Ксения Пашкова
Ник и Ясмина

«Найди внутри себя радость, и эта радость исцелит боль»

Джозеф Кэмпбелл

Ник

Неподъемная тяжесть век. Тело, налитое привычной проклятой усталостью. Расплывчатое восходящее солнце за окном атакует мои глаза, и я, задыхаясь от мысли о сегодняшнем дне, с головой зарываюсь под одеяло. Раньше мне было невдомек, что можно жить, ничего при этом не желая. Требовательное «хочу» вдруг исчезло, и ему на смену пришло совершенно бесстрастное равнодушие. Не настолько глубокое, чтобы убить, но достаточно сильное, чтобы превратить меня то ли в зомби, то ли в переваренный овощ.

Сегодня день моего легендарного возвращения на учебу. Уверен, все жаждут увидеть мои ввалившиеся глаза и посеревшую болезненную рожу. Уже представляю, какими жалостливыми и наигранно сочувствующими будут их взгляды. Лучше бы им отнестись ко мне с насмешкой и жестоким пренебрежением, чтобы в очередной раз убедить меня в мысли, что я, как ни крути, ничего в этой жизни не стою.

Мама традиционно без стука врывается в мою комнату с утренней порцией таблеток разной формы и стаканом воды.

– Просыпайся! – Она принимается раскачивать мое свернувшееся в клубок тело, пока я недовольно мычу под одеялом. – Не вынуждай меня снова приносить холодную воду.

Она не понимает. А я не могу объяснить, что не все происходящее зависит от меня. Иногда я выхожу из-под собственного контроля.

– Сегодня обойдемся без ледяной воды, – отвечаю я, выбравшись из-под теплого одеяла.

– Ну, рассказывай, как настрой? Боевой? – Она смотрит на меня с плохо скрываемой надеждой в светлых глазах.

– Конечно, ма, по мне разве не видно? – Я давно перестал натягивать на лицо счастливую маску, потому что улыбка все равно выходит какой-то жалкой кривой гримасой.

– Но врач сказал… – Ее голос окрашивается внезапным разочарованием.

– Мы все знаем, что он сказал, ма, но это не значит, что все так быстро вернется в прежнее русло.

Из любви к ней я просто не могу сказать, что как прежде уже ничего не будет.

– Что ж, – она кивает в сторону таблеток и направляется к выходу, – надеюсь, завтра тебе станет чуточку лучше.

Само только слово «завтра» должно вселять надежду, ведь новый день всегда несет в себе перемены, возможности и шанс что-то изменить. Но для меня существует только «сегодня», да и то только если повезет (везением я называю дни, когда моя крыша не подтекает и остается сухой).

Мне никогда не нравилась зима со всеми ее неизменными атрибутами: нелепыми праздниками, теплой одеждой, удушающими шарфами, постоянно теряющимися перчатками, скользкими дорогами и метелями, превращающими меня в злобного замерзшего снежного тролля. Но в этом году мне абсолютно плевать на все вышеперечисленное.

Из-за подтормаживающего сознания у меня уходит несколько минут на то, чтобы рассмотреть высокие, кажущиеся мягкими, сугробы. Я подхожу к образовавшемуся пригорку и, повернувшись к нему спиной, падаю прямо в объятия снега. Если мама сейчас посмотрит в окно и увидит эту изящную картину, ее точно хватит инфаркт.

Я лежу и пытаюсь понять собственные чувства, набираю в руки снег и жду, пока он растает. Делаю так до тех пор, пока покрасневшие ладони не начинают гореть. Вместо того чтобы подняться, я равнодушно бросаю небольшую горсть январского снега себе в лицо. Его часть попадает в глаза, и мне приходится их закрыть, погрузившись на какое-то время в мир кромешной тьмы и холода.

– Ник! – Откуда-то со стороны раздается звонкий встревоженный женский голос, который я узнаю в любом состоянии.

Я лениво поворачиваю голову и замечаю бегущую ко мне Лунару. Дуреха снова вышла из дома без шапки. Куда только смотрит ее писатель?

– Ты, ты… – Она тяжело дышит после пробежки по сугробам. – Ты чего тут валяешься?

– Тебя жду. – Я снова перевожу взгляд на бледно-голубое небо и солнце, спрятанное где-то там за лохматыми облаками.

– В снегу?!

– А что? Ты же любишь нашу планету, а это… – Я хлопаю ладонями по снежному покрову вокруг себя. – Это настоящее единение с природой.

– Холодно ведь, – осторожно говорит она, явно волнуясь из-за моей возможной реакции.

