Кришнананда (Томас Троуб)
В поисках любви: От ложного доверия к доверию истинному. За пределы страха: Трансформация негативных эмоций

Жажда внимания, нежелание слушать, нечувствительность по отношению к другим и преувеличение собственных достижений.

У нас есть один знакомый, с которым тяжело иметь дело, потому что он говорит только о себе и совершенно не слушает других. Многим знакомо такое поведение. Мы ведем себя так, когда пытаемся скрыть глубокий стыд и неуверенность. Из-за неуверенности мы начинаем хвастаться своими достижениями, преувеличивать собственные заслуги, мы можем даже соврать, чтобы произвести впечатление на других людей и самим выглядеть лучше, умнее, достойнее в своих собственных глазах. Подобное величие – это всего лишь обратная сторона комплекса неполноценности: мы чувствуем, что недостаточно хороши, и хотим, чтобы люди, которыми мы восхищаемся, выказали нам одобрение и уважение. Мы надеемся, что близость с тем, кого мы высоко ценим, поможет нам начать уважать самих себя и придаст нам уверенности, которой так не хватает. Когда мы находимся в компании с тем, кто является для нас авторитетом, мы отчаянно нуждаемся в его признании, одобрении и оценке. От этого мы начинаем говорить и делать вещи, которые, возможно, унизят этого человека, но мы как будто не можем остановиться.

«Годзилла сталкивается с Франкенштейном»

Опыт обид, предательств и унижений с завидным постоянством влияет на наши отношения, создавая устойчивую модель зависимого поведения. Очень часто бывает так, что стереотипы одного из партнеров напрямую воздействует на стереотипы другого, и тогда влюбленные легко задевают друг друга так, что раненый ребенок у обоих оказывается спровоцирован. В нашей работе мы называем это явление «встречей Годзиллы с Франкенштейном». Двое раненых недоверчивых детей встречаются на боксерском ринге, где проигрывают сценарии детских травм друг друга. Каждый исполняет свою роль и готов к бою. В такой ситуации они друг друга не слышат и не понимают, потому что каждый находится в шоке из-за детских эмоциональных травм.

Наши близкие друзья, муж и жена, рассказали о сценарии, который повторяется у них из раза в раз. Когда они идут куда-то на вечеринку, она чувствует себя очень неуютно, потому что убеждена, что все внимание всегда достается только ему: он флиртует с женщинами и получает массу удовольствия. Ему же нравится общение с людьми, в том числе и с женщинами, и он не хочет, чтобы жена его контролировала. Ситуация является благодатной почвой для проявления их самых глубоких душевных ран: она чувствует себя брошенной, а он чувствует, что его все время контролируют. К середине вечера она сгорает от ревности и чувствует себя все более и более несчастной. Естественно, она предлагает мужу поехать домой. А ему хорошо, и он вовсе не хочет уходить. Когда же они, наконец, садятся в машину после окончания вечера, с ней случается истерика: она обвиняет его в том, что он отвергает ее, уделяя внимание другим женщинам, совсем не думает о ее чувствах и вообще он – «последняя сволочь». Муж не понимает, что происходит, ему кажется, что она обвиняет его несправедливо, потому что ему было просто хорошо на вечеринке, и он не делал ничего такого, что могло бы причинить ей боль.

У жены из этой пары есть свой особенный «кошмар», который постоянно возобновляется. Ее отца (психиатра) никогда не было дома, и ей приходилось умолять его уделить ей хоть чуточку внимания. А у мужа из этой пары была очень властная и контролирующая мать (еврейка), и теперь он не доверяет женщинам, считая, что должен защищать свою свободу от посягательств с их стороны. С точки зрения раненого ребенка, поведение обоих супругов абсолютно логично. Она чувствует себя обделенной, а он – что в его пространство вторгаются. Но если они объективно посмотрят на ситуацию, то смогут увидеть, что вечеринки являются лишь поводом для проявления эмоциональных ран каждого из них. Их союз дает им возможность получить доступ к детским травмам, вновь пережить их и исцелиться. Наш собственный опыт и опыт работы с многочисленными парами показывает, что зачастую мы стремимся создавать союзы с теми людьми, которые провоцируют наше глубокое недоверие. Таким образом мы получаем возможность исцелить свои раны и получить то, чего мы не получили или недополучили в детстве.

