Курт Воннегут
Вампитеры, фома и гранфаллоны

Вампитеры, фо́ма и гранфаллоны (мнения)

Научная фантастика

Много лет назад я жил в городке Скенектади, штат Нью-Йорк. Работал на компанию «Дженерал электрик», был со всех сторон окружен машинами и мыслями о них, а потому написал роман – о людях и машинах, причем машины в противостоянии с людьми одерживают верх, как и положено (книга была названа «Механическое пианино», и она вновь была издана и в твердой, и в мягкой обложках). Из рецензий узнал, что я – автор научно-фантастической прозы.

А мне было и невдомек. Я-то думал, что пишу роман о жизни, о вещах, которые видел и слышал в Скенектади, очень реальном городе, странным образом попавшем в наше отвратительное сегодня. С тех пор, неизменно раздражаемый этим обстоятельством, я являюсь постоянным жильцом ящика, на котором висит ярлык «научная фантастика», и мне страшно хочется вырваться оттуда, тем более потому, что многие критики регулярно используют этот ящик в качестве писсуара.

Человек попадает в этот ящик, вероятнее всего, потому что знако́м с техникой. До сих пор в обществе преобладает убеждение: нельзя быть уважаемым писателем и одновременно разбираться в устройстве холодильника – равно как ни один джентльмен не позволит себе появиться в городе в коричневом костюме. Во всем виноваты колледжи. Тех, кто изучает английскую литературу, как мне известно, учат ненавидеть химию и физику, а также гордиться тем, что они не такие унылые и жуткие, полностью лишенные чувства юмора и бредящие войной, как инженеры по ту сторону университетского дворика.

Наши самые влиятельные критики являются выходцами из этой среды, а потому их по сей день тошнит от науки и техники. Их презрение к научной фантастике представляется вполне естественным.

Но есть писатели, безумно счастливые тем, что их называют фантастами. Такого автора тревожит сама возможность того, что кто-то заклеймит его именем обычного рассказчика или романиста, который – так, между делом – может вставить в свою писанину упоминания о плодах научно-технического прогресса. Такой писатель нежно оберегает свой статус, поскольку его коллеги по цеху любят его – как любят друг друга члены старинных старомодных семейств. Писатели-фантасты часто встречаются, успокаивают друг друга и хвалят; они обмениваются письмами по двадцать страниц в одинарный пробел и, получив такое письмо, со всей присущей им чувствительностью обязательно спрыскивают это событие, сопровождая чтение миллионом приятных ударов сердца и тысячью радостных смешков.

Я общался с ними. Более щедрых и занятных людей среди писательской братии я не знаю, но я хочу сделать заявление, которое, конечно же, разозлит их. Эти люди – просто любители потусоваться, некое подобие масонской ложи. Если бы им так не нравилось собираться вместе, такой бы категории, как научная фантастика, просто не существовало. Как им нравится засиживаться за полночь, обсуждая вопрос: а что такое научная фантастика? С такой же пользой можно обсуждать, что такое лось. Или что такое орден «Восточной звезды».

Каким бы серым и тусклым был мир без этих бессмысленных людей! Мы бы реже улыбались, а книг у нас было бы в сто раз меньше. И вот что я хочу сказать про публикацию фантастики: если человек хоть немного умеет писать, его непременно опубликуют. Жуткий мусор был так востребован в «золотой век» журналов, который закончился совсем недавно, что эта востребованность привела к изобретению электрической пишущей машинки и неожиданно профинансировала мой побег из Скенектади. Счастливые были дни! Но сегодня существует лишь один тип журналов, в который невнятно бормочущий графоман может обратиться в поисках литературного признания. Догадайтесь, что это за журналы!

Я совсем не хочу сказать, что редакторы научно-фантастических журналов, антологий и романов – люди без всякого литературного вкуса. Отнюдь, и мы понемногу придем с вами к этому пониманию. Из всех, кто пасется на данном поле, вкуса лишены 75 процентов писателей и 95 процентов читателей. Хотя, может, дело не в отсутствии вкуса, а в некоей детскости, отсутствии зрелости. Голытьбу не волнует возможность зрелых отношений – пусть даже и с машиной. То, что ей известно о науке, к 1933 году было исчерпывающе изложено в журнале «Популярная механика». О политике и экономике она судит по альманаху «Информация для вас» от 1941 года. Об отношениях же между мужчиной и женщиной литературная голытьба знает в объеме сериала «Мэгги и Джиггс» – как в его обычном, так и в порнографическом варианте.

