Коллектив авторов
Концепции современного востоковедения

Междисциплинарность, объединяя дисциплины одновременно по предмету, методу и теории, тем самым и создает новую науку. Иными словами, междисциплинарность – это неодисциплинарность, выросшая на стыке двух или более наук.

Исходя из изложенного, можно сказать, что востоковедение начинается как мультидисциплинарность и с достижением зрелости и осознания себя переходит в статус междисциплинарности, вырастая в новую автономную науку. Мультидисциплинарность как исток востоковедения (своего рода «протовостоковедение») имеет место тогда, когда определенное сообщество ученых получает в свое распоряжение некий новый материал: знакомится с языками и культурами, в значительной степени отличающихся от привычных, и начинает специально (научно) исследовать эти языки и культуры. Так и появилось востоковедение в XIX в. Но при своем рождении востоковедение было (и отчасти остается) сосуществованием филологии (лингвистики и литературоведения), истории, культурологи, этнопсихологии, социологии народов и обществ, условно относимых к восточным (преимущественно на географических основаниях – соблюдающихся, впрочем, не вполне последовательно).

Уже давно, однако, стало понятно, что Восток, изучаемый востоковедением, не есть географический ареал³⁸ – это ареал историко-культурный³⁹. Если Восток выделяется по некоторым историко-культурным параметрам, главным из которых выступает традиционализм как фундамент общества⁴⁰, то появляется возможность и необходимость переосмысления востоковедения, понимания его как единой междисциплинарной науки. Филология, история и прочее в рамках востоковедения при таком переосмыслении преобразуются в подходы, определяющие методы исследования, а не самостоятельные науки (хотя они, разумеется, сохраняют свою автономность вне востоковедения).

* * *

Подведем некоторые итоги. Востоковедение – фундаментальная наука, изучающая материальную и духовную культуру традиционалистских сообществ и устанавливающая закономерности их развития. Результаты такого рода исследований могут использоваться на практике, соответственно возникает возможность говорить о прикладном востоковедении (см. раздел «Прикладное востоковедение»⁴¹).

Объект изучения в востоковедении – это множество (культурных) артефактов, прежде всего текстов на соответствующих языках. Предмет изучения также носит множественный характер: это и язык, и литература, и история, и этнология, и социология, и др. В идеале результатом востоковедческих изысканий, посвященных соответствующему сообществу, должно стать достаточно целостное представление об этом последнем (по сути – его модель). Ознакомившемуся с результатами труда востоковедов должно стать ясным, на каком языке и как говорят члены сообщества, каковы их эстетические предпочтения, как устроен их социум (структура, властные инстанции, право, статус личности и представления о ней и т. д.), каково их отношение к жизни и смерти, системы верования, чего они страшатся и над чем смеются, каков их быт и т. п.⁴²

Важно, что в таких случаях (применительно к предметам исследования) востоковед ищет прежде всего закономерности, отражающие традиционалистский характер языковых структур, эстетических систем, социальных структур и процессов и пр. Из сказанного следует, что изучение, например, языка может иметь собственно лингвистическую ориентированность (когда, вообще говоря, не важно – китайский язык изучается или английский), а может – востоковедческую. Однако социолингвистика или этнопсихология на материале китайского общества уже не может быть, вероятно, «чистой» – здесь всегда будет проявляться востоковедческий подход.

Вопрос о методе в востоковедении не вполне ясен. Можно сказать лишь, что, имея в качестве основного объекта тексты, востоковед обречен прибегать к историко-филологической методике анализа.

В. Б. Касевич

Восточная филология. Источниковедение, сравнительно-историческое и типологическое языкознание

ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Восточная филология как комплекс наук в России существует около трехсот лет, хотя контакты предков русского народа с народами Востока начались много раньше, более тысячи лет назад. В ХХ в. к отечественной восточной филологии (к ней мы условимся отнести труды ученых – представителей разных народов царской России, Советского Союза и постсоветской России) добавилось исследование языков и культур Африки. Настоящий раздел посвящен филологии в целом и теоретическому языкознанию в трудах российских и, шире, советских востоковедов и африканистов.

