Евгений Меньшенин
13 страшных историй
Виктор что-то промычал в ответ и погладил девочку по голове, оставив в её волосах кусочки травы и сырой почвы.
Аня боялась отпускать его, но всё же, совладав с собой, разжала хватку.
– Ты уже видел маму? – всё так же шёпотом спросила она.
Мужчина медленно помотал головой из стороны в сторону.
Аня взглянула на распахнутую дверь комнаты и удивилась тому, что мама до сих пор не стоит здесь, уперев руки в боки, и не причитает.
– Можно, я пойду и найду её?
Мужчина кивнул.
Зал пустовал. Стойкий запах хлора разъедал глаза, но Аня уже успела привыкнуть к этому. Луна почему-то постеснялась светить в многочисленные окна самой большой комнаты, отчего внутри эгоистично хозяйничала темнота.
– Мааам? Ты спишь?!
Ответа не последовало.
Шаг за шагом, скрипя старыми половицами, девочка добралась до середины комнаты, туда, где недавно висел её отец. Глаза её наткнулись на кусок бельевой верёвки, свисающей с балки. В комнате было по-прежнему тихо как в гробу, но в ушах девочки, глядящей на смертельный канат, всё ещё стоял этот противный скрип, что издавало дерево.
Аня смотрела как заворожённая, пока вдруг не послышался чей-то тихий стон.
– Мам?
Девочка обошла большой велюровый диван, на котором обычно всё семейство отдыхало перед телевизором, за ним показался кухонный стол. За этим столом проходили все завтраки, обеды и ужины. Аня то и дело оглядывалась через плечо, чтобы посмотреть, не идёт ли за ней отец, но он оставался в детской.
Все стулья, кроме одного, были задвинуты. Тот, что стоял в самом дальнем углу, занимала темная фигура. Она облокотилась на стол и, спрятав лицо в ладонях, тихонько подёргивалась. Аня прислушалась. Даже в этой гробовой тишине было сложно расслышать плач и всхлипы.
– Маам, папа выздоровел, – негромко позвала девочка бесформенную тень.
Фигура продолжала подёргиваться. Это определённо была Марина. Облачённая в просторную ночную рубашку, женщина подёргивалась от беззвучного плача.
Аня подошла ближе и, присев рядом, взяла маму за локоть.
– Не плачь, мам, папа уже вернулся, он здесь.
– Это не папа, – сквозь всхлипы произнесла женщина.
– Нет, это он, я точно тебе говорю, это наш папа! Бабушка его вылечила!
– Я сказала – это не наш папа, я нашла записку, которая вывалилась из его кармана, когда бабушка сняла его, – женщина наконец убрала руки от лица, и Аня, несмотря на темноту, смогла разглядеть опухшие от слёз глаза.
– Какую записку?
– В которой наш папа говорит, что решил уйти, потому что проигрался. Он должен был огромную кучу денег плохим людям. Он сам повесился, понимаешь? Он сам убил себя! А не они! Это существо – не твой отец!
– Но я знаю нашего папу, он точно такой же, как и всегда, пойдём, я покажу тебе! Мы поговорим с ним.
– Нет! Стой здесь! Нам нельзя с ним разговаривать!
– Но почему? – вырывала руку Аня.
– Потому что нельзя! Это злой дух, а не наш папа. Дождёмся утра, а потом сожжём дом и уйдём.
– Я не хочу уходить! Не хочу сжигать наш дом! Это никакой не дух! Я уверена!
Женщина посмотрела в глаза своего ребёнка – полные уверенности и любви.
– Точно?! – в голосе Марины прозвучала нотка надежды.
– Мильён процентов! Наш папа самый лучший на свете! Если бы это был злой дух, он сделал бы нам плохо, так?
– Так, – вытирала слёзы женщина.
– Значит, это неправда! И это наш папа.
– Но бабушка сказала… – она не успела договорить, так как заметила бывшего мужа, стоявшего рядышком и молча наблюдающего за ними сверху вниз. Его кожа продолжала приобретать нормальный оттенок, кровь в глазах рассосалась, но он всё ещё выглядел как живой труп.
