Константин Тамерланович Давлетшин
Главная роль

Знакомство с местными

Возвращаюсь назад, вот это да! Меня встречает целая делегация дико размалёванных, но совершенно голых аборигенов, вооружённых копьями! Из одежды они носили только длинные, похожие на пики, футляры, надетые прямо на мужское хозяйство. У некоторых папуасов, футляры достигали почти полметра в длину! Посмотрев на этих чудиков, я чуть не рассмеялся: нехилые они фаллоимитаторы на себя напялили, и главное зачем? Рассмешить врагов? Или поразить их этой пикой, если потерял копьё?

А в общем всё по плану: благодарные аборигены с почестями встречают русского моряка! Только хлеба-соли не хватает, или что там у них полагается в качестве даров, бананы-кокосы? Ладно, можно и без подарков, лишь бы копьём не угостили.

Позади папуасов скакал Хэнк и усиленно махал руками, показывая, чтобы я поклонился и поприветствовал их. Хорошо, будь по-вашему, я накинул китель, встал по стойке «смирно» и давясь от смеха, громко, командным голосом крикнул: «здравия желаю товарищи туземцы!» и церемонно, в пояс и со взмахом руки, поклонился. Прям расшаркался в реверансах! Блеск золотых галунов и наград на кителе произвёл на туземцев неизгладимое впечатление, поэтому в ответ они вскинули вверх копья, крикнули что-то вроде «Ха!», сделали шаг вперёд и тоже поклонились.

Потом от группы отделились несколько человек и двинулись в мою сторону. Вождя я узнал сразу. У жилистого, бородатого мужика лет сорока на шее, на потрёпанной стропе болталась натёртая до зеркального блеска латунная шестерня, размером с небольшую тарелку.

– Херцлих вилкоммен Херр! – торжественно поприветствовал меня обладатель большой шестерни.

Ничего себе! Откуда он знает немецкий язык?

– Данке гроссер Хауптлинг! – поблагодарил я его.

Дальше он перешёл на английский.

– Хэнк сказал, что спасательный круг и дверь с вашего утонувшего парохода. Очень сожалею о вашем несчастье. Дорогой пароход был? Наверно, много денег стоил? – Он с осуждением покачал головой, – теперь в моём море появилось много чужих пиратов, которые грабят и топят корабли. Раньше этого здесь не было!

После этих слов вождь с достоинством повернулся и в сопровождении свиты ушёл.

– Что это было, Хэнк? – Шепнул я.

– Тебе повезло, парень! – он изменился в лице, – извините, сэр, – на круге и на двери оказалась такая же надпись как вы показали. Я доложил в штаб, и они разрешили вам остаться, сэр.

Я достал свой паспорт моряка и протянул его Хэнку:

– Передай в штаб, чтобы они совсем успокоились. Так зачем туземцы приходили?

– Не надо называть их «туземцы», сэр, они – папуасы. Они приходили познакомиться с вами, сэр. Наше правительство хорошо платит вождю, чтобы он помогал мне, то есть теперь нам, сэр.

– А откуда он знает немецкий язык?

– Не могу знать, сэр, сам только что об этом узнал!

Хэнк отправил ещё одну радиограмму с данными моего паспорта моряка, а когда вышел наружу неожиданно спросил:

– Теперь вы будете ночевать в деревне, сэр?

Он прав, нужно искать место для нормального ночлега, лачуга Хэнка, только условно может называться жильём.

– А как же пост? Кто будет наблюдать за морем ночью?

– Не беспокойтесь, сэр, это делает один из местных, – да… хорошо он организовал службу наблюдения. Ладно потом всë исправлю, – так вы идёте со мной в деревню?

– Пошли, – согласился я. Мне вдруг очень захотелось поспать на кровати и поесть горячую еду. Любую, лишь бы горячую!

По пути я намётанным глазом отмечал висящие на деревьях бананы, апельсины, плоды хлебного дерева, и с удивлением увидел бегающих по лесу диких свиней и кур с петухами! Это мне уже начинает нравится! Если тут правильно организовать продслужбу и камбуз, то можно открывать настоящий ресторан! Долину можно перепахать и засеять чем-нибудь полезным: пшеницей, рисом или тем, что тут само будет расти.