Когда-то я преподавал в старших классах слегка необычной школы для слегка необычных детей, для которых фантастика – любая фантастика – была, что валерьяновые капли для кошки. Но, несмотря на свою сообразительность, они никак не могли отличить одну историю от другой. Более всего их увлекало в этих книгах – кроме того, что они представлялись им комиксами, но без картинок, – выложенное на блюдечко будущее, которое они, не прилагая никаких особых усилий, могли поставить себе на службу. В этом будущем они обязательно были высокопоставленными деятелями, добиваясь положения без всяких усилий – со всеми своими прыщами, девственностью и прочими заморочками.

Странно, но их совершенно не увлекала американская космическая программа. Не потому, что она была для них слишком зрелой, напротив, мои ученики были совершенно очаровательным образом осведомлены, что ее финансируют и комплектуют такие же тугие на ухо подростки, какими были они сами. Просто они являлись реалистами: сомневались, что когда-нибудь смогут окончить школу; знали, что, если какой-нибудь кретин из них захочет прикрепиться к космической программе, ему как минимум нужна будет степень бакалавра, а если станет претендовать на действительно крутую работу, то и доктора наук.

Кстати, большинство из них все-таки окончили школу. А многие теперь с радостью читают о будущем, настоящем и даже прошлом, которое они никак не могут заставить себе служить, – читают «1984», «Человека-невидимку», «Мадам Бовари». Особенно их заводит Кафка. Ценители научной фантастики скажут: «Ха! И Оруэлл, и Эллисон, и Флобер, и Кафка – все они мастера научной фантастики». Они часто делают подобные заявления.

Кое-кто из них достаточно безумен, чтобы замахнуться на Толстого. Наверное, мне придется признать, что все люди, достойные хоть какого-то упоминания, принадлежат, по сути, к братству «Дельта Ипсилон», моему содружеству, – знают они об этом или нет. Кафка наверняка был бы членом этого братства – отчаянно несчастным.

А теперь послушайте, что я скажу про редакторов, про составителей антологий и про издателей, которые поддерживают жизнь на поле, занятом научными фантастами. Они – все, как один, – умнейшие, душевные и информированные люди. Принадлежат к тем немногим американцам, в чьем сознании гармонично переплелись две культуры, о которых писал Ч. П. Сноу. Они печатают так много барахла потому, что найти что-либо хорошее теперь трудно, а также потому, что считают своим долгом поддержать любого писателя (каким бы гадким он ни был), у которого хватит смелости включить технику в качестве одной из постоянных величин в уравнение человеческого существования. Пошли им бог удачу!

Они ищут полнокровные образы новой реальности. И время от времени находят их. Рядом с самой плохой американской литературой (я не говорю об образовательных журналах – это особая статья) они печатают и кое-что из самой лучшей. Несмотря на мизерный бюджет и незрелую читательскую массу, они могут найти и опубликовать по-настоящему отличные рассказы, потому что для немногих первоклассных писателей искусственная ниша, тот ящик, на котором написано «научная фантастика», будет всегда родным домом. Эти писатели быстро становятся стариками, и их пора причислить к великим. Почет и слава их не обошли стороной. Сообщество, к какому они принадлежат, не скупится на похвалы в их адрес. Не скупится и на любовь.

Скоро это сообщество исчезнет, растворится, как это происходит со всеми сообществами. И все больше и больше писателей из «мейнстрима», как фантасты называют авторов, существующих за пределами их «ящика», будут включать технику в свои повествования или, по крайней мере, станут выказывать ей должное уважение – как злой мачехе. Вы же, если пишете истории с вялыми диалогами и невнятной системой мотивов, неясными характерами и полным отсутствием здравого смысла, впрысните в них немного химии, физики, а может, и колдовства и смело отправляйте в журнал, практикующийся в публикации научной фантастики.

