Коллектив авторов
Политическая наука №1 / 2016. Политическая организация разделенных обществ

Представляем номер

Исторически нация-государство как форма политической жизни победила своих соперников, потому что смогла соответствовать как внутренней необходимости централизованного авторитета и администрации, так и внешней необходимости быть признанным в качестве легитимного актора, который мог давать и сдерживать долгосрочные обещания. Эти его способности преимущественно обеспечивались путем организации пространства территориальности (контроль над территорией) и пространства принадлежности (формирование национального сообщества). Успех этой институциональной формы привел к ее копированию или «натягиванию» на политии иных, несовременных форм, которые таким образом подключались к мировой системе суверенитета.

Траектории развития многих государств сложились так, что им по тем или иным причинам не удалось достичь заветной территориальной и гражданской гармонии. Особый класс политий в этом ряду формируют так называемые разделенные общества, в которых политическое противостояние между группами имеет отчетливо выраженный сегментарный характер религиозной, идеологической, языковой, региональной, культурной, расовой или этнической природы. Чаще всего мы встречаем их в Азии и Африке, где вертикальные межсегментные перегородки политически оформились в ходе государственного строительства по проектам бывших метрополий, но они есть и в обеих Америках, и в разных частях Европы.

Для таких обществ поиск оптимальной институциональной рамки политической жизни всегда был в прямом смысле жизненно важной задачей, поскольку угроза насилия и государственной несостоятельности не просто маячила на горизонте, но не раз получала конкретные проявления. В этом процессе поиска активно участвовало и участвует политологическое сообщество, разрабатывая теоретические концепции и эмпирические модели организации власти в разделенных политиях. Многие из этих наработок лежат в основе конкретных формул постконфликтного урегулирования.

Основные направления современных исследований в этой области рассмотрены в статье И.В. Кудряшовой «Как обустроить разделенные общества». Она фокусирует внимание на научных дискуссиях относительно преимуществ и недостатков различных моделей распределения власти (консоциации versus центростремительные режимы), а также освещает альтернативные концепты (политический контроль, разделение власти и правозащитная сецессия). Как отмечает автор, в настоящее время это направление в политологии методологически «переросло» рамки институционализма и повернулось лицом к социальному конструктивизму, что в практической плоскости означает курс на восстановление межгруппового доверия, в том числе через формирование разнообразных общественных дискурсов и продвижение общечеловеческих ценностей.

О.Г. Харитонова в статье «Этнические войны и постконфликтная демократия» анализирует состояние двух тесно связанных, но не в одинаковой мере разработанных областей исследований – гражданских и этнических войн и постконфликтной демократии. Автор отмечает, что в настоящий момент сложился консенсус вокруг определения этих видов войн, однако по-прежнему нет согласия относительно их факторов и условий. Главными проблемами остаются операционализация и измерение ключевых переменных, а также объяснение причинно-следственных механизмов обнаруженных связей. Несмотря на выявленную статистическую значимость, количественные модели не могут раскрыть эти механизмы, так как не учитывают политической воли акторов, действующих в разных институциональных контекстах.

Традиционная для «Политической науки» рубрика «Контекст» посвящена на этот раз политическому контролю в разделенных обществах. Один из лидеров этого направления, Я. Лустик, в свое время отмечал, что исследования авторитарных режимов не могут исчерпывающе осветить эту тему, поскольку наряду с насилием или угрозой насилия для удержания контроля в таких обществах применяются различные политические и экономические механизмы и институциональные техники. В статье «Саудовская Аравия: Национальное единство без плюрализации» Г.Г. Косач показывает исторические источники фрагментации саудовского общества и уделяет особое внимание вопросам взаимодействия политической элиты и отдельных фрагментов социума, прежде всего не принадлежащих к господствующей ханбалитско-ваххабитской версии ислама. В связи с этим автор обращается к анализу действий государства, направленных на создание институциональных элементов представительной власти, а также закрепления вновь появляющихся институтов и практик в общественном сознании и поведении. Подчеркивается, что возможность становления в Саудовской Аравии национально ориентированного общества остается далекой перспективой.

