, но, видимо, зря. Потому что сейчас его очаровали, как и всех людей в легендах. И все истории звучали одинаково. Мост, танцы… и то, что случалось потом. А значит, и сейчас…

Бастьен бросился вперед.

– Папа́! Папа́!

Но отец, который обожал его, носил на плечах и пел колыбельные, даже не оглянулся на сына.

Костяная волшебница уже схватилась за свой костяной нож. Она прыгнула вперед – выше, чем любая косуля, – и со всей силы всадила клинок прямо в сердце Люсьена.

Гортанный крик, вырвавшийся у Бастьена, больше напоминал вопль взрослого мужчины. А в его груди образовалась невероятная пустота, которую он станет лелеять годами.

Вбежав на мост, он рухнул рядом с отцом и взглянул на женщину, смотревшую на него с притворной печалью в глазах. Она оглянулась на другую женщину, стоявшую на другой стороне моста, та быстро поманила ее рукой.

Первая женщина поднесла окровавленный костяной клинок к ладони, словно собиралась порезать ее, чтобы завершить ритуал. Но, бросив последний взгляд на Бастьена, она бросила нож в лес и унеслась прочь, оставляя мальчика рядом с телом убитого отца и уроком на всю жизнь:

«Верь всем историям, что слышишь».

1. Сабина

Сегодня идеальный день для охоты на акул. По крайней мере, так утверждает Аилесса. Хватая ртом воздух, я карабкаюсь вверх по скале, пока она ловко перепрыгивает с одного выступа на другой. В лучах утреннего солнца ее каштановые волосы вспыхивают цветом красного мака, а пряди разлетаются от порыва морского ветра, когда она ловко взбирается на очередной выступ.

– Знаешь, что бы сделала настоящая подруга? – Я хватаюсь рукой за известняк и пытаюсь отдышаться.

Повернувшись ко мне, Аилесса смотрит на меня сверху вниз. Кажется, ее нисколько не напрягает ненадежность опоры под ногами.

– Настоящая подруга бросила бы мне свой кулон.

Я кивнула на изящный костяной полумесяц, который болтается среди маленьких ракушек и бусин в ее ожерелье. Он вырезан из кости альпийского горного козла, на которого мы охотились в прошлом году далеко на севере. Он стал первой жертвой Аилессы, но именно я выстругала из его ребра кулон, который подруга теперь носит. Я лучший резчик по кости, чем она, и Аилесса спокойно относится к моим издевкам, в том числе потому, что это единственное, в чем я лучше ее.

Воздух тут же наполняется моим самым любимым звуком в мире – ее смехом. Он звонкий, без капли сдержанности и снисходительности. И я тут же начинаю смеяться в ответ. Хоть и понимаю, что смеюсь сейчас над собой.

– Ох, Сабина. – Она вновь спускается ко мне. – Видела бы ты себя! Ты совсем выдохлась.

Я шлепаю ее по руке, хотя и знаю, что она права. Мое лицо горит, а по вискам скатываются капельки пота.

– Знаешь, очень эгоистично с твоей стороны делать вид, будто этот подъем не сложнее подъема по лестнице.

Аилесса принимает обиженный вид, надувая губы.

– Ох, прости.

Она прижимает руку к моей спине, чтобы поддержать меня. И я сразу же расслабляюсь. Да и высота в десять метров уже не кажется такой большой.

– Даже представить себе не могу, каково обладать шестым чувством акулы, – продолжает она. – Как только добуду ее изящные кости, то смогу…

– …Ощущать, кто находится поблизости, и стать лучшей Перевозчицей из Леурресс^[1] за последние столетия, – бормочу я.

Все утро она говорила только об этом.

Аилесса ухмыляется, а ее плечи трясутся от смеха.

– Давай я помогу тебе подняться. Мы почти добрались.

Она даже не думает отдать мне свой кулон в виде полумесяца. Все равно он мне ничего не даст. Благодатью может воспользоваться лишь та охотница, которая наделила кость силой животного. Иначе Аилесса уже давно подарила бы мне все свои кулоны. Она прекрасно знает, как я ненавижу убивать.

