Кристофер Джон Сэнсом
Мертвая земля

Лицо Рейнольдса исказилось от злобы, а глаза метали молнии. Бросив взгляд на его жену, я заметил, что она еще сильнее побледнела от испуга.

На несколько мгновений в комнате повисло молчание, которое нарушил женский визг, долетевший из дальних комнат. Миссис Рейнольдс нахмурилась.

– Чем сейчас заняты мальчики? – обратилась она к мужу.

Тот зашелся лающим смехом.

– Судя по визгу, забавляются с этой девчонкой Юдит, – ответил он.

Его супруга поспешно вышла из комнаты. Несколько мгновений спустя до меня донеслись знакомые нахальные голоса:

– Смотри-ка, опять Локвуд притащился!

– Какой черт тебя принес, недоумок? Лучше бы ты оставил деда в покое, пока цел.

Мы с Николасом многозначительно переглянулись. Итак, снова близнецы, Барнабас и Джеральд.

– Что вам понадобилось в кухне? – раздался голос управляющего.

– Да вот хотели посмотреть, высоко ли у Юдит задираются юбки, – ответил один из близнецов. – А она, дуреха, принялась верещать как резаная!

– Ваша бабушка просила вас не приставать к служанкам!

– Отвали, если не хочешь щеголять с расквашенным носом!

В комнату ввалился Барнабас, юнец со шрамом. Завидев нас, он на миг замер от неожиданности и нахмурился, однако уже в следующее мгновение к нему вернулась прежняя наглость.

– Гляди-ка, Джерри, у нас гости, старые знакомые! Горбун и его подручный, долговязый рыжий ублюдок!

Взгляд Джеральда, вошедшего в комнату вслед за братом, не предвещал ничего хорошего.

– Вы знакомы с моими внуками? – удивленно спросил Рейнольдс.

– Да. Мы имели удовольствие встретиться с этими молодыми джентльменами в Лондоне, на прошлой неделе. В доме их отца.

– Куда эта компания крючкотворов приперлась, хотя их никто не звал, – вставил Барнабас.

– Внуки – это все, что у меня осталось, – заявил Рейнольдс. – Я должен защищать их интересы. После того как отца мальчиков повесят, я подам прошение об опекунстве. – Он повернулся к близнецам, и взгляд его неожиданно смягчился. – А потом мы найдем пару богатеньких красоток вам в жены, да, парни?

– Только не надо с этим спешить, дедуля. Нам пока и холостым неплохо.

Рейнольдс перевел взгляд на меня:

– Кстати, если у вас имеются какие-то подозрения относительно моих внуков, знайте – у мальчиков есть алиби. Тот вечер, когда моя дочь была убита, они провели со своими друзьями. Повеселились на славу, как это принято у молодежи, верно, парни? Весь вечер просидели в харчевне, и тому есть добрый десяток свидетелей. Коронер уже говорил с ними.

– Дед, хочешь, мы вышвырнем эту парочку вон? – спросил Джеральд, расправляя могучие плечи. – Да и Локвуда стоит выгнать взашей. Неплохая выйдет забава.

– Полагаю, они уйдут сами, – процедил Рейнольдс. – Прежде, чем вы им поможете это сделать.

Николас метнул в близнецов негодующий взгляд. Барнабас в ответ лишь издевательски подмигнул. Я взял своего помощника за локоть и потащил к дверям.

– Я слышал, сейчас за городом стоят цыгане, мастер горбун! – крикнул нам вслед один из близнецов. – Будьте осторожны, иначе они украдут вас и будут показывать на потеху публике!

Их дедушка, оценивший шутку по достоинству, зашелся лающим смехом.

«Да уж, – вновь подумал я, – в душе этого человека нет ни капли сожаления о погибшей дочери».

В холле мы увидели Тоби, ожидавшего нас в обществе управляющего. Воувелл, нахмурившись, с тревогой поглядывал на дверь кухни, откуда доносились приглушенные всхлипывания. Джейн Рейнольдс куда-то скрылась.

К немалому моему удивлению, Воувелл вышел на улицу вслед за нами. Быстро оглянувшись на дом, он сжал мою руку повыше локтя и прошептал:

– Вам следует знать, сэр, что мой хозяин рассказал вам далеко не все.

