Кира Лихт
Пепел и пламя

– Зевсова молния меня разрази… – Нерей подошел ко мне и внимательно осмотрел пятно. – Клянусь всеми источниками, я никогда раньше такого не видел.

Я закатала рукав и показал ему еще одно пятно.

Нерей округлил глаза.

– Прости, Ливия, но я ничем не могу тебе помочь. Я никогда не видел ничего подобного.

– Но яд же попал и на вас! Почему у вас ничего нет?

– Эти водоросли из моего царства. Они не могут мне навредить, – ответил Нерей и снова посмотрел на пятно у меня на руке. – Думаю, реакция такая резкая из-за того, что ты луговая нимфа. Возможно, задание, которое я тебе поручил, больше подошло бы для водной нимфы. Но где ее найти? Сейчас это практически невозможно…

Да, мне уже доводилось об этом слышать, причем не раз. Все вокруг только и говорят о том, что нимфы вымирают или уже вымерли.

– Значит, вы не можете мне помочь? На следующей неделе у меня физкультура… Что я скажу учителям? – Помолчав, я спросила: – Вы, случайно, не знаете, когда эти пятна пройдут?

Нерей выглядел по-настоящему обеспокоенным.

– Нет. Прости, Ливия, мне очень жаль. Если бы я знал, что так будет, то не стал бы просить тебя о такой услуге.

Нерей мельком взглянул на своего сына, который что-то шептал Джиджи на ухо. Захихикав, та игриво стукнула Селки по широкой груди.

– Тогда нам здесь делать нечего, – вмешался Энко. Лицо его было хмурым и пасмурным, как небо во время затянувшегося дождя. – Ливия, кажется, я знаю, как тебе помочь. Но для этого нам придется поехать ко мне. Если ты, конечно, не против.

У него в голосе я расслышала странные нотки. Нерей раздраженно посмотрел на Энко, и тот с демонстративным вызовом скрестил руки на груди.

Я не хотела спорить с Энко на глазах Нерея. Повелитель рек считает нас друзьями. Откуда ему знать, что я стараюсь не оставаться с Энко наедине? Я посмотрела на Джиджи – та лучезарно улыбалась Селки, который, видимо, рассказывал какую-то забавную историю. Нет, я не могу просить ее поехать со мной. Не хочу портить ей свидание. Джиджи заслуживает вспомнить, каково это – быть влюбленной.

– Да, без проблем, – с улыбкой ответила я. Энко так удивился, что невольно опустил сложенные руки.

Я попрощалась с Селки и Джиджи, которая пообещала мне написать, когда будет время. Нерей лично проводил нас к выходу и сказал, что мы можем вернуться, когда пожелаем. Я поблагодарила его.

Стоило сесть в машину, как мне снова стало не по себе. Во что я ввязалась?

* * *

Энко жил в одном из старейших студенческих общежитий Парижа – иными словами, в таких же спартанских условиях, как и Маэль. Комнатушка была крошечная, метров тринадцать, не больше. Почти все место занимали кровать, один шкаф с книгами и два – с одеждой. Там, где не валялась одежда с вырвиглазными принтами, лежали стопки книг: все вокруг буквально кричало о вкусах и предпочтениях Энко.

Я спрятала смартфон, который не выпускала из рук с тех пор, как по дороге сюда написала Афродите, богине любви. Я с нетерпением ждала ответа – после того как я вызволила ее возлюбленного из царства Аида, она предложила мне свою помощь. Пожалуй, пришло время ею воспользоваться. В машине мы с Энко почти не разговаривали, хотя его настроение явно прояснилось. Я, в свою очередь, старалась не выглядеть слишком уж напряженной.

Энко небрежно бросил куртку на спинку придвинутого к столу стула и сказал:

– Чувствуй себя как дома.

Я огляделась по сторонам. Сесть здесь можно либо на стул, заваленный одеждой, либо на застеленную покрывалом кровать – единственный островок порядка в этой комнатушке.

– Ой, совсем забыл, – вдруг сказал Энко и обвел помещение рукой: – Давай я сначала устрою тебе экскурсию. Не хочу, чтобы ты заблудилась.

Я обернулась вокруг своей оси – вот вам и вся экскурсия! Мы оба невольно рассмеялись, отчего атмосфера сразу же разрядилась.

– Там уборная. – Энко указал на дверь, которую я даже не заметила, и распахнул ее. Моему взору предстала душевая кабинка, вплотную к которой стоял унитаз, а напротив унитаза – крошечная раковина.

