Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Крессида Коуэлл
Как освободить дракона

Cressida Cowell

HOW TO BREAK A DRAGON’S HEART

* * *

Пролог, написанный Иккингом Кровожадным Карасиком III, последним из великих героев-викингов

Прошлое – это история. История с привидениями. С призраками.

Мое детство давно кануло в прошлое, и его призраки – это призраки героев и драконов, берсерков и ведьм. Нынче в них никто не верит.

А я верю, ведь я видел все своими глазами.

И если ТЫ, дорогой Читатель, никогда не видел ни драконов, ни ведьм, ни призраков, это вовсе не значит, что их не бывает.

История этого Геройского Похода повествует о самом важном приключении из всех, что в ту пору выпадали на мою долю.

Тогда я впервые узнал, что названия на плоской карте Варварского архипелага, например залив Разбитого Сердца, появились неспроста и за каждым из них стоит чья-то история. Эти люди когда-то на самом деле ходили по земле, и удивительные, а порой трагические события, которые им довелось пережить, навеки оставили свой след в наших краях. Сам воздух там пропитан этими историями.

Вот что я называю призраками.

Остров гористый
Спиною китовою
Вздыблен над морем.
Волны вокруг
То бушуют неистово,
То к берегу ластятся.
От непогоды
Травы пожухли,
Согнулись деревья.
Вереск иссохший
Жалобно стонет,
Ветром терзаемый.
Плиты из камня
Хранят, громадные,
Память о прошлом.
Здесь возвышался
Трон Вековечный
Королей Дикозапада.

Чернобород Оголтелый
ЗДЕСЬ восседал –
Великий Правитель,
Властитель последний.
Покоилась длань
На рукояти
Лезвия Бури,
Меча достославного.

Очи взирали
На викингов город,
Жизнью кипящий.
Из гавани шли
Суда крутобокие
На юг и на север.
Послушны были
Олени моря
Словам Оголтелого,
Из плаваний дальних
Везли добычу:
Рабов и золото.
А что ЗДЕСЬ нынче?
Лишь чайки кружат
Над безлюдным берегом,
Да волки рыскают.

ЗДЕСЬ Оголтелый,
Тряся десницей,
Воин всеславный,
Вскричал громогласно:
«Я нарекаю
Страну эту Завтра!
Век ее долгий
Да не прервется».
«Быть по сему!» –
Отвечали воины,
Копья вздымая.
Драконы же молча,
Смежили веки.
Думали: «Это
Мы тоже слышали».

ЗДЕСЬ же свершилось
Злое деяние.
Сын Оголтелого
Предал отца
За игрою в шахматы.
ЗДЕСЬ воин великий
В безумии яростном
Трон обагрил
Отпрыска кровью.
ЗДЕСЬ пламя взметнулось,
Дома запылали
Тысячью факелов.
ЗДЕСЬ пели протяжно
Клинки стальные,
Сражений льдины.
ЗДЕСЬ волны морские
Алыми стали
От пролитой крови.
ЗДЕСЬ полнились воды
Телами мертвыми.
ЗДЕСЬ Воин-Король
Узрел, побежденный,
Надежд крушенье.
Над пепелищем
Его мечтаний
Дым скорби курился.
Где слава великого?
Корабль, что прежде
Был ветра быстрее,
Как конь израненный,
Влек Оголтелого
В земли Отчаянья.
Так дни закончил
Король Дикозапада.
Престол утрачен,
Сгинули шахматы,
Лезвие Бури
В море покоится.
Нет королевства,
Былые сподвижники
Врагами стали
Непримиримыми.
А Оголтелый
На Запад отправился.
Больше его
Никогда не видели.

ЗДЕСЬ все это было.
Теперь же в небе
Орлы кружатся,
Земля укутана
В колючие заросли.
Печали посланец –
Гулкое эхо –
Летит из пещер,
Приливом рожденных.
ЗДЕСЬ все это было…

Буря на макушку лета

Вообще-то, в краю викингов бури – дело самое обычное. Но такого сильного шторма не случалось уже больше сотни лет.

Он налетел без предупреждения в самый день летнего солнцестояния.

Три дня и три ночи без передышки бушевал ураган, завывая, как раненый бог, опрокидывая дома, вырывая с корнем деревья. Он подхватывал корабли, как щепки, и топил их. Что же до жалких человечьих домишек, муравьями цепляющихся за пустынные островки, ураган их попросту не замечал – сметал, будто пыль.