Мужчина подошёл ближе и погладил улыбающуюся дочь по голове, словно подтверждая её слова.
– Вот видишь, мам, это наш папа, – радостно заявила Аня, схватив мужчину за свободную руку, которая по-прежнему была ледяной, как айсберг.
Марина взглянула исподлобья на мужа. В её глазах всё ещё стояла вода.
– Зачем ты это сделал? – процедила она сквозь зубы, показывая дрожащими руками предсмертную записку.
Он молча смотрел на неё и продолжал гладить дочь.
– Мы могли собрать деньги! Могли продать дом! Ты бросил нас! – она быстро перешла на крик, который в этой тишине был сродни внезапному грому в погожий день.
Витя молча смотрел на жену, никак не реагируя, даже не моргая.
– Отвечай! – вскочила она с места и врезала ему пощёчину.
Ни один мускул на лице мужчины не дрогнул.
– Я всю жизнь отдала нашей семье, а ты вот так легко разорвал всё, выбросил на помойку, долбаный эгоист! Ты предал нас! – лицо Марины безобразно расплывалось в истеричной гримасе.
Больше всего Аня боялась, когда мать начинала кричать. Она схватила её за ночную сорочку и стала умолять прекратить, но женщина только расходилась. Она нанесла мужу ещё несколько ударов по лицу, но тот как будто не замечал их.
– Отвечай!!! – взревела она во всю глотку, а потом схватила со стола нож и небрежно вспорола все швы, которые сдерживали рот супруга. В процессе её дрожащие от злости руки несколько раз резанули его по губам.
Те дрогнули и медленно раскрылись, обнажив почерневшие зубы. Мужчина открыл рот, но вместо слов первым наружу вырвался мерзкий скрип, от которого по телу жену пробежалась волна токов.
Марина молчала. Ей в глотку как будто напихали шерстяных тряпок. Кажется, она даже не могла вздохнуть. Женщина просто смотрела на то, как грудь мужчины поднялась, а потом из его рта вырвалось дыхание, от которого несло стухшими внутренними органами.
– Бейся, – произнес мужчина совершенно чужим голосом.
– Ч-ч-то? – еле слышно произнесла его супруга.
– Бейся. Головой. О стену. Я тебе разрешаю, ты хочешь, ты устала. Я разрешаю.
– Нет!!!
Марина испуганно взглянула на дрожащую дочь. Та вцепилась в её сорочку, точно репейник.
– Что ты такое говоришь?! Витя?!
– Я разрешаю, – без каких-либо эмоций повторил отец семейства.
– Нет, мам, не нужно, не слушай его!
– Давай.
По щекам женщины текли слёзы, они скапливались на подбородке и, падая вниз, глухо разбивались о пол. Марина медленно наклонилась и нежно, как всегда, поцеловала девочку в лоб, словно проверяя температуру, а затем шепнула: «Я никому тебя не отдам». Затем она разжала детские пальцы и подошла к стене.
– Тебя больше нет… – еле слышно проговорила женщина и со всего размаху ударила в неё своим лбом, так, что с потолка посыпалась древесная пыль.
– НЕТ!!! – завизжала Аня и только хотела броситься к матери, чтобы остановить, как на её плечо опустилась рука отца. Она весила целую тонну и намертво пригвоздила девочку к полу, не давая возможности сойти с места.
Со лба женщины на лицо спускалось несколько красных ручейков. Тело её наклонилось назад для большего замаха.
– Мне будет легче, всем будем легче, – шептала женщина, и снова её лицо впечаталось в бревенчатую стену, отчего по всему дому пробежало глухое эхо.
Аня вопила, срывая звонкий детский голос до хрипа, молила мать прекратить, молила отца остановить её. Но ничего не прекращалось. Марина ускоряла темп, словно пыталась выбить одно из бревен. Мощные удары превращали лицо женщины в неразборчивое красное месиво. Нос, подбородок, зубы – всё это было переломано в труху. Так продолжалось до тех пор, пока череп женщины не треснул. Когда она упала, отец наконец отпустил девочку, и та бросилась к матери, вернее к тому, что от неё осталось.