Короткие встречи на Внутреннем водном пути

Моторная яхта «Марлин» длиной пятьдесят один фут относится к памятникам своего времени – она была построена в 1930 году для Эдсела Форда. Ее массивные формы, красное дерево отделки, устремленная вперед рубка с лобовым стеклом от фирмы «Штутц Биркет» и стремительные обводы корпуса словно ждут: сейчас на борт спустятся актер Джимми Уокер под руку с Тексас Гуинан, и начнется…

Но последние девять лет эта вместительная, полная воздуха и чрезвычайно удобная яхта была собственностью Джозефа П. Кеннеди, который возил на ней своих многочисленных отпрысков. И, хотя здесь и обсуждались порой политические «замыслы с размахом», как сказал бы Гамлет, основными пассажирами яхты во время летних сезонов в порту Хианнис являлись дети.

С 1930 года судно с бортовым номером 132 сменило восемь владельцев. Его спроектировала фирма «Элдридж-Макиннис» и построила компания «Ф.Д. Лоули» – обе из Куинси, штат Массачусетс. Ход обеспечивают два мощных двигателя «Крайслер империал» по двести двадцать пять лошадиных сил каждый. Шкафчики на борту забиты водными лыжами, рыболовными принадлежностями и невостребованными кроссовками всех размеров. Под диваном спрятан семейный флаг – белое полотнище с двумя большими, цвета розы, звездами в центре и девятью звездами поменьше по верхнему краю.

Капитан «Марлина» Фрэнк Виртанен из Западного Барнстейбла, что на полуострове Кейп-Код, говорит о своих нынешних обязанностях:

– Вряд ли человек, не имеющий собственных детей и не понимающий детей в принципе, смог бы удержаться на этом месте и не свихнуться.

Капитан Виртанен – выпускник Массачусетской морской академии. Он командовал танкерами – как на войне, так и в мирное время. Теперь же командует яхтой Кеннеди, оборудованной системой резиновых ковриков и штормовых портов, которые позволяют ему в мгновение ока смыть с палубы шлангом остатки шоколадных пирожных и бутербродов с арахисовым маслом и желе.

Недавно капитан Виртанен попросил меня временно стать его матросом – он собирался отправиться на ежегодную осеннюю регату по внутреннему водному маршруту от порта Хианнис до Уэст-Палм-Бич. Этот путь регулярно проделывают яхты многих миллионеров, хотя сами их владельцы редко находятся на борту.

– Конечно, – ответил я. – Непременно!

Можете назвать меня Молли Блум. Можете – Исмаилом.

Когда речь заходит о деньгах, я оказываюсь полным дураком. Я согласился поработать матросом за весьма скромное вознаграждение плюс все, что я смогу приготовить и съесть, что в итоге оказалось немало. Думаю, я так много ел, потому что очень волновался, боясь перепутать бак и полубак. Фрэнк настаивал, чтобы на корабле мы использовали только морские термины.

Он жил в кормовой каюте, которая снаружи выглядела роскошно – с венецианскими шторами на окнах! Хотя, по сути, это было машинное отделение, и Фрэнк спал в гамаке, натянутом над небесно-голубым кожухом наших моторов.

Я спал на узкой койке в главной каюте. У нас была газовая плита с двумя конфорками, старомодный ящик для льда, горка с фарфором и покосившимися стеклянными дверцами в свинцовой оправе, а также умывальник с тазом размером с футбольное поле.

– Не хочу обидеть никого из Кеннеди, – произнес я. – Но все это было бы отличной декорацией для какой-нибудь пьесы Клиффорда Одетса о Великой депрессии. «Занавес поднимается, и мы видим кухню квартиры в доме у железной дороги в Нижнем Ист-Сайде…»

Капитанский мостик был продуваем насквозь, этому не мешали холщовые шторки. На более современных судах инструменты управления перенесены в каюту и интегрированы в консоль стереотелевизора, причем нактоуз спрятан в пластиковой панели, имитирующей палисандр.

У нас же единственное развлечение – радио. У приемника есть набор обычных популярных частот, но Фрэнку не до них. Для него лучшее шоу – сигнал бедствия, поэтому приемник настроен именно на специальную частоту. Время от времени кто-то вызывает береговую охрану и спрашивает, слышно ли его. И все.

