Коллектив авторов
Альманах «Истоки». Выпуск 13

Поэзия

Андрей Ивонин

Ивонин Андрей Владимирович родился в Москве 16 июня 1959 г.

Работает в московском театре «Эрмитаж» заведующим художественно-постановочной частью. Член Союза Театральных Деятелей РФ. Почетный работник культуры г. Москвы. Член секции поэзии Московского союза литераторов. Публикации в литературных журналах и альманахах: «Эрфольг», «Новая литература», «Зарубежные задворки», «Русский Глобус», «Наброски», «Многоточие», «Страна Озарение», «Времена года», «Рифмованный мир», «Союз писателей», «Литературная Евразия». Лауреат Большой Международной Литературной Премии «Серебряный стрелец» (2011 г.). Лауреат национальной литературной премии «Поэт года» (2016). Лауреат VII Международной поэтической премии «Образ» (2019). Автор сборников стихотворений «Слово», 2008, «Начало», 2015, «Повторенье пройденного», 2018, «Говори со мной, 2019.

Черновик

 
Утро, похожее на черновик:
слово, ещё одно слово, помарка.
Комната, лестница, улица, арка,
выход во двор, переулок, тупик.
Годы… зачёркнуто. Счастье… зачёркнуто.
Будто с ног на голову перевёрнута
жизнь. Холодок от реки.
Кухонных диспутов крестики-нолики,
чайник на шатком обшарпанном столике
пишутся с новой строки.
Где я? Забор в рыжеватой окалине.
Богом затерянный дом на окраине.
То ли Братеево, то ли Чертаново.
Всё переписано. Начато заново.
 

Вот так и бывает

 
Вот так и бывает: казалось, навечно замрёт
природа, и холодно станет от стыни внутри и снаружи.
И ломкий, колючий, с цветными прожилками лёд
покроет коростовой коркой окрестные лужи.
А где-то под снегом трава, ожидая команды «На старт!»,
для подвигов будущих силу таит в настоящем.
Вот тут-то, внезапно, как выстрел, случается март.
И губы немеют, и сердце колотится чаще.
И ты остановишься вдруг, удивлённо, почти не дыша.
И это бездонное небо тебя с головой накрывает.
И близкой становится чья-то чужая душа.
Вот так и бывает, поверьте, вот так и бывает.
 

«Воздух вдыхаешь жадно, не надеясь на зрение…»

 
Воздух вдыхаешь жадно, не надеясь на зрение.
Ветер трогает лоб, но не приводит в чувство.
Полдень рябит в глазах, свет чередуя с тенью.
Сердце наполовину полно, наполовину пусто.
 
 
Солнцем спрессованный снег, пока что имеет место.
Лежит, как старое платье, вышедшее из моды,
в глухих подворотнях. Машины, тормозящие резко,
обдают маслянистой жижей зазевавшихся пешеходов.
 
 
Чёрно-белая графика ранней весны. И влажен
асфальт. На окраине города, как на краю мироздания.
Так и идёшь, как будто пункт назначения уже вовсе не важен.
Так и живёшь на свете, не приходя в сознание.
 

«После долгой разлуки…»

 
после долгой разлуки
заново привыкать к твоему имени
доставать из глубин памяти
разноцветных рыб воспоминаний
как на тёмной лестнице
ногами нащупывая ступеньку за ступенькой
произносить давно забытые слова
узнавать друг друга
соприкасаясь взглядами
губами
кончиками пальцев
 

«Густое утро пробую на вкус…»

 
Густое утро пробую на вкус,
на звук и цвет, на ощупь и на запах.
Морозный воздух пахнет, как арбуз.
И будущность стоит на задних лапах
передо мной, и жарким языком
ладони лижет с радостью собачьей.
Мне слёзы застят свет, и в горле ком.
Но день пока не начался, а значит –
всё впереди ещё: и Божья благодать,
и горний путь, и этот мир пред нами,
что можно без конца перебирать
глазами, сердцем, пальцами, губами.
 

Август

 
Дело к осени. Август.
Мириадами глаз
Древнегреческий Аргус
Смотрит с неба на нас.
 
 
Этот месяц античный
Знает всё наперёд,
По бульварам столичным,
На пева я, идёт.
 
 
В колее подворотен
Катит дней колесо.
Словно воздух, бесплотен
И почти невесом
 
 
Самолётиком тает
В голубой синеве.
В косы ленту вплетает
Порыжелой листве.
 