Когда случаются такие бури, многое пропадает и многое находится.

Буря, подобная этой, может утащить в пучину множество кораблей. А может поднять из глубин океана и выбросить на берег горы всеми позабытых диковин вперемешку со щепками и водорослями.

Этот шторм оказался из тех, что берут, но не отдают.

Камикадза – крохотная бесстрашная лохматая дочка Большегрудой Берты, предводительницы Бой-баб, как раз была в море на своей лодке «Буревестник», совершенно одна, и тут налетел шторм.^[1]

Бой-бабы вышли на поиски, не дожидаясь, когда буря окончательно стихнет. К тому времени когда ветра успокоились и другие племена начали приходить в себя, оглядывать смятые коровники, поваленные дома и вывороченные с корнем деревья и засучивать рукава, чтобы отстроить жизнь заново, Бой-бабы уже бороздили на своих кораблях под черными парусами самые отдаленные уголки архипелага, выкрикивая:

– Ка-а-а-а-ми-ка-а-а-а-а-дза-а-а-а! Ка-а-а-а-ми-ка-а-а-а-а-дза-а-а-а!

Ответа не было.

1. Пропавшее дитя

Летним вечером два Хулиганских корабля кружили у маленького островка под названием Тихий в восточной части Варварского архипелага.

Присутствие Хулиганских кораблей в восточных водах было делом неслыханным. Обычно они десятой дорогой огибали эти края, поскольку знали, какие опасности таятся здесь.

В Восточном архипелаге всяких ужасов – пруд пруди. Если бы Хулиганы не вызвались помочь Большегрудой Берте искать ее пропавшую дочь, ноги бы их не было в этих гиблых местах. И вот близился вечер, а они забрались так далеко от родного острова Олух, что не успевали вернуться до темноты.

Оставалось только одно: бросить якорь и провести ночь в Восточном архипелаге. Хотя никого такая перспектива не радовала. Но где разбить лагерь?

Все земли к северу и к югу принадлежали СТРАХОЛЮДАМ, а Страхолюды были работорговцами и славились как самые жестокие пираты во всем нецивилизованном мире. Вдобавок у них была неприятная привычка убивать непрошеных гостей на месте. И ко всему прочему почти на всех подвластных им берегах водились привидения.

Конечно, оставался еще остров Берсерк.

Но было полнолуние, а в полнолуние Берсерки бесятся и воют, как собаки, и почем зря скармливают людей некоему безымянному Зверю в чаще леса…

Вот и выходило, что остров Тихий – единственное безопасное место для ночлега в Восточном архипелаге.

И Хулиганы уже добрый час наматывали круги возле острова, выискивая, где лучше всего причалить.

– СТОЙ! – гаркнул Стоик Обширный, Вождь Племени Лохматых Хулиганов, Да Трепещет Всякий, Кто Услышит Его Имя, Кх, Гм. Выглядел он очень представительно: огромный, толстый, с рыжей бородищей, смахивающей на львиную гриву, которую какие-то маньяки начесали против шерсти. – СУШИ ВЕСЛА!

Стоик повернулся к сыну, Иккингу Кровожадному Карасику III. Тот стоял рядом с отцом на палубе «Жирного пингвина» и тревожно вглядывался поверх носового украшения в даль, прикрыв глаза ладонью от заходящего солнца.

Иккинг меньше всех походил на наследника вождя племени Хулиганов: обыкновенный мальчишка, рыжий, с длинными тощими руками-ногами и хмурой конопатой физиономией, какую в толпе не вдруг и заметишь.

– А теперь, Иккинг, – важно произнес Стоик, – я хочу, чтобы ты внимательно наблюдал за моими действиями. Вождь должен быть АБСОЛЮТНО УВЕРЕН, что нашел безопасное место для лагеря. Благополучие всего племени зависит от того, найдет ли он ИДЕАЛЬНУЮ стоянку.

– Да, но мы уже сто лет ищем, – заметил Иккинг. – И там, на Тихом, одно местечко действительно выглядело очень мило.

– Слишком на виду, – мрачно сказал Стоик. – Идеальная стоянка должна быть укрыта от ветра и внезапных бурь.

