Владимир Кунин
Старшина

Но Кацуба успел прихватить одного из них – со значком ГТО. Он просто приподнял его за ремень и разорванную гимнастерку над пыльной землей и сказал ласково:

– Не прощаются… За собой не убирают… Что за воспитание! – Аккуратно опустил курсанта на ноги и приказал: – Чемоданчик на место.

Курсант поднял чемодан и поставил его у ног Кацубы.

– Спасибо, – сказал Кацуба. – До свидания.

– Ну погоди… – прошипел курсант и побежал вслед за приятелями.

– Хорошо, – коротко согласился Кацуба и сплюнул кровью. Кто-то из мальчишек все-таки успел достать его.

– М-да-а-а… – потрясенно произнес инвалид.

– Да как же вам не стыдно?! – вдруг заплакала молодая женщина. – Они совсем еще мальчики! А вы их… Дурак здоровый…

Кацуба осторожно потрогал верхнюю губу, опять сплюнул кровью и удивленно сказал:

– Довольно шустрые мальчики…

И в первый раз посмотрел на эту женщину. И она ему очень понравилась. Он перекинул сидор через плечо и спросил инвалида:

– Так почем, ты говорил, папиросочки?

Инвалид облегченно рассмеялся и лихо махнул культей:

– А-а!.. Бери по пятнадцать!..

– О! – удовлетворенно сказал Кацуба. – Это же другой разговор!

Это была военно-авиационная школа, рожденная войной. Ни традиций, ни сладких воспоминаний «старичков» о лучших днях мирного бытия здесь не существовало.

Была далекая от фронта Средняя Азия, бескрайние просторы, которые позволяли самолетам заходить на посадку и взлетать с любого направления; почти постоянные курсы ветров и крайне малое удаление от районного центра.

Все службы авиашколы размещались в длинных деревянных одноэтажных бараках на добротных каменных фундаментах. Даже штаб школы. Но два здания были сооружены капитально. Из кирпича, в три этажа каждое, с широкими лестницами и светлыми помещениями.

Чахлая, пыльная азиатская растительность на всей территории авиашколы была буйно расцвечена врытыми в землю стендами с немеркнущими изречениями из уставов и немудрящими афоризмами, прославляющими именно тот род оружия, которому служила эта школа…

Повсюду было чистенько – фундаменты побелены известкой, на спортплощадках под турниками и брусьями – свежие опилки, проходы и проезды окаймлены белыми крашеными камешками.

По одному из таких проездов пылил «виллис» начальника школы генерал-майора Лежнева. Генерал ехал с аэродрома после тренировочных полетов. На коленях у него лежали кожаный шлемофон и планшет с картой. На гимнастерке виднелась звездочка Героя.

Отдавали честь «виллису» проходившие офицеры, пробегавшие курсанты и самый различный техсостав.

Генерал кивал головой направо и налево, внимательно разглядывая свою школу.

– В штаб? – спросил пожилой шофер в комбинезоне.

Генерал самую малость помолчал и сказал:

– В первую эскадрилью. Там Хижняк личный состав собрал. Пополнение инструктирует.

– Этому пополнению еще титьку сосать, – мрачно сказал шофер.

– А им воевать пришлось, от голода пухнуть… – то ли согласился генерал, то ли упрекнул шофера.

У барака первой эскадрильи «виллис» затормозил.

– Поезжайте обедать.

Генерал легко выпрыгнул из машины и, помахивая шлемофоном и планшетом, подошел к бараку первой эскадрильи.

Одуревший от тоски и жары дневальный вскочил с преувеличенным рвением и уже открыл рот, чтобы завопить молодцеватое «смир-р-но!», но генерал приложил палец к губам. Дневальный испуганно посмотрел на генерала и шепотом доложил:

– Товарищ генерал-майор… дневальный по эскадрилье курсант Тараскин…

Генерал махнул рукой и прошел в барак. Встал за косяком настежь открытой двери и закурил. Дневальный с откровенной завистью втянул носом дым генеральского «Казбека».

По обе стороны в казарме стояли сдвоенные ряды двухъярусных железных коек. Посредине, в широком проходе, выстроилась вся учебная эскадрилья – немногим более ста человек. Перед строем стояли шесть офицеров и Кацуба.