Термин филология («словолюбие», др.-греч. phil- ‘люб-’ + log- ‘слов-’), по определению С. С. Аверинцева, – «содружество гуманитарных дисциплин лингвистич[еских], литературоведч[еских], исторических и др., изучающих историю и сущность духовной культуры человечества через языковый и стилистич[еский] анализ письменных текстов. Текст, все его внутр[енние] аспекты и внешние связи – исходная реальность филологии»⁴³. Целью филологических изысканий является понимание духовного мира и образа мыслей людей, отдаленных от нас во времени и пространстве – постольку, поскольку это отражено в доступных нам текстах. Такое понимание не дается само собой, оно требует специальной подготовки.

Филологией иногда называют также филологические занятия – то, что (чаще в европейской науке) разумеют под «критикой текста» (англ. textual criticism). Критика здесь имеется в виду, во-первых, текстологическая: анализ ошибок в рукописях, иногда и в печатных изданиях, воссоздание истории текста, его возможных трансформаций и вариантов (lower criticism). Во-вторых, речь может идти о тематике текста, идейном замысле, эстетической ценности, стиле; исторической достоверности, об отношении его к другим (более ранним, более поздним) произведениям, литературных влияниях и пр. (higher criticism). К всестороннему изучению того или иного текста привлекаются данные об авторе, языке, на котором текст написан, сведения о сфере жизни и деятельности, составляющие его содержание. Так, изучая трактат о живописи, мы должны иметь представление о том, как создается картина; изучая сочинение о мореплавании, мы должны приобрести познания о навигации и судовождении, астрономии и пр. Филология в указанном смысле представляет собой собрание сведений, методик и приемов, полезных при изучении текстов. Лишь некоторые обобщения могут быть отнесены к ней как к особой науке (правила построения генеалогии рукописных текстов, систематизация ошибок). Отдельные отрасли филологии – кодикология, т. е. изучение рукописей в плане физического представления текста, и палеография – наука об истории письменных знаков.

Есть и другое значение термина. Хотя при исследовании определенного текста могут быть важны данные политической истории, материальной культуры и пр., к собственно филологическим наукам относятся лингвистика (языкознание), фольклористика и литературоведение, – обычно именно их в совокупности и называют филологией.

Каждая из этих наук включает различные теоретические и прикладные дисциплины со своей системой понятий. К языкознанию относятся грамматика, лексикология, фонология, сравнение родственных и неродственных языков (сравнительно-историческое и типологическое языкознание), социолингвистика и др.; к литературоведению – теория литературы, история литературы, литературная критика. Фольклористика изучает не письменные тексты, а устное народное творчество, пользуясь его непосредственным наблюдением и его передачей на письме или с помощью аудиовизуальной техники. В номенклатуре специальностей Высшей аттестационной комиссии Министерства образования и науки РФ она причисляется к литературоведению, хотя фольклор вообще имеет черты сходства и с языком: коллективность и анонимность создателей, сочетание импровизации и готовых формально-смысловых единиц-клише, одновременность создания и восприятия текста.

Среди теоретических понятий, сформированных на базе европейских языков и культур, одни сохранили свое значение доныне, а другие пришлось переосмыслить благодаря востоковедению. Вот, например, что отмечают специалисты-тюркологи: «Глубокое своеобразие структуры тюркских языков, многие элементы которой невозможно описать с помощью сложившегося в европейской лингвистике теоретического аппарата, позволяет внести в общую теорию языкознания значительные коррективы»⁴⁴. В свою очередь, востоковедение смогло применить обновленные дефиниции и обобщения к своему материалу. Сближение эмпирических наблюдений и теоретических обобщений в принципе может идти индуктивно, от первых ко вторым (востоковед изучает материал и приходит к выводам более или менее общего порядка) или обратно (теоретик, например, социалистического реализма изучает советскую литературу и ее истолкования, а затем находит аналогии этому реализму в афро-азиатской литературе). Это двунаправленное взаимодействие стало особенно сказываться с конца XIX – начала XX в. Выбор теории или концепции имеет решающее значение. Если он сделан, то необходимо быть последовательным, избегая логических противоречий и отмечая те факты, которые не укладываются в теорию.

ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ

Восточная филология отличается от соответствующих отраслей классической (античной) и новоевропейской филологии прежде всего принципиально иными системами подлежащих освоению фактических данных. Системный характер этих данных проявляется в многообразных связях между разными сторонами информационной деятельности народов Востока, начиная от отражения картины мира (понимание пространства и времени, реалии окружающей среды, образ жизни, история и культура) в сюжетах и текстах, лексике и грамматике языка и заканчивая особенностями звуковой речи (артикуляция, интонация и пр.) и ее передачи на письме.

До XIX в. восточная филология в Европе и в России переживала «период первоначального накопления» таких данных, главным образом это был период источниковедения, заключавшийся в собирании письменных памятников, в описании рукописей, в составлении словарей, справочников, каталогов, в издании переводов и переложений.

Концепции языка и литературы, развивавшиеся в античной Греции и Риме, а затем в средневековой Европе и России, лишь в очень небольшой степени учитывали данные восточных языков и культур. Эти языки и культуры представлялись чуждыми и странными⁴⁵. А тот факт, что их носители были иноверцами, влек за собой оценку письменных памятников Востока как «неправильных», содержащих заблуждения и недостойных теоретического осмысления⁴⁶. Работа над текстами Библии имела целью максимально точное установление вечных истин христианства, не зависящих от исторических обстоятельств, а критическая рефлексия сводилась к устранению позднейших искажений означенных истин. Примером может служить Никоновская реформа православия в Московском государстве, включавшая пересмотр перевода Библии и приведшая к расколу церкви. При этом в языке и культуре, фольклоре и письменной литературе Европы фактически происходили заимствования из восточных языков и культур, существовали «бродячие сюжеты», производились переложения письменных памятников.

Различные торговые, политические, семейно-брачные и тем самым языковые контакты предков русского народа с соседними народами Кавказа, тюркскими племенами и государствами, с Золотой Ордой с XIII в.,с народами Сибири и Дальнего Востока с XVI в., посольства в Персию и Среднюю Азию, паломничество в Палестину обеспечивались использованием переводчиков документов и толмачей (в частности, татар на русской службе) и соответствующими видами прикладной лингвистики (переводы, составление словарей)⁴⁷. При этом доставлялись сведения о реалиях чужой культуры, хотя таких сведений в русских источниках значительно меньше, чем в западноевропейских, что В. В. Бартольд объяснял сравнительно низким уровнем образованности, в частности, русского духовенства⁴⁸.

В течение главным образом XVIII–XX вв. российской наукой было освоено множество ранее малоисследованных или даже неизвестных языков и диалектов Старого Света, собраны десятки тысяч письменных памятников Востока, причем часть их была издана с историко-филологическим комментарием или специальным исследованием.

При Петре I и позже по его инициативе в Петербурге некоторое время проходили занятия японским языком (с помощью попавших в Россию японских моряков), изучался арабский. Китайский язык учили члены православной миссии в Пекине. Была открыта «калмыцко-татарская школа» в Оренбурге (1744) для потребностей сношений с ханствами Средней Азии. Интерес к языкам мира ознаменовал сводный словарь более 270 языков Европы, Азии, Африки и «Полуденного океана», выпущенный в 1787–1789 и 1791 гг. П. Палласом по указанию и при участии Екатерины II на основании опросов по словнику в 185 слов. С начала XIX в. открывается более или менее регулярное преподавание восточных языков в Казанском и Петербургском университетах, в Лазаревском институте в Москве и в других учебных заведениях.

Ученые предпринимали экспедиции или даже подолгу жили в контакте с носителями этих языков. Ярким примером является Н. Н. Миклухо-Маклай (1846–1888), который наряду со своими основными занятиями по физической антропологии и этнографии записал слова и выражения местного папуасского языка (или, возможно, языка-посредника) на северовосточном побережье Новой Гвинеи. В. Ф. Гиргас (1835–1887) в начале 1860-х гг. изучал на месте арабские диалекты Сирии, Палестины, Египта, записав их грамматические особенности и собрав шесть тысяч слов, отсутствующих в словарях⁴⁹; в начале ХХ в. индолог Ф. И. Щербатской (1866– 1942), прожив в Индии, свободно заговорил на ранее изученном им санскрите, принимал участие в философских спорах местных пандитов; монголовед Ц. Ж. Жамцарано (1880–1942) «в течение многих экспедиций собрал и записал огромное количество текстов сказок, былин, песен и других видов фольклора более чем на 10 языках общим количеством около 150 печ. л.»⁵⁰.