– Да, папа, но мы все очень устали, и темнеет уже, а Восточный архипелаг очень опасен, – возразил Иккинг. – Как насчет всех прочих мест, которые мы смотрели?

– Слишком топко, слишком много медуз, недостаточно места для шатров, негде выставить часовых… – перечислил Стоик. – Надо найти ИДЕАЛЬНОЕ место, Иккинг. – Он снисходительно похлопал сына по спине. – Вот почему капитан – я, сынок. Смотри и учись, мой мальчик, смотри и учись.

Стоик бодро потопал искать другие подходящие места, а его команда дала отдых натруженным рукам и принялась негромко роптать. Раз уж Стоик так стремится найти идеальную стоянку, буркнул кто-то, может, он сам и на весла сядет?

Но буркнул очень тихо, чтобы вождь не услышал.

– Ненавижу ночевать в палатке, – заявил Рыбьеног, лучший друг Иккинга. – Опять у меня астма разыграется до жути.

Рыбьеног, длинный, тощий, как веретено, мальчишка, страдал экземой и астмой, а также аллергией на пшеницу и молочные продукты. И, что самое неприятное, на драконов.

– Это все ты виноват, Никчемный, – прорычал Сморкала Мордоворот, Иккингов двоюродный братец, наглый здоровяк с задатками прирожденного вожака и множеством татуировок-черепов. Он задумчиво сплюнул в море. – Нас бы ни за что не занесло сюда в поисках мелкой вшивой Бой-бабы. Но из-за тебя у твоего отца случилось размягчение мозгов, и он заключил союз с этими грязными^[2] неудачницами, – ядовито сказал Сморкала. – Пока ты все не испортил, ходила прекрасная поговорка: «Хорошая Бой-баба – мертвая Бой-баба». И я вот что скажу: если завтра утром ее драгоценный Бой-бабий трупик выплывет из вон того ущелья, я лично не стану ронять слезы в кружку с какао.

– Гы-гы-гы, – заржал Песьедух Тугодум, Сморкалин друг и приспешник.

– Ты просто душка, Сморкала, – огрызнулся Иккинг. – Неудивительно, что у тебя столько друзей.

– Нет, серьезно, – протянул Сморкала, – погляди вокруг, Никчемный. Вы с папенькой, кроме шуток, подвергаете нас здесь опасности. Мы заплыли на территорию СТРАХОЛЮДОВ. Видишь остров, вон там? – Он указал на зловещий силуэт на юге, откуда доносился странный ритмичный гул. – Хочешь знать, что это такое, деточка? Это БЕРСЕРК. А залив, куда мы сейчас дрейфуем? Это же залив Разбитого Сердца…

Песьедух Тугодум резко прекратил гоготать и сделался тошнотно-зеленого цвета.

– З-залив Разбитого Сердца? – заикаясь, переспросил он. – Но там же… вроде не… водятся привидения?..

– Еще как водятся, – ухмыльнулся Сморкала.

– Призраки?.. – пискнул Рыбьеног.

Сморкала вытаращил глаза и, подавшись к Рыбьеногу, заговорщицки прошептал:

– Вот именно, хилятик. На берегу Разбитого Сердца, говорят, обитает призрак женщины на призрачном корабле… она вечно ищет свое потерянное мертвое дитя… и если найдет вместо него ТЕБЯ… – он помолчал, чтобы нагнать побольше страху, – то запустит тебе в грудь свои ужасные призрачные пальцы, – (и Песьедух, и Рыбьеног невольно отшатнулись и попытались заслониться руками), – вынет твое трепещущее сердце и уплывет вместе с ним обратно в призрачный мир, – злорадно закончил Сморкала.

Песьедух с перепугу уронил кинжал себе на ногу. Кинжал был без ножен, так что Тугодуму сделалось очень больно.

– О-У-У-У-У…

– ЧУШЬ это все, Сморкала, – громко произнес Иккинг. – Глупые суеверия. Эти сказки пошли оттого, что в болотах по берегам залива водится редкая птица под названием необычайка, и ее крик похож на плач призрака.

Сморкала откинулся назад и скрестил на груди татуированные руки.

– Чушь, говоришь? Да мы тут жизнями своими рискуем! И все ради вонючей Бой-бабки, не имеющей никакого отношения к племени Хулиганов. И виноват в этом ты, Никчемный.