– Что вы имеете в виду?

Лицо управляющего исказилось от злобы.

– Существуют некие обстоятельства, которые он считает нужным скрывать. Я служу у него более десяти лет и хорошо осведомлен обо всех его делах. Так вот, девять лет назад, за несколько месяцев до своего исчезновения, Эдит Болейн обратилась к отцу за помощью. Джон Болейн хотел, чтобы у них были еще дети, но Эдит не могла заставить себя лечь с супругом в постель. Болейн, пытаясь принудить жену выполнять свои обязанности, пускал в ход побои. Она надеялась, что отец встанет на ее защиту. Но вы уже поняли, что за человек старый Рейнольдс. Папаша лишь накричал на Эдит и прогнал ее с глаз долой. Заявил, что он не собирается вмешиваться в чужие семейные дела и со своим мужем она должна разбираться сама.

– Почему вы решили рассказать мне об этом? – спросил я, внимательно посмотрев на Воувелла.

– Потому что я слишком хорошо знаю Гэвина Рейнольдса. Все, что его волнует сейчас, – это его несостоявшееся мэрство. А теперь, когда в доме появилась парочка юных мерзавцев, возросла вероятность того, что в один прекрасный день я тоже исчезну без следа.

– Я заметил, что Рейнольдс сильно хромает. Если бы не хромота, он, пожалуй, выгнал бы нас пинками. Вам не известно, при каких обстоятельствах он повредил ногу? – спросил я.

– Нынешней весной поскользнулся в жидкой грязи, которой в Норидже хватает. Это произошло на моих глазах. С той поры старикан вынужден ходить с палкой. Признаюсь откровенно, этот дом мне изрядно опостылел. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сообщить.

С этими словами он повернулся, скрылся в доме и закрыл за собой дверь.

Я догнал Николаса и Тоби.

– Что там вам нашептывал этот молодчик? – спросил Николас.

Я вкратце передал слова управляющего.

– Если бы Рейнольдс сообщил властям, что Эдит жаловалась на побои мужа, это стало бы еще одним доказательством вины Болейна, – заметил Николас.

– Не понимаю, почему старик счел нужным это скрыть? – спросил Тоби. – Он спит и видит, как бывшего зятя вздернут на виселицу.

– Потому что в этой истории он сам предстает отнюдь в не лучшем свете, – предположил я. – Отец просто-напросто отмахнулся от своей дочери, и, если это станет публичным достоянием, его репутация пострадает еще сильнее. А репутация – это единственное, что волнует Рейнольдса. Бедная Эдит! – вздохнул я. – Этой женщине достались в удел безрадостная жизнь и ужасная смерть.

Вечер я провел в своей комнате, записывая сведения и факты, которые нам удалось собрать. Вне всякого сомнения, пока что все они подтверждали виновность Джона Болейна. Тем не менее образ жестокого домашнего тирана никак не увязывался в моем сознании с подавленным и растерянным человеком, которого мы нынешним утром видели в тюремном замке. Покончив с записями, я вспомнил, что пришло время составить отчеты для Пэрри и леди Елизаветы, и призадумался, сжимая в пальцах перо. Стоит ли сообщать о том, что все обстоятельства складываются против Болейна? О том, что без просьбы о помиловании, судя по всему, не обойтись, так как суд, вероятно, признает его виновным? Стоит ли упоминать, что сам я отнюдь не уверен в невиновности Болейна? До заседания суда осталась всего неделя, но, возможно, за это время мы сумеем раздобыть сведения, которые заставят взглянуть на дело в новом свете. Не исключено, что это произойдет уже завтра, во время поездки в Бриквелл. Поразмыслив, я ограничился сообщением о том, что расследование пока не принесло результатов, и обещанием в ближайшее время написать вновь. Запечатав письма, я отнес их вниз и попросил хозяина отправить с утренней почтой в Лондон. Любопытно, подумал я, как отнесутся к моим посланиям в Хатфилде. Пэрри вряд ли будет опечален медленным ходом расследования. А вот леди Елизавета – иное дело.