 
Дням безветренным, летним,
Поубавив огня,
Поцелуем последним
Осеняет меня.
 

Воробьи

 
Воробьи возвращаются в город. Щебечут, галдят.
Во дворах мельтешат, копошатся у талых помоек.
Вот, один, как из старого фильма, заправский пират,
а другой, посмотри, с жёлтым клювом, особенно боек.
 
 
Среди медленных, важных, клюющих зерно голубей,
они словно шпана беспризорная из подворотни.
День встаёт над умытой дождями Москвой, и синей
бесконечное небо над Бибирево и Капотней.
 
 
Шумный город, как фокусник, прячет весну в рукаве.
Светит солнце вовсю, словно летом, уже без утайки.
И повсюду: на тёплом асфальте, пожухлой траве,
рассыпаются шустрой гурьбой воробьиные стайки.
 
 
Вон их сколько! Шумят, задираются, прут на рожон.
А недавно ещё пропадали, и где непонятно.
Наступает апрель. Начинается тёплый сезон.
Воробьи возвращаются в город. И это приятно.
 

«Когда-нибудь этот мир остановится…»

 
Когда-нибудь этот мир остановится
как старые карманные часы
чей механизм износился от времени
пружина ослабла
шестерёнки проржавели
и стёрлись до основания
а стрелки застыли
или бессильно повисли
на выцветшем циферблате
 
 
И некому
да и не у кого будет спросить
который час?
 

В музее

 
Метафора амфоры,
древнего быта осколки –
аллюзия времени.
Музейная пыль сродни
космической пыли.
Тени исчезнувших цивилизаций
взывают из темени
прошлого:
Стойте!
Мы тоже когда-то, как вы
любили, мечтали.
Мы были!
 
 
Воины и мореходы,
простые крестьяне, строители…
Мастер, корпевший над статуей,
как твоё имя?
Мира навеки ушедшего
безымянные жители
смотрят на нас с фаюмских портретов
глазами живыми.
 

Вечернее

 
Помедлив на последнем рубеже,
скупое солнце прячется за крыши.
О том, что дело к вечеру уже,
я промолчу, но ты меня услышишь.
Ты свет зажжёшь, и тьма сойдёт на нет.
Прикроешь в доме окна, чтобы тыщи
ночных гостей, стремящихся на свет,
не вторглись в наше скромное жилище,
в котором только двое: ты и я
живём, как две нахохленные птицы.
Зачитанную книгу Бытия
открыв на заключительной странице,
мы будем молча наблюдать в окно
на дольний мир от альфы до омеги,
как на плывущем к вечности, давно
от берега отчалившем ковчеге,
и плыть, и плыть сквозь заоконный мрак,
в холодное стекло уткнувшись лбами,
и чувствовать всё явственнее, как
ночная тень сгущается над нами.
 

«Вот тьма над чёрной бездною. Вот свет…»

 
Вот тьма над чёрной бездною. Вот свет.
Вот прошлого подробная канва.
Вот жизнь длинною в миллионы лет.
А вот небес холодных синева.
Вот перечень всех сущностей земных
от Homo sapiens до губок и амёб.
Вот мальчик, о созвездиях иных
мечтающий, читающий взахлёб
неписанную Книгу Бытия.
Вот мириады звёзд над головой.
Вот Космос. Вот Вселенная. Вот я,
шагающий по гулкой мостовой
внутри большого города, когда
встаёт вопрос, один средь прочих тем:
откуда мы, и движемся куда?
В какую даль стремимся и зачем?
Но сколько о подсказке ни проси
и ни бросай в ночное небо клич,
не хватит ни терпения, ни сил
рассудком Божий замысел постичь.
 

«Жизнь продолжается и в четырёх стенах…»

 
Жизнь продолжается и в четырёх стенах,
и в бессвязных обрывках тв-передач, и в горячечных снах;
в темноте душной палаты, в тусклом свечении утренних окон;
в слабом теле, дрожащем, как лист, сохраняющем боль и жар;
в голове, надувшейся, как воздушный шар;
в еле живой душе, внутри тебя свернувшейся в кокон.
 
