Постфактум. Две страны, четыре десятилетия, один антрополог – Клиффорд Гирц

АФТЕРЗЕФЭКТ

Клиффорд Гирц – странная фигура, я крайне скептически смотрю на его множество статей и книг, мне в целом нравится только его книга «After the fact», точнее, мне нра несколько там содержащихся идей и картинок довольно неутешительного свойства.Одной из таких картинок и является разбор эпизода, который (разбор) я называю спиралью Гирца. Гирц рассматривает не мнения и оценки, точнее, у него мнения и оценки встроены в рассмотрение предысторий, параллельных историй, аналогичных случаев, не очень заметных деталей, за которыми скрываются собственные предыстории с мнениями и оценками. Плюс ко всему прочему, Гирц постоянно делает поправку на свою собственную позицию, скажем, в одной из глав книги он рассказывает историю социологии в принстонском универе, где он был профессором и завкафедрой. а завкафедрой физики был Альберт Эйнштейн, то есть это топ, лучше не было в селе.

В Принстоне несколько раз менялся подход к социологии и антропологии, исследователи ехали в азию и африку подтверждать новые и идеи и их подтверждали, а по мнению Гирца занимались в основном самообманом. Один из самых запоминающихся и шокирующих тезисов Гирца состоит в том, что на чужую культуру нельзя переносить ни одно из понятий, которые являются привычным инструментом анализа и самоописания западной цивилизации. Например, деньги есть практически везде, но смысл денег сильно различается в разных культурах, смысл власти сильно различается. смысл родственности, Он иронизирует над безуспешными попытками обнаружить в марокко и индонезии эксплуатацию, товарно-денежные отношения, феодализм, полицейское государство и многие другие само собой разумеющиеся вещи из западного социального, экономического и культурного анализа. Религия вовсе не обязана быть тем, что на западе понимается под религией, театр это не театр, музыка это не музыка, труд не труд, государство не государство и тд до горизонта. Если эти понятия всё таки применять, то тогда не будут радикально сходиться концы с концами и далёкая культура будет становиться всё более непонятной. Иными словами, западные априорности, применённые к чужой культуре, вопиюще не работают.В конце-концов Гирц делает такой ход, что и собственная культура США в принципе не обязана быть устроена так, как это полагают социологи в Принстоне. Рабочих нужно изучать не по текстам теоретиков социализма и капитализма, рабочих надо изучать как представителей чужой культуры, о которых априори ничего неизвестно. То есть априории не работают и на западе, универсалий нет, точнее универсалии и априорности описывают некие модели, которые нигде не реализуются.Финал книги демонстрирует этот взгляд на вещи. Гирц начинает с постановления муниципалитета маленького города в Марокко – Сефру, – постановление запрещает жителям красить дома в яркие цвета. Это постановление странное, дома и так серо-земляного цвета, никаких последствий постановление не имело.Гирц сначала привязывается к муниципалитету, к политической партии, кажется это были социалисты, рассказывает об их проблемах, о том, как они захватили власть, как пытались что-то поменять в жизни города, как их все начинания оказывались нежизнеспособными. Рассказ переходит на традиционную консервативную партию.

И кажется, что контект странного постановления прояснён.Тут Гирц вводит в игру новый элемент – оказывается, перед принятием этого постановления было какое-то заявления монарха Марокко (не помню какого именно), и пошёл рассказ о монархе и о его конфликте с городом. Монарх чего-то потребовал, и городские власти подчинились, издав бессмысленный приказ, идёт рассказ о структуре власти в Марокко. И опять кажется, что тема исчерпана.

Гирц вводит однако новую деталь и новый рассказ – и так несколько раз.В конце концов оказывается, что в Сефру в последние 20 лет приехало много провинциалов из деревень и пустыни, и город сильно вырос.Тут идут два рассказа – о том, как и почему пошла модернизация и внутренняя миграция. а также, какое влияние это оказало на структуру города – вокруг старого города появился новый.

Но некоторые приезжие гастрарбайтеры селились в старом городе.

Рассказывается о феномене гастарбайтера. который жильцом не является, надеется скоро уехать, посылает деньги домой. Местные его презирают, у него пустой дом, и он презирает сам себя.

Идёт рассказ, как устроен традиционный арабский дом в марокко. Дом на самом деле повернут к улице задом. лицо у дома – внутри. А гастарбайтер почему-то (я забыл, почему) покрасил фасад дома яркими красками. нарисовал лицо на жопе – то ли так было принято в его деревне. то ли для самоутверждения и демонстрации, что он хозяин и человек, и это его жилище.

Ярко покрашенный дом вызвал целый спектр разнообразных реакций, это похоже на танцевание лезгинки на улице в москве.

Хозяин вообще-то сам решает как выглядит его жилище, но есть разные степени богатства и знатности граждан, городом рулят несколько семей. и вот они могут себе позволить самоуправство, а все остальные – нет. и эти семьи вроде бы оказались уязвлёнными видом яркого фасада.

Идёт рассказ о том, как устроена власть влиятельных семей, и как эта власть изменилась в результате резкого расширения города, и прихода к власти социалистов. Роль хозяев положения сильно изменилась, вроде бы у них тоже был конфликт с монархом из-за чего-то. С большим трудом им удалось надавить на враждебный им муниципалитет, и было принято постановление. с которого началась раскрутка.

После выноса вердикта ситуация ещё больше усложнилась.Но рассказ тут вовсе не закачивается, потому что в косичку сплелись монархия, которая праздновала свой юбилей, что внесло свои приколы, консервативная партия, социалисты в муниципалитете, старые влиятельные семьи, приезжие, гастарбайтеры, разное прочтение конфликта разными партиями, это было фактически несколько конфликтов. старательно всеми скрываемых. Наконец, Гирц заявляет, что без представления о том, что такое идеальный исламский город, то есть о том, как мусульмане должны жить, в разразившихся дискуссиях не разобраться. А вот тема мусульманского общежития – это то, что теоретически обсуждается и практически реализуется уже более тысячи лет, это болотистый океан, концов там не найдёшь и ясности для постороннего наблюдателя не будет, так что и ответа на вопрос, что же произошло и произошло ли что-то, нет.Гирц постоянно указывает, что казалось бы маленький аспект празднования юбилея монархии в провинции раздувается в огромный шар деталей, конфликтов и диссонирующих интерпретаций.Вывод из этого эпизода и всей книги в целом Гирц делает резкий и радикальный. Факт, событие, происшествие не даны нам непосредственно, Они всегда прошли. мы всегда опоздали, мы всегда имеем дело со следом, по которому идём в погоне за ускользнувшим от нас фактом.

И по этому следу мы восстанавливаем факт, его создаём.

Вне этого постфактумного конструирования никакого факта нет.Ситуацию преследования факта, собирания его из одёжек предысторий и интерпретаций Гирц называет афтерзэфэктом. After the fact значит, что мы находимся после факта, отстаём. Одновременно у этой конструкции есть и такой смысл, что мы преследуем факт, как полицейский преследует вора – police is after the thief. Так вот, оптимизма насчёт поимки факта нет. Процесс конструирования факта не завершаем принципиально. Спираль Гирца раскручивается всё шире, и чем больше антропологического и семантического мяса ей удаётся захватить, тем более противоречивым и взаимоисключающим оказывается её улов. Он не складывается в единую картину. Сумма зумов не даёт единую панораму.

Иными словами, чужую культуру мы понять не в состоянии.

И свою собственную тоже.