Кристофер Мур
Грязная работа
6. Герои с переменной скоростью
В переулке за “Ашеровским старьем” Император Сан-Франциско кормил фокаччей с оливками свою гвардию и старался уберечь собственный завтрак от собачьих соплей.
– Терпение, Фуфел, – говорил Император бостонскому терьеру, который кидался на вчерашний хлебный блин как мохнатый и крайне прыгучий “Супер-Мяч”, пока Лазарь – серьезный и мрачный золотистый ретривер – стоял рядом и дожидался своей доли[20]. Фуфел в ответ нетерпеливо фыркнул (отсюда и собачьи – сопли). В нем разгорелся неистовый аппетит, ибо – завтрак – сегодня – запаздывал. Император ночевал на скамье у Морского музея, и среди ночи его артритное колено выпросталось из-под шерстяного пальто на влажный холод, отчего прогулка на Северный пляж к итальянской пекарне, выдававшей им вчерашнее бесплатно, превратилась в медленное и тяжкое испытание.
Император закряхтел и сел на пустой молочный ящик. То был не человек, а эдакий покатый медведь – плечи широкие, но отчасти сломленные бременем всего города. Седая путаница волос и бороды обрамляла лицо грозовой тучей. Насколько Императору помнилось, они с гвардией патрулировали городские улицы вечно, однако при дальнейшем рассмотрении – может, всего-навсего со среды. Тут он несколько сомневался.
Он решил обратиться к гвардии с декларацией о важности сострадания перед лицом нарастающего прилива гнусной злоебучести и политической хорьковости в близлежащем королевстве Соединенных Штатов. (Он уже давно понял, что аудитория внимала лучше всего, если в погребах карманов его пальто еще таилась сдобренная мясом фокачча; ныне же в шерстяных глубинах благоухали пепперони и пармезан, поэтому королевские гончие были просто зачарованы.) Но, едва он прочистил горло, из-за угла, визжа тормозами, вылетел фургон, встал на два колеса, врубившись в шеренгу мусорных баков, и замер в какой-то полусотне шагов. Водительская дверца распахнулась, и наружу выпрыгнул худенький человек в костюме; в руках он держал трость и женскую меховую шубку. Человек ринулся прямиком к черному ходу в лавку Ашера. Но не успел сделать и двух шагов, как упал на бетон, словно его шарахнули чем-то сзади, перекатился на спину и принялся отбиваться тростью и шубкой от воздуха. Император, знакомый в городе почти со всеми, признал в человеке Чарли Ашера.
Фуфел зашелся в приступе тявканья, а более уравновешенный Лазарь рыкнул лишь раз и припустил к Чарли.
– Лазарь! – крикнул Император, но ретривер рвался вперед; теперь за ним последовал и его лупоглазый брат по оружию.
Чарли уже вскочил на ноги и размахивал тростью так, словно фехтовал с привидением, а щитом ему служила женская шубка. Император жил на улице, а потому не раз видел, как люди сражаются с невидимыми демонами, но Чарли Ашер, что и говорить, набирал очки. Трость его шмякала обо что-то – вроде как воздух, но в нем было нечто: какая-то тень, что ли?
Император воздвигся на ноги и захромал к потасовке, но не успел сделать и пары шагов, как Лазарь подпрыгнул и кинулся, казалось бы, на Чарли, однако взмыл над старьевщиком и тяпнул зубами у него над головой; после чего повис там, сомкнув челюсти на основательном шмате невидимой шеи.
Чарли воспользовался отвлекающим маневром – шагнул назад, размахнулся и шарахнул тростью куда-то над левитирующим золотистым ретривером. Раздался шмяк, и Лазарь разжал челюсти, но теперь на невидимого противника бросился Фуфел. Какова бы ни была его цель, он промазал и собачьим накатом со свистом влепился прямо в мусорный бак.