Интерес к живой речи возрос во второй половине XIX в. В Казанском университете появилась первая лаборатория экспериментальной фонетики русского, татарского и других языков. После 1917 г. в Советском Союзе широко проводилась работа по созданию письменности малых народов, разрабатывались различные варианты алфавитов на основе латиницы, а позже – кириллицы. С 1920-х гг. проходили этнолингвистические экспедиции на Кавказ под руководством Н. Ф. Яковлева. В Узбекистане трудился Е. Д. Поливанов, выучив узбекский язык и исследуя проблемы его новой письменности в связи с диалектным членением. Эвенский и другие тунгусоманьчжурские языки на месте изучала В. И. Цинциус (1903–1981).

Во второй половине ХХ в. работали комплексная экспедиция арабистов в Йемене, советско-вьетнамская экспедиция по языкам горных народов Вьетнама с участием лингвистов Института востоковедения АН СССР под руководством В. М. Солнцева (1928–2000), ряд организованных Отделением структурной и прикладной лингвистики МГУ под руководством А. Е. Кибрика экспедиций по языкам Дагестана и других районов, проводилась полевая работа петербургских лингвистов у алеутов на Командорских островах (Е. В. Головко), в Западной Африке (В. Ф. Выдрин и др., включая студентов и аспирантов Восточного факультета); А. Л. Грюнберг-Цветинович (1930–1995) изучал иранские языки и диалекты Азербайджана, Туркмении, Афганистана; И. М. Стеблин-Каменский изучал иранские языки на Памире; М. А. Членовым и С. Ф. Членовой были собраны материалы по языкам Молуккских островов в Индонезии.

В фонетических лабораториях российских университетов Петербургского/Ленинградского (с 1899 г.), Московского, Казанского, других научных учреждений проводились экспериментальные исследования звукового строя языков Азии и Африки, бесписьменных и письменных языков народов СССР. Широкий размах в институтах АН СССР и ее филиалах, академических институтах и университетах союзных республик получило описание грамматического строя и составление словарей многочисленных языков Сибири, Кавказа, зарубежного Востока.

Совершенствовались методы перевода. Например, В. М. Алексеев (1881– 1951) предложил новый метод художественного перевода с китайского, сочетающий научную точность с ритмикой, приближенной к оригинальной⁵¹. Наряду с переводами восточных памятников прошлых веков, с начала ХХ в. предпринималось изучение и современных литератур: новоарабской (И. Ю. Крачковский, 1883–1951, и др.), китайской (с 1920-х гг., в особенности после образования в 1949 г. КНР), с середины ХХ в. новых литератур Японии, Индии, стран Юго-Восточной Азии, Кореи, Африки.

Труды российских ориенталистов по освоению источников и прикладному востоковедению, особенно написанные на западных языках, пользовались успехом за рубежом. Так, Я. И. Шмидт (1779–1847) впервые ввел ставший позже общепринятым принцип расположения слов в словарях тибетского языка; А. А. Шифнер (1817–1879) впервые дал описание тибетских гласных и согласных; санскритско-немецкие словари О. Н. Бётлингка (1815–1904), так называемые «петербургские», «служили основой всей европейской индологической науки в течение целого столетия»⁵². В ХХ в. достижением мирового значения стала «Тангутская филология» Н. А. Невского (1892–1937), который открыл и разработал способ чтения ранее неизвестной иероглифической письменности.

Источниковедческая работа по языкам, рукописям, эпиграфике (надписям на твердых материалах), нумизматике (монеты, медали и т. п.), фольклору и литературе Востока и Африки далеко не закончена и продолжается до наших дней. Актуальны вопросы перевода, преподавания и других прикладных аспектов восточной филологии.

ЛИНГВИСТИКА

СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ

Истории языкознания в России и СССР, в частности восточного, посвящено немало работ, включая хрестоматии и другие учебные пособия. Много сведений собрано в «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (далее сокращенно ЛЭС; М., 1990, последующие издания под заглавием «Языкознание»; см. статьи «Языкознание в России», «Советское языкознание» и др.; новые данные можно найти в Интернете).