Глава 15

На следующее утро, предвещавшее очередной жаркий день, Локвуд присоединился к нам за завтраком ровно в шесть часов. Он сообщил, что мать его чувствует себя немного лучше. Едва Тоби уселся за стол, как в дверях появился Джек. Трактирный слуга с подозрением посмотрел на его железную руку и потрепанную одежду, но Барак, не удостоив его взглядом, уселся за стол рядом с нами.

– Познакомься с мастером Локвудом, – сказал я. – Впрочем, вы уже встречались. В четверг, когда мы приехали в город, он был с нами.

– Рад знакомству, – кивнул Барак, пожимая руку Тоби. – Насколько я помню, вы местный житель и хорошо знакомы со здешними обстоятельствами.

– Что-то в этом роде.

– Глаза и уши повсюду – вот что вам сейчас необходимо, – глубокомысленно изрек Барак, обращаясь ко мне.

– Кстати, о глазах и ушах. Вчера вечером мои нориджские осведомители сообщили весьма важные для нас сведения, – повернулся ко мне Тоби. – Во-первых, у нас теперь есть адрес тетки Скамблера – она, как выяснилось, проживает на Бет-стрит. Во-вторых, удалось найти следы Джозефины и Эдварда Браун.

– Джозефина! – воскликнул Барак. – Да, конечно, она ведь теперь живет в Норидже! Как у нее дела?

– Муж ее работает каменщиком, а она прядет шерсть. Не так давно они перебрались в Конисфорд, квартал, что находится к югу от замка. – Поколебавшись, Тоби добавил: – Один из самых бедных кварталов в Норидже.

– Мы непременно с ней увидимся! – заявил я. – И со Скамблером, конечно, тоже. Нынешним вечером, когда вернемся из Бриквелла. Я вам очень признателен, Тоби. Как вам удалось отыскать Джозефину?

– Один из моих друзей выяснил, что Хеннинг, удалившийся от дел адвокат, и его супруга в прошлом году умерли от оспы. Дом их был продан, а слуги остались без крова. Друг мой знаком с их бывшим домоправителем, который ныне влачит почти нищенское существование. Именно он сообщил, что сталось с мастером Брауном и его женой. В последний раз он получил от них весточку несколько месяцев назад.

Николас покачал головой:

– Вы хотите сказать, что слуг просто-напросто выгнали на улицу? Но ведь это жестоко!

– Подобное случается чаще, чем вы думаете, – пожал плечами Тоби.

– Как я погляжу, у вас неплохие глаза и уши, – одобрительно кивнул Барак. – Я имею в виду, что ваши осведомители знают свое дело.

Тоби настороженно взглянул на него.

– Полагаю, вы тоже служите глазами и ушами для судей, собирая сведения о том, какие настроения царят в Норидже, – заметил он.

– Прежде Джек много лет работал на лорда Кромвеля, – сообщил я.

– На самого Кромвеля! – Это имя явно произвело на Локвуда впечатление. – Говорят, он заботился о бедных, да только парламент и старый король не позволяли ему облегчить их участь.

– Чистая правда, – подтвердил Барак.

– А вот нынешние судьи всегда на стороне богатых, – заявил Тоби, глядя в глаза Джеку.

Тот пожал плечами:

– Это дело их совести. Моя задача – всего лишь узнать, какие настроения царят в городе. А уж судьи после выездной сессии будут отчитываться перед лордом-протектором Сомерсетом и лорд-канцлером Ричем.

– И что вы скажете об этих самых настроениях?

– Повсюду преобладает чрезвычайное недовольство. – Барак загадочно улыбнулся. – Во всех городах, где прежде проходила выездная сессия, люди тоже были не слишком довольны жизнью. Но здесь возмущение достигло крайней степени. С подобным мне еще не доводилось сталкиваться.

Встав из-за стола, мы, не тратя времени попусту, выехали в Бриквелл. С утра спина беспокоила меня гораздо меньше, и я надеялся без особых мучений продержаться в седле пять миль. Не желая пересекать рыночную площадь, мы выехали из города через ворота Святого Бенедикта, расположенные в западной части, а затем свернули на дорогу, ведущую на юг. Несмотря на ранний час, там царило оживление. То и дело попадались повозки, груженные сыром и маслом, и пешие путники, тащившие на спине огромные мешки; все они спешили доставить товары на рынок. Встречались и всадники, законники и джентльмены; хотя до начала выездной сессии оставалось еще три дня, они, как видно, решили прибыть в город заблаговременно. Стайка подростков, громко гомонивших и хохотавших, преградила дорогу двум пожилым адвокатам в черных мантиях и их многочисленным слугам.