В этот самый момент Иккингу на голову плюхнулся его охотничий дракон Беззубик – он летал на разведку и теперь вернулся на «Жирного пингвина».

Иккинг выслал Беззубика вперед обследовать гроты, скалы, пляжи и прочие места, куда буря могла зашвырнуть небольшую лодку.

Если Иккинг лицом и телосложением не вышел в наследники вождя племени Хулиганов, то Беззубик на роль охотничьего дракона наследника подходил еще меньше. Он принадлежал к породе обыкновенных садовых, самому распространенному виду драконов (хотя сам утверждал, будто относится к разновидности куда более экзотической), а размерами уступал охотничьим драконам остальных юных воинов минимум вдвое. Он не имел не то что каких-либо полезных в бою особенностей, но, как явствует из его имени, даже зубов.

Сейчас, вернувшись из разведки, он был по-настоящему встревожен, а тут еще напряжение поисков, поздний час и важное охотничье поручение, не говоря уже о двух пропущенных кормежках и тихом часе, – от всего этого тревогу Беззубика зашкалило до дикого перевозбуждения. Его плющило и таращило, словно клеща, высосавшего несколько больших кружек сладкого-пресладкого кофе.

Беззубик и в обычном-то состоянии заикался, а сейчас и вовсе не мог произнести ни слова, настолько был не в себе. Он просто подпрыгивал на голове у Иккинга, указывая крылышками на берег Разбитого Сердца.

– Что такое, Беззубик? Что там? – спрашивал Иккинг.^[3]

Стоик как раз беседовал со своим помощником об относительных преимуществах различных типов стоянок, зорко, как и надлежит капитану, поглядывая вокруг, и заметил тычущего крылышками Беззубика. Вождь навел подзорную трубу на берег Разбитого Сердца.

– Но это неподходящее место для лагеря, – проворчал Стоик, но вдруг умолк. – Погодите секундочку. Что это? ТАМ НА ПЛЯЖЕ ЧТО-ТО ЕСТЬ!

2. Что-то на пляже

Рыбьеног подскочил аж на метр – ему первым делом пришло в голову, будто ЧТО-ТО на пляже – это привидение.

Но ЧТО-ТО выглядело большим и плотным и торчало из белых песков на берегу Разбитого Сердца.

– Может, это Камикадзина лодка! – с надеждой воскликнул Иккинг, вглядываясь изо всех сил. – Вдруг она разбилась и обломки торчат из песка…

– ВОИНЫ! – прогремел Стоик. – ДАВАЙТЕ ИССЛЕДУЕМ ЭТО ЧТО-ТО НА ПЛЯЖЕ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПРОДОЛЖИТЬ ПОИСКИ ИДЕАЛЬНОЙ СТОЯНКИ! ТАМ МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ПРОПАВШИЙ РЕБЕНОК, КОТОРОГО МЫ ИЩЕМ!

Воины повиноваться не спешили и даже наоборот: начали роптать.

Солнце быстро садилось в роскошных сполохах розового, красного и золотого. Однако любоваться закатом ни у кого не было настроения. Это воображение шалит или ритмичный гул, доносящийся со стороны острова Берсерк, становится громче?

– Но, вождь, – возразил Червяк Безмозглый, – мало того что на том пляже привидения водятся, так это еще и территория СТРа Стрели, вождя Страхолюдов.

СТР Страхолюд гостей не жаловал.

– Ну, мы же не собираемся там высаживаться и вообще, – огрызнулся Стоик Обширный. – Мы просто глянем что да как… И с чего это ты обсуждаешь мои приказы? Я КАПИТАН ЭТОГО КОРАБЛЯ, И ВЫ ДОЛЖНЫ ПОВИНОВАТЬСЯ БЕСПРЕКОСЛОВНО!

И воины устало погребли к Чему-то На Пляже, ворча себе под нос.

– Нет, Никчемный, ты просто прелесть. Я уже готов облобызать твою Никчемную тупую башку, – злобно прорычал Сморкала. – И я бы так и сделал, но слишком устал и жрать хочу.

Они вошли в мелкие воды залива и, лавируя среди плавника, нагнанного бурей, приблизились к берегу. Очень скоро даже в угасающем вечернем свете стало видно: ЧТО-ТО – точно не лодка.

– Слишком угловатое, – заметил Рыбьеног.