 
Жизнь продолжается несмотря на кривой високосный год,
даже, если дела принимают такой оборот,
что уже нет сил от нелепых фантазий и чаяний лживых.
Но когда твой корабль получает опасный крен
и теряет мачты на фоне больничных стен,
и тогда ты живёшь, пока кровь пульсирует в жилах.
 
 
Жизнь продолжается, несмотря на то, что у страха глаза велики; с каждым новым вдохом, с понедельника, с чистой страницы, с новой строки;
как бесценный подарок, дорогая награда, как чудо.
А уставший за сутки санитар-сутенёр, заправляя пустую кровать,
говорит: вот тебе ещё несколько лет, будешь ли продлевать?
Отвечаю: чего бы это не стоило, обязательно буду.
 

Рисунок Светланы Ринго

Традиция и современность

Ирина Егорова-Нерли. Слово о Станиславе Сергеевиче Говорухине или Белый свет, идущий от земли

Решиться на своё слово о Станиславе Сергеевиче Говорухине – всё равно что почувствовать то потаённое, что закипало и успокаивалось в душе всенародно любимого кинорежиссёра и актёра, продюсера и сценариста, политика и вдумчивого живописца. Осуществить задуманное – значит, выйти за рамки житейских помыслов и хотя бы на короткое время стать отражением ВЕРТИКАЛИ – его человеческой истины. Почему, несмотря на грандиозный, полувековой и обширный по проникновенной глубине творческий путь и охват его деятельности, я выбрала скромное на первый взгляд «лирическое я» этого удивительного человека?.. Наверное, чтобы полнее понять и рассказать читателю о сокровенных мирах, скрытых от лукавого взора и беспощадного ХХ века. Итак – в апреле 2011 года – я познакомилась с художником, пишущим маленькие полотна и согласившемся показать свои работы в Академии художеств. «Истра. Зима» 2008 год, «Февраль» 1999 год, «Тени» 2010 год, «К реке Тверца»… Следуя в каком-то кинематографическом порядке, названия картин продолжали одну зимнюю тему – а в художественном отношении борьбу чёрного и белого, противостояние тьмы и света. Даже не останавливаясь и не читая подписи на узеньких полосках, я постепенно уходила в Россию, укутанную снежным покровом. Что же в итоге? – Зима или фильм-представление о той красоте, которую уже не часто встретишь на околицах малых городов и в пригороде столицы? Да, картина-кадр! Только холст и масляные краски прочнее съёмочной пленки. Краски спокойно и неторопливо распределяются по холсту. Может, эти пейзажи не только увидены – отпечатаны в памяти так четко, как лица родных людей и незаменимых друзей. Недосказанное витает в пустынном зале и колышется в плывущем между картинами воздухе… Река изгибается и поворачивает к чёрной полосе леса – река течёт за горизонт. Истра, так же, как и Тверца, тоже уходит в зимнюю даль.

 
В том краю встречаются картины
Тишины блаженно неземной:
В них лесов узорные седины
Застывают в шапке ледяной.
Кажется, что снежную обитель
Пощадила времени рука,
И в свои неведомые быти
Убегает узкая река.
И кручина – вовсе не кручина,
И душа в безмолвии замрёт,
Когда в круге облачного тына
Голубое солнце промелькнёт.
Там – снегов пречистые покровы,
Расстилаясь в сумрачной дали,
Вдруг подарят праведное слово –
Белый свет, идущий от земли.
 

А может ли человек, одержимый творчеством (это нельзя предугадать и предусмотреть!), изменить себе и потерять тот незримый свет, который время от времени заставляет любить, бороться и создавать? – создавать вопреки!

 
Кому же осталось
Класть долгий поклон?
Нет права на слабость,
Когда одарён.
Нет прав на обиду,
На злобу нет сил…
Кто счастлив по виду –
Тот мудро прожил:
Душой обречённо
Не шёл в суету
И мыслил бессонно
На всю высоту.
И верил, и помнил,
И слышал судьбу –
В небесном бездонье
Привычно ему.
 

Что улавливает зрение, когда слова ещё не вырвались в стройном порядке повествования? Какая дорога ждёт впереди? Что-то движется около любовно написанных картин и, будто излучая свет, знает ответ на наши вопросы.