В этом царстве покорителей воздуха и завоевателей пятого океана Кацуба, в своей приплюснутой фуражечке с черным околышем и неуместно черных погонах с танковыми эмблемками, казался случайно заблудившимся, нелепым, невесть откуда взявшимся существом.

Курсанты на него поглядывали насмешливо, офицеры – с чувством неловкости, и только командир эскадрильи, молодой и щеголеватый капитан Хижняк, ничего такого не замечал и говорил:

– …Кто прибыл к нам из различных воинских частей, а кто, может, успел и понюхать пороху – попрошу забыть всяческую фронтовую вольницу и тому подобные отклонения от строжайшей воинской дисциплины. А также тем, кто призван военкоматами. Кончилась ваша мирная гражданская жизнь! Тут нету мамы и папы, дяди и тети. Тут армия! И чтобы никаких таких различий – дескать, я фронтовик, а ты, дескать, салага – быть не должно!.. Все вы теперь курсанты военно-авиационной школы – будущие авиаторы, летчики! Представители самого современного и самого грозного рода оружия!

При последней фразе командира эскадрильи Кацуба скривил губы.

– А самое главное, – продолжал Хижняк, – вы обязаны помнить, что, пока в спокойных и далеких от войны условиях вы будете служить и учиться летать, там, на фронтах, насмерть дерутся ваши старшие братья, отцы и товарищи!.. И погибают за то, чтобы вы могли…

– А мы не просили, чтобы нас снимали с передовой! – вдруг прервал Хижняка чей-то голос из строя.

Кацуба повел своими маленькими сонными глазками и увидел, что выкрикнул это знакомый ему по привокзальному базарчику курсант с медалью «За оборону Ленинграда». Под глазом у курсанта красовался замечательный фингал.

– Молчать! – крикнул Хижняк. – Два шага вперед!

Курсант вышел из строя.

– Фамилия?

– Рядовой Никольский.

– Курсант Никольский, – поправил его Хижняк. – И прекратить разговорчики! Встать в строй!

Подобие улыбки тронуло лицо Кацубы. Он увидел второго знакомца, со вспухшей губой… Потом третьего… И наконец, четвертого, со значком ГТО. Кацуба удовлетворенно крякнул и стал слушать капитана.

– Эскадрилья делится на четыре звена… Командирами звеньев будут летчики-инструктора, которые после прохождения вами теоретического курса в УЛО, учебно-летном отделе, будут учить вас летать.

И Хижняк показал на двух младших лейтенантов, лейтенанта и старшего лейтенанта.

– Ну и я – командир эскадрильи… Это, так сказать, летно-подъемный состав. Теперь состав наземный: помощник командира отряда по строевой – майор Кулюгов. Он бывший пехотинец и знает свое дело туго. Уставы, строевая подготовка, несение нарядов и караульной службы…

Маленький, толстенький майор Кулюгов заискивающе улыбнулся курсантскому строю.

– Ну и, наконец, старшина эскадрильи! – торжественно провозгласил капитан Хижняк и четким рубленым жестом указал на Кацубу.

– Кто самый главный человек в армии? Кто ближе всех стоит к рядовому и сержантскому составу? – театрально возвысив голос, спросил комэск. – Старшина! – И поощрительно похлопал Кацубу по вислому плечу. – Ничего, что его погоны пока еще не соответствуют… Это дело поправимое! Старшина Кацуба тоже прибыл к нам с фронта. И он, как никто, должен вам стать отцом родным! Все через старшину!..

Кацуба холодно смотрел на отлупленных им четверых курсантов. Курсанты ненавидяще разглядывали Кацубу.

– За все отвечает старшина! – с пафосом продолжал Хижняк. – За внешний вид курсанта-авиатора, за дисциплину, за поведение в столовой, в казарме, в увольнении… Заправка коек, утренняя зарядка, вечерняя поверка… Это все старшина, старшина и старшина! – Хижняк улыбнулся Кацубе и спросил его бодро, как свой своего: – Ты меня хорошо понял, старшина?