С ее помощью оставшийся путь на вершину я преодолеваю с легкостью. Она подсказывает, куда наступить, и подает руку, если видит, что я не могу дотянуться до выступа. И при этом продолжает болтать о том, что ей удалось узнать об акулах: об их превосходном обонянии, великолепном зрении даже в полутьме, мягком скелете, состоящем из хрящей… Аилесса планирует выбрать для кулона благодати один из зубов, потому что они очень твердые и прослужат всю жизнь. К тому же в них столько же особого минерала, что и в костях, а значит, они с легкостью пропитаются акульим чутьем.

Когда мы наконец добираемся до вершины, мои ноги дрожат от усталости. Но Аилесса не собирается останавливаться на отдых. Она устремляется к противоположному краю утеса, останавливается у самого обрыва, нависающего над морем, и визжит от восторга. Легкий ветерок обдувает ее короткий облегающий сарафан с единственной бретелью. А на правой руке до самого предплечья переплетены тонкие нити ожерелья. Этот наряд идеально подходит для плавания. Обычно поверх него Аилесса надевает длинную белую юбку, но сегодня утром, перед тем как отправиться в путь, она специально сняла ее.

Разведя руки в стороны, она принимается разминать пальцы.

– Что я говорила? – кричит Аилесса. – Сегодня прекрасный день. И почти нет волн.

Я присоединяюсь к ней, но останавливаюсь в паре шагов от края и смотрю вниз. Примерно четырнадцать метров вниз находится лагуна, окруженная такими же, как этот, известняковыми утесами. И поверхность воды лишь слегка рябит от слабого ветра.

– А акулы?

– Дай мне минутку. Я видела здесь раньше несколько особей рифовых пород.

Ее глаза цвета жженой умбры слегка прищуриваются в попытке разглядеть акул в глубине под водой. Эту способность ей дает кость благодати, полученная от сокола.

Соленые брызги щекочут мне нос, когда я осторожно наклоняюсь вперед. Но стоит вдохнуть опьяняющий морской бриз, как я теряю равновесие и поспешно отступаю подальше от края. Аилесса же стоит неподвижно, а ее тело застыло, словно камень. Мне прекрасно знакомо это хищное и в то же время терпеливое выражение ее лица. Она способна выжидать свою добычу часами. Аилесса просто рождена для охоты, ведь ее мать Одива – matrone^[2] нашей famille^[3] – наша величайшая охотница. Не удивлюсь, если отцом Аилессы был какой-нибудь искусный солдат или капитан. А вот мой, вероятно, садовником или аптекарем. Тем, кто умел врачевать или выращивал растения. Вот только эти навыки не ценятся у Леурресс.

Мне не следует интересоваться нашими отцами. Все равно нам их не узнать. Одива не разрешает женщинам нашей famille говорить о мертвых amouré, избранных мужчинах, души которых прекрасно дополняют наши. Ведь нам, новичкам, когда-нибудь и самим придется приносить жертвы, и будет намного проще, если мы не станем привязываться к тем, кому суждено умереть.

– Попалась! – Аилесса указывает на темное пятно рядом с отвесной стеной утеса.

Но я ничего не вижу.

– Уверена?

Она кивает, сгибая руки в предвкушении.

– Тигровая акула, королева хищников! Представляешь, как повезло? А я уже боялась, что тебе придется нырять вместе со мной, чтобы отпугивать других рифовых акул, привлеченных ароматом крови.

Я с трудом сглатываю возникший в горле ком, представляя себя в роли приманки. К счастью, никто не решится приблизиться к тигровой акуле. Ну, кроме Аилессы.

– О, Сабина, – восхищенно вздыхает подруга, – она такая прекрасная… и крупная. Даже больше мужчины.

– Она?

Пусть Аилесса и обладает зрением сокола, но даже ей не заглянуть сквозь кожу.

– Только женщина может быть такой великолепной.

Я усмехаюсь.

– Говорит та, что еще не встречала своего amouré.

Аилессу, как и всегда, забавляют мои циничные высказывания.

– Если я заполучу зуб акулы, то он станет моим третьим кулоном, а значит, я встречу своего amouré в следующее полнолуние.