– Зачем, папа?! Почему ты это сделал?!
– Она сама это сделала, я лишь разрешил. Грешница, самоубийца, – прозвучал тяжелый сиплый голос.
– Ты не мой папа! – девочка наконец отпустила тело матери и кинулась к выходу, но отец был невероятно быстр и перегородил ей путь. Он выкинул вперёд себя нож, которым Марина вспорола ему рот.
– На, держи, – протянул он столовый прибор своей остолбеневшей от страха дочери.
– Возьми его, ты хочешь, – голос его звучал неестественно спокойно, словно только что ничего не произошло.
Аня не хотела брать, но отец говорил так убедительно и страшно, что руки сами потянулись к рукоятке.
– Хорошо, умничка, – он снова погладил её по голове, и на этот раз рука отца была тёплой. Его тело вернуло себе естественный вид, даже в непроглядной темноте это было заметно.
– Режь! – скомандовал отец.
– Что резать?
– Своё горло, милая, режь его, уже можно.
– Я не хочу! – девочка упала на колени и сложила руки так, словно собиралась молиться.
– Я. Сказал. Режь. Горло. Я. Разрешаю.
– Нет! – девочка выронила нож и, закрыв лицо руками, хотела зарыдать, но слёз уже не было, поэтому она просто громко всхлипывала.
Мужчина как будто вырос. На этот раз голос его звучал иначе. Он говорил громко, очень громко, словно в его голосе было ещё несколько других голосов, но это по-прежнему не было криком.
– Я! Разрешаю! Тебе! Перерезать! Своё! Горло! Жизнь! Закончена! Родители! Мертвы! Ты! Одна!
Аня не шевелилась. Глаза её были спрятаны за ладонями. Мужчина опустился на одно колено и, найдя своими губами со свисающими с них нитками ухо дочери, прошептал:
– Тебя никто больше не любит, ты совсем одна, лучше всего будет умереть, проще всего умереть, это не больно, даже приятно.
Аня вылезла из своего укрытия и посмотрела на доброе, улыбающееся лицо человека, которое когда-то принадлежало её отцу.
– Я разрешил сделать это твоему папе, и, поверь, он счастлив. Он сейчас на небесах, ты же знаешь про небеса?
Аня нервно кивнула.
– Держи, – он снова протянул ей нож, – как только закончишь, сможешь встретиться с ним. И твоя мама, она тоже там, ждёт тебя, ты же хочешь к ней?
Девочка снова кивнула. Она медленно взяла рукоятку в свою маленькую ручку, ослабшую от стресса, и нож своей тяжестью потянулся к земле.
– Но я не хочу…
– Ты хочешь, давай, не тяни.
Аня посмотрела на лезвие, дотронулась до него, оно было холодным, как айсберг. Девочка медленно поднесла его к горлу и надавила. В этот самый момент раздался громкий хлопок. Входная дверь распахнулась, впустив в дом ночную прохладу, а затем так же резко захлопнулась.
На пороге стояла небольшого роста тень. Она быстро перемахнула через всю комнату и выбила нож из руки девочки. Костлявая сухая рука, которая больше напоминала ветку дерева, вцепилась в предплечье Ани и дернула её с такой силой, что девочка буквально сорвалась с места.
– Ты не можешь забрать её! – проревел всё тем же нечеловеческим голосом Виктор.
– Это тыы не моожешь забраать её, она принадлежиит мне! – сказало существо, чей голос Аня слышала совсем недавно, когда подслушивала из своей комнаты. Это была бабушка.
Она поволокла девочку за собой. Сопротивляться ей было бесполезно. Аня никогда не чувствовала такой силы, какой обладала эта сильно сгорбленная невысокого роста женщина.
Отец попытался перегородить им дорогу, он громко и быстро говорил бабушке то же самое, что говорил до этого маме, пока она не расшибла себе лоб, но женщина уверенно вышагивала к входной двери.
Тогда он вцепился ей в волосы. Женщина достала что-то из кармана и бросила ему в лицо. Тот сразу отпрянул и громко взвыл. Аня успела увидеть, что это была обычная земля.