– Я называю это «душалет», – широко улыбнувшись, сказал Энко. – Можно принять душ, сидя на унитазе. Гениальное изобретение. Интересно, почему его до сих пор не запатентовали?

Я улыбнулась в ответ.

– Особенно учитывая, как давно ты тут живешь. Ты хоть развернуться в этом помещении можешь?

– Разве что встав ногой на сиденье унитаза, – с серьезным выражением отозвался Энко.

Я снова рассмеялась, а потом спросила:

– Можно выпустить Эванджелину? Или сокурсники имеют привычку врываться к тебе без стука?

Энко шагнул к двери, повернул ключ в замке и сказал:

– Проблема решена.

Из-за запертой двери мне тут же стало не по себе, но я подавила в себе это чувство.

– Отлично, спасибо.

Эванджелина, похоже, слышала наш разговор, потому что она немедленно выползла из-под моего выреза и изучающе облетела комнатушку.

– Хочешь чего-нибудь попить?

С этими словами Энко открыл крошечный холодильник, стоявший у него под столом. Обычно люди ставят туда шкафчики для документов, а Энко поставил холодильник. Почему я даже не удивлена?

Энко сунул мне под нос лимонад и спросил:

– Будешь?

Кивнув, я снова посмотрела на кровать. Садиться или нет? Но больше некуда…

– Что-то не так? – поинтересовался Энко, заметив мою нерешительность.

Я снова огляделась. Повсюду – на полках, на полу – стопками валялись книги на самых разных языках. Стены украшали плакаты с фотографиями известных классических писателей и рекламные афиши театральных постановок. За дверью стояли две гитары, рядом лежал микрофон со скрученным кабелем. Телевизора не было – как, впрочем, и в квартире у Маэля. На столе царил такой же художественный беспорядок, как и во всей комнате: вся его поверхность была завалена папками, тетрадками, учебниками и прочим хламом. Ни единого свободного места! Я разобрала названия парочки учебников по литературоведению, но они ни о чем мне не сказали. Я перевела взгляд на Энко. Кто бы мог подумать, что он такой умный и начитанный?

Энко все еще смотрел на меня, и в его взгляде отчетливо читался вопрос.

Я решила, что лучше пока постою, и нерешительно пожала плечами.

– Удивляюсь тому, как скромно ты живешь, учитывая, что ты… – я запнулась. Если честно, понятия не имею, много ли денег у богов, но если вспомнить роскошный лофт Гермеса, то мало их быть не может.

– Мы не какие-нибудь там вампиры из дамских романов, – серьезно сказал Энко. – Я не обязан разъезжать на «Порше» только потому, что полубог.

– А ты мог бы купить «Порше», если бы захотел?

– Конечно, мог бы. Но я учусь не в частном универе где-нибудь в Швейцарии. Вот там без спортивной тачки вход на студенческие тусовки заказан. А зачем мне такая машина в Париже? Отец будет помогать мне деньгами, пока я не встану на ноги. Маэлю и остальным он тоже помогал или помогает. Как только мы находим работу и начинаем зарабатывать сами, то перестаем получать от него пособия. Мы строим свою жизнь, снова и снова. Конечно, у меня остались деньги из прошлой жизни. Но только потому, что я их копил, – сказал Энко и скрестил руки на груди. Похоже, он гордился собой.

Я почувствовала, что невольно впечатлилась этой речью. Боги, безусловно, сказочно богаты, но воспитывают своих детей в скромности.

– Не все, – сказал Энко, будто прочитав мои мысли. – Отпрыски Зевса – богатенькие хлыщи. Зевс забил на них и компенсирует это деньгами. Поэтому все его сыновья ужасно избалованы. Впрочем, меня, наверное, можно назвать старомодным. Деньги, как золото, – не гарантируют счастье, даже если их много. – Энко присел на краешек стола и махнул в сторону своей кровати. – Можешь сесть там.

«Похоже, он не отстанет», – подумала я, села на кровать и внезапно поняла, на что это похоже. Я – на кровати Энко, сам он – на расстоянии вытянутой руки и смотрит на меня сверху вниз…

– Что-то не так? – поинтересовался Энко. Он улыбался, но в его голосе проскользнула неуверенность. Я торопливо закивала. Я ожидала, что Энко будет доставать меня своими заигрываниями, но сейчас, когда мы остались наедине, то увидела его с другой стороны. Даже не знаю, что теперь и думать…

– Тебе нравится этим заниматься? – спросила я, кивнув на лежащую на столе кипу тетрадей.