Хэнк шёл всю дорогу молча, а потом вдруг сказал:

– Извините, сэр, только сейчас вспомнил, вы мне, то есть моему правительству, должны двадцать фунтов.

Я решил, что он шутит:

– Да брось ты, Хэнк, какие могут быть счёты между старыми друзьями. Я выручил тебя, ты – меня.

Хэнк, остановился и я впервые увидел, что он может быть серьёзным:

– Вы так ничего не поняли, сэр, – он вздохнул, – сегодня днём я пришёл за вами, чтобы папуасы не добрались до вас раньше меня. Вы должны знать – они людоеды.

– Хэнк, ты что набиваешь себе цену? – Не поверил я ему.

– Зря вы так, сэр, – он изобразил обиду, – и сейчас они приходили за вами. Но я сказал, что вы наш человек и дал вождю двадцать фунтов. Они не поверили мне, но, когда вы одели свою форму, всë их, и мои тоже, сэр, сомнения исчезли.

Откровенно говоря, это не укладывалось у меня в голове, я думал, что никаких людоедов уже давно нет! Я думал, что они живут в сказках вместе со Змеями Горынычами, Бабками Ёжками, Кикиморами болотными и прочей нечистью. Но если Хэнк говорит правду, то он здорово меня выручил, можно сказать – спас жизнь. В одиночку противостоять племени людоедов я не смогу. Пару ударов копьём и всë, меня можно варить, жарить, ну или как там они готовят человечинку.

Деревня

Деревня папуасов произвела на меня хорошее впечатление. Я ожидал увидеть такие же как у Хэнка полуразвалившееся лачуги заваленные кучами мусора, но деревенские домишки хоть и были «лачугами», но выглядели добротно и казались крепкими и опрятными. Никаких заборов и изгородей, всё открыто и просторно. На улицах было чисто, сами улицы были прямые и широкие, не то что наши арбатские кривоколенные переулки. Не улицы – проспекты!

Деревня состояла примерно из шести-семи десятков разнокалиберных домов и была построена правильным полукругом с площадью по центру, от которой лучами расходились улицы. По другую сторону площади располагались многочисленные навесы с лодками, пляж и небольшая бухточка с причалом. На краю деревни, почти в джунглях, торчал острый шпиль какой-то церкви. Невольно я искал глазами огромную жаровню или котёл, но ничего не нашёл и спросил у Хэнка, он неопределённо махнул куда-то назад и сказал: «там».

Когда мы спустились и вышли на площадь, нас уже ждал вождь в окружении пяти размалёванных мужиков с копьями и человек тридцати деревенских, в основном женщин и детей. Я почему-то ожидал, что людоеды будут выглядеть как-то по-особенному: огромные челюсти, жёлтые клыки, безумные взгляды… Но эти выглядели совершенно обычно, даже заурядно, только лица у них какие-то суровые. Единственное зримое отличие от нас – местные жители одеждой себя не обременяли. То есть совсем. Лишь у древних старух на поясе весела пара пучков травы, остальные ходили совершенно голые. Мужчины носили на шее целые связки бус, сделанных из красных и белых ракушек, у женщин, помимо одной-двух ниток бус, браслетов на руках и ногах, в волосах торчало штук по десять больших разноцветных гребней, которые выглядели как раздутые ветром паруса. Вот, собственно, и вся одежда.

На площади вождь подошёл к нам и показывая на меня рукой произнёс пламенную речь, во время которой папуасы периодически то кланялись, то поднимали руки вверх. Под конец он запел какую-то занудную песню, вроде похоронной, но папуасы, вместо того чтобы сделать скорбные лица стали радоваться и скакать как сумасшедшие! Мелодия и танец никак не совпадали между собой по ритму и я даже подумал, что это необходимый ритуал перед приготовлением пищи, то есть меня. Сначала вождь рассказал о том, какая честь съесть такого «большого» человека как я, потом спел мне отходную, а затем папуасы стали радоваться вкусному ужину. А что? Очень даже логично.