Они вырвались из дома, и бабушка захлопнула дверь.
– Беги в сараай, принесии бензин, ты знааешь, где он?
Аня кивнула и бросилась в небольшое железное строение рядом с домом. Сердце билось с бешеной частотой, кровь стучала в висках, но мозг при этом соображал очень хорошо. Аня помнила, как папа заправлял свой старенький «Урал», она быстро отыскала канистру под верстаком и побежала обратно.
Дом вспыхнул, как бенгальская свеча, озаряя собой половину деревни. Бабушка явно знала, где нужно поджигать – не прошло и пяти минут, как крыша начала рушиться. Аня и бабушка отошли на десяток метров, но пламя, чьи языки лизали ночное небо, всё равно обжигало лицо, когда девочка поворачивалась в сторону бывшего дома, чтобы убедиться, что отец остался внутри.
Женщина вела Аню в лес, туда, куда свет пожара не мог проникнуть из-за плотно жавшихся друг к другу деревьев.
Аня шла молча, то и дело спотыкаясь о кочки и ветки. Всё это было ей до жути знакомо. Запах грибов, трава, бабушка, подгоняющая её сзади.
– Куда мы идём?
– Домоой.
– А что стало с папой?
– Он мёёртв. Твооя мать попросиила меня призваать его, но это был не он, это был деемон грехаа. Грехаа самоубиийства, – отвечал противный сухой голос. – Твой отеец в аду, твоя маать в аду, они саами поддались, не смоглии сопротивляться.
– Но почему я не умерла?
– Ты уже былаа мертва. Земля отпустиила тебя. Он не влаастен над тобоой. Тоолько я могу забраать тебя, потому что твооя мать обещаала тебя мне в обмен на твоою жизнь.
«Была мертва… Уже была…» – повторила про себя Аня.
Они шли сквозь непроглядную чащу. Ноги то и дело утопали в рыхлой земле и мхе. Иногда им попадались поляны разноцветных грибов, которые затем сменяли зелёные поля папоротников, потом были болота. Иногда их дорога проходила вдоль лесных ручьёв, они выглядели совсем как те, что были нарисованы на старом ковре в комнате Ани.
Бабушка шла позади и постоянно что-то бормотала себе под нос. Ледяной ночной ветер дул им в спину, словно подгоняя. Он должен был пробирать до костей, но этого не происходило. Аня чувствовала лишь его лёгкие нежные касания. Ветер трепал ночную рубашку, в которой девочка покинула дом, и раскидывал в стороны её длинные волосы. Те без конца лезли девочке в лицо. От волос пахло сырой землёй и спичками.
Настасья Фед. Телефон
Пашу снова разбудил ночной звонок, в прихожей надрывался старый дисковый телефон отвратительного красного цвета. От его громкости содрогались стены, окна и тело. Словно все органы дребезжали в такт звуку.
– Ба! Телефон! – крикнул парень и зарылся с головой под подушку. Только это не помогло. Телефон продолжал трезвонить. Без остановки.
Более противного звука Паша никогда не слышал. Раздражение пересилило лень, адреналин прогнал сон. Парень встал с постели, швырнул бесполезную подушку в сторону двери, выругался и поплелся в прихожую.
– Ба, ты что, не слышишь? – Паша приоткрыл дверь в спальню бабушки, Екатерина Павловна спала, тихонько посапывая. – Как можно так крепко спать? Я тебе завидую.
Бабушка перевернулась на другой бок. Пашке не хотелось ее будить. Он решил ответить сам. Заодно и высказать звонившему все, что он о нем думает.
– Да! – рявкнул он в трубку.
– Павлуша? – послышался старческий голос, пробивающийся через треск. Голос принадлежал мужчине. Паша понял это, когда тот протяжно закашлялся.
– Да, это Павл… Тьфу… Паша. Екатерина Павловна спит. Все спят. Звоните утром! Два часа ночи.
– Хорошо, Павлуш! – старик снова закашлялся и положил трубку.