Моя улыбка слегка омрачается. Все Леуррессы должны заполучить три кости благодати, чтобы стать Перевозчицей. Но это не единственное условие. И именно мысль о последнем удерживает меня от продолжения разговора. Аилесса так непринужденно говорит об обряде посвящения и о человеке, которого ей придется убить… человеке, а не существе, которое не кричит, когда его жизнь обрывается. Но ее снисходительность естественна. Это я отличаюсь от всех Леурресс. Потому что не могу спокойно воспринимать все, что нам приходится делать, чтобы оплатить цену, запрашиваемую богами за безопасность этого мира.

Аилесса вытирает ладони о платье.

– Нужно поспешить. Акула разворачивается в сторону устья лагуны. И мне никогда не поймать ее, если придется бороться с течением. – Она указывает на маленький песчаный пляж внизу. – Встретимся там, ладно? Я вытащу тушу на берег, когда одолею акулу.

– Подожди! – Я хватаю подругу за руку. – А вдруг тебе не удастся это сделать?

Да, я сейчас говорю, как ее мать, но это должно быть сказано, на кону жизнь моей лучшей подруги. И эта охота отличается от тех, что раньше устраивала Аилесса. Не уверена, что стоит подвергаться такой опасности ради чутья акулы. Может, следовало выбрать кость другого животного?

На ее лице мелькает удивление. Ведь обычно я поддерживаю ее во всех начинаниях.

– Я смогу одолеть акулу. Большинство из них ведут себя вполне спокойно, если не чувствуют для себя опасности.

– То есть охотница, прыгнувшая на нее со скалы, не считается опасностью?

– Это лучше, чем плыть от берега. Мне никогда за ней не угнаться в воде.

– Не в этом дело!

Аилесса скрещивает руки на груди.

– Охота всегда связана с опасностью. И вот в чем дело! Животных, обладающих наилучшими качествами, всегда сложно убить. Иначе все мы давно носили бы беличьи кости.

Меня тут же пронзает обида. И я невольно сжимаю крошечный череп, свисающий с вощеного шнурка до груди. Моя единственная кость благодати.

Глаза Аилессы округляются.

– Я не имела в виду твою кость, – осознав свою ошибку, бормочет она. – И не хотела тебя обидеть. Огненная саламандра намного лучше грызуна.

Но я не поднимаю глаз от земли.

– Саламандра даже меньше грызуна. И все прекрасно знают, насколько легко было ее убить.

Аилесса берет меня за руку и долго не отпускает ее, прекрасно осознавая, что акула уплывает.

– Но тебе это далось нелегко. – Наши пальцы почти соприкасаются, и ее кремовая кожа выделяется на фоне моей оливковой. – Кроме того, огненная саламандра обладает даром быстрого исцеления. Ни одной Леуррессе до тебя не хватило мудрости обрести эту благодать.

По ее словам, убийство саламандры кажется умным ходом. Но правда заключается в том, что Одива так сильно давила на меня, заставляя отправиться на первую охоту, что от отчаяния я выбрала существо, которое вызывало у меня меньше всего жалости. Но это не сработало. Я проплакала несколько дней и не смогла притронуться к ее тельцу. Аилесса за меня ошпарила ее тушку и очистила кости, чтобы я могла сделать ожерелье. Она предложила мне использовать позвонки, но, к ее удивлению, мой выбор пал на череп. Потому что именно эта кость не давала забыть о саламандре и навевала мысли о ее жизни. И это показалось мне лучшей данью уважения, которую я могла ей оказать. Но я так и не смогла заставить себя вырезать на черепе какие-либо узоры. Но Аилесса никогда не спрашивала меня об этом. Она никогда не заставляет меня говорить на неприятные мне темы.

– Тебе лучше бы убить эту акулу, – вытерев нос рукой, говорю я.

Если кому и удастся сделать это, то только ей. А я постараюсь не думать об опасности.

Она улыбается моей любимой улыбкой, которая обнажает все ее зубы, и у меня просыпается чувство, что жизнь – одно длинное приключение, причем настолько увлекательное, что даже Аилессе не к чему придраться.

Она отстегивает копье со спины. Мы сделали его вместе, соединив толстую палку и ее костяной нож. Как и все ритуальное оружие, клинок вырезан из костей оленя и символизирует вечную жизнь. Аилесса отступает на несколько шагов, сжимая древко копья, и, разбежавшись, прыгает со скалы.