– Прочь с дороги, болваны! – крикнул один из юристов.

Как правило, мальчишки предпочитают не связываться со столь почтенными джентльменами, в особенности если их слуги, все как на подбор рослые и крепкие парни, вооружены ножами и дубинками. Однако на этот раз юные шалопаи, отступив на обочину, дружно спустили штаны, предоставив путешественникам возможность полюбоваться своими тощими задницами. Пожилой законник, обозвавший их болванами, побагровел от ярости, которую изрядно усугубил одобрительный хохот других путешественников. Раздались даже крики «Отлично, ребята!» и «Теперь навалите им кучу дерьма!». Барак и Тоби тоже смеялись, в то время как мы с Николасом, оба в адвокатских мантиях, обменялись встревоженными взглядами.

– Как бы эти шутники не избрали очередной мишенью нас, – вполголоса пробормотал Николас.

Но к счастью, все обошлось. По мере того как мы продвигались на юг, дорога становилась все более пустынной. Вокруг расстилались равнины; небо, синевшее над нашими головами, казалось безбрежным. На одном из огороженных пастбищ мы увидели нескольких человек, которые стригли овец, собранных в небольшом загоне. Выбрав очередную овцу, работники растягивали ее на дощатом столе и остригали длинные кудрявые пряди, с поразительной ловкостью орудуя огромными ножницами. В начале лета стричь овец уже поздновато, но холодная зима и поздняя весна сдвинули все сроки.

Мы с Николасом, Тоби и Бараком продолжали путь. С тех пор как Барак потерял руку, я ни разу не видел его в седле и ныне убедился, что он уверенно справляется с поводьями, накрутив их на свой протез. Судя по долетавшим до меня обрывкам разговора, Локвуд, с первого взгляда невзлюбивший Николаса, проникся к Бараку симпатией, чем я был весьма доволен.

– Никогда прежде не видел такой прорвы овец, – заметил Джек.

– Каждый год все больше и больше земель отдается овцам. И все больше и больше фермеров лишаются своих наделов, – откликнулся Тоби.

– Да, об этом толкуют во всех тавернах.

– А что в тавернах говорят о мятежах в западных графствах? – спросил я, поворачиваясь к ним.

– Некоторые считают, что причина – новая богослужебная книга, другие видят корень всех бед в беззакониях местных землевладельцев. В общем, непонятно, кто там мутит воду. В этом разобраться не только я не могу, но и, судя по всему, лорд-протектор Сомерсет тоже. Одно ясно – мятежи разгораются все сильнее.

Проехав меж пастбищ, мы свернули на широкую песчаную дорогу. Я услышал, как Барак спрашивает у Тоби, женат ли тот.

– Я? Нет, что вы. Пока у меня нет желания повесить себе на шею жену и детей.

– А я вот уже семь лет таскаю на своей шее такой груз и, как видишь, пока жив! – расхохотался Барак. – Хотя, конечно, рад возможности время от времени вырваться на свободу. А как у тебя дела по любовной части, парень? – обратился Барак к Николасу.

– Я обхаживаю дочь одного барристера из Грейс-Инн, – сообщил тот. – Ее зовут Беатрис.

– Надеюсь, она красотка?

– Свежа, как роза, нежна, как голубка.

– И когда же зазвенят свадебные колокола?

– Это одному Богу известно.

– На матушку очаровательной Беатрис производят сильное впечатление мои знакомства в высших кругах, – сообщил я, подъезжая к ним. – Думаю, эта особа мечтает в один прекрасный день удостоиться приема у леди Елизаветы.

Я бы никогда не рискнул неодобрительно отозваться о Беатрис в присутствии Николаса, однако не отказал себе в удовольствии слегка уколоть ее мать.