Энко мотнул головой.

– Да, мне нравится размышлять на такие темы. Нравится разбирать научные мировоззрения людей. Что ни говори, а литературоведение и философия – мои любимые предметы, а в двадцатом и двадцать первом веках появилось множество интересных мыслителей.

– А чем ты раньше занимался?

– Раньше – в предыдущей жизни? Ты ведь об этом?

Я кивнула. Мне известно, что Маэль в прошлой жизни был архитектором. Как же странно говорить об этом как о чем-то само собой разумеющемся!

– Так что? Кем ты раньше был?

– Ты будешь смеяться, – со смущенной улыбкой ответил Энко.

– Нет, конечно же, не буду, – покачала головой я. – Итак, кем же ты был?

– Геологом.

– Геологом?

– Да, именно. Геологом. – Энко широко улыбнулся. – Знаешь, камни бывают очень интересными.

– Ладно, как скажешь, – отозвалась я, но его улыбка не померкла. Он выглядел… счастливым. Всего минуту назад он с восторгом рассуждал о мыслителях, а теперь с неменьшим энтузиазмом рассказывал о том, что в прошлой жизни копался в земле. Меня охватило невольное восхищение.

– Я ужасно много путешествовал. Мне так нравилась моя работа! Я всю жизнь проработал в университете. – Энко замолчал и задумался. – Маэль, наверное, рассказывал, что память о прошлых жизнях возвращается к нам постепенно?

Я кивнула.

– Да, он упоминал об этом. В свой двенадцатый день рождения вы вспоминаете древнегреческий, а остальное – по мере взросления.

– Именно. Но по праву сына Аида, повелителя царства мертвых, я обладаю даром помнить собственную смерть, – сказал Энко, слегка наклонившись ко мне. – Хочешь знать, как я умер?

Он все еще улыбался. Это показалось мне жутковатым, но любопытство пересилило, и я сказала:

– Да, хочу.

– Это случилось в университете. Я был у себя в кабинете и вдруг рухнул на стол, прямо на стопку книг. Сердце у меня не билось. Это был не сердечный приступ, ничего такого. Нет, мое сердце просто остановилось. В кабинете было тихо. Как сейчас помню – тогда тоже стояла ранняя осень. Вот только погода была теплее. Из окна моего кабинета можно было увидеть деревья. Их листья блестели золотом. Помню, незадолго до смерти я еще подумал: «Как же красиво солнце проникает сквозь листву!» На столе у меня стояла полупустая чашка кофе. Я чувствовал, что умру в тот день, и кофе почему-то был особенно вкусным. Помню, как просмотрел документы, прочитал отчеты моих студентов о стажировке. Я был уже слишком старым, чтобы ездить в экспедиции, но, читая их отчеты, мне казалось, что я рядом. То утро не стало исключением. Я поставил своим ребятам оценки, отодвинул в сторону документы и снова посмотрел в окно. Помню, как подумал: «Надо допить кофе, пока не остыл». По дереву бегала белка, рыжая и жутко быстрая. На секунду я ей позавидовал: сам я передвигался с трудом. И вот тогда мое сердце просто… остановилось. Странное ощущение… Если только оно не останавливается во сне. Я понял, что происходит, и успел подумать только: «О нет». А потом наступил покой. Когда умираешь, жизнь не проносится перед глазами, как фильм. Смерть больше похоже на скатывание с горки. Моя была хорошей – я умер тихо и спокойно. Следующее, что я помню, – это как проснулся в свой двенадцатый день рождения и внезапно понял, кто я такой. После этого мы с приемными родителями больше не могли найти общий язык. Меня передавали из одной семьи в другую, как и Маэля. Теперь я снова отвечаю за себя сам, на чем и успокоился.

Меня так поразил этот рассказ, что я не могла произнести ни слова. Некоторое время мы с Энко молча смотрели друг на друга. В его больших глазах читалась пугающая уязвимость. Откровенность Энко тронула меня до глубины души. Куда делся самоуверенный Казанова, флиртующий со всем, что движется, и уверенный в том, что он – подарок всему человечеству? Я не знала, что ответить, снова и снова прокручивала в голове рассказ о его смерти. У меня на глазах выступили слезы.