– Э-э-эх, думал, вместе полежим. – Приходится подняться, потому что в последнюю очередь мне хочется огорчать Лу.

Не успеваю я сделать несколько шагов, как она рывком останавливает меня и принимается молча стряхивать с моей одежды снег. На это «мероприятие» у нас уходит несколько минут, во время которых у подруги в глазах стоят слезы. Не в силах примириться с собственным бессилием я отворачиваюсь.

– Тебе не обязательно было за мной заходить, – замечаю я, когда мы уже сидим в забитом до отказа автобусе.

– Обязательно, – строго отвечает подруга, поправляя растрепавшиеся от ветра темные волосы.

– Я не собирался лежать там весь день. Просто стало интересно.

– Интересно, каково это – замерзнуть насмерть?

Порой Лу становится такой беспощадной, что ее трудно узнать.

– Веришь или нет, но умирать я там не планировал.

– Неужели? – она делает удивленное лицо. – В любом случае больше так не делай.

– Ладно, Лу, – я бережно касаюсь ее руки, – извини за это.

– Просто я так испугалась. – Подруга смотрит мне прямо в глаза. – Понимаешь? Ты выглядел таким потерянным и беззащитным.

– Прости, я как-то не подумал. Мне очень стыдно, веришь?

В общении с подругой я всегда становлюсь тем самым рыжим котом из Шрека с огромными жалостливыми глазами. Раньше мне не приходилось извиняться перед ней так часто, а теперь это стало повседневной рутиной. Я косячу – она злится; я извиняюсь – она прощает. И так по кругу.

– Как дела у твоей мамы? – неожиданно интересуется Лу.

– Нормально, и когда только вы успели с ней сдружиться?

Не покидает ощущение, что пока я находился в больнице, они сблизились и стали лучшими подружками. Не то чтобы мне это не нравится, но, когда они наседают вдвоем – им тяжело противостоять, ведь никого другого на моей стороне просто нет.

– Нас сплотила любовь к тебе, – невозмутимо отвечает подруга и показывает кончик языка. Ну точная мартышка с этими ее большими карими глазами!

– А как дела у твоего писателя, чье настоящее имя до сих пор никому не известно?

– Его зовут Флориан. Это все, что тебе и другим нужно знать. – Она не сдерживается и громко по-заговорщицки хихикает. – У него все хорошо, начал работу над новой книгой.

– Снова детектив?

– А вот и нет. – Лу довольно улыбается, будто успехи ее парня – их общее достижение. – Макс, редактор Фло, предложил ему рискнуть и написать сентиментальную прозу.

– Про любовь, значит? – Я качаю головой, потому что из жанров уважаю только триллеры и ужасы.

– Уверена, там будет что-то большее.

– Не сомневаюсь.

Вера в других людей – дар Лунары, и в этом никто другой с ней посоревноваться не может. Именно она поддержала меня, когда я решил создать канал на YouTube. И совершенно неважно, что в какой-то момент все это стало мне ненавистно. В моем бегстве от себя она точно не виновата.

Остаток дороги мы проводим молча. Лу сосредоточенно читает конспекты по зоологии, а я слушаю музыку и рассеянно смотрю на пролетающие за окном белоснежные пейзажи. В уши неспешным потоком льется мелодия «Street spirit» Radiohead, и мысленно я перевожу несколько первых строк:

Эти здания вгоняют меня в депрессию,

Я чувствую касание их холодных рук,

Теперь это повсюду.

Однажды мы целиком поглотим всё это,

А затем медленно исчезнем…

***

В институт я захожу без всякого энтузиазма. Пока сидел дома, успел понять, что уже не имеет никакого значения, пригодится мне в жизни это образование или нет. Надо – значит сделаю. Одним бессмысленным делом больше, одним меньше – особой роли не играет. Другие говорят: «Не опускай руки», будто сами пробовали их поднять. Ежедневная борьба видится мне несусветной глупостью и игнорированием очевидных фактов. Все в этой жизни напрасно, и я это с достоинством принял.

Лу – не ярая оптимистка, но моего мнения не разделяет. Ей кажется, каждый наш шаг имеет значение, и что мы все важны для этой вселенной. Она постоянно талдычит, что я весь из себя особенный, другого такого экземпляра на всем белом свете не найти.

В кабинет, где проходит первое сегодня занятие, мы с подругой заходим под руку, и все взгляды моментально обращаются к нам. Я тупо не знаю, куда себя деть от прожигающих насквозь любопытных глаз одногруппников. Лу держит меня так крепко, будто боится, что от шока я грохнусь в обморок или натворю что похуже.