Теоретическое языкознание в XIX в. развивалось преимущественно в плане установления родства языков, иначе – общего происхождения определенных языков от некоторого языка-предка более раннего периода. Этот язык-предок или его ближайший вариант мог быть сохранен на письме, как латинский – предок французского и других романских. Многовековые наблюдения над сходной лексикой и грамматическими формами родственных языков Европы, Ближнего Востока (арабского и древнееврейского), Индии, островов Юго-Восточной Азии и Океании подготовили почву с начала XIX в. для последующей разработки компаративистики – сравнительно-исторического языкознания. Появились понятия языковой семьи (в первую очередь индоевропейской, включающей, наряду со славянскими, германскими и другими языками, армянский, индоарийские, иранские), праязыка – предка родственных языков, родословного древа семьи, далее – межъязыкового фонетического соответствия и фонетического закона, т. е. закономерного исторического изменения звукового состава слов в определенных условиях (позиция звука, влияние соседних звуков, характер слога, ударение).

В России сравнительно-историческое языкознание, начавшись сравнением славянских языков у А. Х. Востокова (1781–1864), получило развитие в последней четверти века в трудах Ф. Ф. Фортунатова (1848–1914), создателя Московской школы языковедов конца XIX – начала XX в., автора оригинальных идей и открытий, обогативших отечественную и европейскую компаративистику. Эту школу отличало внимание к формальным аспектам фонетики и грамматики, четкость методики. В частности, было введено понятие нулевого окончания – материального отсутствия звука, наделенного грамматическим значением. Фортунатову, специально изучавшему, в частности, санскрит в историческом плане, был свойствен широкий кругозор за пределами индоевропейской семьи. Он указывал, например, на родственные связи меланезийских языков с другими языками Океании и малайским.

В дальнейшем сравнительно-исторические исследования в России охватили наряду с индоевропейской и другие языковые семьи. Но в советский период с конца 1920-х гг. по 1950 г. это направление было заторможено ввиду монопольного положения в науке последователей Н. Я. Марра, кавказоведа (главным образом, археолога, но также автора работ по армянскому и другим языкам, 1864/65–1934), который, не владея сравнительно-исторической методикой, объявил ее буржуазной и расистской и выдвинул собственную концепцию, которую его последователи объявили соответствующей историческому материализму⁵³. Российская компаративистика смогла развернуться лишь после того, как сам И. В. Сталин, полновластный руководитель СССР и главный советский марксист, вмешавшись в проблемы языкознания, предложил вернуться к научной традиции, а марровское учение развенчал как противоречащее не только марксизму, но также очевидным фактам и здравому смыслу.

С середины ХХ в. по настоящее время российскими востоковедами-лингвистами был создан ряд оригинальных компаративных трудов: сравнительные грамматики и фонетики, этимологические словари, обобщающие монографии по языкам тюркским, монгольским, тунгусо-маньчжурским, афразийским (более раннее название – семито-хамитские), сино-тибетским, австронезийским (более раннее название – малайско-полинезийские), тайским. В этих работах предлагаются новые или уточненные генеалогические классификации языковых семей и их подразделений (ветвей, групп), реконструкции фонемных систем, архетипы корней, основ, аффиксов, производных слов, разъясняются исторические изменения внешней формы и семантики языковых единиц. Для языков индоиранской группы, армянского и ряда других языков Востока важна фундаментальная монография по индоевропейской семье⁵⁴.

Совершенствуется метод лексикостатистики – глоттохронологии М. Сводеша. По опыту изучения базовой лексики разных семей С. Е. Яхонтов составил список 35 значений самых исторически устойчивых слов⁵⁵.

Тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжурские языки, а также японский и корейский (последние два признавались прежде генетически изолированными) частью лингвистов объединяются в алтайскую семью. Наиболее веские доказательства в пользу такого объединения приведены в монографии С. А. Старостина (1953–2005)⁵⁶. Но некоторые условия сравнительно-генетической методики при этом не выполняются, поэтому существование алтайской семьи остается под вопросом. Более вероятно объединение австронезийских и тайских языков в австро-тайскую семью⁵⁷. Защищавшееся одно время понятие иберийско-кавказской семьи в настоящее время оставлено, вместо нее различаются три семьи: картвельская, абхазско-адыгская (западнокавказская) и нахско-дагестанская (восточнокавказская).