Хэнк предательски молчал. Никогда не доверяйте англосаксам.

Но всë разрешилось неожиданно просто: вождь взмахнул рукой, и папуасы тут же остановились. Потом подошёл ко мне, улыбнулся и сказал:

– Будьте нашим гостем, чувствуйте себя как дома, но уважайте наши традиции, а вечером я жду вас на торжественный ужин. Я прикажу зажарить поросёнка!

Спасибо, что не меня!

Народ стал расходиться и вдалеке я заметил одиноко стоящего старика с европейским лицом, одетого в чёрный, как мне показалось, халат.

– Это кто, – тихо спросил я у Хэнка.

– А что вы шепчете, сэр, – удивился Хэнк, – этот старик – местный священник, пастор Людвиг.

– Откуда он здесь? – Не переставал я удивляться местной смеси: вождь-людоед, знающий несколько языков, голое население, христианский священник. Куда я попал?

– Этот священник, сэр, здесь уже лет сорок, с тех пор, как всë вокруг было немецкой колонией. Эти острова, хоть и расположены в пятистах километрах, но относятся к архипелагу Бисмарка.

– А ты откуда это знаешь? – Хэнк никак не похож на знатока истории и географии.

– Пастор Людвиг сам рассказал, сэр. Из Австралии специально проплывал офицер для допроса, он потом со мной кое-чем поделился. Старый Людвиг уже совсем выжил из ума и до сих пор молится за великую германскую империю и за здоровье кайзера. Не думаю, что он будет против нас шпионить. Тут лютеран вообще никого нет, зато в церковь ходят все, это у них единственное развлечение.

Красный цветочек

Мы пошли в хижину Хэнка, он жил не в самой деревне, а там, что у нас называется «выселки». В хижине был такой же бардак, как и в радиолачуге на холме, только соляркой не воняло. Хэнк спал на куче грязного тряпья в углу, мне вежливо предложил разместиться так же:

– У меня тут немного не прибрано, сэр, зато вы можете занять любое, удобное для вас место.

Я критически осмотрел хибарку Хэнка и подумал, что у меня в джунглях было и чище, и уютней.

– Хэнк, а у тебя в Австралии есть свой дом?

– Нет, что вы, сэр, я же охотник, – сказал он с лёгким упрёком, словно я спросил какую-то глупость, – я всю жизнь один по джунглям хожу. Только я, верное ружьё и острый нож! – Последние слова он произнёс с такой гордостью, что обзавидоваться можно, прям поэзия!

– Нет, Хэнк, не обижайся, но я хочу спать на кровати.

– Это можно, сэр! – С готовностью согласился он, – при церкви есть гостиница с кроватью и умывальником. Сам видел!

– Вот давай туда меня и веди.

Пастор Людвиг ждал нас около своей церквушки и когда мы подошли, он церемонно перекрестил нас и назидательно сказал:

– Правильно делаете, дети мои, настоящие христиане первым делом должны посетить церковь. Надеюсь вы лютеранин? – Голос у него был глухой, словно он говорил в трубу: бу-бу-бу… – Как теперь дела в Берлине? Как здоровье нашего любимого кайзера? Мне говорили какие-то нехорошие вещи про него, но я этому не верю! Кайзер Вильгельм всегда был таким рассудительным и крепким мужчиной! Я его знаю с самого детства, представляете, я учился с ним в одном классе! (Это возможно так и было, будущий кайзер учился в обычной городской гимназии). – И тут без перехода, – но сегодня службы уже не будет – сказал старик и не прощаясь пошёл в церковь.

– Пастор, – окликнул его Хэнк, – мы пришли не только на службу. Сэр Алекс хотел поселиться в вашей гостинице.

Старик замедлил на мгновение шаг, крикнул куда-то в джунгли: «Магдалена!», и поковылял дальше.

Через полминуты к нам выскочила одетая как монашка молодая, высокая, красивая мулатка, лет двадцати. Старик что-то пробурчал ей на ходу, она повернулась к нам, оценивающе рассмотрела меня с головы до ног и весело подмигнула. Потом быстро поклонилась и показала рукой вперёд: «следуйте за мной». Увидев красивую мулатку, Хэнк присвистнул «ого!», похотливо потёр руки и стал пялится на неё во все глаза. Я быстро попрощался с ним и пошёл за монашкой.