– О нет… – прошептал Энко. – Нет, пожалуйста… пожалуйста, только не плачь! Прости меня. Мы, полубоги, легко говорим о смерти потому, что часто с ней сталкиваемся, но…

– Нет, все в порядке, – перебила я. – Пожалуйста, не извиняйся. Я же сама спросила. Просто это так ужасно, когда кто-то рассказывает о своей смерти…

Энко медленно кивнул.

Я вспомнила о Гермесе, который до сих пор не ответил, и на ум пришел вопрос, и я тут же его озвучила:

– Кто твой наставник? Почему он не поддержал тебя, когда у тебя возникли проблемы с приемными родителями?

– У меня не наставник, а наставница, – ответил Энко, криво усмехнувшись. – Ты ее знаешь.

Шестеренки у меня в голове закрутились на максимальной скорости. «Ее»? Кроме Персефоны, я встречалась лишь с одной богиней.

– Что? Афродита – твоя наставница?

– Афродита научила меня всем премудростям соблазнения смертных, но она не из тех, кто умеет подставить плечо в трудную минуту. Можешь представить, чтобы она бдила у постели больного или поила горячим молоком с медом, если приснился кошмар?

Я покачала головой. Мне нравится Афродита, она не злая и не холодная, но материнских чувств у нее не больше, чем у кукушки, подбрасывающей яйцо в чужое гнездо.

– В это трудно поверить, но Аид хорошо о нас заботится. Поэтому наставники нам не особо-то и нужны. Да, отец вспыльчивый, да и с Персефоной обходится плохо, но Персефона воздает ему за все свои обиды сторицей. На протяжении уже трех тысяч лет. Думаю, он получает по заслугам. С Афродитой мы почти не общаемся, так что по сути наставника у меня нет. – Энко отстранился от стола и добавил: – Но хватит обо мне! Время заняться твоей проблемой. Кожа все еще чешется? Сильно?

– Сейчас она скорее горит. Но хуже всего эти пятна, они становятся все темнее… Какие будут предложения?

Энко серьезно посмотрел на меня.

– Есть у меня одна настойка… – сказал Энко с серьезным видом. – Но ей уже сто лет, поэтому не знаю, подействует ли она. Попробовать стоит, но должен предупредить: может быть больно.

Я тяжело вздохнула и ответила:

– Все так ужасно чешется, что уж лучше я потерплю боль, поверь.

Энко несколько секунд разглядывал меня, затем повернулся к столу.

– Секунду. Сначала мне понадобится ключ…

С этими словами он выудил маленький бронзовый ключ из подставки для ручек, коих на столе было не сосчитать.

– Ого! Ключ от тайной комнаты! Совсем как в «Гарри Поттере». Там ты прячешь свои зелья?

Энко громко рассмеялся.

– Да, мы, слизеринцы, такие. Настоящие знатоки Темных искусств. – Он притворился, что накидывает на себя мантию. – Добро пожаловать, дорогая маггла.

Я рассмеялась в ответ.

Усмехнувшись, Энко поиграл бровями, потом повернулся к книжному шкафу, вытащил из него толстую книгу и осторожно положил ее посреди стола. Я наклонилась, чтобы разглядеть написанное на корешке название.

– Тадам! – триумфально воскликнул Энко, словно исполняя какой-нибудь зрелищный фокус.

«Большая поваренная книга средиземноморской кухни». Пожалуй, хранить волшебное зелье в поваренной книге – это даже логично. Энко приложил ключ к обложке, на которой была изображена корзинка с яркими овощами. Ключ погрузился в книгу и полностью исчез. В следующее мгновение обложка откинулась, словно крышка, и внутри я увидела бутылек – маленький, не больше флакона духов. Корпус его был граненым и неестественно мерцал. Казалось, внутри находятся множество эльфийских огоньков.

– Вот это да, – прошептала я. – Как же красиво!

Энко вытащил бутылек и осторожно взвесил его в руке.

– Ну… у таких вещей всегда есть обратная сторона, не правда ли?

Он сунул бутылек мне в руки. Какой тяжелый! Можно подумать, он не стеклянный, а каменный. Внутри бурлила прозрачная жидкость.

– Из чего он сделан? Из драгоценного камня? – поинтересовалась я.

– В точку. Это оникс, точнее – одна из его разновидностей. Его можно найти только в подземном царстве. Знаешь, почему пузырек светится?

Я покачала головой.

– Не знаю, но это в любом случае невероятно красиво.