Ее прыжок завораживает. Кость из крыла сокола не дарует ей умения летать, но помогает парить и преодолевать большие расстояния.

Вскрикнув от переполняющих эмоций, Аилесса сводит руки над головой, чтобы пробиться сквозь поверхность воды. Тело вытягивается в струну до самых пальцев ног, и через мгновение она ныряет в волны головой вперед. И ее погружение не вызывает большого всплеска.

Я подползаю к краю обрыва и, прищурившись, всматриваюсь в воду в поисках Аилессы. Неужели ей не хочется вдохнуть воздуха? Может, она решила первой напасть на акулу? Наверное, подруга посчитала это удачной возможностью застать хищницу врасплох.

Я ожидаю, пока голова Аилессы не покажется над поверхностью воды, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. И невольно начинаю отсчитывать каждый удар. Восемь, девять… тринадцать, четырнадцать… двадцать один, двадцать два… сорок семь…

Аилесса обладает двумя костями благодати: от горного козла и сокола. Но ни первая, ни вторая не даровали ей возможность задерживать дыхание так долго.

Шестьдесят три.

Я присаживаюсь на корточки и перегибаюсь через край.

– Аилесса?! – кричу я.

Вода бурлит. Но никто не появляется над ее поверхностью.

Семьдесят пять.

От волнения пульс ускоряется до нескольких ударов в секунду, я сбиваюсь со счета. Вряд ли она пробыла под водой так долго. Возможно, прошло секунд тридцать. Или сорок.

Восемьдесят шесть.

– Аилесса!

Девяносто два.

Я жду, пока голубая вода окрасится кровью. Но кому она будет принадлежать?

Сто.

Прокляв всех богов, я бросаюсь вниз с обрыва.

Только в воздухе я понимаю, что лечу ногами вниз. Вытянувшись в струнку, я пытаюсь прижать руки к телу, но они все же ударяются о поверхность воды. Боль тут же пронзает тело, вырывая изо рта стаю пузырьков, а вместе с ними и воздух, который так мне необходим. Закрыв рот, я оглядываюсь по сторонам. Вода прозрачная, но соль щиплет глаза. Кость саламандры никак мне не помогает, потому что она пресноводное существо. Повернувшись вокруг своей оси, я пытаюсь рассмотреть подругу. А через мгновение до меня доносятся слабые звуки борьбы.

В нескольких метрах подо мной Аилесса и акула сражаются за свои жизни.

Хищница сжимала древко копья подруги в своей пасти, при этом на ее шкуре не виднелось ни одного пореза. А Аилесса болталась, как тростинка на ветру, не желая выпускать свое оружие.

Выкрикнув ее имя, я начала задыхаться. Поэтому мне пришлось подняться на поверхность, чтобы глотнуть немного воздуха, прежде чем снова погрузиться на глубину.

Подгоняемая злостью, которая бурлила в венах, и страхом, порожденным отчаянием, что сжимал мое сердце, я бросилась к ним, даже не подумав, что стану делать дальше. Аилесса не должна умереть. Моя лучшая подруга не должна умереть.

Морда тигровой акулы пугает до дрожи. Заостренные зубы. Глаза без век. И плоский нос, из-за которого она выглядит еще более голодной. С чего Аилесса взяла, что сможет ее одолеть? Почему я позволила ей прыгнуть?

Древко ее копья не выдерживает и ломается пополам в зубах акулы. Костяной нож тут же уходит на дно. А у Аилессы в руках остается лишь палка не больше метра длиной. Но она смело тычет ею в пасть акулы, едва уворачиваясь от ее страшных зубов.

Поняв, что акула меня не замечает, я тянусь за кинжалом, но ножны так разбухли от воды, что мне не удается вытянуть его. Так что я просто со всей силы пинаю акулу в бок. Та в ответ лишь сильно хлещет хвостом. Тогда я хватаюсь руками за жабры и пытаюсь вырвать их. И это, наконец, привлекает внимание хищницы. Она огрызается в мою сторону, едва не задев мне руку, а затем уплывает в сторону кораллового рифа.