Подверженность пристрастиям

Одним из самых сложных проявлений раненого ребенка является подверженность пристрастиям. Мы злоупотребляем чем-то, чтобы не чувствовать страха или боли. У многих из нас есть свои способы защиты. Мы можем употреблять какие-то химические вещества, например алкоголь, антидепрессанты, никотин, кофеин, или просто слишком много есть. Нами может владеть постоянное, неотступное желание смотреть телевизор или фильмы, ходить по магазинам или все время что-то делать. Пристрастия могут касаться и нашего быта: мы структурируем жизнь так, что становимся похожими на неосознанных роботов. Кроме того, мы можем либо слишком много времени проводить в уединении, избегая любых отношений с людьми, или же наоборот – только и делать, что все время находиться в обществе.

Криш: Мой отец был чрезвычайно чувствительным человеком, интровертом, и всегда и во всем полагался на привычку. Рутина питала его, придавала ему сил. Уйдя на пенсию, он стал заниматься музыкой. Большую часть дня он проводил, играя на фаготе. Он планировал каждый день своей жизни, расписывал дела и выполнял их в той же последовательности, что и записал (чтение, игра в теннис, игра на фаготе, прослушивание музыки), часто совершенно забывая о людях, находившихся рядом с ним. Он чувствовал себя спокойно, однако таким образом пытался избежать «ужасной» необходимости выражать свои чувства, делиться ими с самыми близкими людьми. В этом я был очень на него похож. Но однажды я осознал, что все эти привычки не позволяют мне быть с кем-то по-настоящему близким. И тогда я начал учиться поступать по-другому. Использование химических веществ никогда меня не привлекало, потому что я обладаю сильной внутренней дисциплиной, которой научил меня отец. Но так же, как и для него, мои привычки и рутина, которой я себя окружил, со временем оказались сильнее меня. Это стало выражением моей глубокой робости и недоверия людям. Теперь я научился понимать, какие из моих привычек полезны для моего здоровья, а какие служат лишь щитом, уберегающим меня от отношений, особенно с Аманой. Я остро чувствую дистанцию, и от этого становится больно.

Подчинение пристрастиям – это попытка раненого ребенка набраться сил. Но в сочетании со стыдом и шоком эти действия очень сильно напоминают стремление к саморазрушению. Мы пытаемся хоть как-то заполнить внутреннюю пустоту и в то же время видим, как сами же издеваемся над собственным телом или же постоянно отвлекаемся от эмоционального и духовного роста. И мы себя за это ненавидим. Чтобы понять причины стремления к разным злоупотреблениям и устранить их, нам нужно провести огромную внутреннюю работу, научиться любить себя и относиться к себе с глубоким состраданием. Только тогда мы сможем заменить следование пристрастиям на более полезные и здоровые действия.

Наблюдение с любовью и пониманием

Если мы любим и понимаем своего раненого ребенка, если мы принимаем то, как он себя проявляет, то паника начинает отступать, и наши реакции на происходящее становятся не такими частыми и не такими бурными. Внутри нас появляется достаточно пространства, чтобы удерживать чувства раненой части. Нам больше не нужно действовать бездумно, выплескивая свои эмоции на других. Но развитие требует времени.

Если мы не подавляем эмоции раненого ребенка и не отказываемся от них по каким-то духовным соображениям, то процесс внутреннего роста будет постоянным.

Когда мы наблюдаем за собой для того, чтобы лучше себя узнать, наше сознание растет. Когда раненый ребенок выходит на первый план, вновь и вновь проигрывая сцены отдаления и недоверия, а также различные сценарии обвинения других, важно научиться видеть стереотипы и распознавать те ситуации и людей, которые задевают чувства нашей раненой части. Полезно замечать моменты, когда ребенок берет над нами верх. Он или она приносят определенное внутреннее чувство, и мы можем научиться осознавать это чувство тогда, когда оно возникает.

Иногда мы решаем не выражать эмоции, иногда же мы не в состоянии себя сдерживать. Наш опыт показывает, что настоящим искусством является умение наблюдать за собой и принимать то, что мы видим, ничего не избегая и не переделывая себя. Здесь нужно обладать достаточной силой и смелостью, потому что видеть и чувствовать свои собственные реакции и перепады настроения действительно больно. К тому же поведение раненого ребенка вызывает неодобрение со стороны других. Мы рискуем оказаться отвергнутыми или недовольными сами собой. И это тоже больно. Однако если мы научимся относиться к себе с пониманием и сочувствием, то постепенно расширим внутреннее пространство, в котором можно испытывать боль и страх, не задевая при этом других и не отдаляясь от них. Тогда энергия начнет течь в другом направлении, и мы обретем зрелость.