Энко осторожно забрал у меня бутылек.

– Ты наверняка знаешь, откуда берутся драгоценные камни? Различные минералы сжимаются вместе с большим давлением, пока не образуется камень. Оникс мерцает потому, что состоит из пепла тысяч сожженных душ. Это то, что осталось от их сознания, души, воспоминаний. Лично мне кажется, что это свечение похоже на то, будто что-то изо всех сил пытается вырваться из камня. – Энко поставил бутылек на стол.

При взгляде на него у меня пробежал холодок по коже.

– Господи! Кто мог такое сотворить?!

Теперь я видела то же, что и Энко. От камня исходила слабая пульсация, и свечение, казалось, соответствовало ритму. Выглядело так, будто что-то и правда пытается вырваться наружу.

– Бутылек принадлежит Оркусу – мастеру пыток, обитающему в Тартаре. В детстве мы с Маэлем частенько пробирались в его владения. У Оркуса в подземном царстве свои владения, они немного в стороне. Это самое низкое место в Тартаре. Там, внизу, происходят действительно ужасные вещи. Когда мы подросли, отец водил нас туда, – чтобы закалить и все такое, – но мы приходили туда и раньше. Развлекались, раздражая Оркуса. Он такой забавный, когда злится. Ирония заключалась в том, что он не мог нам навредить, потому что отец – его босс, и мы находились под его защитой.

– Что, серьезно? – вздохнула я, качая головой. – Гулять по камерам пыток – жутко, а специально бесить кого-то – так вообще последнее дело. К тому же только потому, что он «забавный, когда злится». Дай угадаю: бутылек ты украл у него?

– Само собой, – усмехнулся Энко. – Эта вещица показалась мне красивой, и я захотел ее себе.

– Ну естественно, – театрально вздохнула я. – Я даже не удивлена. Со своими фанатками ты тоже так делаешь? «Она показалась мне красивой, я захотел ее себе и взял с собой».

Усмешка Энко исчезла. Он слабо покачал головой и сказал:

– Да ладно тебе. Это просто шоу, спектакль, чтобы соответствовать имиджу рок-звезды. Публика ждет такого поведения. Недавно у нас с ребятами было интервью. И вот представь: Ноа сидит в идеально выглаженной рубашке и рассказывает о том, что по воскресеньям любит долго сидеть за завтраком и читать газету. Девушка, которая брала у него интервью, чуть не уснула от скуки.

У меня вырвался смешок.

– Не впутывай сюда Ноа! Он классный. Джемма от него без ума.

– Ты права. Похоже, они с Ноа отлично друг другу подходят. Ноа говорит только о ней.

Я указала на бутылек и спросила:

– А дальше что? Что нам с ним делать? И, самое главное, что за жидкость находится внутри?

– Вообще-то ее используют для пыток.

Я уставилась на Энко, широко раскрыв глаза.

– Что, серьезно? Ты запер дверь, чтобы связать меня и пытать?

– Ну мыслишки! – громко рассмеялся Энко. – Как тебе не стыдно?

Я пропустила этот двусмысленный намек мимо ушей и снова спросила:

– Что внутри? Давай колись!

Энко взял бутылек и с тихим хлопком вытащил пробку.

– Понюхай, – предложил он.

Я окинула его недоверчивым взглядом.

– Я ведь не останусь без носа?

– Не попробуем – не узнаем, верно?

С этими словами Энко поднес бутылек к лицу и глубоко вдохнул. Поморщился, но нос его остался на месте.

– Ладно, давай сюда.

Я взяла бутылек и осторожно принюхалась. От жидкости пахло остро, как если бы в соковыжималку положили свежий лук, чили и халапеньо. В носу стало покалывать, и мне пришлось на мгновение зажать его, чтобы не чихнуть.

– Если кожа будет гореть от этого так же сильно, как нос, то про зуд я точно забуду.

– Это экстракт яда доисторических медуз. Раньше их яд был куда опаснее, чем сейчас. Медузы – древние существа, они жили бок о бок с динозаврами, но за прошедшие тысячелетия многие из смертоносных видов вымерли. Этот яд практически безвреден, но кожу обжигает только так. Ну как правило.

– Как правило? – переспросила я дрогнувшим голосом. – Я луговая нимфа, а не какой-нибудь там мутант!