Чарли снова кинулся к стальной двери черного хо-да, но та оказалась заперта; он потянулся за ключами, и тут что-то поймало его сзади.
– Отдай, пиздюк, – завизжала тень.
Женскую шубку, похоже, вырвали из рук Чарли, и она взмыла в воздух – вверх, за четырехэтажный дом и прочь с глаз.
Чарли развернулся с тростью наизготовку, но что бы там ни было раньше, теперь оно, судя по всему, исчезло.
– Ты же сидеть над дверью должен, орать “никогда” и прочую поэзию[21], нет?! – заорал он небесам. И добавил для полноты картины: – Мудило злобное!
Лазарь гавкнул, потом заскулил. Из мусорного бака с Фуфелом донеслось заливистое металлическое тявканье.
– Да, такое не всякий день узришь, – произнес Император, хромая к Чарли.
– А вы видели?
– Вообще-то не очень. Только тень, но точно что-то было. Там же было что-то, правда?
Чарли кивнул, пытаясь отдышаться:
– Оно вернется. Оно летело за мной через весь город. – Он порылся в кармане. – Вам бы всем лучше нырнуть со мной в лавку, Ваше Величество. – Чарли, само собой, знал Императора. В Сан-Франциско Императора знали все.
Император улыбнулся:
– Любезно с твоей стороны, однако мы здесь в полнейшей безопасности. Ныне же мне потребно освободить подданного из сего гальванизированного узилища. – Старик наклонил мусорный бак, и Фуфел явился оттуда, фыркая и тряся головой, словно готов был оторвать задницу любому человеку или зверю, коему бы хватило безрассудства встретиться с ним на узкой тропинке (и оторвал бы – при условии, что человек или зверь ростом оказался по колено или ниже).
А у Чарли с ключом по-прежнему не ладилось. Он давно знал, что замок надо менять, но тот вроде работал, если его немножко подрочить, стало быть, приоритетом смена замка так и не стала. Ну кому, блин, взбредет в голову, что однажды придется быстро убегать от гигантской птицы? Тут он услышал хриплый визг, обернулся… Уже не один, а два громадных ворона, обмахнув крышу, пикировали в переулок. Собаки выпустили по крылатым интервентам залп неистового лая, и Чарли вложил столько языка тела в ерзанье ключом в замке, что почувствовал, как в бедре надорвалась атрофированная танцевальная мышца.
– Они вернулись. Прикройте меня. – Чарли швырнул трость Императору и приготовился к удару, но едва палка легла в подставленную старикову ладонь, птицы сгинули. Слышно было даже, как там, где они только что были, хлопнув, сомкнулся воздух. Собаки осеклись на полурыке; Фуфел заскулил.
– Что? – спросил Император. – Что стряслось?
– Исчезли.
Император посмотрел на небо.
– Ты уверен?
– Пока да.
– Я видел две тени. Теперь уж точно видел, – сказал Император.
– Да, сейчас они были вдвоем.
– Что они такое?
– Понятия не имею, но когда вы взяли трость, они… в общем, пропали. Вы правда их видели?
– Уверен. Они были сродни злонамеренному дыму.
Ключ наконец повернулся в замке, и дверь на склад Ашера открылась.
– Вы должны зайти. Отдохните. Я закажу чего-нибудь поесть.
– Нет-нет, нам с бойцами надлежит длить наш дозор. Сегодня утром я решил выступить с декларацией, и нам потребно встретиться с печатником. Это вам понадобится. – Император вручил Чарли трость, словно передавал ему ключ от городских ворот.
Чарли потянулся было к ней, но передумал.
– Ваше Величество, я думаю, вам лучше оставить ее у себя. Полагаю, вам она будет полезнее. – И Чарли показал подбородком на скрипучее колено старика.
Рука Императора не дрогнула.
– Я не преклоняюсь пред материальным, знаешь?
– Это я понимаю.