Мы не предлагаем потакать чувствам раненого ребенка или оправдывать его поведение. Мы призываем вас отыскать ту тонкую грань, балансируя на которой, вы не станете подавлять эмоции, однако и не будете выплескивать их наружу без разбора. Говоря об умении удерживать эмоции и наблюдать их, мы имеем в виду готовность признать существование раненой части, желание понимать ее и исследовать причины ее возникновения. Закончить первую часть книги мы хотели бы примером из нашей личной жизни.

Криш: Недавно Амане пришлось перенести операцию на стопе после несчастного случая, произошедшего во время нашей поездки на Бали. В течение нескольких недель после операции стопа продолжала болеть, и Амана была практически недееспособна. Я должен был заботиться о ней, а также вести домашнее хозяйство. Я и не подозревал, как много разных дел приходится делать по дому, до тех пор, пока судьба не заставила меня этим заниматься. Кроме того, я заметил, что меня раздражало буквально все, а еще я чувствовал себя бессильным, потому что не мог помочь Амане справиться с болью. Хуже того, в самый разгар ее болезни нам пришлось провести трехдневный семинар. Сейчас я ругаю себя за то, что не проявлял к жене большего сочувствия и не слишком хорошо о ней заботился (мне кажется, что из докторов получаются плохие сиделки).

Ухаживая за Аманой, я вспомнил, что, когда мне было семь лет, моя мать провела в больнице почти целый год. У нее была тяжелая форма туберкулеза. Пока она болела, мною занимались горничная и отец, который на самом деле все время работал. В тот уязвимый период своей жизни я чувствовал себя одиноким и брошенным. Со временем я подавил в себе эти чувства. Однако они продолжали жить в одном из отдаленных уголков моей души. Вспоминая то, что происходило со мной в тот период, я понимаю, почему болезнь Аманы так сильно задела чувства моего раненого ребенка. Неожиданно Амана, которая всегда заботилась обо мне и о нашем быте, которая всегда была предусмотрительна и внимательна, исчезла, предоставив меня самому себе.

Когда мы «впадаем в детство», нам становится очень трудно себя сдерживать. Тем не менее, у нас всегда есть возможность извлечь из ситуации урок и больше узнать о себе и о своей раненой части.

Часть 2. Освобождение от оков ложного доверия

Глава 5. Футляр
Тюрьма нашей обусловленности

Мы обнаружили, что, сколько бы мы над собой ни работали, мы не сможем научиться доверять ни себе, ни другим до тех пор, пока не распрощаемся со своим прошлым. Нам необходимо расстаться с тем образом жизни, на который нас запрограммировали. Нам нужно научиться жить не по сценарию. На это требуется огромное мужество. Чтобы понять значение расставания с прошлыми стереотипами, мы начнем с того, что расскажем вам о силе обусловленности – о том, что мы называем футляром.

Криш: Я помню один непростой разговор. Когда я последний год учился в школе, в моем классе был один очень смышленый ученик, но он никогда ничего не делал и держался особняком. После уроков он все время сидел в маленьком кафе неподалеку от школы. Мне он казался интересным парнем, но я сторонился его, потому что считал, что он слегка с приветом. К тому же я был слишком занят, потому что очень хотел быть первым учеником в классе и лучшим спортсменом в школе. Однажды, возвращаясь домой после занятий, я проходил мимо того кафе и решил зайти поболтать с ним. Я сел за его столик. Какое-то время мы сидели молча, а потом он вдруг спросил:

– Разве ты не видишь, что все это дерьмо собачье?

– Что все? – переспросил я.

– Да все, что ты делаешь. Пытаешься быть первым, лучшим, лижешь учителям задницы. Все твое существование – дерьмо. Ты что, не понимаешь? Для кого ты так, на хрен, корячишься?

– Для себя. Хочу поступить в хороший колледж.

– Чувак, ты что, не понимаешь, что ты – просто робот ходячий?! Господи! Ты же неглупый парень – протри глаза и перестань играть в эту тупую игру.