В центре внимания Е.С. Мелкумян – другое ближневосточное общество, бахрейнское, пережившее тяжелые испытания в ходе «арабской весны». В статье «Разделенное общество Бахрейна и перспективы его консолидации» автор рассматривает историю шиитской общины в Королевстве Бахрейн, особенности ее социально-экономического положения и политического участия на различных этапах развития страны, в том числе в период массовых протестов 2011 г. Особое внимание уделяется механизмам, используемым для контроля шиитского сегмента как в период существования британского протектората, так и после обретения независимости. Отмечается, что курс властей вряд ли приведет в ближайшей перспективе к выработке консенсуса и консолидации бахрейнского общества.

В статье А.Н. Щербака, Л.С. Болячевец и Е.С. Платоновой «История советской национальной политики: Колебания маятника?» поставлена задача рассмотреть советскую национальную политику как целостное явление, обладающее определенной логикой и содержанием. Выделяя несколько основных периодов национальной политики, авторы используют для их анализа концепцию «маятника», что позволяет зафиксировать чередование мягких и жестких волн. Аргументация статьи основана на анализе данных советской официальной статистики по трем основным измерениям: административный статус национально-территориальных единиц, кадровая политика и культурно-языковая политика. Результаты исследования позволяют проследить взаимосвязь между сменой политических курсов и изменениями фокусов в национальной политике, а также объяснить причины роста национализма в СССР в 1980–1990‐е годы.

Еще одна постоянная рубрика журнала, «Ракурс», объединяет материалы, рассматривающие конфликты в разделенных обществах в контексте территориальной организации власти. С.М. Хенкин в статье «Баскская проблема как фактор разобщения испанской политии» концентрирует внимание на противостоянии основных участников «баскской проблемы» – радикальных националистов, умеренных националистов и испанского государства по вопросу о политико-территориальном размежевании. Отдельно изучается положение в регионе после прекращения активной деятельности группировки ЭТА. По мнению автора, «баскская проблема», хотя и лишенная террористической составляющей, по-прежнему разобщает и баскское, и испанское общество.

В работе С.М. Кретова «Федерализм как способ гармонизации интересов боливийского Востока и Запада» представлен анализ возможностей применения институционального подхода для гармонизации интересов основных сегментов боливийского общества, индейского и креольского, и строительства единой нации-государства. На основе изучения исторического развития, отношений между боливийским Востоком и Западом, а также политики Эво Моралеса – первого президента, признавшего необходимость разрешения острого внутреннего конфликта, автор делает вывод о возможностях и ограничениях федерализации как модели решения этносоциального кризиса в Боливии и других разделенных обществах.

В разделе «Первая степень» опубликованы статьи А.О. Блохиной «Ферганский фактор» и регулирование этнокультурных размежеваний в Киргизии» и А.В. Порошина «Роль доминантной партии в регулировании этнических конфликтов (на примере Малайзии)». В первой из них рассматривается влияние «ферганского фактора» на состояние политических и социокультурных границ в Киргизии, дважды за период независимости пережившей насильственную смену власти, а также межэтнические столкновения. Автор отмечает, что после революции 2010 г. правящие элиты взяли курс на укрепление формальных политических институтов и развитие партийной конкуренции, что принесло свои плоды в виде стабилизации политической системы и успешного проведения парламентских выборов 2015 г.

А.В. Порошин рассматривает роль доминантной партии в регулировании этнических конфликтов в Малайзии. Руководствуясь теорией формирования режимов с доминантной партией в условиях гетерогенного общества, автор показывает, что создание широкой политической коалиции с участием партий этнических меньшинств и включение их представителей в состав правительства удовлетворяют политические и экономические интересы последних, обеспечивая их лояльность режиму. Анализ сфокусирован на особенностях партийной системы и коалиционной политики, включая отношения власти и оппозиции.