Вот только что бы это могло быть?

Рыбьеног как раз решил про себя, что это гроб, когда снизу раздался внезапный ТРРРРЕСК! – и корабль резко остановился.

– ИДИОТЫ! – взревел Стоик. – Вы налетели на риф!

– Ты же не велел нам останавливаться, – возразил Червяк Безмозглый, и не без оснований. – Ты капитан. А мы только повинуемся приказам.

Они налетели на камень, и сквозь пробоину в правом борту хлынула вода.

«Жирный пингвин» мягко лег своим очень толстым брюхом на песчаное дно залива Разбитого Сердца и отказался двигаться дальше.

Викингу всегда очень стыдно, если он топит собственный корабль.

Особенно на глубине в полметра.

Это профессиональный риск.

Но более неподходящего момента, чтобы так опростоволоситься, и представить было нельзя.

Викинги выбрались с корабля. Вода доходила до колена. Все тактично промолчали.

– Громовые бедра, рыжие усы и кружевные оборочки Великого Тора!!! – воскликнул багровый от злости Стоик Обширный.

Пока он грозил кулаком небесам над головой, последний солнечный блик истаял на горизонте. Они застряли на берегу Разбитого Сердца до утра, пока не починят корабль.

– ОТЛИЧНО! – крикнул Стоик. – Думаю, мы нашли стоянку на ночь.

Хулиганы на втором, уцелевшем корабле вовсе не горели желанием присоединиться к соплеменникам на берегу.

– С нашим-то кораблем все в порядке! – проорал Толстопуз Пивобрюх. – Мы вполне можем поспать и на борту…

– ЧОТЫНЕСЕШЬВАЩЕ?! – заревел в ответ Стоик. – ХУЛИГАНЫ ДЕРЖАТСЯ ВМЕСТЕ! А НУ БЫСТРО ВЫЛЕЗАЙ И СЮДА!

Стоянку отнюдь нельзя было назвать идеальной. Но какой у них был выбор?

Солнце село.

И корабль тоже.

Всходила луна, и в неподвижном вечернем воздухе уже мерцали первые светляки.

Слишком усталые, чтобы спорить, Хулиганы поставили на якорь второй корабль, накинули на плечи одеяла из звериных шкур и побрели по колено в воде на пляж.

По крайней мере, они смогли рассмотреть Что-то.

Это оказался трон.

Громадный пустой ТРОН.

Вытесанный из глыбы белого мрамора, он явно долгое время провел в море и лишь недавно оказался на берегу. Его покрывала пелена зеленых водорослей. Вместо драгоценных камней трон был усыпан ракушками, с подлокотников свисали длинные бороды морской травы.

Гигантский трон стоял на пляже так твердо, словно на нем восседало гигантское невидимое божество. Сидит себе тихо и смотрит на море…

– Как необычно, – выдохнул Стоик Обширный. – Как по-вашему, откуда это взялось? Смотрите-ка, на спинке Хулиганский герб! Должно быть, эта штука НАША… Ну до чего же удивительно! В жизни не видел подобного трона! И что бесценный Хулиганский трон делает здесь, за много миль от дома, брошенный на берегу Страхолюдов?

– Необъяснимо, – сказал Иккинг, поглядывая на трон с изрядной опаской.

Было в этом троне что-то такое, отчего у него по спине ползли мурашки. Может быть, едва различимое кровавое пятно на спинке. Очень старое пятно. Воды океана долго трудились, пытаясь его смыть, но оно по-прежнему присутствовало, словно еле заметный коричневый цветок, – напоминание некоем древнем предательстве.

– Сдается мне, его выбросило бурей, как и все прочее, – высказал догадку Иккинг, обводя рукой кучу плавника и осколки старых бутылок, горшков, крабовых панцирей, топорищ и половину рыбного садка, притопленных в лужах на берегу.

– Но какое сокровище! – с придыханием произнес Стоик Обширный, стремительно воспрянув духом. – И оно принадлежит НАМ! Наверняка это был трон кого-то из вождей Хулиганов давних времен!

Ну и ну! Ради этого не жалко было пробить дыру в борту «Жирного пингвина». Стоик возбужденно потирал руки.

Нынешний трон Стоика на Олухе пару месяцев назад несколько утратил блеск, когда Беззубик случайно подпалил его.^[4]

Трудно произвести впечатление, сидя на троне всего о трех ногах.