В то время я и понятия не имел, о чем он таком говорил. Мы не виделись с тех пор, как закончили школу, но его слова я запомнил навсегда. Тогда мне казалось, что у него просто эмоциональный срыв, но теперь я понял: он знал то, что я начал для себя открывать только спустя много лет после окончания колледжа.

Многие из нас потеряли связь с собой. Многие перестали себя уважать. Мы живем чужой жизнью, делая то, что хотят от нас другие. И, разучившись слушать себя, мы перестаем доверять своей природе.

Футляр

В детстве все мы нуждаемся в учителях и наставниках. Нам нужно разобраться во взаимосвязях этого мира и научиться отличать хорошее от плохого. В той или иной степени наши родители и среда, в которой мы растем, показывают нам приемлемые модели поведения и учат нас морали, создавая фундамент для нашей жизни. По большому счету, наши родители и воспитатели передают нам то, во что сами искренне верят. Им кажется, что, поступая так, а не иначе, мы сможем вырасти хорошими счастливыми людьми.

Но, во-первых, проблема в том, что если мы не подвергаем сомнению полученные наставления и правила, они никогда не станут по-настоящему нашими. Мы внимаем чьим-то советам и решениям, вместо того чтобы опираться на собственное понимание, прислушиваться к себе и следовать внутреннему голосу. Во-вторых, направление, которое выбирают для нас взрослые, часто основывается на глубоком страхе, подавлении и бессознательном соглашении с правилами, принятыми в обществе. И, в-третьих, правила могут идеально подходить родителям и учителям, но совершенно не соответствовать нашей природе.

В детстве у нас не было ни сил, ни возможности сомневаться в том, чему нас учили родители. Мы принимали все как есть и неосознанно подстраивались под предъявляемые требования. Многие так и выросли и до сих пор верят в истинность того, чему их учили взрослые. Многие никогда не задумывались о том, что усвоенные в детстве ценности и принципы могут сильно ограничивать их жизнь.

У каждого из нас есть внутренний голос. Он говорит нам, что для нас правильно, а что нет, и всегда знает, чего мы хотим и в чем нуждаемся.

Если мы наберемся смелости и научимся слушать и слышать себя, то сможем жить в гармонии со своей природой. К сожалению, большинство из нас разучилось это делать, потому что в детстве мы были вынуждены слушать других – тех, кто «лучше знает, как жить». Ребенок, у которого нет возможности доверять своим чувствам и опираться на собственное восприятие, перестает уважать себя и других, внутри него растут неуверенность и стыд.

В детстве нас не учат развивать внутреннее чувствование природы, жизни и людей, не учат откликаться на этот мир, исходя из настоящего момента. Вместо этого нам дают мораль. Почти все родители верят, что, не привей они ребенку каких-то моральных ценностей, он вырастет негодяем. Однако любовь и поддержка несоизмеримо важнее. Если ребенок сам пытается выработать систему ценностей и основывает ее на собственном внутреннем опыте и понимании происходящего, то он вырастает более здоровым и сильным человеком, который умеет глубоко сопереживать другим.

Стандарты, ценности и нормы поведения, которые нам навязывали в детстве, мы называем футляром. Образно говоря, каждому из нас вручили некую коробку и сказали, прямо или косвенно, что если мы станем жить внутри нее, то есть думать и вести себя определенным образом, то получим любовь, уважение и одобрение. Эта коробка содержит правила и ценности, определяющие хорошего человека, а также действия, благодаря которым к нам придут успех и признание. Мы живем так, как будто сидим внутри этой коробки, а сценарий подобающего нам поведения написан на ее стенках.

Придерживаться известных норм поведения и соблюдать моральный кодекс в какой-то степени комфортно. Это дает нам чувство безопасности и уверенность в том, что если мы будем соблюдать общепринятые правила, то с нами все будет о’кей. Более того, футляр дает нам ощущение того, что мы – личность. Благодаря ему мы знаем, кто мы есть в этом мире, какие роли можем играть и как нам быть в той или иной ситуации.

Криш: В детстве мне было очень уютно в моем футляре, я никогда и не думал о том, что он может меня в чем-то ограничивать. Мне было хорошо. Родители приучили меня к тому, что они знают, как правильно жить, и что всегда и во всем нужно следовать их советам. Порой, когда нам очень удобно жить в футляре, нужно много времени, чтобы из него выбраться. К сожалению, мой футляр очень мало соответствовал моей сути. И, кроме того, ограничивал поиски себя и своей природы.