– Разве вам не интересны новости политики? – спрашиваю я.

Как капитан «Марлина» Фрэнк встречался с крупнейшими политиками – с Линдоном Джонсоном, со всеми Кеннеди, со многими другими.

– Разве вам не любопытно, что поделывают сейчас ваши знаменитые друзья?

– Что?

– Ладно, забудьте!

Внутренний водный путь пересекает всю страну. Та часть, по которой мы шли, представляет собой систему заливов, озер, рек и ручьев в непосредственной близи от Атлантического побережья. Эти водоемы углублены до двенадцати футов, соединены каналами и размечены так же просто, как проходы между рядами в образцовых супермаркетах.

«Медленный ход! Скопление судов!» – предупреждают знаки на берегу. Или: «Марина Билла и Тельмы Суноко. 8 миль вниз по течению. Принимаем любые кредитные карточки», и так далее.

Разводные мосты, крутые изгибы каналов, ограничения скорости, великое множество судов – все замедляло путь, который отнял у нас четырнадцать дней, но это вносило и разнообразие, забавляло и обеспечивало безопасность движения.

Наш маршрут – не единственная артерия в системе. Здесь масса ответвлений, параллельных протоков – огромный выбор вариантов. Над всеми путями-дорогами нет единого управляющего органа; управление обеспечивает целая сеть федеральных и местных агентств, а часто вдали от основных путей дело берут в руки и частные предприниматели.

Романтики утверждают, будто Внутренний водный путь простирается до самого штата Мэн. Совершенно не согласен, поскольку мы с Фрэнком едва не потеряли «Марлина» со всем экипажем на октябрьской зыби в заливе Баззардс и проливе Лонг-Айленд. Мы прошли через Нью-Йорк на гребне отливной волны из апельсиновых шкурок, обогнули Сэнди-Хук с восточной стороны и не видели спокойных вод, пока, прорвавшись через полосу прибоя, не попали в залив Манасквен в Нью-Джерси.

Именно там начинается Внутренний водный путь.

В бухте Манасквен «Марлина» узнавали. Щегольской вид выдавал в нашей яхте близость к семейству Кеннеди, и она засветилась на многих фотографиях в газетах. Найти ее было нетрудно.

Я заливал в баки горючее, когда по палубе, хромая, подошел пожилой человек с незажженной трубкой во рту. Он молча смотрел на «Марлина», а потом произнес:

– Судно Кеннеди?

– Да.

– Идете в Вашингтон?

– В Уэст-Палм.

Он грустно улыбнулся:

– Все едино!

Мудрец!

Погода стояла спокойная, и на следующий день мы с Фрэнком решили пойти по внешней, океанской, стороне водного пути – здесь, ниже Манасквена, есть возможность выбора. Если у вас не свадебное путешествие, это самое разумное решение. Сэкономите время. Поэтому так получилось, что мне не удалось увидеть внутренний маршрут, который в этом месте пересекает Нью-Джерси. Фрэнк сказал, я умер бы со смеху, проплывая мимо задних двориков местного населения.

Пройдя через канал Кейп-Мэй, мы направились вверх по заливу Делавэр. Там, на входе в канал Делавэр-Чесапик, нас остановил патрульный катер инженерных войск. Командир катера, лейтенант, захотел узнать длину нашей яхты, ее осадку, а также прочие детали. Мы сказали, что осадка у нас немногим более трех футов.

– Владелец? – спросил лейтенант.

Ответ был достаточно сложен, так как, строго говоря, «Марлин» являлся собственностью делового партнера мистера Кеннеди. Фрэнк назвал имя.

– Адрес?

– Джозеф П. Кеннеди, порт Хианнис, Массачусетс, – произнес Фрэнк.

Лейтенант ничем не выдал того, что он что-то понял.

– Улица?

– Там нет улиц, – объяснил Фрэнк. – Это сельский поселок. Все друг друга знают.

Ночь мы провели на канале, где вновь заправились, взяв на борт 160 галлонов топлива. Фрэнк занялся подсчетами.

– Мы тратим на милю меньше чем один галлон.

– Это хорошо, Фрэнк?

– Замечательно!

Когда мы добрались до Уэст-Палм, я посчитал, сколько мы купили горючего: 1522 галлона.