Рубрика «Представляем журналы» содержит обзоры двух журналов по проблематике постконфликтного урегулирования, международного посредничества и мирного строительства. Первый обзор, подготовленный Е.А. Дементьевым и А.В. Гришиным, посвящен «Журналу исследований проблем мира» («Journal of peace research»), одному из старейших научных междисциплинарных журналовв этой области (в 2014 г. он отпраздновал свой полувековой юбилей). Во втором обзоре, выполненном И.В. Дмитриевым, – освещаются статьи из журнала «Научные исследования управления конфликтами и мирного урегулирования» («Conflict management and peace science»). В обоих обзорах представлены номера журналов за 2015 г.

В разделе «С книжной полки» размещены реферат статьи Д.Л. Горовица «Распределение власти в полиэтничных обществах: Три большие проблемы» и рецензия Е.М. Харитоновой под названием «Динамика национальных и этнических идентичностей в современной Британии».

Д.Л. Горовиц не нуждается в представлении, будучи одним из наиболее известных специалистов в области этнической конф-ликтологии. В статье, реферат на которую предлагается вниманию читателей, он критически осмысливает результаты применения систем разделенной власти и центростремительных коалиций в условиях доминирования одной из этнических партий.

В обзоре Е.М. Харитоновой затрагивается тема, имеющая непосредственное отношение к проблематике разделенных обществ, – тема динамики и конкуренции политических идентичностей. Обе рассматриваемые книги (McCrone D., Bechhofer F. Understanding national identity. – Cambrige: Cambrige univ. press, 2015. – 226 p.; Ethnic identity and inequalities in Britain. The dynamics of diversity / Jivraj S., Simpson L. (ed.). – Bristol: Policy press, 2015. – 250 p.) посвящены национальным и этническим идентичностям в Великобритании. При сходстве проблематики работ британское общество изучается в них с различных позиций. В центре внимания Д. МакКроуна и Ф. Бекхофера – соотношение британской, английской и шотландской национальных идентичностей, а коллектив авторов под руководством С. Дживрая и Л. Симпсона изучает тенденции, связанные с процессами инокультурной иммиграции.

Мы надеемся, что этот номер «Политической науки» будет интересен нашим читателям, послужит активизации научной дискуссии по проблемам политической организации разделенных обществ.

Статьи И.В. Кудряшовой «Как обустроить разделенные общества», О.Г. Харитоновой «Этнические войны и постконфликтная демократия», С.М. Хенкина «Баскская проблема как фактор разобщения испанской политии» и А.О. Блохиной «Ферганский фактор» и регулирование этнокультурных размежеваний в Киргизии» подготовлены при поддержке Российского гуманитарного научного фонда «Политические режимы разделенных обществ в условиях глобализации», проект № 16-03-00872.

И.В. Кудряшова, О.Г. Харитонова

Состояние дисциплины: исследования разделенных обществ и постконфликтного урегулирования на современном этапе

Как обустроить разделенные общества

И.В. Кудряшова ¹

Аннотация. В статье рассмотрены основные направления современных исследований в области институциональной организации разделенных обществ, выделены линии научных дискуссий и обозначены проблемы тех или иных теоретических и эмпирических моделей, а также уточнен понятийный аппарат. Констатируется, что в настоящее время различные научные подходы (распределение власти, интегративное распределение власти, разделение власти) продолжают развиваться и приобретают новые измерения.

Ключевые слова: разделенные общества; постконфликтное урегулирование; распределение власти; разделение власти; этнический конфликт.

I.V. Kudryashova

How to accomplish stability in divided societies

Abstract. The article examines the main areas of contemporary research in the field of institutional organization of divided societies. It highlights the directions of discussion on the topic and indicates the problems embedded in a number of theoretical and empirical models, as well as explains the key terms. It is stated that at present different scientific concepts such as power sharing, integrative power sharing, power dividing etc. acquire new dimensions.

Keywords: divided society; post-conflict regulation; power sharing; power dividing; ethnic conflict.