– В этом-то и дело, – сказал Энко, покачивая настойку в бутыльке из стороны в сторону. – Ты – дитя природы, поэтому попробуем гомеопатический принцип similia similibus curantur. «Подобное лечится подобным». Может быть, раны от яда водорослей заживут, если помазать их чем-то похожим. Медузий яд тоже является нейротоксином, они действуют по одинаковому принципу.

– Хочешь сказать, – начала я, скрестив руки на груди, – что твой способ, «может быть», подействует. А если нет, то плоть отделится от моих костей, потому что кислота прожжет меня насквозь?

Энко неопределенно кивнул.

– Сначала попробуем намазать какое-нибудь незаметное место…

– Незаметное?! Иными словами, ту часть тела, без которой можно будет обойтись?!

– Ливия, я почти на сто процентов уверен, что это сработает. Гомеопатия – древняя наука. Ты – сверхъестественное создание, дитя природы, поэтому яд наверняка подействует.

– Несмотря на то что я – дитя природы, у меня аллергия на растения, с которыми якобы должна находить общий язык.

– Не аллергия, а реакция на яд. Это совсем другое.

– Неужели?

– Конечно. Тебе будет больно… очень больно. Жжение будет ужасным, но ты не умрешь. В этом и заключается смысл пыток – в том, чтобы причинить боль. Если истязаемый быстро умрет, цель достигнута не будет.

– Ты просто невозможен, – простонала я.

– Но я прав.

С этими словами Энко приложил палец к горлышку бутылька и перевернул его, смачивая палец настойкой. Потом протянул вперед. Кожа на подушечке пальца сразу покраснела и покрылась волдырями. Энко поморщился – видимо, яд подействовал в полную силу. Его рука задрожала, но вскоре дрожь прекратилась. Волдыри заживали у меня на глазах, и я кое о чем вспомнила.

– Ты полубог, а у вас, в отличие от меня, рекордно быстрая регенерация.

– Оркус пытает этим ядом тех, кто только умер, – тихо сказал Энко. – Иными словами, людей – точнее, тех, кто раньше ими был. Этот яд тебя не убьет, поверь мне.

Я глубоко вздохнула, призывая на помощь все свое мужество.

– Ладно, давай попробуем, – произнесла я и закатала рукав кардигана, демонстрируя Энко длинный красный рубец. Эванджелина тем временем возилась с карандашом: катала его по полу взад-вперед. Это было ее любимым занятием, не считая сна и воздушных пируэтов. Похоже, происходящее ее совсем не волновало.

Энко сел рядом со мной на кровать, снова смочил палец настойкой и принялся растирать мою рану. Меня словно током ударило – руку пронзила резкая боль, которая распространилась по всему телу, она начала неконтролируемо трястись. Жжение было ужасным, кожа мгновенно покрылась волдырями. Рубец не поблек, напротив – стал еще темнее, сначала красно-коричневым, а потом почти черным. Похоже, ткань начала отмирать. Меня охватил страх.

– Ничего не получается… Ничего не получается… Энко, посмотри на мою руку! – Я хотела было убрать руку, но Энко крепко держал меня.

– Ливия, подожди секунду.

– Нет! – закричала я, отчаянно пытаясь вырваться из чужой хватки. Мне хотелось вскочить, броситься в ванную и сунуть руку под струю воды. – Надо смыть яд, и как можно скорее! Черт, как же больно!

Через несколько секунд жидкость высохла, оставив после себя маслянистую пленку. Боль притупилась и вскоре совсем утихла.

– Ничего не получилось, – сказала я. – Сам посмотри. Стало даже хуже, чем раньше.

Энко наклонился, внимательно осматривая мою рану.

– Подожди-ка… – сказал он и осторожно коснулся ее пальцем. Красновато-коричневая кожица стала облезать. Энко стянул ее, словно пластырь, и под ней показалась светлая неповрежденная кожа.

Я уставилась на нее во все глаза.

– Поверить не могу! Откуда ты знал, что так случится?

Энко лишь пожал плечами.

– Клочок кожи выглядел так, будто его можно снять.

– С ума сойти… – Теперь я полностью поверила в то, что предложенный Энко способ подействует. – Давай попробуем намазать и другие места?

Я закатала другой рукав и поинтересовалась:

– Как там твой палец?

– Терпимо, – отозвался Энко.

– Спасибо за помощь, – улыбнулась я.

Энко осторожно отодвинул манжету у меня на рукаве и сказал:

– Давай продолжим.