В 1960-х гг. В. М. Иллич-Свитыч (1934–1966) развил гипотезу Х. Педерсена о существовании ностратической макросемьи, объединяющей несколько известных семей Старого Света (индоевропейскую, алтайскую, афразийскую, картвельскую, дравидийскую и др.) и разделившейся несколько тысячелетий тому назад⁵⁸. В дальнейшем афразийские языки признали особой макросемьей наряду с ностратической. Старостиным и его сотрудниками выдвинута также гипотеза о сино-кавказской суперсемье, включающей языки Кавказа, сино-тибетские, енисейские (кетский и др.) и америндский (индейский) на-дене. При этом глоттохронология показывает время разделения предполагаемых больших генетических общностей, превышающее 10 тысяч лет. Выявлены также свидетельства родства хуррито-урартской языковой семьи с восточнокавказскими.

СТРОЙ ЯЗЫКОВ, ИХ СТРУКТУРНЫЕ СВОЙСТВА, ТИПОЛОГИЯ

До конца XVIII в. сочинения по теории языкового строя сообщали лишь отрывочные сведения о восточных языках. «Всеобщая универсальная грамматика» А. Арно и К. Лансло (1660), основанная на философии Р. Декарта, сочинения Г. Лейбница о структуре универсального языка как комбинаторике простых и сложных символов (начало XVIII в.) «не содержат собственно лингвистического исследования существующих языков»⁵⁹.

С начала XIX в. в Европе, главным образом в Германии, разрабатывалась морфологическая классификация языков по структурным признакам слова, с разделением их на типы: языки изолирующие (аморфные), агглютинативные (агглютинирующие), флективные и инкорпорирующие. В отличие от деления на языковые семьи, этой классификации, положившей начало типологическому языкознанию, подлежат и родственные, и неродственные языки. Например, к флективному типу относятся арабский (афразийская семья), санскрит и русский (оба – индоевропейская семья). Сохранив основную терминологию, морфологическая классификация уточнялась и усложнялась вплоть до последнего времени. Современная лингвистическая типология – фактически не что иное, как теория так называемой «внутренней лингвистики», имеющая целью выяснение принципиальных возможностей любой языковой системы.

В России в XVI–XVII вв. лингвистическая теория «не выходит за пределы рассмотрения канонического церковнославянского языка»⁶⁰. И позже, до ХХ в. общее языкознание отсутствовало среди дисциплин, входивших в подготовку российских востоковедов⁶¹. Описывая восточные языки, востоковед-нелингвист обычно прибегал к понятиям русской грамматики. Основные единицы языка, которыми пользовались востоковеды, частично были им уже известны по грамматикам языков европейской античности (слово, предложение, падеж, подлежащее и сказуемое и др.). Однако потребовались и нововведения, и переформулировки. Иногда заимствовалась терминология средневековой филологии носителей данного языка. Так, традиции национальной грузинской грамматики отразились в работах петербургских ученых (Д. И. Чубинов, А. А. Цагарели). Арабский по происхождению термин изафет, означающий синтаксическую группу с именным определением и употребительный, перешел в описания турецкого и персидского языков.

Создавались своеобразные эквиваленты исконных терминов. Например, термином порода именовались, как и сейчас именуются у нас, корневые и производные основы арабского глагола. Притом обычно вместо правил видоизменения звукового состава слов предлагались правила изменения их формы на письме. Исключениями были некоторые описания бесписьменных языков Кавказа, севера Европы, Сибири. Например, строгой методикой выделяются труды кавказоведа П. К. Услара (1816–1875).

Понимание языка как системы знаков появилось в ХХ в. благодаря Ф. де Соссюру (1857–1913), а в России – И. А. Бодуэну де Куртенэ (1845–1929), предшественникам направления структурной лингвистики⁶². Идеи Фортунатова и Бодуэна развивали их ученики – В. А. Богородицкий (1857–1941), Л. В. Щерба (1880–1944) и другие ученые, не являвшиеся по основной специальности востоковедами, хотя некоторые из них занимались тюркскими и финно-угорскими языками.