Паша вернулся в постель. Быстро уснуть не получилось. А когда удалось, снились кошмары. Огонь, дым, горящие люди.
Утром, еле оторвав голову от подушки, Паша обнаружил, что опаздывает на первую пару. Сегодня этого никак нельзя делать, лекцию читает декан факультета. Мужик очень вредный и высокомерный. Опоздавших он не пускает из принципа.
– Доброе утро, бабуль! Я жутко опаздываю. Есть что покушать?
– Садись, я блинов напекла, – бабушка поцеловала внука в макушку, – ешь, пока горячие.
Паша уселся за старенький стол, накрытый пожелтевшей от времени скатертью с уже не отстирывающимися пятнами жира. Быстро затолкал в себя парочку тоненьких блинчиков и запил чаем.
– Ба, тебе ухажёр ночью звонил. Я, конечно, все понимаю, но, может, он не будет каждую ночь названивать, чего вам днем-то не болтается?
Бабушка перестала помешивать тесто.
– Ты ответил на звонок? – спросила Екатерина Павловна, даже не повернувшись к внуку.
– Конечно, он так настойчиво звонил. Я испугался, что мы сейчас всех соседей на уши поднимем.
– Не надо было! Больше никогда не отвечай.
– Да ладно тебе, не напрягайся. Я про твоего Ромео никому не скажу. Это будет нашей тайной, – парень встал из-за стола и поцеловал бабушку в щеку. – А вообще, я думал, что ты всю жизнь только дедушку любить будешь.
– Только дедушку…
О любви бабушки и дедушки в их семье ходили легенды. Дедушка всегда говорил, что будет любить жену до самой смерти и даже после нее. За всю их долгую семейную жизнь они друг без друга ни дня не провели. Всегда вместе, всегда рядом. Дедушка даже в роддом приходил, когда у них дочь родилась. Очаровал медсестер, одарил. Они и пустили. Екатерина Павловна и Михаил Иосифович и с ребенком вместе гуляли, и по магазинам ходили. Бабушку никто никогда не видел одну, а дедушка только на работе один появлялся. Расстались надолго супруги лишь тогда, когда дедушки не стало. Он умер от рака легких еще до рождения Паши.
Бабушка поначалу легко пережила трагедию. Знала, что это случится, морально готовилась. И на похоронах даже не плакала. А спустя несколько месяцев начала болеть и странно себя вести. Не вынесла разлуки. После смерти дедушки она строго-настрого запретила его вещи выбрасывать или что-либо в доме менять. Ковры, скатерти, посуда, картины, вся мебель, техника – все в квартире было очень старым и давно просилось на помойку. Но Екатерина Павловна противилась любым переменам. Даже раритетный телефон не отдала, хоть ей Пашкины родители мобильный купили. Близкие попереживали немного, да и оставили ее в покое. Смирились. Поняли, что она привязана к этим вещам, они для нее – память о муже. Паша после переезда к бабушке пытался повлиять на нее, да все без толку. Жить в старье было некомфортно. Но близость дома к институту его подкупила.
* * *
Пашка все же опоздал на пару. Несмотря на уговоры и оправдания, декан не пустил его в аудиторию. В институтском кафетерии был прием товара, а на улице мерзкий мелкий дождь. Парень решил добежать быстро до дома и отсидеться там перед компом. Все же лучше, чем торчать три часа в пустом коридоре.
Добравшись до дома бабушки, который вот уже три месяца он зовет своим, Паша позвонил в домофон. Но Екатерина Павловна не ответила, пришлось откопать в рюкзаке ключи и открыть дверь в подъезд самостоятельно. А вот попасть в квартиру не удалось. Повернув ключ в замке, Паша толкнул дверь, но она сдвинулась лишь на пару сантиметров. Что-то подпирало ее с внутренней стороны. Через образовавшуюся щель Паша разглядел бабушкины ноги.
– Ба! – закричал парень, пытаясь открыть дверь шире, чтобы пролезть внутрь. – Ба, тебе плохо? Ответь!
Екатерина Павловна издала легкий стон. Она была жива. Но сказать что-то членораздельное или встать у нее не получалось. Несмотря на все Пашины уговоры.