Марины, что очень удобно, равномерно разбросаны по всему Внутреннему водному пути. Всегда под рукой горючее или механик, хотя механики здесь плоховатые.

– В обычном доме больше инструментов, чем у этого мастера, – сказал Фрэнк об одном из них. – Не может навернуть пробку на бутылку виски, не перехлестнув провода.

Марины, где идет по-настоящему большой бизнес, – это главным образом заправочные станции. Они делают деньги на продаже горючего. Средняя цена ночной стоянки здесь составляет около семи центов за один фут – невероятно мало, если учесть бесплатное электричество, воду, пользование душем и телевизионными комнатами.

Как и обычные заправочные станции, марины могут быть как ослепительно чистыми, так и невероятно грязными. Новейшие карты показывают, где они находятся и какие услуги предлагают. Основное правило: чем ближе к югу, тем роскошнее марина, что вполне естественно.

Хотя совсем необязательно каждую ночь проводить в марине. Есть такая вещь, как якорь.

В канале Делавэр-Чесапик мы встретили множество двигающихся к югу яхт, владельцами которых являлись миллионеры. В нашей марине их было более двадцати, и они могли бы использовать «Марлин» в качестве спасательной шлюпки.

На приборной доске у нас красовался медальон, по поверхности которого тянулась надпись: «О господи! Твой океан так велик, а мой корабль так мал!» Когда я впервые прочитал это, то сказал себе: «И все-таки пятьдесят один фут – не так уж и мало!» Увы, это не так.

Вообще-то, миллионеров поблизости не наблюдалось, зато их капитаны, повара и матросы оттягивались у «Шэфера», в знаменитом ресторане, где подают блюда из морепродуктов. Помещение, полное профессиональных моряков, способно привести меня в замешательство. Никто ни на кого не смотрит, все сидят, уставившись на горизонт.

Мы сели вместе со старым приятелем Фрэнка – Бертом из Новой Шотландии. Ему слегка за шестьдесят, у него ясные голубые глаза и цвет лица старого потертого чемодана. Он – капитан яла «Чэрити Энн Браунинг», судна длиной шестьдесят восемь футов. Они с Фрэнком дружили уже пятнадцать лет. Фрэнк не знал фамилии Берта, только его имя, и это давало ему ощущение превосходства. Берт вообще не знал никаких имен и фамилий. Он всех называл «капитан». Даже меня. Когда я отказался от этого наименования, он уже не включал меня в разговор. Тогда я не знал, что на Внутреннем водном пути каждый – капитан. Скажи, что ты не капитан, и никто не станет тебя замечать. Ты просто исчезнешь.

Берт пригласил нас на борт «Чэрити Энн Браунинг» выпить вместе с глубоко несчастным шведом Гюнтером. Тот был капитаном миниатюрного океанского лайнера «Голден Хинд IV», который возвышался над «Марлином», как Град божий.

«Чэрити Энн Браунинг» снаружи выглядела как деловитый парусник – раньше такие торговали копрой. Внутри же яхта была похожа на люкс невесты в новехоньком мотеле «Рено» – толстые ковры, три ванные, отделанные кафелем; пятнадцатифутовый диван, покрытый леопардовой шкурой; и паровое отопление. В каюте хозяина находилась королевских размеров кровать с отвернутым покрывалом. Простыни и подушки на постели были в незабудках.

Паруса на этой яхте никогда не поднимали. Здесь стоял большой неуклюжего вида дизельный мотор, который и двигал яхту по воде. Как сказал позднее Фрэнк, «этому судну паруса нужны так же, как атомной подлодке».

Берт содержал яхту в идеальной чистоте и порядке, не позволяя никому ничего трогать руками. Он не разрешил нам сесть на диван. Я по ошибке воспользовался пепельницей, и он немедленно забрал ее у меня, вымыл и аккуратно убрал в шкаф.

Той же ночью я заметил, как Берт и двое его матросов по обледенелому причалу идут в туалет на берегу, не рискнув воспользоваться тем, что есть у них на яхте.

Увидев полуразложенную постель, я спросил Берта, не ждет ли он на борт хозяина яхты. Тот ответил, что вряд ли встретит этого человека по меньшей мере еще три месяца.