– Я так понимаю, она дамочка с амбициями? – спросил Барак, привыкший называть вещи своими именами.

– Тем лучше для меня, – ухмыльнулся Николас. – Амбициозная теща – залог успешной карьеры зятя.

Мы проехали мимо маленькой часовни, где до прошлого года служили заупокойные мессы; ныне и часовня, и прилегающие к ней земли принадлежали королю. Почти все витражные окна были разбиты, кто-то мелом накорябал на дверях: «К черту папу римского!» Впереди виднелся шпиль деревенской церкви.

– Бриквелл уже близко, – сказал Тоби, указывая на шпиль. – Вон она, тамошняя церковь. Думаю, сэр, неплохо было бы взглянуть на план, который я вам дал.

Я вытащил из сумки план, и мы на ходу принялись его разглядывать. Пахотные земли, расстилавшиеся слева от нас, прежде принадлежали упраздненной ныне часовне. Наверняка какой-нибудь богатый помещик собирается их выкупить, подумал я. Например, сэр Ричард Саутвелл, чьи владения примыкают к бывшим церковным землям. Проехав еще немного, мы оказались в маленькой убогой деревушке, где ветхие домишки теснились вокруг небольшого пруда. Слева по-прежнему тянулись пашни, а справа – зеленые пастбища, испещренные серыми и белыми пятнами – местными овцами.

– Это земли, принадлежащие Болейну, – пояснил Тоби. – Прежде он отдавал их в аренду, а потом пустил под пастбища. Скоро увидим его дом.

Действительно, вскоре дорога привела нас к кирпичной ограде, за которой возвышался просторный особняк из красного кирпича; длинные дымовые трубы, казалось, касались неба. Когда мы въехали в железные ворота, я заметил, что маленький садик перед домом совсем одичал, а цветочные клумбы поросли сорняками.

– Значит, это – обитель Джона Болейна? – вопросил Николас.

– Да, – кивнул Тоби. – Какой разительный контраст с тюремной камерой, где он обретается ныне.

Мы неспешно подъехали к дому. Не успели мы спешиться, как входная дверь распахнулась и на пороге возник рыжеволосый детина лет тридцати, широкоплечий и начинающий обрастать жиром. В руках он держал дубинку.

– Я адвокат Шардлейк, – представился я. – Прибыл сюда по просьбе мастера Копулдейка, дабы расследовать дело Джона Болейна. Миссис Изабелла дома?

– Нам ничего не известно о том, что мастер Копулдейк передал это дело другому адвокату, – нахмурился рыжеволосый.

– Я являюсь его законным представителем. У меня есть письмо, подтверждающее мои полномочия. Со мной помощник, мастер Овертон. Что касается мастера Локвуда, полагаю, он вам хорошо известен.

– Конечно. Да ниспошлет вам Господь доброго утра, Тоби.

– И вам тоже, Дэниел. Мы приехали сюда, чтобы помочь вашему хозяину. – Тоби повернулся ко мне. – Это управляющий мастера Болейна Дэниел Чаури.

Управляющий по очереди поклонился каждому из нас.

– Боюсь, мне придется попросить вас самих отвести лошадей в конюшню, – вздохнул он. – В доме не осталось других слуг, кроме меня.

– Значит, дома только миссис Изабелла?

Я опасался очередной встречи с несносными близнецами, но Чаури ответил:

– Да, только она, ее горничная и я. Все остальные слуги разбежались после ареста хозяина.

Я понимающе кивнул. Нет ничего удивительного в том, что слуги не захотели оставаться в доме, в котором произошло столь ужасающее происшествие. Мы спешились. Ломота под лопаткой напоминала, что моей многострадальной спине путешествие пришлось не слишком по вкусу. Чаури провел нас в конюшню, расположенную за домом. Неподалеку от конюшни находился небольшой сарайчик на одно стойло; проходя мимо, мы услышали громкое ржание и звук, производимый конскими копытами.

– Я так полагаю, там обитает пресловутый Полдень? – осведомился Барак.

– Именно так. Этого коня лучше держать подальше от других лошадей. К счастью, его стойло сделано из крепких дубовых досок и он хорошо привязан. Корм я бросаю ему через стенку, не подходя к этому зверю близко. Зайти в стойло и убрать навоз пока не отваживаюсь.