Аилесса медленно подплывает ближе. Сломанное древко копья выскальзывает из ее пальцев, потому что у нее не осталось сил его удержать. «Всплываем!» – выкрикиваю я и показываю наверх. Ей нужен свежий воздух.

Подруга пытается взмахнуть ногами, но у нее ничего не выходит. Я хватаю ее за руку и тяну вверх. Но все же силы оставляют ее за секунду до того, как мы выныриваем на поверхность. Она судорожно хватает воздух и выплевывает воду, а я начинаю стучать ее по спине, чтобы выбить остатки.

– Сабина… – выдыхает Аилесса, смаргивая повисшие на ресницах соленые капли. – Я почти одолела ее. Но она такая сильная. Я не ожидала, что она настолько сильна. – Аилесса опускает голову и смотрит в воду.

Даже без соколиного зрения я понимаю, что делает акула – кружит вокруг, медленно приближаясь к нам. Она играет с нами. Знает, что способна убить нас в любой момент.

Я тут же устремляюсь к берегу.

– Давай же, Аилесса. Нужно убираться отсюда. – Я тащу подругу за собой. – В следующий раз мы найдем жертву получше.

Она снова кашляет.

– Но кто может быть лучше акулы?

– Ну, может, медведь? Давай отправимся на север, как в прошлом году, – бормочу я, пытаясь уговорить ее уплыть отсюда.

Но подруга даже не пытается мне помочь, хотя с каждым кругом акула все ближе и ближе подбирается к нам.

– Моя мать убила медведя, – говорит она так, словно Одива убила не редкого альбиноса, а какую-то зверушку, которую можно встретить в Галле на каждом углу.

– Тогда придумаем что-нибудь еще. Но сейчас мне нужна твоя помощь. – С каждым вздохом я устаю все сильнее. – У меня не хватит сил тащить тебя всю дорогу.

Я чувствую, как мышцы Аилессы начинают сжиматься, когда она начинает грести. Но тут ее глаза сужаются, а подбородок напрягается, и она разворачивается в воде.

Нет, нет, нет.

– Я вспомнила, куда вонзилось копье, – воскликнула она. – Подожди!

И снова ныряет под воду.

Меня охватывает ужас. Но все же бросаюсь вслед за Аилессой. Иногда я ненавижу свою подругу.

Глаза вновь жжет от соленой воды, прежде чем мне удается разглядеть, как Аилесса устремляется вперед. Акула перестает кружить и смотрит прямо на нее. Уверена, на лице подруги появилась усмешка, но она не успеет достать копье достаточно быстро. А тигровая акула, как любая хищница, нападет первой. Значит, ее нужно отвлечь.

Стараясь ускориться, я принимаюсь грести быстрее. И моя единственная кость благодати придает мне сил: саламандры плавают в воде гораздо лучше, чем соколы, горные козлы или люди. Вот мое единственное преимущество.

Обгоняя Аилессу, я на мгновение встречаюсь с ней взглядом в надежде, что шестнадцать лет дружбы помогут ей распознать мои намерения.

Она кивает в ответ. И мы расплываемся в разные стороны. Я сворачиваю к коралловому рифу, а она устремляется ко дну.

Акула преследует не меня, а Аилессу. Ведь именно она напала на нее.

Добравшись до кораллов, я начинаю царапать о них ладони. Кожу тут же начинает жечь от соленой воды, а кровь вырывается из ранок, клубясь вокруг, словно дым. Добившись своего, я пытаюсь вытащить кинжал из ножен, но его лезвие все еще не хочет поддаваться. И тут я замечаю среди кораллов большой камень. Он острый и зазубренный, по всей видимости, это обломок, упавший от утеса. Я тут же хватаю его.

За метр до Аилессы акула поворачивается в мою сторону и смотрит на меня сквозь кровавое облако. И на мгновение мой мир сужается до ужасающей хищницы, застывшей в шести метрах от меня. Я едва замечаю, как Аилесса погружается все ниже, чтобы добраться до копья.

Теперь я цель акулы. Ее хвост ударяется об воду, словно молния.

Я готовлюсь нанести удар. Я свирепа. Сильна. Бесстрашна. Как Аилесса.

Мгновение спустя передо мной возникает ужасающая морда акулы, и я тут же ударяю ее по носу, но мне не удается сдержать приглушенного стона. Я совсем не похожа на Аилессу.