А когда –

 
Сумеешь покориться
Той Вечности – за час,
То заново родиться
Успеешь в этот раз…
 

Случай, миг или протяжённо – новое полотно. Само рождение художника, а также и писателя, журналиста, публициста, режиссёра – в завершении и общественного деятеля – тяжёлая чаша, недоступная самонадеянной посредственности. Это необъяснимо – выстрадано и благодатно. Так, убегая от городской суеты в ближнее Подмосковье, по воспоминаниям наших детских лет (А это понятно для каждого москвича…) в дачном окне хочется видеть лес и чистое поле. Там, будто отбрасывая всё случайное и ненужное, иногда подымается вверх неяркое свечение и зовёт тишина. Луна, застывшая в ночи. Солнце, обрамлённое морозной дымкой. Дорога на снегу, которая исчезает вдали и заметается позёмкой. То февральское тёмное небо, то взрыхлённые ветром облака… И опять – та же ярко синяя река плавно изгибается и вольно пересекает долины и холмы… Как найти эту свою тропу здесь – в России? Как остаться альпинистом одиноких вершин в том краю, где нет видимых гор, но существуют почти неодолимые преграды для высокой души и доблестных замыслов – где холодно не от долгих зим и непогоды, а от стадного безразличия, порой и презрения властителей мира сего (временщиков!) к человеческой судьбе?.. И, конечно, осознавая нравственные испытания переходной эпохи, в свободные от основной работы часы Станислав Сергеевич потихоньку писал свои картины: за леденящей бесконечностью ощущал тепло, украденное временем перемен – смут, воровства, лицемерия… и всё же надежды? То шумный вихорь над рекой, то вороний гай по утрам или чёрные засохшие деревья вдоль дорог… А где-то ждёт заснеженный Кавказ – где-то спит звёздная ночь, плывущая в беззвучии: будто отложенная про запас плёнка старого кино, которое снимают для себя и забирают в те дали, где не ступает человек и присутствует Бог.

 
И тебе немножко
Страшно в красоте –
Белая дорожка
Реет в темноте.
 

Даже не осознавая до конца всё происходящее в тот день, я шла по Пречистенке. И, конечно, была уверена, что эта выставка навсегда останется в моей памяти. На проводах и вблизи бульварных фонарей сидело множество голубей. Птицы, чьё присутствие делает город живым и заполненным природными звуками, замерли в защищённой от движения транспорта и толпы высоте – будто наблюдали за людьми. Птицы ждали чего-то или, как мне казалось, тоже участвовали в стремительном московском дне – тревожили пасмурное спокойное небо. А небо того дня напоминало подмалевок, заготовку для методично и аккуратно работающего художника. Словно проведённые влажной кистью – прямые горизонтальные полосы расплывались в серебристые подтёки. Сам цвет исчез, уступив место голубому воздуху, который пульсировал около лица в преддверье нового ветра.

Щель – проём между входными дверями Парадного подъезда Академии художеств – как долгожданный свет ударила в меня… и, покачнувшись, я поняла, что и небо, и Пречистенка, и особняки, меняющие из столетия в столетие своих владельцев и жителей – всё вокруг вздрогнуло от моего радостного предчувствия ВЕРТИКАЛИ. Может, так – выставка Говорухина приветствовала и провожала своих посетителей? Или – на одно мгновение – я попала в поле действия души художника? «А зачем ему это?» – ответно прозвучало в моей голове. Может, это и есть то самое, подмеченное его другом Сергеем Александровичем Соловьевым желание «что-нибудь такое выкинуть»? Так ведь и остаться художником, когда тебя никто не видит и не слышит – дорогого стоит. Это уже суть характера.

Не потому ли постоянно возникала вырвавшаяся из глубин художественного процесса потребность достучаться – что-то изменить в людях?.. Не так ли в другой – общественной – жизни за этим ударом, грамотным нападением маячил и шукшинский кулак, и солженицынский призыв о сбережении народа, как национальной идеи в России?.. Не могу не вспомнить о писательской любви Александра Исаевича к притчам – «крохам». Разве не перекликаются эти литературные формы с короткими рассказами и живописными миниатюрами Станислава Сергеевича Говорухина, который одним из первых осмелился на документальный фильм «Александр Солженицын»?

Ведь быть художником в полном, широком и свободном смысле этого слова – разве лёгкий выбор? – Не опасное для жизни путешествие, когда ты висишь над пропастью возможного непонимания, а порой и зависти людей, лишённых призвания и яркого таланта.