Я передал поводья своей лошади Бараку и подошел к сараю. Значит, именно здесь были обнаружены грязные ботинки и окровавленный молоток. Оглядев дверь, я убедился, что она надежно заперта и плотно прилегает к стене. Подсунуть под нее либо перебросить через эту дверь даже небольшой предмет было совершенно невозможно. Я обошел сарай кругом и обнаружил, что сзади имеется небольшое оконце с опущенными ставнями, попытался открыть его, но ставни были заперты изнутри. Действия мои вызвали новый приступ ржания и биения копытом. Вернувшись к дверям сарая, я заметил в стене крохотный зазор между досками – шириной в четверть дюйма, не более. Приникнув к этой щели, я заглянул внутрь. В конюшне царила полная темнота, однако через несколько мгновений взгляд мой различил белки лошадиных глаз, поблескивавшие в сумраке.

– По-моему, держать коня в полной темноте жестоко! – заметил я, отойдя от стены и повернувшись к Чаури.

– Не спорю, но дело в том, что окно заперто изнутри. Для того чтобы добраться до него, нужно пройти мимо стойла на близком расстоянии. Честно говоря, у меня нет ни малейшего желания получить удар копытом. Зато у меня имеется ключ. Когда мастера Болейна арестовали, он передал его мне. Если хотите, можете зайти в конюшню и открыть ставни, – предложил Чаури, и в голосе его послышалась легкая насмешка.

– Не думаю, что готов к подобному подвигу, – сухо ответил я.

– Мастер Болейн хочет продать Полдня, – сообщил управляющий. – Через миссис Изабеллу он передал мне просьбу заняться этим. Но найти покупателя на этого бешеного зверя непросто.

После того как мы привязали лошадей в другой конюшне, Чаури проводил нас в дом. В гостиной он попросил нас подождать, а сам отправился на поиски хозяйки. Комната, где мы оказались, была хорошо обставлена, на стенах висели дорогие гобелены, изображающие идиллические сельские сценки, участниками которых были пастушки и нимфы. Однако же взгляд мой различил комья пыли, скопившиеся в углах.

Чаури, вернувшись, сообщил, что миссис Болейн готова нас принять. Про себя я отметил, что он назвал свою хозяйку именем, на которое она ныне не имеет права. Николасу я сделал знак следовать за мной, а Барака и Тоби взглядом попросил подождать. Ни к чему было пугать бедную женщину, ввалившись к ней целой толпой. Комната, в которую провел нас управляющий, была, как и весь дом, хорошо обставлена, но несла на себе признаки запустения. Когда мы вошли, чрезвычайно миловидная женщина лет тридцати, с пышными формами и белокурыми волосами, выбивавшимися из-под унылого черного чепца, поднялась нам навстречу. Поклонившись, я представился сам и представил Николаса.

– Мастер Копулдейк просил вас помочь моему мужу? – спросила дама; в речи ее ощущался заметный норфолкский акцент.

– В мои намерения входит тщательно расследовать все обстоятельства дела и выяснить, нельзя ли взглянуть на происшедшее в ином свете.

– Благослови Господь леди Елизавету за милость, которую она нам оказывает, – с чувством произнесла Изабелла. – Но до суда осталось так мало времени! Всего шесть дней…

– Мне это известно. Вчера я посетил вашего супруга в Нориджском замке. Он велел передать, что любовь, которую он к вам питает, неизменна, и просил поблагодарить за снедь, которую вы ему посылаете.

– Я приготовила еще одну корзинку с едой. Не могли бы вы захватить ее с собой и передать моему мужу? В противном случае ему придется голодать. Тюрьма не обеспечивает заключенных пропитанием.

– Буду рад вам помочь.

Изабелла откинула с лица прядь белокурых волос.

– Наша кухарка попросила расчет, так что готовить мне приходится самой. Хорошо, что у меня имеется немалый опыт по части стряпни – я ведь работала в харчевне, – сообщила она, пристально глядя на меня огромными синими глазами. – Думаю, вам хорошо об этом известно. После того как Джон поселил меня в своем доме, все соседи отвернулись от него. Полагаю, сэр, вы тоже презираете меня – и за то, что я работала в харчевне, и за то, что столько лет жила во грехе?