На шум выглянула соседка, Лидия Петровна.
– Паша, что случилось?
– Что-то с бабушкой. Я не могу войти, она под дверью лежит, боюсь поранить.
– Боже мой! Давай через балкон, – предложила соседка. – Ты иди, а я скорую пока вызову.
Балконы в доме были общими на две квартиры. Отделяла их лишь тонкая перегородка из старой фанеры. К счастью, она с легкостью снималась. Паша попал на бабушкин балкон, в спешке разбив несколько банок с соленьями. Ему повезло, балконная дверь была открыта. По утрам Екатерина Павловна обычно проветривала квартиру. Если бы не ее привычка, пришлось бы выбивать стекло.
Паша на трясущихся ногах подлетел к бабушке, она лежала на полу, сжимая в руке телефонную трубку. Шнур обмотался вокруг ее предплечья. Лицо старушки было перекошено, а бровь разбита. Она что-то пыталась сказать, но слов было не разобрать. Паша сразу понял, что у нее случился инсульт. Он хоть и учился на ветеринара, но и о человеческих болезнях немного знал.
– Так, бабуль, сейчас я тебя подвину. Скоро приедут врачи и помогут. Все будет хорошо!
Перенести бабушку на кровать Пашка чисто физически не мог. Он щуплый, а она женщина довольно грузная. Поэтому, оттащив ее немного в сторону, он подложил ей подушку под голову и накрыл сверху одеялом.
Как только удалось открыть дверь, в квартиру вбежала испуганная Лидия Петровна. А через пять минут прибыли врачи скорой помощи. Екатерину Павловну погрузили на носилки и увезли в больницу. Паше предстояло собрать и привезти ей вещи.
Пока он пытался отыскать в сотнях бабушкиных бумажек папку с документами, раздался звонок. Опять домашний телефон. Вспомнив бабушкину просьбу, Паша решил не отвечать. Пять минут, десять. Телефон не замолкал.
– Да! – не выдержал парень.
– Павлуша? – снова раздался голос бабушкиного знакомого.
– Да, это я. Бабушку увезли в больницу, мне надо собрать вещи. Не могу сейчас говорить.
– Хорошо, я перезвоню, – старик закашлялся, – позаботься о ней.
Где-то через час приехала запыхавшаяся мама Паши – Галина. Она сорвалась с работы сразу, как узнала о случившемся. Вместе они собрали две сумки вещей и продукты.
– Может, пока бабушки нет, домой вернешься? – спросила мама.
– Не, мам. У меня сессия скоро. Здесь я раз… и в институте. А от нашего дома два дня на оленях добираться. Я справлюсь, не переживай!
– Ох, не могу. Ты же будешь всякой гадостью питаться…
– Я почти медик. Не буду.
Галина еще долго причитала о своих тревогах. А Пашка, конечно, переживал за бабушку, но уже подумывал организовать небольшую тусовку на квартире. Придут друзья, девушки. Музыка, пицца. Студенческая романтика.
К Екатерине Павловне посетителей не пустили. Санитарка забрала вещи и отправила родственников по домам. Мама вернулась на работу, а Паша на трамвае поехал домой.
Не успел он раздеться, как снова зазвонил телефон. «Да что ж такое! Доставучий дед», – мысленно выругался Паша.
– Да!
– Павлуша?
– Да, это я. Паша.
– Как бабушка?
– В больнице. Состояние стабильное.
– Это хорошо, – старик закашлялся.
– Я передам бабушке, что вы ей звонили.
– Да, я так-то не ей звоню, я тебе звоню, Павлуш.
– Мне?
– Катюша говорила, что ты ветеринар. Можешь щеночка приютить?
– Щеночка? Нет, бабушка будет против. Да и не ветеринар я, только на первом курсе учусь. Мне некогда им заниматься. Я в институте с утра до вечера. Нет, не могу.
– Да ладно тебе. На пару дней. Пока бабушки нет. Он маленький, больной. Пропадет же без тебя.
– Нет, извините. Куда же я потом его дену?