– Я твердо верю, что вожделенье – главный источник человеческого страдания, как тебе известно, и нет преступника подлее, нежели тот, кто возжелал материального.
– Я своим бизнесом управляю на тех же принципах. Однако же настаиваю – трость должна остаться у вас. Окажите мне любезность, если угодно?
Чарли поймал себя на том, что отчасти перенимает выспренние обороты Императора, словно перенесся к такому королевскому двору, где титулованное лицо отличают по крошкам в бороде, а королевская гвардия не пренебрегает вылизыванием собственных яиц.
– Ну, коли это любезность, соизволю. Прекрасная выделка.
– Но самое главное – она поспоспешествует вам в дозорах.
Вот теперь Император выдал вожделенье сердца своего – он широченно ухмыльнулся и прижал трость к груди.
– И впрямь красивая. Чарли, должен тебе кое в чем признаться, но прошу поверить мне, как человеку, кто вместе с товарищем своим только что свидетельствовал о появлении двух гигантских теней в обличье воронов.
– Само собой, – улыбнулся Чарли, хотя еще минуту назад решил бы, что улыбка его затерялась где-то в ушедших месяцах.
– Не сочти сие низменным, но едва я коснулся этой трости, как ощутил, будто ждал ее всю свою жизнь.
И Чарли, сам толком не сообразив почему, ответил:
– Да уж понятно.
А парой минут ранее в лавке Лили сидела, погруженная в думы. Думы у нее были не обычного свойства – не о мире, где все дураки, жизнь бессмысленна, а само житье – тщета, особенно если твоя мать забыла купить кофе. То была дума поособенней, и началась она, когда Лили явилась на работу и Рей заметил, что сегодня ее очередь носить пылесосную тиару, более того – подчеркнул, что если тиара на Лили, то и пылесосить лавку должна Лили. (Вообще-то ей нравилось носить тиару с фальшивыми брюликами, которую Чарли в приступе отъявленной буржуазной крадучести постановил надевать каждый день всякому, кто сметает пыль и пылесосит лавку, – и ни в какое иное время. Возражала она против пылесоса и метелки. Она чувствовала, что ею манипулируют, помыкают и пользуются вообще, – причем не в смысле наслаждений.) Но сегодня, когда она убрала тиару, пылесос и наконец залила в себя пару кружек кофе, думы не прекратились – они излились в полномасштабный ангст, и тут Лили осенило, что ей все-таки надо будет прикидывать, что делать с колледжем-карьерой, поскольку, что бы там ни говорила “Большущая-пребольшущая книга Смерти”, не она, Лили, избрана темным ставленником разрушенья. Блядь!
Она стояла на складе, озирая то, что накануне сюда навалил Чарли: обувь, лампы, зонтики, фарфоровые статуэтки, игрушки, пару книг, старый черно-белый телевизор и портрет клоуна, выписанный по черному бархату.
– Он сказал, что это барахло светится? – спросила она Рея, стоявшего в дверном проеме.
– Да. И заставил меня все проверить моим счетчиком Гейгера.
– Рей, нахера тебе счетчик Гейгера?
– Лили, зачем тебе серьга с летучей мышью в носу?
Лили проигнорировала вопрос и взяла вчерашнюю керамическую лягушку; теперь к земноводному скотчем крепилась бирка “НЕ ПРОДАВАТЬ И НЕ ВЫСТАВЛЯТЬ”, выведенная аккуратным почерком их босса.
– И это одна из них? Вот это?
– С нее он и поехал, – обыденно произнес Рей. – Твоя инспекторша из школы пыталась ее купить. Тут-то все и началось.
Лили была потрясена. Она отступила к столу Чарли и села в скрипучее конторское кресло.
– Ты видишь, как что-нибудь светится или пульсирует, Рей? Вообще когда-нибудь видел?
Тот покачал головой:
– У него сильный стресс – потерял Рейчел, один растит малышку. Может, ему надо как-то помочь. У меня, например, когда я покинул силы полиции… – Рей умолк.