– Разумеется, нет, – покачал я головой, мысленно подивившись и откровенности, и смелости этой женщины. – Заверяю вас, я сделаю все, что в моих силах, дабы помочь вам и вашему мужу.

– И я тоже! – неожиданно вставил Николас, буквально поедавший Изабеллу глазами; красота хозяйки явно произвела на молодого человека неотразимое впечатление.

– С вашего позволения, мы присядем и зададим вам несколько вопросов, – сказал я и уточнил: – Предупреждаю, это будут вопросы довольно щекотливого характера. Мастер Николас станет записывать нашу беседу – без этого никак не обойтись.

– Я готова ответить на любой вопрос. Дэниел, будьте любезны, оставьте нас!

Чаури, поклонившись, направился к дверям, однако по пути обернулся и бросил на свою хозяйку взгляд, как мне показалось, исполненный откровенного вожделения.

Изабелла, впрочем, ничего не заметила или сделала вид, что не заметила. Когда дверь за Чаури закрылась, она произнесла вполголоса:

– Уверена, вам известно, что закон более не считает меня супругой Джона. Но я не сомневаюсь: если его признают невиновным, он вернется сюда и мы снова будем жить вместе, как и прежде. Так или иначе, Эдит мертва.

– Да уж, мертвее не бывает, – кивнул я. – Насколько я понимаю, вы познакомились с вашим будущим мужем лет десять назад?

– Именно так. Как вы уже знаете, я тогда работала в харчевне. Джон частенько заглядывал к нам, так как дома у него творился настоящий ад. Он рассказывал мне, что вытворяет Эдит: Бог свидетель, я никогда не желала ей зла, но Джона она совершенно измучила. Да и сыновья доставляли ему немало огорчений. Им тогда было лет по восемь, не больше, но всякому было ясно – свет еще не видел подобной парочки жестоких паршивцев! – Изабелла вздохнула, и верхняя ее губа изогнулась от отвращения.

– Мы уже имели удовольствие познакомиться с Джеральдом и Барнабасом, – сообщил Николас.

– Поначалу я только жалела Джона. Я видела, что он достойный человек, который пытается выдержать все удары судьбы. Ну а потом… потом мы полюбили друг друга… – Во взгляде Изабеллы, устремленном на меня, вспыхнули искорки вызова. – Да, полюбили, несмотря на разницу в возрасте и положении. Такое бывает с людьми, знаете ли…

– Знаю! – с жаром ответил я. И спросил: – Вы когда-нибудь встречались с Эдит?

– Никогда. Но я столько слышала об этой женщине – сначала от Джона, потом от слуг и соседей. О ее угрюмом и вздорном нраве, о том, что она совершенно не заботилась о собственных детях. О ее странной привычке время от времени морить себя голодом. Нашлись досужие сплетники, которые рассказали ей о нас с Джоном, и вскоре после этого она исчезла. Когда стало ясно, что Эдит уже не вернется, Джон предложил мне поселиться в его доме. Конечно, он предупреждал, что его сыновья примут меня в штыки, да и соседи, скорее всего, не захотят с нами знаться. Но я любила его и была согласна на все.

Поколебавшись мгновение, я задал следующий вопрос:

– Джон когда-нибудь говорил вам о своем желании иметь еще детей от Эдит?

– Да, говорил, – ответила она, глядя мне прямо в глаза. – Но его жена наотрез отказывалась. Поначалу он пытался ее уломать, но все было напрасно, и он оставил все попытки. А после… Джон признался мне, что еще задолго до нашей встречи проникся к Эдит отвращением. Таким же сильным, какое питала к нему и она сама.

Мы с Николасом обменялись многозначительными взглядами. Очередная версия существенно отличалась от той, что вчера сообщил нам Майкл Воувелл, управляющий старика Рейнольдса.

– Простите за нескромный вопрос, но почему у вас с Джоном нет детей? Вы не хотели их иметь?