Амана: Мое детство было иным, отчасти из-за того, что у меня никогда не было отца. Я чувствовала себя не очень-то уютно в своем футляре, и мне было легче увидеть все то вранье, которое одни люди навязывают другим.

В таких сильных фильмах, как «Плезантвилль» и «Шоу Трумэна», ярко и образно показано, как люди живут в футлярах и становятся фальшивыми, но такими удобными для всех личностями! На наших группах мы часто смотрим эти фильмы. Иногда мы чувствуем, как что-то в нашей жизни идет совершенно неправильно, и внутри нас абсолютно пусто, но мы не знаем, что делать, потому что ужасно боимся вылезти из своих футляров. Все, что мы видим вокруг себя, ограниченно коробкой «хорошо и должен». Жить в этом чехле – значит предавать свою суть, свою природу, ограничивать собственный потенциал, препятствовать своему цветению. Человек в футляре не может быть удовлетворенным и счастливым.

Конфликт между желанием правды и страхом что-либо менять

Очень трудно осознать то, что мы живем в футляре, ибо нас удерживает внутри него мощный механизм. Если мы перестанем соблюдать общепринятые правила, то столкнемся с сильным приступом паники и безмерным чувством вины. Скорее всего, это иррациональные переживания. За ними кроются наши первобытные страхи: мы боимся превратиться в изгоев и лишиться тех, кого мы любим и в ком нуждаемся; ведь если мы потеряем этих людей, то не выживем.

Недавно у нас был семинар в Японии. Всю вторую половину дня мы давали участникам энергетически сильные упражнения для того, чтобы поддержать их в желании выйти из футляра. Одна женщина поделилась с нами своим страхом. Она испытывала ужас при мысли о том, что может потерять поддержку семьи и друзей, если перестанет подчиняться общественным нормам. Тогда мы спросили ее, что для нее значит друг. Оказалось, что это тот, с кем она проводит время. Она не осознавала, что если бы люди рядом с ней не относились бы к ней как к уникальной личности, то давно перестали бы быть ее друзьями.

Погружаться в свой внутренний мир опасно, потому что это пробуждает внутри нас разум^[1], и мы начинаем понимать, что многие правила, с которыми мы бессознательно согласились и по которым живем, больше нам не помогают. Мы обнаруживаем, что многое из того, что мы делаем автоматически, по привычке, уже давно нам не нравится. Такое осознание может привести в ужас, поскольку фактически оно означает, что пришла пора что-то в своей жизни радикально менять. Мы разрываемся между стремлением к истине и страхом перемен.

В своей работе мы постоянно сталкиваемся с этим внутренним конфликтом. На наших семинарах и группах люди исследуют и начинают осознавать ветхость ценностей своего футляра. Но потом они возвращаются домой и снова попадают под давление со стороны «общественного кодекса» и близких людей, и им становится страшно продолжать внутреннюю работу. Многие записываются на наши семинары, но в последний момент отказываются от участия из-за «болезни» или «семейных проблем». Бывает и так, что один из партнеров начинает пересматривать свою систему ценностей и работать со своим футляром, но неожиданно замечает, что его внутренняя работа становится угрозой для существующих отношений, и тогда он останавливается. Или же люди осознают, что ревизия футляра может нанести ущерб их отношениям с родителями и семьей – тогда что-то менять попросту страшно. Эти страхи естественны и понятны.

Многие из нас ужасно боятся исследовать свои ценности и убеждения о жизни. Но стоит лишь однажды прикоснуться к истине, ощутить едва уловимый сладостный аромат свободы, как отказаться от поиска станет невозможным. Нас начинает преследовать желание правды. Как только вы осознаете свои ограничения, вы больше не сможете жить как робот. Вас будет настигать боль от жизни в таких тесных рамках и горечь от потери драгоценного времени.

Зов истины сильнее, чем страх и стремление к безопасности. Однако они существуют на очень близком расстоянии друг от друга. Мы иногда шутим, что понять, победила ли истина, можно лишь с помощью фотофиниша.