Монашка и в правду, сильно выделялась на фоне тех женщин, которых я сейчас видел в деревне. Те были черные как солдатский сапог и все, как на подбор, страшненькие. Эта была не чёрная, а лишь немного смуглая, с длинными, вьющимися волосами и с правильными чертами лица. Именно таких экзотических красавиц изображают на плакатах, предлагая посетить «тропический рай» на островах Французской Полинезии. Именно таких женщин пытался изобразить на своих знаменитых полотнах французский художник Поль Гоген. Жаль, что у него из этого ничего не вышло – рисовать он не умел совсем, только красоту испортил.

Но не это самое главное! Красота – это, конечно, очень хорошо, но у монашки было то, что ценится гораздо больше – у неё был шарм. То, как она на меня смотрела, как заигрывала глазками, как поворачивалась и делала взмах рукой… В её взгляде было не простое кокетство и в мыслях у неё была не мимолётная интрижка, тут что-то значительно больше. В её движениях было что-то неуловимое, то, что заставляет присмотреться к женщине внимательней. Именно это, неуловимое, цепляет мужиков как корабль становым якорем, именно таких женщин выделяют из толпы остальных, именно они врезаются память навсегда.

Гостиница оказалась пристроенным к церкви фанерным ящиком с микроскопическим окном. Но внутри оказалось чисто и даже уютно – чувствовалась заботливая женская рука. В одном углу ящика стояла железная кованная двуспальная кровать на неё сидел рыжий, облезлый котёнок без одного уха. В другом углу на безногой табуретке стоял побитый медный таз, глиняный кувшин без ручки и букетик цветов в железной солдатской кружке. Другой мебели не было. Я сел на кровать и немного покачался – отличная кровать, и матрас в меру мягкий. Ещё бы подушку, простыню и одеяло до полного комплекта.

– Ты говоришь по-немецки? – обратился я к мулатке.

– Я, я, герр Алекс, я уже десять лет служу у пастора Людвига. Он научил меня.

– Тогда принеси мне постельные принадлежности.

Моя просьба поставила еë в тупик, она даже развела руками, показывая своё недоумение.

Я стал показывать жестами, что мне нужно, потому что сам забыл, как будет по-немецки «наволочка» и «простыня». Магдалена глупо смотрела на меня, потом, видимо, поняла и выбежала на улицу. А я тем временем прилёг на кровать и чувствую: всë, засыпаю.

Спал я недолго, кто-то стал аккуратно трясти меня за плечо. Открываю глаза: вот это да! Передо мной стояла совершенно голая Магдалена, на губах красная краска, на щеках румяны, к волосам приколот большой красный цветок. Она загадочно улыбалась белозубой улыбкой и всем видом показывала жгучее желание отдаться мне прямо сейчас. Она томно простонала, присела на кровать и стала нежно гладить мои волосы:

– Герр Алекс, – начала она ласково, – белых женщин в деревне нет. Но я тоже красивая, – вдруг сказала она с вызовом, – посмотрите! – Магдалена выгнулась вперёд и подняла руки вверх, чтобы я лучше смог разглядеть еë грудь, – видите: я лучше белых! – Она явно собой гордилась. – И, пожалуйста, не называйте меня «Магдалена», меня зовут Ма-Фи, по-нашему – это «красный цветок», вот такой как у меня в волосах, – она кокетливо покачала головкой, – правда, очень красивый?

На счёт всех белых женщин не скажу, но что она была красивее многих – это факт! Да что там многих, большинства! Но сейчас она в мои планы не входила никак, я просто вырубался как хотел спать, и смотрел на все еë прелести одним затуманенным глазом. Красавица поняла, что сейчас я ни на что не способен, кинула на меня презрительный взгляд и недовольно процедила:

– Об этом я с вами поговорю завтра.

Тут меня осенило, и я засмеялся:

– Ма-Фи, ты очень красивая девушка, правда, – я погладил еë по смуглой спине, кожа такая нежная, как бархат, – но я хотел белую простыню, а не белую женщину!