– Да, я не хотела иметь детей, пока мы не станем супругами по закону, – вздохнула Изабелла. – А Джон… он мечтал о детях. Мысль о том, что близнецы останутся его единственными наследниками, была для него невыносима. Он пытался переубедить меня, но после… – она покраснела и опустила глаза, – после признал мою правоту. Мы… мы принимали все меры предосторожности, известные сельским жителям. Я всегда говорила Джону, что, если мы поженимся, я буду счастлива родить ему дитя. После того как Эдит официально признали мертвой, мы наконец обвенчались, и тогда все препятствия исчезли. Но увы… Господь не благословил нас потомством. – Изабелла вздохнула и устало покачала головой. – Если бы я только знала, какое горе нас ожидает! Я попыталась бы родить ребенка сразу, как только мы стали жить вместе.

Щеки ее вновь вспыхнули, и она с трудом перевела дух. Я сознавал, как тяжело дается Изабелле подобная откровенность в разговоре с посторонними людьми. Решимость и отвага, свойственные этой женщине, порой граничили с дерзостью.

– Когда вы поселились в Бриквелле, как встретили вас сыновья Джона? – продолжил я свои расспросы.

– Возненавидели лютой ненавистью, – призналась Изабелла. – Скажу откровенно, вскоре я начала платить им той же монетой. Да еще и боялась обоих как огня. Как ни пытался мой муж держать эту парочку в узде, они были совершенно неуправляемы.

– Насколько мне известно, с ними не мог справиться ни один учитель.

– Ох, страшно вспомнить, как доставалось от них несчастным учителям! Помню, одного близнецы связали веревками и спустили вниз по лестнице. Он чудом не сломал шею, бедняга. Другого в классной комнате раздели догола, а потом вытащили наружу и бросили на лужайке. После этого учителя обходили наш дом за несколько миль. Близнецам было тогда по четырнадцать лет. Два молодых жеребца, не дающие проходу служанкам. Они всегда были неразлучны и все безобразия творили вместе. Как, впрочем, и сейчас. Когда Джона арестовали, я боялась оставаться с его сыновьями под одной крышей. Но на мое счастье, они решили прибегнуть к покровительству своего деда. Как видно, опасаются, что их объявят подопечными короля – в случае, если мой муж… – Изабелла осеклась, не договорив; самообладание в конце концов изменило ей; слезы, хлынув из глаз, поползли по щекам. Смахнув их платком, он пробормотала: – Продолжайте, мастер Шардлейк. И не обращайте внимания на проявления моей женской слабости.

– Вы знакомы с дедушкой близнецов, мастером Гэвином Рейнольдсом? Я беседовал с ним вчера. Излишней приветливостью сей пожилой джентльмен не отличается.

– Я его никогда не видела. Он наотрез отказался со мной знакомиться. А вот внуки частенько у него бывали. Думаю, чувствовали в нем родственную душу…

– Мне показалось, он питает к ним привязанность.

– Может быть, – пожала плечами Изабелла. – Могу сказать одно: у меня нет ни малейшего желания водить с ним знакомство.

– Есть еще один, весьма важный вопрос. Из ваших показаний явствует, что в тот вечер, когда была убита Эдит, ваш супруг заявил, что намерен поработать с документами в своем кабинете. Он просил вас проследить, чтобы его никто не беспокоил, и в течение двух часов вы его не видели.

– Да, так оно и было. Вам наверняка известно, что Джон вел давнюю тяжбу с соседом Леонардом Вайтерингтоном. Бедный Джон. Люди словно сговорились отравлять ему жизнь.

– Не скрою: то, что мастера Болейна никто не видел в течение двух часов, дает в руки обвинению сильный козырь.

– Я прекрасно понимаю это, – нахмурилась Изабелла. – Во время первого свидания с Джоном в тюрьме я сказала ему, что готова дать ложные показания. Хотела сказать коронеру, что в тот вечер якобы заходила в кабинет и разговаривала с ним. Но он запретил мне обманывать. Сказал, лжесвидетельство – это преступление и, если меня уличат, у меня будут серьезные неприятности. Вы сами видите, мастер Шардлейк, какой Джон преданный и любящий муж.

– Я вижу, что вы – преданная и любящая жена, – негромко произнес я. – Николас, не надо записывать этот разговор о лжесвидетельстве.