Камень едва царапает морду хищницы. Она дергается в сторону и задевает головой мою руку. Камень вылетает из пальцев. Вот только в этот раз акула не уплывает, а делает два круга вокруг меня. Ее тело скользит так близко, что один из плавников задевает мое плечо. И так быстро, что голова и хвост сливаются в единое пятно. Она готовится нанести свой удар. Но я пользуюсь скоростью саламандры и ныряю ей под брюхо в надежде схватить камень. Жаль, что это мне не удается.

Я поднимаю глаза и вздрагиваю. Потому что прямо над головой вижу разинутую пасть акулы с бесчисленным количеством острейших зубов. Я бью ее по носу, но она не отступает. Видимо, не считает меня опасной.

Ее челюсти захлопываются, и мне не удается отскочить в сторону достаточно быстро. Так что в ее зубах застревает кусок моего платья. А затем она принимается пережевывать ткань, притягивая меня ближе. Я брыкаюсь и извиваюсь, смотря, как открывается ее рот. Передо мной оказывается огромный темный туннель ее внутренностей. В легких не остается воздуха, а у меня – выбора, поэтому я в отчаянии хватаюсь за рукоять кинжала. И, наконец, лезвие вырывается на свободу.

Замахнувшись, я вонзаю нож в морду акулы, а после в глаз. Она принимается бешено метаться из стороны в сторону. Мой рукав не выдерживает и рвется, но в ткани остается один из ее острых зубов. Остается лишь молить богов, чтобы этой кости оказалось достаточно Аилессе. Но чтобы передать свою благодать, животное должно умереть.

Пока акула крутится и вертится на одном месте, я выныриваю на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Но, сделав три вдоха, вновь погружаюсь под воду.

Спасти Аилессу, спасти Аилессу, спасти…

Я тут же замираю, когда подо мной расцветает красное марево. Мое горло сжимается. В голове просыпаются пугающие мысли одна хуже другой, но тут сквозь кровь выплывает Аилесса с древком копья в зубах. Я спешу вслед за ней на поверхность. И, откинув с лица мокрые черные кудри, смотрю в глаза подруги.

– Ты ее убила?

Она вытаскивает древко изо рта. На ее руке кровоточит порез, полученный во время схватки.

– Я не смогла вонзить клинок так, чтобы достать ее мозг, поэтому отрезала ей спинной плавник.

К горлу тут же подступает тошнота. А красное марево в воде расползается все шире. Акула, барахтающаяся под нами, ужасно ранена, но все еще жива. А значит, в любой момент может всплыть и прикончить нас.

– Аилесса, хватит. Отдай мне копье.

Подруга колеблется и с тоской смотрит вниз. Уверена, она сейчас упрямо задерет подбородок. Но этого не происходит.

– Она твоя, если хочешь, – наконец выдавливает Аилесса.

Я отшатываюсь в сторону.

– Нет, я не это имела в виду.

– Я сильно ранила ее, Сабина. Акула слаба и почти ослепла. Убей ее.

Я ничего не отвечаю, продолжая смотреть на подругу. И тогда Аилесса подплывает поближе.

– Я отдаю тебе ее… еще одну кость благодати. Уверена, убийство этого монстра не разобьет тебе сердце.

Я представляю уродливую морду акулы. Вспоминаю, как она трепала Аилессу, пытаясь разделаться с ней. В хищнице нет и капли величественности горного козла или великолепия сокола. В ней даже нет и доли очарования огненной саламандры. Так что я вряд ли буду скорбеть, если она умрет.

Но означает ли это, что она заслуживает смерти?

– Я… не могу. – Несмотря на холод, пробирающий тело из-за долгого пребывания в воде, щеки начинают краснеть. – Прости.

Аилесса долго смотрит на меня. И я начинаю злиться на саму себя за то, что отвергла самый щедрый подарок, который она когда-либо предлагала мне.

– Не извиняйся.

Она умудряется растянуть на лице улыбку, несмотря на стучащие зубы.

– Мы добудем тебе другую кость благодати, когда ты будешь готова.

И уверенно сжав нож в руке, Аилесса ныряет под воду.