В переулке поднялась какая-то суета: гавкали соба-ки, кричали люди, потом кто-то заработал ключом в замке черного хода. Секунду спустя ввалился Чарли – запыхавшийся, костюм в грязи, один рукав разодран и окровавлен.
– Ашер, – сказала Лили. – Ты ранен. – Она мигом вымелась из кресла, а Рей взял Чарли за плечи и усадил.
– Со мной все хорошо, – ответил Чарли. – Подумаешь.
– Я принесу аптечку, – сказал Рей. – Сними с него пиджак, Лили.
– Да нормально все, – сказал Чарли. – Хватит говорить обо мне в третьем лице. Я здесь.
– Он бредит, – высказалась Лили, выкорчевывая Чарли из пиджака. – У тебя есть болеутолители, Рей?
– Не нужны мне болеутолители, – сказал Чарли.
– Заткнись, Ашер, это не тебе, – машинально ответила Лили – и тут задумалась: книга, история Рея, бирки на барахле в задней комнате… Задумалась и содрогнулась. – Извините, босс. Давайте я вам помогу.
Рей вернулся из лавки с небольшой пластмассовой аптечкой, задрал Чарли рукав и стал промывать перекисью водорода.
– Что случилось?
– Ничего, – ответил Чарли. – Поскользнулся, упал на гравий.
– Рана вполне чистая – никакого гравия нет. Ну ты и падаешь.
– Долгая история, – сказал Чарли. – Ай!
– Что там за шум был в переулке? – спросила Лили. Ей настоятельно требовалось выйти покурить, но оторваться от происходящего она была не в силах. Она и вообразить не могла, что Чарли Ашер – тот самый. Ну как это возможно? Он такой… такой недостойный. Темное подбрюшье жизни ему не ведомо, как ведомо ей. Однако это ему светятся предметы. Он – оно и есть. Лили была крайне удручена.
– А, это собаки Императора чайку в мусорку загнали. Ничего особенного. Я упал с крыльца на Тихоокеанских высотах.
– Наследство, я помню, – сказал Рей. – Как там все?
– Нехорошо. Вдовец был убит горем, и ему при мне стало плохо с сердцем.
– Да брось ты.
– Нет, на него просто как бы накатило, когда подумал о супруге, и он рухнул. Я делал ему искусственное дыхание и массаж сердца, пока “скорая” не подъехала. Увезли в больницу.
– Так… – начала Лили, – ты забрал там… э-э, взял там что-нибудь особенное?
– Что? – Глаза Чарли распахнулись. – В каком это смысле – особенное? Ничего там особенного не было.
– Остынь, босс, я просто спрашиваю, достанется ли нам бабусино тряпье. – “Он – оно”, – думала Лили. – Гондон.
Чарли покачал головой:
– Не знаю – все так странно. Все это так очень странно. – На этих словах он содрогнулся.
– Странно в каком смысле? – осведомилась Лили. – В смы-сле круто и темно или в смысле, что ты Ашер и по большей части не рубишь фишку?
– Лили! – рявкнул Рей. – Иди в зал. Подмети что-нибудь.
– Ты не босс мне, Рей. Я просто являю сочувствие.
– Все в порядке, Рей. – Чарли, похоже, задумался, как ему определить понятие “странно”, и не пришел ни к какому рабочему варианту. В конце концов произнес: – Ну, для начала, имущество этой женщины нам сильно не по зубам. Вдовец якобы позвонил нам, потому что мы – первый старьевщик в телефонной книге, но не похоже, что он на такое способен.
– Это не странно, – сказала Лили. “Признайся, и точка”, – подумала она.
– Ты сказал, он был убит горем, – произнес Рей, – промакивая мазью-антибиотиком порезы Чарли. – Может, у него все иначе.
– Да, а кроме того, он злился на жену за то, как она умерла.