Вопрос институционального выбора для разделенных обществ всегда находился в центре внимания и политологов, и политиков. Это вполне объяснимо – качество этого выбора во многом определяет достижение политической стабильности (понимаемой нами вслед за Я. Лустиком как формирование и воспроизводство таких пэттернов политического поведения, которые исключают незаконное политическое насилие и не вызывают у общественности сомнений относительно их устойчивости в обозримом будущем [Lustick, 1979]). Опираясь на базу данных о властных отношениях этнических групп², исследователи делают вывод о том, что кризисные ситуации порождает не этническая гетерогенность сама по себе, а определенные конфигурации власти: серьезные риски несут в себе как исключение этнических групп из центрального правительства, так и высокая сегментированность последнего [Wimmer, Cederman, Min, 2009, p. 317]. С 1946 по 2005 г. в мире произошло 110 этнических конфликтов, многие из которых длятся до сих пор³. Как свидетельствует исторический опыт, межгрупповое насилие способно иметь глобальные последствия.

Поиск формулы представительства интересов конфликтующих сегментов, обеспечивающей не только их участие во власти, но и эффективность правительства, сопровождается горячими дебатами. Как правило, эксперты не подвергают сомнению только одну достаточно очевидную вещь: преимущество демократических институтов. По всем остальным вопросам – соотношению индивидуальных прав человека и прав меньшинства, распределению полномочий между президентом и парламентом, типам избирательных систем, нарезке избирательных округов, определению этнических квот, территориальному устройству разделенных политий, – их мнения разнятся [см., например: Ильченко, 2011; Sisk, 2002; Lake, Rothchild, 2005; Reilly, 2005; Wolff, Weller, 2006; Norris, 2008; Selway, Templeman, 2012; Bird,2014; Hartzell, Hoddie, 2015; Territorial autonomy… 2015]. Сам принцип распределения власти (power sharing) также не избежал общей участи быть подвергнутым сомнению: Ф. Рëдер, например, выступает против закрепления одной конфигурации представительства сегментов и отстаивает стратегию «общего государства» (common state) и разделения власти между правительством и гражданским обществом и между различными ветвями власти. В его логике аккомодация субкультурных различий должна быть основана на сотрудничестве между свободно формирующимися и изменяющимися коалициями большинства и меньшинств и в гражданском обществе, и во властных структурах [Roeder, 2005].

Отметим, что, несмотря на это исследовательское «многоголосие», принципиальной точкой расхождения во мнениях выступает один вопрос: на чем должен быть сделан приоритетный акцент – на включении сегментов в политический процесс с предоставлением соответствующих гарантий их прав или на создании институциональных стимулов к формированию умеренного межгруппового центра. И первое, и второе преимущественно оценивается не в нормативном ключе (хотя и это может иметь место), а инструментально, с точки зрения практической необходимости обеспечения стабильности. Как отмечает С. Вольф, рациональный выбор институционального дизайна предполагает, что конфликты могут регулироваться с помощью институциональных сделок, которые сохраняют прочность до тех пор, пока вовлеченные в них акторы имеют стимулы (власть, статус, безопасность, экономические преимущества и др.) их придерживаться – и тем самым воспроизводить [Wolff, 2010, p. 2].

Учитывая это расхождение, мы попытаемся представить анализ как логики условного «мейнстрима», так и некоторых других подходов к организации разделенных обществ. Прежде, однако, представляется существенным уточнить само понятие разделенного общества.

Общества: Фрагментированные, многосоставные, разделенные…

В книге «Демократия в многосоставных обществах» А. Лейпхарт отмечает, что стимул для создания эмпирической модели консоциативной демократии ему дала «теоретическая разработка проблем политической стабильности, в особенности классическая типология политических систем Г.А. Алмонда» [Лейпхарт, 1997, с. 40]. Как известно, в последней Алмонд обозначил, но подробно не рассмотрел промежуточный тип систем (страны Скандинавии и Нижние земли – Бельгия, Нидерланды, Люксембург), помещенный им между гомогенным и весьма стабильным англо-американским типом и фрагментированным и менее стабильным европейско-континентальным. В дальнейшем он предложил отнести скандинавские системы к англо-американскому типу демократии ввиду их высокой политической однородности.