Она резко развернулась ко мне:

– Вы, что думаете, я – глупая дикарка? Я прекрасно поняла, что вам нужно! – если хотите, то можете забрать свою постель, – и показала рукой в угол. Затем встала, повертелась передо мной поправляя волосы и хвастаясь своей прекрасной фигурой, но тут видимо вспомнила, что она для меня служанка, а не жена, и уже примирительно, – вам скоро нужно идти к вождю, я помогу вам собраться.

– Давай минут через пятнадцать, – у меня уже слипались глаза.

– Хорошо, как прикажете, герр Алекс, – проворковала она с хитрой улыбкой, и тут же легла рядом со мной! В кровати она прижалась ко мне со спины, прошептала что-то ласковое на ухо, поцеловала в шею, запустила руку под тельняшку и стала гладить грудь. Я взял еë руку в свою и мгновенно заснул.

Дом вождя

Дом вождя находился недалеко от площади в небольшой банановой роще и выглядел как настоящий бамбуковый дворец. Купол центральной части, хоть и был покрыт листьями, но образовывал правильную шестигранную пирамиду, на самом верху развивался какой-то флаг, похожий на пиратский. От центра в стороны полукругом расходились пристройки поменьше тоже с куполами и флажками. Парадный вход был сделан в виде широкого двухскатного навеса с колоннами. Между ними были натянуты верёвки с художественно навешанными пучками разноцветной травы. В оформлении дворца присматривался даже некоторый вкус, а человек, который его строил прекрасно разбирался в таких вещах как пропорция и перспектива. Если дворец сделать из камня и прорубить где нужно окна, то он будет очень гармонично смотреться где-нибудь в западноевропейском поместье. Да и сама деревня была не беспорядочным скоплением домов, а образцом правильного деревнестроения. Интересно, кто всë это сделал?

Справа от входа на двух огромных валунах лежала здоровенная столешница, сбитая из толстых досок. Под столом стояла трёхногая табуретка, видимо рабочий трон. На столе ровными пачками лежали разные бумаги, придавленные сверху камнями, ракушками и кокосовыми орехами. В дальнем углу одиноко стоял человеческий череп, в пустых глазницах торчали перьевые ручки. Ого, вождь, оказывается, ещё и грамотный! Я не переставал удивляться.

Перед домом на столбах стоял большой круглый шатёр, внизу по периметру, вместо сидений, были разложены вязанки пальмовых листьев, в середине дымил очаг. На против входа в дом на большой куче вязанок гордо восседал вождь с целым лесом белых перьев в волосах и в истёртом германском френче, времён первой мировой, без рукавов и пуговиц, но зато с начищенной до блеска бляхой полевой жандармерии на груди. По кругу сидели «почётные» папуасы, но уже совершенно голые, у всех на лбу были намалёваны широкие красные полосы, а вокруг рта чёрный круг. Зубы и губы тоже были покрашены черным. Выглядело очень жутко – настоящие людоеды! Рядом с вождём как ни в чём ни бывало сидел Хэнк и с аппетитом что-то ел.

Увидев меня, вождь махнул мне рукой как старому знакомому и крикнул по-немецки:

– Ком цу мир! – И показал на пустое место рядом с собой.

Только я сел, ко мне подбежал мальчик и подал здоровенный кусок свиной ноги на банановом листе. Я уже же забыл, когда ел мясо, и сразу вцепился в него зубами. Нога была обгоревшей снаружи, но сырой внутри, несолёная и отдавала чем-то неприятным. Но это меня не могло остановить, через пару минут от ноги остались лишь одни кости. Наевшись я откинулся назад, протянул ноги и погладил себя по животу. Красота! Так жить можно.

