Кевин Даттон
Черно-белое мышление. Почему мы стремимся к категоризации и как избежать ловушек бинарной логики

Глава 2
Уйма проблем

Все непрерывное делимо на части, всегда делимые.

Аристотель

В октябре 2004 года Пол Синтон-Хьюитт чувствовал себя не лучшим образом. Его уволили с хорошо оплачиваемой работы в сфере маркетинга, а еще он получил травму, пока тренировался перед лондонским марафоном. Пол был у физиотерапевта, и тот покачал головой: колени быстро не восстанавливаются. В итоге мужчина отказался от участия в марафоне, засел в пабе и немного задумался. Без работы и без возможности участвовать в забеге он чувствовал себя подавленным. Как жук, намертво присохший к решетке радиатора.

15 лет спустя мы с Полом встретились в том же пабе – он находится недалеко от бегового клуба в Чимонде, членами которого мы оба являемся.

– Я мог бы слоняться по дому, жалея себя, и стать жертвой, – сказал Пол. Он добрый, крепкий, седой и тихо разговаривает. – Но еще я мог воспользоваться возможностью сделать что-то значимое, чтобы изменить жизни других людей, пока не знал, что делать с собственной.

К счастью, Пол решил не сдаваться. 2 октября 2004 года 13 одетых в лайкру недовольных «революционеров» собрались в парке Буши на юго-западе Лондона ровно в 8:45 утра, чтобы пройти или же пробежать дистанцию в 5 километров.

– Сначала там занимались только я и мои друзья, – объяснил Пол. – Я организовал для них пробежку по местному парку, пока завис в неопределенности. Я бы не сказал, что тогда у меня было какое-то видение будущего, но в глубине души я хотел заниматься чем-то веселым, социальным и бесплатным – чем-то, что побуждало бы людей любого возраста и с любыми физическими способностями регулярно заниматься спортом, вести более здоровый и активный образ жизни.

16 лет, 715 локаций, 166 896 соревнований, 34 853 835 индивидуальных пробежек и 174 269 175 преодоленных километров^[13]. Теперь паркраном^[14] субботним утром занимаются все – от неизлечимо больных и выздоравливающих после серьезных болезней людей до знаменитостей и олимпийских золотых медалистов, которые вписали пробежки в свой график и сделали их частью своих фитнес-программ. Паркран стал международным феноменом – им занимаются в Австралии и Японии, в Сингапуре и Эсватини.

Паркран появился в том же году, что и Facebook, но не думаю, что Марк Цукерберг и Пол Синтон-Хьюитт планировали в конечном итоге стать ближайшими соседями.

– Многие зарабатывают кучу денег на беге, но иногда это совершенно неуместно, – сказал мне Пол. – Я хотел все изменить. Каждый имеет право делать то, что хочет. Особенно бегать! Вот я и подумал: зачем брать за это деньги? Зачем заставлять людей платить за что-то настолько простое и естественное?

Но в 2017 году окружной совет Сток Гиффорда, небольшой деревни в северном пригороде Бристоля, на юго-западе Англии, решил порвать с традициями паркрана и начал брать деньги за бег. По словам председателя совета Эрнеста Брауна, мероприятие, проходившее в соседнем Литтл Сток в течение трех лет, стало жертвой собственного успеха. Сначала в пробежках участвовало несколько десятков человек, но потом к еженедельному паркрану присоединилось несколько сотен. 300 человек, которые пробегают по одной и той же дороге каждое субботнее утро, повлияли на ее «преждевременный износ», объявил тогда Браун. Видимо, у его коллег действительно не было другого выхода, и они начали просить участников забега вносить «небольшую денежную сумму на содержание дороги».

В штаб-квартире паркрана зазвонили тревожные колокола. Этот прецедент мог разрушить основополагающие принципы таких пробежек. К большому разочарованию Пола, мероприятия тогда отложили.