Дэн, мой единственный хороший приятель из группы, первым поднимается с места и подходит ко мне, протягивая ладонь для привычного рукопожатия.

– С возвращением, дружище! – Он быстро и неуклюже приобнимает меня и тут же отстраняется.

– Спасибо, – я глупо улыбаюсь ему в ответ и направляюсь к своему месту, Лу следует за мной.

Удивительно, но все складывается донельзя хорошо. Никто не подходит и не справляется о моем самочувствии, они не задают идиотских вопросов и практически игнорируют мое присутствие в комнате. Луну это почему-то злит.

– Доброго слова от них не дождешься, – яростно шипит она, доставая из рюкзака тетради и учебники для занятия.

– По-моему, все отлично. – Я пожимаю плечами. – Их игнор – это именно то, что мне нужно.

– Сам не знаешь, что тебе нужно, а что нет, – недовольно фыркает подруга, продолжая с грохотом заваливать наш стол книгами и разными канцелярскими принадлежностями. С тех пор, как она после недолгого перерыва вернулась на учебу и «взялась за ум», Лу стала перегибать в своем желании стать хорошим биологом. Но это определенно лучше моей расхлябанности.

– Им на меня и раньше было плевать. Пытались подружиться только ради того, чтобы засветиться у меня в соцсетях или попасть ко мне на стрим.

Я вырос закрытым человеком и никогда не любил заводить новые знакомства. Всех, кто набивался ко мне в друзья, приходилось вежливо отшивать. Не потому, что я раскусил их корыстные мотивы, а потому, что никогда и ни в ком не нуждался. Злясь на мои отказы, они сами себя выдавали, над чем оставалось только посмеяться. Но иногда их отношение действительно причиняло боль.

– Говорю же, свиньи. – Лу зло трясет волосами, собранными в высокий пучок.

Когда занятие начинается, у меня никак не получается сконцентрироваться на речи преподавателя. Кажется, я отвык от учебы и монотонных лекций. Подруга, сидящая рядом, сосредоточенно выводит в тетради каждое слово, успевая при этом выделять ярко-желтым маркером важные определения. Покачав головой и закатив глаза, я решаю даже не пытаться записывать конспект. Все равно ничего путного из этого не выйдет.

В какой-то момент я отчетливо ощущаю на себе чей-то взгляд. Резко повернув голову влево, мне удается засечь наблюдателя. Это незнакомая мне девушка с каре. Она мгновенно отворачивается и прикрывает лицо правой рукой. Кажется, мы с ней уже встречались раньше, но где? А потом меня пронзает осознанием, что только у одной девушки в нашей группе такие светлые волосы. Осмотрев аудиторию и присмотревшись к ней еще раз, я понимаю, что не ошибся.

Интересно, зачем Ясмине понадобилось на меня пялиться? И что, черт возьми, такого случилось, раз она избавилась от своих прекрасных длинных волос?

Ясмина

Отвращение. Ничем не прикрытое и выставленное напоказ. Да и с чего бы ей скрывать охватившую ее неприязнь? Перекошенный от недовольства рот, холодный резкий взгляд, заставляющий с головой окунуться в ледяное озеро стыда. Это мамино выражение лица хорошо знакомо мне с самого детства.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает она сдержанно, но с присущей ей тихой яростью.

– Мне показалось, что… – Я тяжело сглатываю образовавшийся в горле комок. – Мне просто захотелось перемен.

– Почему ты не посоветовалась со мной? – Мама всегда делает акцент на слове «ты», чтобы я никогда не забывала, кого следует винить на самом деле.

– Я не думала, что это так важно. – У меня непроизвольно дергаются плечи. – Это всего лишь волосы.

– Складывается впечатление, что тебе ни до чего нет дела.

– В каком смысле? – Мне чудится, что под ногами образовывается гигантская воронка, в которую меня вот-вот засосет.

– Ты переписала курсовую работу, которую тебе с позором вернули?

Как глупо, должно быть, стоять и бояться собственной матери, но я боюсь. Всегда боялась.

– Многим вернули курсовые на доработку, – несмело замечаю я, – никакого позора в этом нет.

Мамино лицо делается уставшим, мое присутствие явно ее утомило.

– Хорошо, но, если тебе интересно мое мнение, в чем я, конечно, сомневаюсь, – она бросает на меня очередной презрительный взгляд, – мне твоя новая прическа не нравится, она тебе совершенно не идет.