Тут ко мне обратился вождь:

– Сэр Алекс, Хэнк говорит, что вы из России. Я знаю где находится эта страна! – Он поднял вверх жирный от свинины палец, давая понять всем остальным, что эти знания только для избранных, то есть для вождей. Пока он говорил, все присутствующие молчали, смотрели на него и одобрительно кивали, хотя вождь говорил со мной по-английски. Я сделал серьёзный вид и тоже с пониманием покачал головой: ну как же, конечно! Вождю это понравилось. Он подозвал мальчика, что-то ему сказал и тот стрелой метнулся в дом. Вождь наклонился ко мне и доверительно зашептал:

– Сейчас я покажу вам кое-что очень интересное.

Мальчик прибежал, держа в руках свёрток чистой, белой материи и передал его вождю. Тот положил свёрток перед собой, обтёр руки о френч и осторожно развернул. Там лежали учебник немецкой грамматики для начальной школы, учебник арифметики, тоже на немецком и ещё какая-то толстая книженция. Еë-то и дал мне посмотреть вождь. Я тоже обтёр руки об тельняшку и взял еë в руки. Интереснейшая книга! Что вроде учебника истории, географии и природоведения одновременно. Со множеством интересных картинок про города и страны, про реки, моря и океаны, про растения и животных, про людей и их быт, про достижения науки и техники, и ещё множество разнообразных карт. Вот только год издания был 1905. Я с интересом листал книгу и каждую картинку хвалил вождю, потом вождь сам стал рассказывать мне про них с многочисленными комментариями и собственными суждениями, и выводами. Как ни странно, он оказался, в некотором роде, образованным человеком. Умным и рассудительным. Мне он начал нравиться. Странно, что он людоед. Или это всё выдумки Хэнка?

Я продолжал листать книгу пока не открыл раздел про Океанию. На первой же странице была статья про людоедов и картинка, как несколько папуасов тащат на костёр привязанного к палке другого папуаса. Многословный до этого момента вождь вдруг замолчал, поднял голову, строго посмотрел мне в глаза, от его взгляда мне стало не по себе, сказал: «вам ещё рано об этом знать», и сам перевернул несколько страниц. После этого он снова, как ни в чём не бывало, стал много рассказывать, спрашивать и смеяться. Вроде бы всë хорошо, но, как говорится, осадочек остался.

После просмотра книги мне снова подали большой кусок свинины с жаренными бананами и плодами хлебного дерева. Теперь я уже не торопился, а ел медленно, смакуя каждый кусочек. Мясо было прожарено до нужной кондиции и было гораздо вкусней, чем в первый раз. После мяса папуасы сплясали какой-то ритуальный танец и снова расселись по местам. Вождь встал и крикнул короткую команду, что-то вроде нашего «пли!» и сел на место. Папуасы заметно оживились и даже стали тихонько переговариваться между собой, до этого они молчали как рыбы. Тут выскочили мальчики и раздали каждому по небольшой чашке, сделанной из половины кокосового ореха. Потом вышел папуас в переднике и с большим грязным тазом в руках. Все папуасы стали нетерпеливо ёрзать на своих местах. Папуас с тазом подошёл к вождю, поставил таз перед ним и упал на колени. В тазу плавала какая-то совсем неаппетитная серо-коричневая бурда. Вождь с серьёзным видом зачерпнул чашкой эту бурду, критически принюхался и выпил залпом! После этого он снова дал команду «пли!», и жестом предложил мне попробовать. Деваться некуда, пришлось вежливо поклониться, ещё бы – такая честь! Я зачерпнул из таза, быстро выпил, проглотил и в крайне обтекаемых выражениях похвалил это пойло.

Это была знаменитая кава – единственный алкогольный напиток во всей Океании. Какой у неё вкус? Вкус грязной, горьковатой воды из лужи, смешанной с мылом. Ещё она немного вяжет рот. Вообще по вкусу – полнейшая гадость. Но кава, в отличии от настоящего алкоголя не пьянит. Совершенно! Нужно выпить несколько литров кавы, чтобы получить хоть какой-то алкогольный эффект. А вот как её делают, я рассказывать не буду, а то, боюсь, вы дальше читать не станете.

Выпили ещё по паре раз, и тут вождь наклонился ко мне и явно гордый собой, махнул как сеятель рукой вокруг и сказал:

– Посмотри какая красота! Это я всë построил!