– Я заберу. Как бабушка поправится, так сразу и заберу, – старик опять закашлялся, – я тут тоже прихворал немножко. Не могу о нем заботиться. На тебя одна надежда! Сделай доброе дело для старика.
– Ох, я потом об этом пожалею. Ладно, давайте! Но только на время. Где забирать?
– А я его у больнички оставил. Где бабушка твоя лежит.
– На улице, что ли? Там же дождь…
– Едь скорее, а то промокнет.
Пашка очень любил животных, и от одной мысли, что где-то там, на улице, под дождем мокнет щенок, у него сжималось сердце. Он снова поспешил в больницу.
По дороге ему позвонила мама:
– Привет, ну ты как там? Справляешься? Не голодаешь?
– Мам, я один всего пару часов. Жив, здоров. Вот опять в больницу еду.
– Зачем? Мы же только недавно там были.
– Да… один бабушкин знакомый попросил на время щенка приютить. Пока бабушка в больнице. Я не смог отказать. Еду за песиком.
– Добрая ты душа, Пашка. От бабушки влетит. Точно тебе говорю. Помнишь, какой скандал она устроила, когда мы ей котенка подарить хотели?
– Помню. Но это временно. Она даже не заметит.
– Ну, как знаешь. Что за знакомый-то?
– Да, дедушка какой-то, не знаю по имени. На домашний звонит все время.
– Какой еще домашний? – засмеялась мама. – Мы его отключили давно. Как мобильник бабушке купили, так договор и расторгли. Лет десять назад это было.
– Не может быть. Бабушка им все время пользуется. Да и я сегодня уже три раза разговаривал. Может, она снова подключила?
– Ну, не знаю. Как поправится, спросим. Ты там хоть фотку щенка пришли.
– Ок, мам. Моя остановка, до связи!
Щенок действительно бродил под окнами больницы. Грязный, худой и весь мокрый. Завидев своего спасителя, он побежал прямиком к Паше в объятия. Парень пожалел, что не взял с собой полотенце или переноску не одолжил. Пришлось прям так прятать щенка под курткой и везти домой.
Вернувшись, он первым делом снял свитер. Тот был грязным и пах какой-то тухлятиной. Аж глаза резало. Теперь предстояло отмыть щенка от грязи и этого запаха. На удивление, он даже не сопротивлялся. Стоял смирно и дал парню смыть с себя всю грязь. Оказалось, что шерсть у него белая. Только проплешин уж слишком много. А зловонный запах так въелся в кожу, что никаким шампунем не вымывался.
– Ну что, так лучше? – щенок завилял хвостом. – А как тебя зовут-то, я и не спросил. Сейчас отыщем номер твоего хозяина и узнаем. Так. Вытирайся, малыш. Только на диван не лезь! Я тебе сейчас подстилку организую. И покормлю.
Щенок очень обрадовался запеченной курице и мясному паштету. А вот подстилка, которую соорудил Паша из старого коврика, его не устроила. Он мигом залез на диван. И сколько бы Паша ни пытался его согнать, тут же возвращался на место и недовольно скалил зубы. Сфотографировать его тоже не удалось, он шарахался при виде телефона и забивался в угол, протяжно воя. Парень решил его не травмировать и отстал.
В институт возвращаться смысла уже не было. Да и желание отпало. Поэтому Паша принялся за подготовку к сессии. Где-то через час зубрежки он вспомнил, что забыл узнать кличку щенка. Он подошёл к телефону, наивно полагая, что в старом аппарате где-то мог сохраниться последний входящий номер. Снял трубку и прижал ее к уху. И только в этот момент понял, что ошибся веком производства телефона. Посмеялся над собственной глупостью и уже хотел положить трубку, когда понял, что гудков нет.
Насколько он помнил из своего раннего детства, когда поднимаешь трубку, идет гудок. Длинный такой. А тут тишина. Паша покрутил диск, несколько раз понажимал на кнопку, что держит трубку. Не помогло. Он развернул аппарат обратной стороной и с ужасом осознал, что он не подключен к сети. Проводов никаких не было вообще.