Нидерланды, Бельгия, Австрия и Швейцария заслужили особое внимание Лейпхарта (кстати, уроженца Нидерландов) тем, что при высокой фрагментированности их политические системы оставались стабильными. Ученый объясняет этот феномен сотрудничеством лидеров различных групп с целью преодоления субкультурных противоречий [Lijphart, 1968]. В более поздних работах он заменил термин «фрагментированное общество» на «многосоставное» (plural society) и определил его как общество, разделенное сегментарными различиями религиозной, идеологической, языковой, региональной, культурной, расовой или этнической природы, которые совпадают полностью или частично с линиями политического противостояния [Лейпхарт, 1997, с. 38–50].

Термин «разделенное общество» имеет свою историю. Он был впервые использован Э. Нордлингером в книге «Регулирование конфликтов в разделенных обществах» (1972). Несмотря на такое название, Нордлингер в самом начале своей работы говорит, что ее темой является не управление конфликтами в разделенных обществах вообще, а регулирование конфликтов в глубоко разделенных обществах с открытыми (неавторитарными) режимами, и подчеркивает свой интерес к случаям «тяжелого исхода» политического конфликта [см.: Guelke, 2012, p. 6–7].

Определение глубоко разделенных обществ у Я. Лустика не фиксирует конфликты с «тяжелым исходом». Это общество, в котором «аскриптивные связи генерируют антагонистическую сегментацию, основанную на политически отчетливых конечных идентичностях, поддерживаемую в течение существенного промежутка времени и по широкому кругу вопросов» [Lustick, 1979, p. 325]. Исследователь полагает, что эта и другие дефиниции («многосоставное», «вертикально сегментированное», «коммунально разделенное» общество) могут быть использованы как синонимы, однако его акцент на аскриптивных связях как источнике сегментарных противоречий сужает понятие многосоставности Лейпхарта.

Х. Лернер, объясняя использование понятия «глубоко разделенное общество», привязывает его, как и Нордлингер, к «интенсивным и комплексным» социетальным конфликтам, но отсоединяет от демократических систем. По ее мнению, «пэттерны политического поведения в постконфликтных разделенных обществах отличаются от тех, что предполагаются в разделенных, но стабильных демократиях, где сильное чувство гражданской связи питает межгрупповое доверие» [Lerner, 2011, p. 30]. Для глубоко разделенных обществ характерны конфликты между группами, имеющими конкурирующие представления о своем государстве; сам конфликт выражен в столкновении социетальных норм и ценностей, в особенности касающихся национальной или религиозной идентичности [ibid., p. 31]. Сходной позиции придерживается П. Панов, который особо обращает внимание на «примордиализацию» любых отличительных признаков групп в таких обществах [Панов, 2013, с. 33–34].

Несмотря на отмеченные выше нюансы в подходах, термин «многосоставное общество» можно считать наиболее широким. Он включает в себя и вариант «глубоко разделенное общество», который достаточно редко используется для характеристики демократических систем с развитыми гражданскими структурами.

Еще один терминологически любопытный момент связан с тем, что под многосоставными обществами часто понимают этнически разделенные (мы сами сослались в начале этой статьи на базы данных о властных отношениях этнических групп и об этнических войнах, аргументируя значение институционального выбора для разделенных обществ). Между тем у Лейпхарта приведены и другие основания для формирования сегментов и сегментарных противоречий (см. выше).

Самое простое объяснение заключается в том, что этнические конфликты возникают в современном мире достаточно часто, а модель консоциативной демократии нередко проходит проверку именно в ходе постконфликтного урегулирования. Но что такое этнос? Научные школы предлагают разные ответы на этот вопрос. Этнос определяют и как расширенную родственную группу, и как групповой инструмент борьбы за приобретение дефицитных ресурсов, и как продукт целевого социального конструктивизма. В российском общественно-политическом и научном дискурсе этот термин насыщен, как правило, примордиалистскими смыслами, т.е. этнос приравнивается к антропологической константе.