– Хозяина? – уточнил Гюнтер. Он чувствовал себя уже хорошо. – Да кто такие эти хозяева? Как хоть они выглядят, хотел бы я знать?

– Вы ни разу не видели своего хозяина? – спросил я.

– Как же! Вижу постоянно! Два месяца в прошлом году. Пятнадцать минут в позапрошлом. Когда я в последний раз писал ему, то попросил его прислать свою последнюю фотографию. Идиотская страна. Каждый год здесь строят тысячи яхт для людей, которые не хотят на них ходить. Зачем они им тогда нужны? Чтобы похвалиться какой-нибудь дамочке, что, дескать, у них есть яхта с капитаном?

– Ваш хозяин отвечает на письма?

– Конечно. «Отведи судно в Бар-Харбор», – пишет он. «Иди на яхте в Майами, пройди через Магелланов пролив и покрась ее в небесно-голубой цвет».

Гюнтер закатил глаза.

– Платит он хорошо. Я даже получаю прибавки. Только часто просыпаюсь ночью и шепчу себе: «Эй, Гюнтер, какого черта ты здесь делаешь?»

Днем этот роскошный флот покидает марину. Цепочкой мы вытягиваемся вдоль залива Чесапик. Никто не договаривается о месте очередной встречи, но яхты лениво движутся одна за другой, причем капитаны руководствуются не столько картой или компасом, сколько маневрами идущего впереди судна.

Фрэнк, правда, предупредил, что так поступать нельзя.

– Нет здесь ничего опаснее, чем думать, будто парень впереди тебя знает, что он делает, – сказал он.

Оказывается, на многих из этих судов во Флориду плывут совсем молодые люди, часто – родственники владельцев. Их цель – оттянуться, и в головах у них совсем пусто.

Позднее мы сбросили скорость до десяти узлов из-за потрескивания в выхлопном коллекторе (обычно мы идем на пятнадцати), и нас обогнала трехкаютная яхта фирмы «Крис-Крафт». Ее капитан вызывал нас на частоте сигналов бедствия, которая у нас была, естественно, включена. Но я не услышал вызова, а Фрэнк находился внизу.

– Эй, на «Марлине», проснитесь! Ну же, на «Марлине», отвечайте!

Наконец Фрэнк услышал и произнес:

– Яхта «Марлин», прием.

– Слушайте, на «Марлине»! У вас карты есть?

– Конечно.

– Вы не скажете, где мы хоть находимся?

Мы сообщили ему наши координаты, но через несколько дней вновь увидели эту яхту в Элизабет, на сей раз поднятую в марине на рельсовом стапеле. Оба ее винта и руль были сорваны.

К северу от Норфолка Внутренний водный путь – это обычный транспортный маршрут. Здесь не до красот и развлечений. Движение судов плотное и напряженное. С оживленных берегов поднимаются столбы дыма и слышится шум многочисленных предприятий. К югу от Норфолка, где наш маршрут проходит по медленному древнему каналу Дисмал-Суомп, берега сближаются, деревья нависают над водой, климат смягчается и становится нежно-малярийным. Здесь наконец-то начинаешь ощущать себя Гекльберри Финном.

Мы с Фрэнком сняли куртки, закатали рукава и подняли шторы на капитанском мостике. У оператора шлюза купили несколько банок болотного меда. Пока шлюз наполнялся, пронесся слух, что по каналу проходит яхта Кеннеди.

– Там с вами Бобби нет? – кто-то насмешливо крикнул с берега.

– Нет! – отозвался Фрэнк и, повернувшись ко мне, сказал: – Мы на Юге.

Вплоть до самой Флориды мы дышали роскошными испарениями необитаемых южных болот. По пути нам встречались мелодраматические грязевые отмели и притопленные стволы упавших деревьев. Вода была похожа на кофе, но каких птиц мы видели! Я сказал Фрэнку, как мне нравится то, что значительная часть Восточного побережья практически не обжита. Но и скуки тут я хлебнул немало.

Монотонность пути мы разнообразили тем, что объедались как свиньи да пугали звуком рожка бакланов, сидевших на знаках по берегам канала.