 
Для каждого стремленья
Есть множество причин:
Как бойкое прозренье
Мы постигаем в жизнь.
От музыки далёкой
Дыханию сродни
Крик птицы одинокой
И шорох тишины.
Предтеча пробужденья
Пронзительная дрожь…
Тебе дано везенье:
Держись – пока живешь!
Ведь снова Божия сила
Нас выбрала не зря –
Позёмка закрутила:
Здесь небо, там земля.
И солнце, и рожденье,
И высь, и глубина…
Здесь Вечность, там – движенье
Без отдыха и сна.
Из тайны – воплощенье,
Из прошлого – прыжок,
В огне преображенья
Расширенный зрачок:
Как искра из потока,
В мерцанье ледника
Отвесная дорога
Уходит в облака.
 

Не просто двигаться там, где до тебя никто не ходил, где есть вдохновение – пушкинское, историческое – и навязчивый страх летящих минут человеческой жизни. Горы и город. Кавказ и Москва. Отстранённые и щемящие звуки большого города и московские голуби, будто отгораживающие и сохраняющие для нас территорию ВЕРТИКАЛИ, которая живет в сознании и требует защиты. Так – независимо от нас происходит преображение реальности и движение в образ. А тогда – окружая меня дрожащими переливами звука, медленно таяло и струилось стойкое свечение. Мир – распростёртый и распятый мирскими страстями – восстанавливался и оживал в своей несгибаемой силе, во всём разнообразии старой застройки центра Москвы: многовековой энергией одарённых архитекторов, созидателей пространств, удобных для жизни и предвещающих полёты души, ищущей справедливости и побеждающей холод равнодушия и греховность человеческой природы.

 
Дым исходит от земли
И окутывает дали:
Что на небе мы нашли? –
Что нечаянно узнали?..
Будто камушки малы
В снежном поле силуэты,
И провалы, как стволы,
Скрытой впадины приметы.
 

«Такова жизнь», – часто сочувственно, но с оттенком иронии говорят о переживаниях и трудностях. «И да – и нет!» – отвечает мой внутренний голос. Что-то необъяснимое, будто оценивающее каждого прохожего и случайного зрителя, подымается из незримого далека и приобретает черты. Я вижу портрет, не тронутый временем – портрет человека ВЕРТИКАЛИ с грустным и задумчивым лицом, с офицерской осанкой, статью и прямолинейной походкой. Словно глазами Высоцкого из фильма «Вертикаль» (1967 год) Станислав Сергеевич оглядывается на свой и наш жизненный путь: сдвигая брови, смотрит на тревожное небо, обнимающие горы. По столичному привычные кепка, трубка, шарф и пальто… А внутри подтекст и заряд большого художника – напряжённый, обороняющийся взгляд. Отсюда ведь и будоражащая профессиональное сообщество склонность к провокации, к творческому эпатажу – к шокирующим прилюдным высказываниям. Что стояло за всем этим? Конечно, как метко подметил С. А. Соловьев, не только желание «посмотреть на эти вот выражения» наших лиц. Пожалуй, таким мог быть Евгений Онегин ХХ века – во многом разочарованный, но лишённый пошлости и банальности псевдоэлиты в культуре и политике: Онегин, безошибочно цитирующий пушкинские строчки, как мне кажется, встретивший свою «Татьяну» – будущую супругу Галину Борисовну и всё же осуществивший право быть любимым! Без ВЕРТИКАЛИ нет жизни – нет выдержки и борьбы – нет и цельности. Ставить вопрос – значит, обретать своё лицо, противостоять и ждать ответ. Так высокая фигура Станислава Сергеевича ассоциировалась с колонной, обелиском целому поколению тех шестидесятников, которые, как и мои родители шли в горы, чтоб доказать прежде всего себе, что всё мелкое и слабое можно преодолеть и красота вершин доступна человеку.

 
Горы, камни, человек.
Пропасть, щель, упорный ветер…
А цепочка лезет вверх
За всё лучшее на свете,
Чтоб, минуя перевал,
Как возможно исполину,
Обогнув трезубцы скал –
Покорить свою вершину.
 

Они шли крепкой цепью дружбы и, как я теперь понимаю, круговой порукой людей, не сломленных своей эпохой – не раздавленных ХХ веком! Конечно, счастливых молодостью и ясностью ответственности друг за друга. У них – не могло быть иначе… А если с собой удалось разобраться, то, как быть с миром – живущим на грани веков и на гребне очередных драм? Актёр уступил место всесторонней личности, режиссёр стал провидцем и целителем, писатель и публицист – политиком:

 
Не молчите о том, что скрывают:
Равнодушный опасен и глух!
Как нас в жизни легко убивают –
Говорите безжалостно вслух!
 