В дефиниции классика «культурного примордиализма» Э. Смита этнос предстает «типом культурной общности, которая подчеркивает значение мифа об общем происхождении и исторической памяти и которую можно выделить по одному или нескольким культурным основаниям – религии, обычаям, языку или институтам» [Smith, 1991, p. 20]. В таком контексте этнические характеристики могут трактоваться весьма расширительно.

Проблема (и источник многих конфликтов) состоит в том, что эти характеристики как символические узы родства и близости оказываются удобным средством национального строительства. Это предполагает политизацию общего происхождения, языка, истории и других объектов и, поскольку история знает мало примеров образования моноэтничных наций, ведет к появлению «этнических» победителей и аутсайдеров, готовых отстаивать свои права [Кудряшова, Мелешкина, 2009].

Вопрос о власти: Разделить нельзя интегрировать

Споры в литературе по политической организации разделенных обществ ассоциируются в первую очередь с двумя яркими фигурами – выдающимися компаративистами А. Лейпхартом и Д. Горовицем [см., например: Лейпхарт, 1997; Lijphart, 1999; 2007; Horowitz, 1985; Horowitz, 1991; 2014⁴]. Первый выступает убежденным сторонником консоциативного подхода (лат. consociatio – сообщество), считая распределение власти между сегментами не только лучшим выбором для разделенных обществ, но и наиболее реалистичным – мажоритарные системы не могут быть использованы в таких обществах, поскольку системно исключают меньшие сегменты из процесса принятия решений. Последнее может с большой вероятностью порождать насилие и в итоге привести к распаду политической системы.

Теория консоциативной демократии основана на многолетних сравнительных наблюдениях за «работой» различных политических систем и не раз корректировалась. Это позволяет считать ее также эмпирической моделью. Отправной точкой консоционализма выступает сотрудничество элит (лидеров сегментов) с целью управления конфликтом.

Для этой политической формы характерны четыре структурные характеристики. Во‐первых, большая коалиция, представляющая все значимые сегменты многосоставного общества. Она позволяет лидерам приходить к консенсусу по вопросам, представляющим взаимный интерес.

Во‐вторых, пропорциональность как основное условие защиты групповых интересов при распределении ключевых государственных постов и ресурсов на всех уровнях (центральном, региональном, местном). Консоционализм подразумевает наличие многопартийности и пропорциональной избирательной системы; при этом могут иметь место сознательное завышение представительства меньшинства или паритетное представительство при наличии двух неравновесных сегментов.

В‐третьих, взаимное право вето при принятии общественно важных решений, которое гарантирует соблюдение интересов меньшинств. Оно может быть оформлено законодательно или соблюдаться на основе неформальных договоренностей.

В‐четвертых, высокая степень автономии групп в решении внутренних вопросов. Она может быть реализована в форме территориального федерализма или «корпоративного федерализма» (нетерриториальной автономии).

Стабильности консоциативной демократии (которая, несмотря на свое название, может функционировать и в обществах с гибридными режимами⁵) способствуют некоторые условия (например, четкое разделение сегментов, баланс сил, наличие внешних угроз и небольшой размер страны) [Лейпхарт, 1997; Lijphart, 2007].

Консоциативная демократия имеет и другие институциональные характеристики, однако для нас в первую очередь важно зафиксировать тот момент, что инклюзивная политика в отношении сегментов (т.е. их широкое представительство в парламенте и правительстве) не сопровождается продвижением умеренных политических установок и ориентаций (последнее чрезвычайно важно для судьбы реформ в переходных обществах). Как отмечает Я. О’Флинн, пропорциональная избирательная система, уверенно обеспечивая представительство групп меньшинств при невысоком избирательном пороге и достаточно крупных избирательных округах, поощряет и взлет радикализма, шовинизма и ксенофобии. Более того, экстремистская риторика может помочь умеренным силам обыграть радикалов в своем сегменте – и впоследствии им будет трудно отказаться от нее. Радикалы в коалиции опасны не столько тем, что могут использовать право вето, блокируя принятие решений, сколько тем, что изображают попытки достичь компромисса как признак слабости группы [O’Flinn, 2007, p. 735–736].