– Ладно, – выдыхаю я вслед ее удаляющейся из моей комнаты спине.

Поездки на собственном автомобиле радовали только первое время. Мой собственный маленький мир, где я чувствовала себя под защитой невидимого кокона, перестал быть безопасным после того, как здесь побывала мама. Какие глупые и странные мысли. В последнее время они посещают меня все чаще, и в такие моменты я самой себе кажусь какой-то пугающе нездоровой.

Институт стал местом, куда я могла ненадолго сбегать и делать вид, что все в порядке. Жизнь здесь походит на пребывание в спокойной тихой гавани, где глубокий лазурный цвет моря бесконечно радует глаз.

Сегодня все идет своим чередом: я благополучно добираюсь до учебной аудитории, с натянутой улыбкой приветствую одногруппников и, разглаживая помявшуюся по дороге блузку, занимаю свое место. Алина, сидящая рядом, оценивает мою новую стрижку.

– Ты теперь похожа на Марго Робби, – подмечает приятельница, широко улыбаясь.

– М-м, спасибо. – Я рассеяно киваю, и в этот момент все присутствующие шумно оборачиваются на дверь.

Конечно, мы знали, что с ним случилось что-то плохое. Но на меня новость о случившемся оказала ошеломительное влияние. Я постоянно думала об этом, пыталась понять, из-за чего конкретно Ник попал в больницу, но так ничего и не поняла. Он всегда казался мне легкомысленным, не имеющим серьезных намерений на жизнь человеком. Было непросто поверить в произошедший у него тяжелый нервный срыв. Да и что могло подкосить его так сильно?

Ник и Лу, держась за руки, проходят на свои места, и все остальные охотно возвращаются к пустой болтовне.

– Говорю же, свиньи, – неожиданно выпаливает Лу, будто намеренно повысив голос.

Не похоже, что сам Ник на кого-то злится. Он выглядит как человек, который вообще ничего не испытывает по отношению к окружающим его людям. Когда начинается лекция, я не могу удержаться и не повернуть голову в их сторону. Лу, моя бывшая лучшая подруга, кажется, не замечает ничего вокруг, кроме тетради и монотонной речи преподавателя. Но Ник… Он никого не слушает и определенно ничего не записывает.

Видимо, я переборщила с наблюдением, потому что Ник ловит меня с поличным. Он так резко оборачивается, что я не успеваю скрыть следы постыдной слежки. Теперь, когда у меня короткая стрижка, не выходит полностью спрятаться от внешнего мира с помощью волос. Кожей чувствую, как он пристально меня разглядывает. Наверное, хочет мне так отомстить. Мол, нечего пялиться, дрянь такая.

Всю лекцию мне приходится просидеть, отчаянно прикрываясь рукой и короткими прядями, но и это меня не спасает. На перерыве справа от себя я слышу шаги и нехотя поворачиваю голову, заранее зная, кто там стоит.

– Яс? – У него болезненный хрипловатый голос, идеально подходящий под его бесцветное лицо и блеклые серые глаза. – Все нормально?

– Чего? – Я перевожу растерянный взгляд на Лунару, но та выглядит такой же недоумевающей, как я. – Ну да, нормально, а ты?

– Лучше всех. – Не демонстрируя ни единой эмоции, он кивает и неторопливыми шаркающими шагами возвращается на место.

Ник

Что-то едва уловимое пробегает тенью по ее лицу, но хватает и доли секунды, чтобы узнать в ней себя. Дело не только в том, что она, как и я двумя месяцами ранее, изменилась внешне. Тут есть что-то еще – в ее стеклянном обеспокоенном взгляде. Неужели он всегда был таким? Точно нет, я бы заметил. Хотя… Что вообще мне известно о Ясмине? Кроме того, что она притворялась подругой Лу, чтобы свести ее со своим братом, таким же неприятным человеком, каким является сама.

– Что на тебя нашло? – шепотом спрашивает подруга, когда я сажусь обратно за наш стол после короткой беседы с Яс.

– Ты о чем?

– Зачем ты к ней подошел?

– Решил поздороваться. – Я пожимаю плечами. Как жаль, что минуту назад мне не пришло в голову задать себе тот же самый вопрос.

– Сначала утренняя выходка с сугробом, теперь это… – Лу сильно хмурится и качает головой.

– Не будь в нашей жизни последних месяцев, ты бы никогда так не отреагировала. – Я чувствую, как теряю нечто важное, и меня это очень злит. – Раньше ты бы прыгнула в соседний сугроб и начала бы обстреливать меня снежками.