– Как? – спросила Лили.
– Наелась кремнегеля, – ответил Чарли.
Лили вопросительно глянула на Рея: “кремнегель” звучал технически-ботанически, а техника была особой областью Реева ботанства. Экс-полицейский ответил:
– Это влагопоглотитель, его пакуют в электронику и прочее невлагостойкое барахло.
– Гадость, на которой написано “Несъедобно”? – уточнила Лили. – Боже, как это глупо. Все же знают – “Несъедобное” не едят.
Чарли сказал:
– Мистера Мэйнхарта все это довольно крепко подкосило.
– Ну я думаю, – сказала Лили. – Он женился на полной, блядь, УО.
Чарли поморщился:
– Лили, это неуместно.
Та закатила глаза и пожала плечами. Она терпеть не могла, когда Чарли впадал в режим “Папик”.
– Ладно, ладно. Я пошла на перекур.
– Нет! – Чарли соскочил с кресла и преградил Лили путь к черному ходу. – На улицу! Отныне ты куришь на тротуаре.
– Но ты же сам говорил, что когда я курю перед входом, то похожа на малолетнюю прошмандовку.
– Я осуществил переоценку. Ты повзрослела.
Лили прищурила глаз, дабы поглубже заглянуть ему в душу и тем самым прозреть его истинную повестку дня. Огладила свою черную виниловую юбочку, и та при касании пискнула, будто под пыткой.
– Ты пытаешься сказать, что у меня большая попа, да?
– Я совершенно никаким местом не пытаюсь этого сказать, – стоял на своем Чарли. – Я просто говорю, что твое присутствие перед входом в лавку – тот актив, который может привлечь клиентуру из туристов с канатной дороги.
– А. Ну ладно. – Лили схватила пачку гвоздичных со стола и двинулась мимо стойки наружу – думать думу, а на самом деле – кручиниться, потому что, как ни надеялась, она – отнюдь не Смерть. Книга предназначалась Чарли.
В тот вечер Чарли дежурил в лавке, не понимая, зачем наврал своим работникам, и тут заметил, как снаружи у витрины промелькнула какая-то вспышка. Через секунду вошла поразительно бледная рыжая женщина. На ней было короткое черное платье и черные блядские “лодочки”. По проходу она шла так, словно явилась на пробы для видеоклипа. Волосы длинными локонами струились по плечам и спине, точно огромная темно-рыжая мантия. Глаза – изумрудно-зеленые, и, когда женщина заметила, как Чарли смотрит, она улыбнулась и остановилась шагах в десяти.
Чарли ощутил почти болезненный толчок – тот будто бы зародился из паха – и через секунду признал автономную реакцию похоти. Ничего подобного он не ощущал с тех пор, как умерла Рейчел, и теперь невнятно устыдился.
Женщина разглядывала его – осматривала, как подержанный автомобиль. Чарли был уверен, что заливается румянцем.
– Здравствуйте, – сказал Чарли. – Чем могу служить?
Рыжая снова улыбнулась – слегка – и полезла в сумочку, которую Чарли поначалу не заметил.
– Я нашла вот это, – сказала женщина, вытащив серебряный портсигар. Такие Чарли видел теперь нечасто, даже на рынке антиквариата. Портсигар рдел, пульсируя, – как вещи на складе. – Я была тут недалеко, и что-то мне подсказало – место ему здесь.
Она подошла к стойке напротив Чарли и положила перед ним портсигар.
Чарли едва мог шевельнуться. Он таращился на рыжую, даже не сознавая, что упирается взором в ложбинку меж грудей, чтобы не смотреть в глаза; а женщина, похоже, обмахивала взглядом его плечи и голову, будто бы наблюдая за тучей мошек над Чарли.
– Потрогайте меня, – сказала она.
– А? – Он поднял взгляд, увидел, что она не шутит. Женщина протянула руку: ногти наманикюрены и того же темно-красного оттенка, что и помада. Он взял ее за руку.