– Что за… – из оцепенения Пашу вырвал истошный визг щенка. Парень влетел в комнату, и его чуть не вырвало от картины.
Щенок метался по комнате, врезался в стены, бился об углы мебели. При этом скуля от боли и в то же время отчаянно впиваясь зубами себе в лапу. Шерсть приобрела красный оттенок, рваная рана смотрелась ужасно.
– Ты что творишь? Совсем чокнулся? – Паша пытался поймать щенка. Он, конечно, и раньше видел, как животные расчесывают до крови покусанные паразитами части тела. Но чтобы такого, об этом он даже не слышал. Бешенство?
К тому моменту как ему удалось скрутить животное так, чтобы он не мог поранить ни себя, ни его, Паша получил несколько ранений. Три укуса и ссадину на ноге. Щенок истекал кровью. Вся квартира была перепачкана. Диван, обои, пол.
– Что же ты, дурачок, наделал? Ну и угораздило меня с тобой связаться, – щенок жалобно скулил, но уже не вырывался.
Паша аккуратно отпустил его, чтобы достать бинты и обработать рану. Животное неподвижно лежало, тяжело дыша.
Жгут, перекись, бинты. Кровотечение остановилось. Щенок уснул. Теперь Паше предстояло отмыть квартиру. На это ушло несколько часов. На улице уже темнело. Завтра первый зачет. Измученный студент переключился на учебу и на время забыл об ужасах этого дня. Но ненадолго.
В два часа ночи зазвонил телефон. Опять. Парень встал. Щенок, спавший в ногах, даже не пошевелился. Он не дышал.
– Эй, дружок, ты что тут удумал? Нет, нет, нет. От таких ран не умирают, я ведь все правильно сделал, – но щенок был мертв. Паша еле сдерживал слезы. Телефон звонил.
– Да! – крикнул он в трубку. – Что вам нужно?
– Павлуша? – послышался голос. Только не в трубке, а за спиной.
* * *
Екатерина Павловна чувствовала себя значительно лучше. И ждала, когда же к ней наконец приедет внук. Прошла неделя, а от него ничего не слышно. И это после того, как все это произошло. Тот ночной разговор.
Муж Екатерины Павловны умер почти двадцать лет назад. Все ее жалели, все сопереживали. Ведь мужчина был завидный. Не пил, работал начальником завода, квартиру в центре получил и жену холил и лелеял, цветами задаривал – ромашками. Любил ее очень. Даже слишком сильно. Так сильно, что ни шагу ей ступить не давал. Ревновал, бил, угрожал. Дома каждое действие контролировал. Ни в окно посмотреть, ни подруге позвонить, ни с ребенком погулять выйти. Без него ни шагу. Он даже, когда на работу уходил, каждые полчаса домой звонил. Специально телефон установил для этого. Красный. Жену проверять.
Екатерина Павловна все сбежать пыталась, да страшно было. И бежать некуда. И дочь у них. Так и промучилась всю жизнь. А когда муж умер, выдохнула. Ремонт сделать хотела, все по своему вкусу обставить, вещи его выбросить. Да только, как принялась за ремонт, так телефон звонить начал. И днем, и ночью. А в трубке его голос. Звонит, проверяет. Запрещает что-либо из его вещей выбрасывать. Особенно телефон. Угрожает, что всю семью к себе заберёт, если она на его звонки отвечать не будет. И каждый раз просит домой его пустить, перенеся через порог квартиры животное. То щенка, то котёнка, а то и крысу.
Екатерина Павловна думала, что от такой жизни с ума сошла и что мерещатся ей эти звонки. Но трубку исправно поднимала. Боялась. А когда Пашка сказал, что разговаривал со стариком, ей аж дурно стало. А как в институт ушел, так телефон и зазвонил. А в нем знакомый голос: «Катюша, я к тебе иду».
– Екатерина Павловна, к вам посетитель, – сказала медсестра, выглядывая из-за двери палаты, – внучок пришел. Дождались!
Паша вошел в палату с большой сеткой апельсинов и букетом ромашек.
– Привет, Катюша! Я пришел.