– Убирайся с моего знака! – кричал Фрэнк, включая рожок, в то время как мы оба уплетали ливерную колбасу, сандвичи с болотным медом или еще какой-то чертов деликатес, который был призван помочь Фрэнку победить язву и обойтись без операции.

Однажды днем мы прошли мимо кеча с поднятыми парусами. Человек, стоящий у румпеля, был весь в складках жира. Он был невероятно толстый, но румяный, и на лице его было такое решительное выражение, словно перед ним стояли сложнейшие и опаснейшие задачи.

– Многие считают, – пробормотал Фрэнк с набитым ртом, – что под парусом ходят самые стройные и спортивные на свете люди. Но это далеко не так.

Лучшая часть путешествия – бродить вечером по незнакомым городам и поселкам – Элизабет, Морхед, Мертл-Бич, Чарлстон, Айл-оф-Хоуп, Джексонвилл, Коукоу и Уэмт-Палм.

Никогда не забуду обрывок разговора, услышанный мною в Чарлстоне, в Южной Каролине:

– Тут есть женщина, которая на улице на меня не посмотрит. Но я могу позвонить ей по телефону, и она будет часами со мной разговаривать.

Перед тем как мы отправились в путешествие, многие подкалывали нас, утверждая, что женщины будут табунами осаждать нас в каждой марине, куда мы придем на яхте Кеннеди. Но оказалось, что на подобных маршрутах женщина – редкий гость.

– Женщины только притворяются, будто им нравятся яхты и они обязательно хотят зацепить кого-нибудь из хозяев, – объяснил капитан. – Для обычной женщины яхта – это еще один дом, за которым нужно следить, только менее удобный. А тут мужчина отдает приказы, словно он капитан Уильям Блай. Двигателю она не доверяет, всяких труб-проводов боится. В магазин или прачечную нужно идти за шесть кварталов.

В одной из марин мы с Фрэнком завели вдумчивый разговор с единственной оказавшейся там женщиной. Правда, когда она увидела нас, то не растаяла от восторга. Во-первых, она была сторонницей Барри Голдуотера. Во-вторых, она одна, без посторонней помощи, управлялась с яхтой побольше, чем наша, – гнала ее из Итаки, штат Нью-Йорк, в Ки-Уэст.

Мы сообщили ей, что пребываем в восхищении относительно ее храбрости, навыков мореплавания и самого судна.

– Дома, – сказала она, – меня зовут Барнакл Биллом, как того парня из застольной песни.

Я спросил, почему ей нравится Голдуотер.

– Любой мужчина, способный управлять собственным самолетом или яхтой, починить радио и проявить фотопленку, для меня – номер один!

Стоило менеджеру марины узнать «Марлина», как он вызывал корреспондента городской газеты. Тогда сам менеджер, Фрэнк, а заодно и я появлялись на фотографии в местной прессе. Но самое чудесное признание исходило от чернокожего в Джексонвилле.

– О господи! – воскликнул он. – Это яхта самого президента? Мистера Кеннеди?

Чтобы не усложнять дело, мы кивнули. Парень, покачав головой, восторженно похлопал яхту по борту:

– Обязательно расскажу жене. Это лучшее из того, что со мной произошло в жизни.

Когда мы прибыли в Уст-Палм, Гюнтер, несчастного вида швед, уже встречал нас. Его маленький океанский лайнер обогнал «Марлина» на три часа.

– А вот и мы! – воскликнул Фрэнк.

– Ну и что? – мрачно отозвался Гюнтер. – Смотрите! Все штормовые жалюзи подняты. Еще два месяца здесь никого не будет. А когда приедут, вряд ли найдется сумасшедший, который захочет поплавать на яхте.

Фрэнк заметил, что семейство Кеннеди довольно активно использует «Марлина».

– Они все чокнутые, – заявил Гюнтер и, повернувшись ко мне, спросил: – Как вам Внутренний путь?

– Как вам сказать, – протянул я. – Хотелось бы в следующий раз идти медленнее. Внимательно все исследовать, бросать якорь в устье впадающих ручьев, просыпаться с птицами. Тот, кто имеет достаточно времени, может организовать себе здесь прекрасную жизнь.

– Сначала купите себе яхту, – отрезал Гюнтер.