– Воины! – гаркнул Стоик. – Втащите-ка эту штуку выше линии прилива, а потом поужинаем и устроим ранний отбой! Теперь, Иккинг, – продолжал он, – ты поймешь важность Не Падания Духом, еще одного очень полезного свойства Хулиганов. В конечном итоге стоянка не такая уж плохая. Смотрите! Медуз нет! Отличное укрытие! Масса мест для часовых! ДАВАЙТЕ ПОСТАВИМ ЛАГЕРЬ У ТОЙ БОЛЬШОЙ СКАЛЫ С РУНАМИ, ПАРНИ!

Стоик важно затопал по пляжу в сторону высокого утеса, покрытого рунами СТРа.

– Что говорят руны, Иккинг? – нервно спросил Рыбьеног.

Иккинг опустился возле скалы на колени:

– Они говорят: «Не влезай – убьют (безжалостно, но, если тебе повезет, быстро)». Ну или как-то так. СТРовы руны очень трудно читать.

– ПОДУМАЕШЬ! – прогремел Стоик Обширный, бросая на песок целую охапку плавника для костра. – Страхолюды очень редко заходят в этот залив. Из-за привидений. Поэтому, если вдуматься, стоянка вполне себе идеальная. Здесь они нас ни за что не найдут!

Лохматые Хулиганы перетащили трон, развели костер на куче камней и плавника, нажарили себе макрели и поужинали. После еды они завернулись в свои медвежьи шкуры, расположились вокруг костра, их охотничьи драконы улеглись рядом, и все попытались уснуть.

Что оказалось нелегко.

Потому что вскоре дала о себе знать ЕЩЕ ОДНА причина, почему Страхолюды нечасто навещали берег Разбитого Сердца.

Негромкое гудение и рокот, исходившие от черного силуэта острова Берсерк на юге, с появлением звезд становились все громче и громче. Барабаны выстукивали воинственный племенной ритм, и сердце Иккинга бешено колотилось им в такт.

А когда взошла луна, со стороны острова разнесся зловещий потусторонний звук.

Описать его можно только как призрачный жуткий ВОЙ, похожий на вой голодных волков. Но лишь человеческая глотка способна исторгнуть подобный звук. Или получеловеческая.

Ужасный звук тек у Иккинга по позвоночнику, словно ледяная струйка.

– Берсерки… – донесся из темноты с другой стороны костра низкий голос Стоика. Он неодобрительно поцокал языком. – Боюсь, они по-прежнему сильно увлекаются человеческими жертвоприношениями. Как старомодно. Это мне напомнило кое о чем. Мой отец всегда говорил: «Никогда не высаживайся на материк в начале зимы и НИКОГДА не ходи на Берсерк». Запомни это Иккинг, – с важностью произнес он. – Прекрасный образчик отеческого совета.

– Не волнуйся, запомню, – шепотом отозвался Иккинг.

– Знаю, мне не следует критиковать твоего отца, но стоянка правда НЕ идеальная, – простонал Рыбьеног, дрожа под медвежьей шкурой рядом с Иккингом. – Мы спим на пляже с привидениями, вторгшись на земли самого жестокого и недоверчивого вождя в нецивилизованном мире, а на соседнем острове целая куча чокнутых приносит кого-то в жертву. Я вообще не любитель ночевать вне дома, но эта ночевка – хуже не придумаешь…

Вскоре один за другим Хулиганы провалились в сон. Иккинг отключился последним. Он лежал, глядя на звезды и мерцающий свет угасающего пламени, и гадал, где сейчас Камикадза. Если его самого трясет от страха, то каково ей, ведь она-то совсем одна

Четыре часа спустя он сел как подброшенный: тишину пляжа разорвал дикий вопль, от которого волосы встали дыбом.

– Берсерки, – проворчал Стоик, со стоном переворачиваясь на другой бок в песке и натягивая медвежью шкуру на голову. – Неприятно, но на таком расстоянии угрозы не представляют…

Хулиганы и их драконы, разом вскочившие, когда раздался вопль, снова улеглись.

Но Иккинг не спешил ложиться. Он кое-что увидел. За кругом света, где тихо стоял в темноте трон.

Ох, бешеные Берсерки и безумные призрачные дамы!

На троне кто-то СИДЕЛ!