Возможно, самым пугающим шагом, который нам когда-либо придется совершить в жизни, будет тот, что поможет нам начать исследовать «начинку» своего футляра. По нашему опыту, процесс осознания собственных ограничений и замена их на разумные действия требует длительного времени. Жить без предписанных правил очень страшно. Часто случается так, что мы сбрасываем с себя старый футляр, заменяем его новым и по новым правилам живем так же неосознанно, как и раньше. Однако этот шаг может оказаться необходимым, чтобы набраться смелости и действительно отказаться от любых футляров, коробок или чехлов. В конце концов, мы обретем достаточно уверенности и научимся доверять себе настолько, что сможем жить, опираясь на собственный разум от момента к моменту. Мы научимся откликаться на ситуацию, возникшую здесь и сейчас, а не на то, что было с нами в прошлом. Мы научимся жить без футляра.

Исследование наших ограничений

Чтобы освободиться от футляра, прежде всего необходимо осознать, что он у нас есть. Момент осознания может стать началом длительного исследования внутреннего мира. Мы можем определить, каков наш футляр, ответив себе на несколько вопросов.

• Как в детстве мы получали любовь и внимание и что мы делаем для этого сейчас?

• Что нам говорили о том, каким должен быть хороший человек? Что мы думаем об этом сегодня? Каким, по нашему мнению, должен быть хороший человек?

• Какую роль нам приходилось или приходится играть для того, чтобы считать себя хорошим? Что нужно делать, чтобы люди нас уважали и одобряли?

• Что нам разрешали делать и чего не разрешали, например, в отношении секса, выражения гнева, творчества, радости, печали и других эмоций? Проявление каких чувств вы до сих пор осуждаете?

Криш: Недавно я проводил сессию с одним итальянцем. Он был профессионалом в своей деятельности и многого достиг. Его трудность состояла в том, что он не испытывал сексуального влечения к жене и поэтому заводил романы на стороне. Один роман постепенно перерос в действительно глубокую и значимую для него связь. Незаметно для себя он стал проводить с любимой женщиной все больше и больше времени. Когда я спросил его, сказал ли он об этом жене, он был потрясен самой идей раскрытия своей тайны. «Ей будет слишком больно», – заявил он. Постепенно я подвел его к осознанию того, что он боялся нарушить «гармонию» в семье. Именно страх заставлял его держать все в секрете. Очевидно, он был не готов ни к честности, ни к тому, чтобы осознать цену, которую платил за собственную ложь. Когда мой клиент был ребенком, его отец часто изменял его матери, а мать жаловалась ему, своему единственному сыну, ища у него поддержки и защиты. Теперь мой клиент живет так же, как и его отец, в постоянной лжи, испытывая чувство вины, однако у него не хватает смелости все это прекратить. Он жертвует собственным достоинством и самоуважением, без которых не сможет научиться любить себя и не обретет целостность. Но его страх слишком силен. Его страх перерастает в ужас от мысли, что ему придется быть честным, поэтому он продолжает жить в футляре вранья, ощущая себя тем, кем нельзя гордиться.

Выражение гнева и переживание горя

Приходит время, и мы начинаем понимать, что наша обусловленность нам мешает. Наши иллюзии рушатся, и мы ужасно злимся на тех, кто нас подавлял, ограничивал и учил фальшивой морали. Гнев пробуждает внутреннюю силу, и это помогает нам вновь начать доверять. Здоровая энергия гнева способна «очистить» нас от целых десятилетий угодничества и компромиссов с самим собой. Мы злимся не только на наших родителей, но и на все то общество, в котором мы выросли, на то общество, которое оскорбляет и «душит» детскую невинность и доверие. Мы злимся на социальные нормы и принятые в этом обществе ценности, на систему воспитания детей, в которой наши родители даже не сомневались.

Негативная обусловленность так глубоко поражает самую суть человека и способна охватить такие огромные социальные слои, что мы начинаем сомневаться в ней только тогда, когда вдруг осознаем никчемность собственной жизни.

Криш: Когда я проходил ординатуру по психиатрии, я понял, что вошел в мир, где мне, возможно, придется противостоять многим консервативным идеям о том, почему у людей возникают эмоциональные проблемы. Должен признать, что с самого начала я чувствовал себя разгневанным протестантом, не согласным с традиционной точкой зрения. Но я нашел родственную душу в лице главного ординатора. Это была общительная и понимающая женщина, которая так же, как и я, больше интересовалась психотерапией и была не в восторге от биологического подхода. Вскоре после нашего знакомства она дала мне книгу Элис Миллер «Драма одаренного ребенка». Я прочел ее всего за один вечер и затем буквально «проглатывал» все написанное этим автором.