Едва он коснулся руки, женщина ее отняла.
– Вы теплый.
– Спасибо. – В тот же миг он понял, что она – нет. Пальцы ее были холодны как лед.
– Значит, вы не из нас?
Он попробовал прикинуть, что это “нас” может значить. Ирландцы? Гипотоники? Нимфоманы? Почему он вообще об этом подумал?
– Нас? В каком это смысле – “нас”?
Она отступила на шаг.
– Нет. Вы не просто берете слабых и больных, да? Вы берете любых.
– Берем? В каком это смысле – “берем”?
– Вы даже не знаете, да?
– Чего не знаю? – Чарли стало очень нервно. Ему, бета-самцу, было очень трудно функционировать, оказавшись объектом внимания красивой женщины вообще, но эта его пугала. – Секундочку. Вы видите, как эта штука светится? – Он протянул ей портсигар.
– Она не светится. Я просто почувствовала, что место ей здесь, – ответила женщина. – Как вас зовут?
– Чарли Ашер. Написано же – “Ашеровское”.
– Чарли, вы, похоже, славный парень, и я точно не знаю, что вы такое, – да вы и сами, судя по всему, не знаете. Правда?
– В моей жизни случились кое-какие перемены, – ответил Чарли, не понимая, зачем вообще с нею этим делиться.
Рыжая кивнула – мол, я так и думала.
– Ладно. Известно, как бывает, если… э… вдруг понимаешь, что неподконтрольные тебе силы превращают тебя в такое, к чему нет инструкции пользователя. Я понимаю, что значит не знать. Но кто-то же где-то знает. Кто-то может вам рассказать, что происходит.
– О чем вы? – Но он знал, о чем она. Не знал он другого: как она сумела узнать.
– От вас умирают люди, правда, Чарли? – Произнесла она это так, будто собрала все мужество и сообщила, что у него между зубов остался шпинат. Скорее услуга, нежели обвинение.
– Откуда вы?.. – Откуда она…
– Потому что я это делаю. Не как вы, но тем не менее. Найдите их, Чарли. Пройдите по своим следам и отыщите того, кто был рядом, когда ваш мир изменился.
Чарли посмотрел на рыжую, затем на портсигар, затем снова на рыжую – та больше не улыбалась, уже пятилась к дверям. Пытаясь не упустить из рук нормальную реальность, он сосредоточился на портсигаре и про-изнес:
– Наверное, я смогу произвести оценку…
Колокольчик над дверью звякнул, а когда Чарли поднял голову, женщина пропала[22].
Он не видел, как рыжая миновала витрины по обе стороны двери, – она просто исчезла. Чарли выскочил наружу, прямо на середину улицы. Канатный вагон, ходивший по Мейсон, только переваливал гребень холма у улицы Калифорнии, и Чарли услышал звонок, жидкий туман тащился с Залива, отбрасывая радужные нимбы от неоновых вывесок прочих заведений, но нигде никакой рыжей не наблюдалось. Чарли дошел до угла и посмотрел вдоль Вальехо, но там опять никакой рыжей – только Император со свитой псовых сидел под стеной.
– Доброго вечера тебе, Чарли.
– Ваше Величество, здесь только что рыжая не проходила?
– О да. Я с ней поговорил. Думаю, у тебя нет шансов, Чарли, – мне представляется, она уже кому-то суждена. И еще предупредила, чтоб я держался от тебя подальше.
– Почему? Не сказала?
– Сказала, что ты – Смерть.
– Я – Смерть? – переспросил Чарли. – Смерть – я? – Дыхание в гортани замерло. В голове он воспроизвел весь прошедший день. – А если и Смерть?
– Знаешь, сынок, – сказал Император, – я не дока в прекрасном поле, но эту информацию, наверное, имело бы смысл придержать свиданья до третьего, когда они узнают тебя чуть получше.