В первой половине ХХ в. наибольший вклад в развитие лингвистической теории на материале восточных языков внесли Е. Д. Поливанов (в основном японист, китаист и тюрколог, владевший глубокими познаниями во многих других языках, 1891–1938), А. А. Драгунов (китаист, 1900– 1955), Н. Ф. Яковлев (кавказовед, 1892–1974) и Н. В. Юшманов (арабист, 1896–1946). В эмиграции работал крупнейший лингвист-теоретик Н. С. Трубецкой (1890–1938), начавший свои исследования по славянским и кавказским языкам в кругу идей Фортунатова в Москве. В его главный труд «Основы фонологии» (первое немецкое издание 1939 г., русское – 1960 г.) был включен большой материал восточных языков. Отдельные истолкования материала африканских языков предложил П. С. Кузнецов (1899–1968), один из создателей Московской фонологической школы, знавший санскрит и свободно говоривший на суахили, хотя по основной специальности русист. Синтаксическую типологию разрабатывал для данных языков Сибири, Кавказа и других И. И. Мещанинов (1883–1967, также исследователь памятников урартского языка) – ученик и преемник Н. Я. Марра, позже фактически отдалившийся от его учения⁶³.

Упомянутая выше работа по созданию письменности у малых народов СССР способствовала выяснению отношений между звуками речи и их передачей на письме, а также уточнению системы фонем в языках. Оригинальная работа Н. Ф. Яковлева, основанная на правилах определения фонемного состава языка, посвящена принципам разработки алфавита⁶⁴. Н. В. Юшмановым была впервые применена латиница в грамматике арабского языка, что в сочетании с очерком арабской фонетики дает более ясное представление о существующих в нем грамматических чередованиях фонем (включая также словообразование).

В теории языка остро стоит вопрос о том, какие единицы, категории и правила являются универсальными, свойственными всем языкам, а какие – обусловлены определенными системными характеристиками данного языка. В ХХ в. Бодуэном и другими теоретиками были введены понятия морфемы – минимальной единицы, наделенной значением, и фонемы – обобщенной единицы с функциями формирования звукового состава морфемы и различения разных морфем (в иной формулировке вместо морфемы говорилось о слове)⁶⁵. При этом одни лингвисты определяют морфему как часть слова, а другие – независимо от слова, признавая тем самым возможность одноморфемных слов.

В ХХ в. при описании фонетики восточных языков использовались концепции Ленинградской фонологической школы, восходящей к Бодуэну и Щербе, и Московской фонологической школы. Московская школа и Н. С. Трубецкой вводят особую единицу в качестве объединения автоматически чередующихся звуков, тогда как школа Щербы признает автоматическое чередование самостоятельных фонем. Сами же чередования принадлежат морфонологии – дисциплине, в которой рассматривается фонологическая структура морфем и слов и их контекстно обусловленная вариативность. Одним из первых опытов сопоставления неродственных языков в области морфонологии стала работа Н. В. Юшманова о чередованиях согласных в языках хауса, нивхском и картвельских⁶⁶.

Для фонологии и морфонологии имели большое значение инструментальные методы исследования звукового строя. Они обогатили репертуар фактического материала общей фонетики, позволили уточнить и расширить классификацию звуков языка, намеченную еще в XIX в., разработать новый вариант общефонетической транскрипции. Развивалась историческая фонетика. С конца 1920-х гг. публиковались статьи А. А. Драгунова, в которых автор впервые применил метод реконструкции среднекитайской фонетики по некитайским записям, позже развивавшийся у нас и за рубежом⁶⁷.

С конца 1950-х гг. благодаря расширению контактов СССР с освободившимися от колониальной зависимости странами Азии и Африки значительно облегчился доступ востоковедов-лингвистов к живым языкам этих стран (см. выше об экспедициях, полевой работе). Одновременно росли контакты советского языкознания, включая востоковедное, с зарубежным, широко обсуждались учения структурализма, генеративно-трансформационной грамматики, типологии. Востоковеды активно участвовали в конференциях и дискуссиях, в коллективных сборниках и монографиях по теоретическим проблемам, что позволило расширить и углубить тематику исследований. Со своей стороны, теоретики-неспециалисты смогли воспользоваться множеством новых данных. Факты восточных языков все шире привлекаются в руководствах и учебных пособиях по общему языкознанию и типологии⁶⁸.