Интересный исследовательский проект осуществил коллектив под руководством Я. Лустика. Смоделировав возможные пэттерны политического поведения меньшинств при тех или иных условиях в виртуальной мультикультурной, мультиэтнической и мультирегиональной стране Бейта (Beita), ученые пришли к выводу, что консоциативная система поддерживает тенденцию к укреплению этнополитической идентичности и мобилизации крупных групп меньшинств [Lustick, Miodownik, Eidelson, 2004].

Как утверждают Дж. МакГарри и Б. О’Лири, условию большой коалиции в этой системе придается чрезмерное значение, потому что на деле консоциативные механизмы становятся работоспособными по мере преодоления субкультурных границ и развития чувства общности. Это соображение подвигло их к выделению альтернативных видов консоциаций: к «единодушной» (т.е. собственно большой коалиции) они добавили «совпадающую» (concurrent), где исполнительная власть имеет поддержку большинства в каждом значимом сегменте, и «слабую», где исполнительная власть имеет только частичную поддержку в одном или нескольких сегментах. По их твердому убеждению, в последнем случае консоционализм недемократичен [McGarry, O’Leary, 2004]. Следуя этой логике, они выступают не за корпоративное, а за либеральное распределение власти, поощряющее любые группы с отчетливой политической идентичностью, в том числе трансгруппового характера, к участию в демократических выборах [McGarry, O’Leary, 2007, р. 675–676].

Дж. Селвэй и Х. Темплмен на основе количественного анализа случаев конфликта в 101 стране (106 режимов) также делают огорчительное для сторонников консоционализма заключение, что основные институциональные рекомендации Лейпхарта приводят к более высоким уровням политического насилия, чем обычно принято считать [Selway, Templeman, 2012].

Однако главным критиком институционализации сегментарных различий через пропорциональную систему представительства выступает Д. Горовиц. Особую весомость позиции ученого придает наличие альтернативного проекта. В целом в его критической аргументации можно выделить две основные линии: во‐первых, поддержание межсегментных границ не отвечает интересам стабильности, а во‐вторых, наличие у лидеров большинства возможности самостоятельно контролировать все политические структуры не создает стимулов к сотрудничеству с сегментами меньшинств.

Горовиц убежден, что в разделенных обществах политическая система должна быть организована таким образом, чтобы способствовать «рассеиванию» конфликта и созданию демократических стимулов к строительству умеренных коалиций поверх этнических расколов. Для этого предложены следующие механизмы: рассредоточение власти, во многих случаях территориальное, которое увеличит число властных центров и охладит накал борьбы в единственной точке ее сосредоточения (focal point); деволюция власти и резервирование должностей на этнической основе, чтобы усилить соревновательность внутри групп на местном уровне; поощрение межсегментных сделок, например принятие электорального законодательства, способствующего формированию предвыборных коалиций путем создания «пула голосов»⁶; политика поддержки альтернативных социально-классовых или территориальных объединений, перекрывающих межсегментные расколы; снижение неравенства между сегментами благодаря эффективному распределению ресурсов [Horowitz, 1985, p. 595–600]. Немалое внимание уделяется обоснованию необходимости сильной президентской власти с избранием президента по формуле, предусматривающей широкое распределение поддержки среди избирателей.

Основные замечания критиков Горовица и его последователей можно изложить так: недостаточность практического опыта, говорящего в пользу применения предлагаемого пакета рекомендаций; неясность появления мотивации лидеров групп (особенно крупных) к созданию умеренных коалиций; опора на мажоритарные виды избирательных систем, не позволяющих учесть весь спектр интересов; неясность мотивации избирателей к поддержке «чужих» партий и объединений.