– Раньше. – Она словно перекатывает это слово на языке, пробуя его на вкус. – Раньше, когда мы еще учились в школе, ты так не смотрел. Когда видишь такой взгляд у кого-то, кто тебе важен, внутри все переворачивается. И, поверь, в этот момент нет никакого «раньше». Есть только «сейчас», в котором мой лучший друг равнодушно лежит в снегу и смотрит в никуда.

– Еще немного и ты начнешь вслед за своим Флорианом писать книги. – Подмечаю я, ухмыляясь. – Красиво стелешь, Лу.

– Да иди ты. – Она демонстративно отворачивается и, к моему облегчению, возвращается к чтению конспектов.

К концу дня мне уже надоедает раз за разом ловить на себе быстрые взгляды Ясмины. Она будто проверяет, на месте ли я, с детским усердием стараясь оставаться незамеченной.

Ни с ней, ни с ее братом Савой, бывшим парнем Лу, у меня нет ничего общего. В нашу первую совместную встречу эти двое окрестили меня глупым и бесполезным ютубером и с тех пор обращались ко мне исключительно так. Я не оставался в долгу и каждый раз давал им новые прозвища. Интересно, как Ясмина будет называть меня теперь, когда больше нет никакого YouTube канала?

Я не похож на Лу, мне не свойственно изучать других людей, пытаться познать их внутренний мир и понять мотивы чужих поступков. Какое мне может быть дело до остальных? У них своя жизнь, у меня остатки своей. Поэтому тот факт, что я начинаю следить за Ясминой в ответ, не на шутку меня пугает.

Вот, что мне удается узнать за сегодняшний день: Яс – правша, а еще на каждом перерыве она достает зеркало и проверяет лицо, будто оно может неожиданно измениться.

– Зачем ты за ней следишь? – интересуется Лу, когда замечает, как я после занятий взглядом провожаю уходящую из аудитории Ясмину.

– С ней что-то не так, – я прищуриваюсь, осматривая подругу, – как и с тобой, ботаничка.

– Со мной все в порядке. – Луна гордо вскидывает подбородок. – Я намерена идти к своей цели.

– Ага, оно и видно, совсем помешалась на своих конспектах.

– Что до Ясмины, – задумчиво начинает она, – то новая стрижка ни о чем не говорит. А даже если и так, мы с ней теперь чужие друг другу люди.

– Не переусердствуй, – бурчу я под нос, когда мы, надев верхнюю одежду, выходим на улицу и направляемся к остановке.

– В чем? – недоуменно спрашивает Лу, уже потерявшая нить разговора.

– Круто, что ты думаешь о своем будущем, но не обязательно же становиться такой стервой.

– Я не… – Она растерянно останавливается посреди дороги.

– Извини, я снова перегнул палку. – Я притягиваю ее к себе, крепко обнимая. Мех от ее пуховика щекочет мне нос, и у меня вырывается непроизвольный чих. Лу тихо смеется, а потом неожиданно отходит, заметив кого-то за моей спиной.

Недалеко от нас стоит Флориан. Со своими кудрями, нелепо торчащими из-под шапки, он кажется каким-то придурочным и совсем не серьезным. Но за этой незамысловатостью скрывается не только издающийся писатель, но и человек, разделивший со мной несколько интересных и философских разговоров.

Подруга, завидев его, пытается сохранить спокойствие, но в итоге все равно ускоряет шаг и на скорости влетает в его распростертые объятия.

– Ты чего тут забыл? – удивляется Лу и пылко целует его в щеку.

Флориан протягивает мне руку, и я быстро ее пожимаю.

– Решил развеяться, а то у меня начал формироваться рвотный рефлекс на новую книгу. – Он вроде как шутит, но лицо его при этом остается серьезным и даже встревоженным. – Давайте сходим куда-нибудь перекусить?

Лу сразу же переводит взгляд на меня.

– Ник, ты идешь с нами, – безапелляционно заявляет она.

– А вот и не иду. – Я качаю головой. – У меня сегодня встреча с псих… со специалистом.

– Ах да, точно, это уже сегодня. Совсем забыла, прости.

– Не извиняйся. Ладно, хорошей вам прогулки. – Я уже двигаюсь вперед к остановке, как вдруг Лу придерживает меня за рукав куртки.

– Будь честен, – по-настоящему просит она.

– Ага, – неуверенно киваю я. – Ну, пока.

Быть честным с незнакомым человеком. Да, именно этого мне сейчас и не хватало. От абсурдности собственной жизни хочется смеяться, но даже на это у меня не находится сил.