Во второй раз было так же больно, как в первый, и мне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы сдержать дрожь. Потом Энко перешел к волдырю на ключицах. Я смущенно отвела взгляд в сторону. Он сидел так близко, к тому же мне пришлось низко оттянуть воротник…

Кожу пронзило ударом тока, и у меня перехватило дыхание.

– Успокойся, все хорошо, – зашептал Энко. – Это самое плохое в нейротоксинах. От них возникают проблемы с дыханием и глотанием. Но тебе скоро полегчает.

Я судорожно хватала ртом воздух, чувствуя, что задыхаюсь. В какой-то момент боль показалась невыносимой, но потом внезапно все прошло.

– Если хочешь, можно устроить перерыв, – предложил Энко, изучающе глядя на меня. – Хочешь прилечь?

– Я хочу со всем покончить, – покачала головой я, повернулась к нему спиной и немного спустила кардиган с плеч. – Со спиной дела обстоят особенно плохо.

– Да, так и есть. – Энко потянул ткань ниже, и я вздрогнула, почувствовав его теплое дыхание на своей шее. Энко осторожно коснулся волдыря, и от его прикосновения по коже побежали мурашки. – Ты невероятно храбрая, – прошептал Энко мне в шею, продолжая водить пальцем по моей коже. Затем он еще отодвинул мои волосы в сторону и спросил:

– Можно опустить кардиган еще немного?

– Конечно, – торопливо сказала я. Мой голос прозвучал хрипло. Это не последний волдырь у меня на теле. Гораздо логичнее было бы снять кардиган, но… это казалось крайне неуместным. Нет, не хочу раздеваться. Мы уже избавились от большинства волдырей, а остальные и сами заживут. Я потерплю. Вряд ли их кто-то обнаружит.

Но этот волдырь на шее болит по-настоящему сильно. Я зажала рот кулаком, чтобы не зарыдать, но на глазах все равно выступили слезы.

– Прости, мне очень жаль, – прошептал Энко.

Плечи у меня задрожали, я прикусила сжатый кулак и всхлипнула. Вскоре боль утихла. Энко стянул старую кожу, похлопал меня по спине и накинул на плечи кардиган. Коснулся моих волос, возвращая их на место. Я прикрыла глаза, но потом резко повернулась и встала. Энко тоже встал. Мы оказались так близко, что почти касались друг друга.

Глаза Энко сияли неестественно ярко.

– Ты как?

– Кажется, неплохо, – отозвалась я, проглотив слезы.

– Вернись на кровать, посиди еще минуту-другую. Такие вещи – настоящая встряска для организма.

Я была сбита с толку, чувствовала растерянность и не знала, что делать, но возвращаться на кровать точно не собиралась.

Энко снова потрепал меня по волосам.

– Тебе не обязательно уходить прямо сейчас. Задержись ненадолго. Отдохни. Ты голодна? Давай я закажу что-нибудь поесть. – Он придвинулся чуть ближе. – Моя кровать не кусается.

О да, Афродита многому его научила.

– Нет, спасибо, – ответила я и торопливо потерла глаза, чтобы Энко не заметил моего смущения. – Я не голодна. Мне еще надо доделать домашку.

Энко все понял. Коротко кивнув, он подошел к столу, взял пробку и закупорил бутылек.

Я почувствовала себя неблагодарной скотиной, поэтому подошла к нему и взяла его за плечо.

– Спасибо, Энко. Ты оказался прав, и я рада, что ты меня на это уговорил. Настойка почти закончилась, и я чувствую себя виноватой. Но я хочу, чтобы ты знал, что я очень благодарна тебе за помощь.

Энко обернулся. У него в глазах промелькнула целая гамма чувств. Он посмотрел на мою руку, все еще лежащую у него на плече, и накрыл ее своей.

– Не за что.

– Если ты занят, я могу поехать домой на метро.

– Да нет, не особо, – ответил Энко, и в его взгляде снова появилось странное выражение, которое я не смогла распознать. – Если ты хочешь домой, то я, конечно же, тебя отвезу.

Энко спрятал настойку, вернул книгу на полку и взял со стула куртку. Все это время я молча наблюдала за ним.