Затем мой главный ординатор познакомила меня с работой Хайнца Кохута. Я был очень вдохновлен. Книга помогла мне по-новому взглянуть на процесс воспитания детей и понять, каким образом «обычная обусловленность» травмирует ребенка. В двух словах: Кохут писал о том, что, когда ребенок получает позитивную обратную связь, в которой нуждается, у него развивается чувствование своего «Я» – своей природы и своей подлинности, а также ощущение, что он способен реализовать свой потенциал. Под позитивной обратной связью мы имеем в виду то, что благодаря родителям и той среде, в которой ребенок растет, он получает знания о своем истинном «Я» и о своих возможностях. Если же ребенок не получает позитивной обратной связи, он может развивать лишь отдельные части своей личности, и в результате его переполняют стыд и сильная неуверенность. Он компенсирует эти чувства развитием ложного «Я», превращаясь в человека, который занят только собой. Я был именно таким: эгоистом, беспокоящимся исключительно о собственной безопасности. Мне все время приходилось быть начеку, поскольку внутренне я был абсолютно неуверенным в себе человеком. Что-то похожее происходило и с теми пациентами, с которыми я работал.

В тот период в психиатрии господствовал биологический подход к объяснению причин эмоциональных расстройств (в частности, в Калифорнийском университете, где я учился). Считалось, что терапия и психология не заслуживают серьезного внимания. Такое отношение вызывало во мне сильнейшее сопротивление. Запад буквально помешался на мгновенном исцелении. Работа с эмоциями – это длительный, чрезвычайно глубокий процесс, а биологический подход пропагандировал быстрое излечение: принял таблетку – и с тобой все в порядке, ни страхов тебе, ни беспокойств. Более того, я видел, как наука уходит все дальше и дальше от действительного решения эмоциональных проблем. С процветанием биологического подхода мы теряли возможность стать более осознанным, более духовным обществом и научиться правильно воспитывать наших детей, не разрушая их природную целостность. Я был сыт по горло ошибочными идеями о том, что именно биология, а не социальная обусловленность или школьное и семейное воспитание, являются причиной существующих проблем человечества. Элис Миллер подтверждала мои самые смелые догадки. Она указывала на то, что общество разрушает ребенка, подавляя его и проявляя насилие над его личностью, а современные методы лечения эмоциональных проблем лишь усиливают негативный эффект, совершенно не учитывая человеческую сущность. Но биологический подход поддерживался еще и нежеланием страховых компаний выделять средства на терапию, а также деньгами фармацевтических компаний, которые получали психиатрические отделения клиник.

Помню один случай, который произошел со мной в ординатуре. Я работал в отделении для подростков. (Мое несогласие с традиционной психиатрией проявлялось сильнее всего, когда дело касалось именно детей и подростков. По моему мнению, проблемы возникают чаще всего у чувствительных детей, потому что им трудно справиться с грубостью и насилием социальной обусловленности.) Я лечил мальчика, который находился в депрессии. Я беседовал с ним каждый день, и постепенно он рассказал мне свою историю. Оказалось, что он был чрезвычайно восприимчивым и очень чувствительным ребенком, испытывающим сильное давление со стороны отца. Отец заставлял его хорошо учиться и одновременно заниматься спортом, а мальчишка не выдерживал такой нагрузки. Поэтому он закрылся в своем собственном мире. Меня попросили представить этот случай старшим коллегам на очередной конференции (собрание, на котором ординаторы представляют случаи, а врачи затем назначают пациенту лечение).

После того, как я сообщил о диагнозе моего пациента и о том, как он чувствовал себя в течение последних двух недель, врачи в основном сосредоточились на обсуждении биологических показателей и тестов на депрессию, которые практически ни о чем не говорили. Почти ничего не было сказано о психологических причинах его заболевания. Все врачи сошлись на мнении, что пациента следует лечить антидепрессантами, и затем принялись обсуждать, какие именно лекарства ему назначить. Я чувствовал себя как на пороховой бочке. Во-первых, я был убежден, что достиг определенного прогресса в работе с этим подростком, а во-вторых, я был уверен, что перевод его на медикаментозное лечение абсолютно неприемлем. У меня было такое ощущение, что врачи поощряли насилие, происходившее в семье моего пациента, официально соглашаясь об этом забыть. Когда же я решительно возразил, высказав свою точку зрения, врачи сказали, что я не достаточно компетентен, чтобы оспаривать их решение.