На улице была уже ночь, хоть глаз коли, но я сразу понял, что он говорит про свой дворец и деревню. Вообще, я внезапно стал понимать его очень хорошо. И его, и, что странно, других папуасов, потому, что вдруг какой папуас встал и обращаясь ко мне сказал:

– Лëх, расскажи нам как ты по океану на двери плыл?

Прямо так и сказал! Слово в слово! Но я почему-то не удивился этому, а стал рассказывать. Само-собой по-русски! Все с интересом слушали меня, переспрашивали и уточняли тоже, естественно, по-русски, где надо смеялись и поддакивали! И я их, и они меня прекрасно понимали!

Я плёл свои сказки, потом слушал чужие, плясал вокруг костра и пел папуасские песни до самого рассвета. Уже под утро я без сил упал в кусты и заснул безмятежным сном младенца.

*****

Разбудила меня Ма-Фи, она с недовольным видом растормошила меня и попыталась поднять:

– Герр Алекс, как же так можно! – стала беззлобно выговаривать она, – белые господа должны спать в кровати на белой простыне, а не в грязных кустах!

Я приподнялся, чувствую в голове полнейшая ясность, никаких признаков бодуна. Вообще! Только руки-ноги как деревянные и страшно хочется спать. Сколько я вчера выпил кавы? Не помню. Короче много. И ни в одном глазу! Даже традиционного «сушняка» нет. Я встал на ноги – хромать и идти на несгибающихся ногах будет сложно, но в общем-то всё хорошо! Странный напиток эта кава. Но надо с ней завязывать.

Ма-Фи стала меня отряхивать:

– Вот видите, вы весь испачкались. Разве так можно? Боже, а это что? – Она показала на жирные пятна на тельняшке, – вчера этого не было. Вы что, об неё вытирали руки? О, боже милостивый… – вздохнула она.

Ма-Фи довела меня до гостиницы, поставила посреди комнаты и стала командовать:

– А теперь раздевайтесь, герр Алекс, – с напускной строгостью сказала она, – я постелила нам чистую постель, так что будьте добры, снимайте вашу грязную одежду, и я вас помою.

Уже «нам» постелила? Нам – это мне с ней? Тут одно из двух: или она путается в местоимениях, или моё мнение ей в расчёт уже не берётся. Не рано ли девочка это решила? Даже бывшая жена со мной так не говорила. Хотя бывшей и голову бы не пришло так ухаживать за мной. Правильно я сделал, что с ней развёлся.

– Вы будете сами раздеваться, герр Алекс, – прервала мои размышления Ма-Фи, – или вам помочь? – Еë голос стал ласковым, так говорят, когда хотят успокоить непослушных детей.

Я снял тельняшку и остановился в нерешительности. Ма-Фи поджала губки, красноречиво перевела взгляд вниз и приподняв брови показала ладошкой на трусы. (С тех пор как я высадился на остров, то всë время ходил только в тельнике и в синих флотских трусах по колено.)

Ма-Фи с небольшой укоризной покачала головкой, потом хитро улыбнулась, закусила уголок нижней губы, резко присела, одним движением стянула с меня трусняк и брезгливо, двумя пальчиками, бросила в угол. Затем достала из-под кровати большое корыто, усадила меня туда, стала поливать водой и натирать каким-то мыльным корнем.

Давно я не мылся с мылом, а женщина не мыла меня уже лет сто, или даже двести. Ма-Фи напевала какую-то весёлую песенку и очень старалась. А я млел от прикосновения еë ласковых пальчиков, нежных звуков песенки и от заботы, которой окружила меня эта красивая мулатка на самом краю света.

Когда закончила мыть, красавица вытерла меня полотенцем насухо и уложила в кровать. Сама быстро прибралась, легла рядом и обняла.

– А теперь спите, герр Алекс, я не буду вам мешать, – сильно прижалась, поцеловала и горячо зашептала, – можно, пока мы одни, я буду называть вас «мой Алекс»?

– Не, если хочешь сделать мне приятно, то называй меня «Алёша».

Девочка прижалась ко мне покрепче и так мечтательно произнесла: «Олеса…»

Ладно, пусть будет так, уж лучше, чем «Альёша»…