Оттого ли в 90-е, как с далёких и всё-таки увиденных вершин, раздавались призывные сигналы – острые по своей позиции названия его фильмов: «Так жить нельзя» 1990, «Вторжение» 1992, «Россия, которую мы потеряли» 1992, «Великая криминальная революция» 1994… Для такого популярного в стране режиссёра честность по отношению к обычным людям и печаль по утраченному (для кого-то отвоёванному и романтическому!) – это не просто съёмка новых фильмов, но и гражданский подвиг: горячий ответ художника на действия разрушителей страны, утративших чувство Родины. Может, не смиряясь с вседозволенностью денег и беспринципностью некоторых бывших «хозяев жизни», он чувствовал обиду за уходящих стариков – за своих покорителей горных вершин, которым не находилось достойного места в те, роковые 90-е… Ведь уважение к старшим – будь то актёрам или режиссёрам – не имели табеля о рангах и заслугах. Здесь проявилась и человеческая симпатия (Борис Андреев, Иван Переверзев…) и сердечная признательность за истинное могущество, воплощенное в таланте и личностном обаянии (Михаил Ульянов, Александр Кайдановский и др.), для этого восторга – нет возраста. Я думаю, в этой черте характера Говорухина кавказские традиции смыкались с купеческой старорусской значительностью в общении, дружбе и особенно в организации застолья. Здесь – труднее найти ему равных! Здесь, минуя века, властвовал дух предков и текла поэтическая речь… Ансамблевое коллективное рождение «кина» предполагает внутреннюю связь всех действующих лиц этого события. Да, изменилась страна, но осталась та же точка отсчёта… И заработал барометр времени. «Не согласен на меньшее», – слышится за озвученным текстом фильмов Станислава Сергеевича… И он спешит, как спортсмен – усиливающий нагрузку и удлиняющий для себя беговую дорожку – чтоб вовремя ответить как художник! Что может быть страшнее потери национальных истоков и величия нравственных побед?.. А в те годы – то, что держало в Великой Отечественной войне, оказалось на лобном месте истории. Говорухин-художник (в публичности и затворе) находит ВЕРТИКАЛЬ В ГОРИЗОНТАЛИ – предстояние незримого в непритязательной русской природе: тоскует о вершинах, скрытых в облаках и туманах средней полосы России, берёт краски, кисти, холст… Течёт другая жизнь! Не безветрие и безлюдье – одушевлённый покой лаконичного пейзажа, напоминающего близких людей: живущих или уже ушедших в белый саван России, успокаивающий землю после лета и яркой плачущей осени. Чеканная лента леса, одинокое дерево, след на снегу, морозное небо и негреющее солнце – всё так полнозвучно в слове и графично в изображении. Отсутствие полутонов, переходных состояний – прямолинейность высказывания – вероятно, и есть то самое мастерство, которое его живопись унаследовала от профессионального киномонтажа. Всё продумано, запоминается и откладывается в памяти. А вокруг – лес… заброшенный, униженный – поваленный ураганами и многолетней бесхозяйственностью. Лес мучается беспорядком: лежит и взывает о возрождении.

 
Не о том ли вдовы голосили,
Не об этом плакала роса…
Всё тебе на память о России
Говорят поэтов голоса.
Память жжёт и ширится в охвате,
Как пятно живое в диких льдах,
И опять, печалясь об утрате,
Мы живём в грядущих временах.
Человек – мгновение природы
Или суть познания её.
Тыщи лет от поисков свободы
Мается и страждет Бытие.
 