Он подошел к двери и уже успел отпереть замок, когда я вспомнила об Эванджелине и позвала ее к себе. Похоже, я задела Энко. Наверное, он думал, что остаток вечера мы проведем здесь, у него в комнате. Будем болтать, есть пиццу и смотреть друг другу в глаза. Эванджелина вернулась на свое место, после чего я торопливо накинула плащ и взяла с пола сумочку. Я чувствовала себя ужасно и все думала, не поощряла ли я его каким-либо образом. Посылала ему неверные сигналы. Энко – настоящий красавчик, кроме того, представлял собой опасную смесь самоуверенности и обаяния.

Но для меня он навсегда останется братом Маэля. И только.

– Пойдем? – Энко приглашающе распахнул дверь и широко улыбнулся, но я прекрасно видела, что улыбка эта была наигранной.

* * *

Вернувшись домой, я внимательно осмотрела в зеркале волдыри – а точнее, целую кожу на их месте. Настойка сотворила настоящее чудо. Довольная, я влезла в удобные штаны и футболку. Эванджелина порхала по комнате. Чем позже время на часах, тем бодрее она становится. Но сейчас мне было не до ее пируэтов. На экране телефона высвечивалось уведомление о шести непрочитанных сообщениях. Я нажала на иконку «Ватсапа», и меня тут же накрыло волной разочарования. Вместо сообщений от Афродиты, Маэля или Гермеса вся активность исходила от нового группового чата. Четыре сообщения от Тиффани и вежливый ответ от Джеммы. Тиффани писала так, будто мы уже успели стать друзьями не разлей вода. Это довольно странно… Судя по сообщениям Джеммы, она разделяла мое удивление.

Наверное, Тиффани просто хочет побыстрее обзавестись новыми подругами, потому что тоскует по дому. Это чувство мне хорошо знакомо. Стоит уехать, как о тебе забывают. Большинство из тех, кто ходит в школы для детей дипломатов, предпочитают выстраивать поверхностные отношения, которые рушатся сразу после отъезда. Конечно, хочется влиться как можно быстрее, чтобы не чувствовать себя одиноким. Со мной происходило то же самое.

Я проглядела сообщения в чате. Речь шла о том, чтобы устроить в субботу шопинг. Тиффани хотела посмотреть парижские магазины, и Джемма уже согласилась с ней встретиться. Наверное, она сочла само собой разумеющимся, что мы с Джиджи тоже пойдем. Я написала короткое сообщение, соглашаясь на встречу. Джиджи пока не ответила – наверное, она все еще была с Селки.

Я закрыла чат и просмотрела другие сообщения. Гермесу я писать перестала. Последний раз он был в сети еще перед сражением в катакомбах. Все сообщения, которые я отправила после этого, так и остались непрочитанными. Выдвинув ящик стола, я вытащила из него телефон Маэля. К счастью, Маэль не установил на него защитный код. Стоило нажать на экран, как телефон разблокировался. Порывшись в своих закромах, я отыскала кабель для зарядки, подходящий к этой модели. Но телефон Маэля ничем мне не помог.

Я взяла два телефона – свой и его – и села на кровать. Кровать всегда была моим убежищем. Когда мне было плохо, я могла весь день напролет сидеть, закутываясь в одеяло, разложив все вокруг себя. Тогда мой мир сужался до двух квадратных метров, и тем не менее я не чувствовала себя стесненной, наоборот – мной овладевало чувство безопасности. Эванджелина приземлилась на подушку рядом со мной, но под ее весом та даже не шелохнулась. Она была слишком легкой. Эванджелина начала расхаживать по одеялу, можно было подумать, ей нравится гулять по мягкой ткани. Я улыбнулась ей и снова принялась изучать телефон Маэля. Я вытерла с него кровь, но я никогда не забуду этого зрелища. Я снова нажала на экран. До этих пор я не осмеливалась рыться в телефоне Маэля. Это казались слишком… личным. В «Ватсапе» я обнаружила всего три чата: со мной, с Гермесом и группу под названием «Братья катафилы». В ней были десятки непрочитанных сообщений, но я не стала их открывать. У Маэля на телефоне были установлены «Инстаграм» и «Фейсбук», и здесь красные кружки справа от значков показали, что у него много новых сообщений. Поддавшись порыву, я щелкнула на папку с фотографиями. Здесь я тоже нашла очень мало. Несколько фотографий страниц из какой-то книги, старые карты катакомб, отчеты о скрытых проходах. Коротенький текст из реферата о философии, о котором он мне рассказывал. Я удивленно остановилась, наткнувшись на свои фотографии. Это были фотографии из моего «Инстаграма». На некоторых из них были обрезаны все, кроме меня.