Так ли и тишина, присутствующая на полотнах Говорухина – тишина после потрясения, после минувшей войны? Ведь мы живем среди упавшего леса, как среди павших воинов, а, значит, и уходящего народа?.. Над сломленными вековыми деревьями встает новая поросль, нуждающаяся в помощи – поросль и выжившие стволы, которые точно ворошиловские стрелки следят за редкими прохожими и ждут своего часа?.. Тема стрелка-защитника, в отчаянии осознавшего необходимость нападения – ещё один знак и путь к своей вершине («Ворошиловский стрелок» 1999). Надо защищать и защищаться! Поступок – выстрел – фильм… Это предупреждение и урок. А может ли художник молчать, когда сквозь всё его существо прошла ВЕРТИКАЛЬ? Когда, «обременённый государственной должностью» в штабе Владимира Владимировича Путина, Станислав Сергеевич оставался сами собой: не думая о сиюминутных выгодах – противостоял и отстаивал… Гораздо раньше – в назидательной форме прозвучала неотвратимость наказания в фильме «Десять негритят» 1987 года. предвиденье – от частного примера до общероссийского масштаба. Ведь главное возмездие внутри человека – возмездие, которого не миновать, как и «место встречи изменить нельзя», нельзя сойти со своей – пусть даже и опасной – тропы. В плотном едином кольце своих фильмов альпинистское восхождение Говорухина – предтеча и явление ВЕРТИКАЛИ, которой не изменило смелое сердце художника и сильного мужчины, знающего цену настоящей дружбы, любви, успеха в профессии и свободного выбора в творчестве. Кем он был и остался для зрителей, сотоварищей и друзей по жизни, для жены и родных? Если принимал и любил – то оставлял у себя, в своём мире и своём кино: чувствовал и ценил индивидуальность, красоту, стойкость характера. А ведь – и рисковал, и разбивался на вертолёте, и выживал – многое смог сделать! Как был одержим горами! Эта приверженность к вечному Кавказу проступала и в запоминающихся фразах героев его фильмов. Через простые слова о счастье гостеприимного свана до нас доходят мысли самого Станислава Сергеевича: как жить, чтобы найти своё счастье? – свои вершины на бескрайнем пространстве нашей страны? Живая душа художника искала диалог с людьми – прислушивалась, понимая, что «Конец прекрасной эпохи» (фильм 2015 года) не должен стать закатом российской судьбы. По стечению жизненных обстоятельств этот фильм был последним для Станислава Сергеевича Говорухина.

 
Иль для нас метафора России –
Долгий путь сквозь вьюгу миража:
Сквозь поля, леса, дожди косые
В мир иной, где светится душа.
 

Уходим ли мы – люди? Или – растворяемся в других, чтобы доделать завещанное? Когда можно верить, то хочется повторять вслед за Жюль Верном, а, точнее, и вслед за героями фильма, снятого Говорухиным по роману «Дети Капитана Гранда»: «А мы – способны на большее»? По силам ли нам достучаться до совести, до ответственности за народы, живущие в XXI веке? Или тогда – зачем дана эта красота? И глоток чистой воды, и снежинка на стекле окна, и горы, ждущие нас впереди, и покров, спасающий землю – всё светлое, что есть и будет с нами во веки веков?.. Невольно, даже не вступая в доверительную беседу, мы становимся соучастниками тихой и величавой исповеди художника о неброских окрестностях Москвы, о живописных полях, очеловеченных бедами и войнами – ещё не везде застроенными «успешными» нашими современниками. Там – тишина иногда владеет временем, приучая каждого к тому, что наедине с самим собой мы близки к Вечному и постепенно становимся слухом и оружием своей земли… Эти ощущения нахлынули на меня будто ласкающее дыхание весны, осторожное мерцание спящих в белом покое остроконечных гор. И в сущности: для чего пишутся картины, если скорость наших эмоций уже не подчиняется размеренному течению жизни? Мы торопимся, чтобы успеть то, что надо сделать сейчас и не забыть довести до конца завтра. Может быть, поколение 90-х тоже способно на большее? И говорухинская оценка молодёжи: «Я их ненавижу…» – боль за страну, пережившую перелом веков и оплакивающую своих детей? А что, если этот протест всё же и ступень к прощению? Ведь от ненависти до любви один шаг – шаг над пропастью, через ущелье – шаг к Свету! Оттого, спускаясь с гор, мы становимся другими людьми! – Единожды создав великое кино, рассказ, стихотворение и даже маленькое полотно – получаем пропуск в иное измерение жизни и уже живём по законам ВЕРТИКАЛИ. А голуби, обитающие в наших дворах и встречающие туристов на вокзалах, с привычным курлыканьем, шумно похлопывая крыльями, собираются в стаи, приземляются и взлетают… а потом, как на последних кадрах фильма «Вертикаль», растворяются в московском небе, чтобы вернуться снова.

7 сентября 2019 года