– Совет не понимал главную идею паркрана – пробежки должны быть бесплатными, – сказал он мне, и, видимо, эта история его все еще беспокоит. – Если одна группа людей должна будет платить, пусть даже по одному фунту стерлингов, а все остальные участники движения – нет, к чему это может привести?

Разразился скандал. Преждевременный износ, как пришли к выводу несколько ученых-физиков, был незначительным. Если бы ноги спортсменов каждое субботнее утро сдавливали асфальт в Литтл Сток на 1^–20 миллиметров за забег, то это привело бы к снижению высоты покрытия на толщину сигаретной бумаги к моменту наступления следующего ледникового периода. Очевидно, это небольшая цена, которую стоит заплатить за повышение субъективного качества жизни участников забега и за те выгоды для здоровья, которые несет паркран.

Мы с Полом перешли в обеденную зону паба, чтобы перекусить. Я сказал своему приятелю, что в этом случае возникают скорее метафизические, чем физические трудности. В какой именно момент пробежка перерастает в неконтролируемое действо и может принести окружающим неудобства?

Когда-то группа Пола и его друзей состояла из 13 человек и вряд ли могла повлиять на благосостояние округа Сток Гиффорд. Но вот легион из 400 человек эта местность уже вряд ли выдержит. Разницу между 13 и 400 человек легко заметить. Между 50 и 350 участниками – тоже. Но есть ли существенная разница между 175 и 225 бегунами? Или между 195 и 205? А как насчет разницы между 199 и 201?

Пол ответил мне, что в паркране могут участвовать до 300 человек, и этот лимит определяют сами бегуны, а не местные власти. Судя по отзывам, которые Пол получает, когда количество участников начинает приближаться к отметке 300, людям, как правило, толпа начинает казаться слишком плотной. Я спросил Пола, смогли бы люди почувствовать существенную разницу, если бы в парке бежал сразу 301 человек, но Пол лишь пожал плечами в ответ. Он понимает, что установить границы сложно, но какой-то лимит все же должен быть.

Я тоже понимаю, что провести черту необходимо. Но чем больше человек всматривается в детали, тем больше снижается аналитическая ясность его мышления.

Эта проблема не нова. Например, ветхозаветная библейская история в Книге Бытия демонстрирует, что сам Бог порой находится в том же положении, что и уважаемые старейшины округа Сток Гиффорд.

Жители Содома и Гоморры занимались определенными практиками, которые злили доброго пастыря. И Бог был настолько зол, что решил проучить идолопоклонников, стерев их города с лица земли. Авраам, сочувствующий простым людям, выразил серьезные сомнения по поводу запланированного Богом вмешательства. Если кто-то готов принимать такие серьезные решения о чужой жизни и смерти, нужно понимать, что где-то придется провести черту.

Согласно Книге Бытия, Авраам умудряется убедить Бога не разрушать города, уничтожая благочестивых вместе с нечистивыми, а дать людям возможность жить, пока в Содоме и Гоморре остаются несколько невинных и добродетельных душ. Торг начинается с 50 человек, и это количество сокращается по мере неутомимого торга Авраама с 45 до 40, затем до 30, до 20, до 10. Этот лимит все еще кажется необоснованным, но, видимо, в этой точке Авраам решил сдаться.

Так где же провести черту? Ответ прост: вы не сможете этого понять. Каждый бросок черно-белых костей несет проигрыш. Неужели нам действительно нужно избавиться от участника забега, если его присутствие приведет к превышению лимита в 300 бегунов, и тогда всем придется заплатить по фунту ради удовольствия пробежаться в компании единомышленников? Неужели города нужно выжигать, если один хороший парень решит уехать, оставив в рядах избранных девятерых невинных?

12 марта 2020 года главный советник премьер-министра Великобритании Доминик Каммингс пересмотрел свои взгляды. Он проанализировал события, разворачивающиеся в Италии на фоне пандемии коронавирусной инфекции COVID-19, и решил воздержался от пропаганды стратегии развития так называемого коллективного иммунитета в пользу политики беспрецедентного социального дистанцирования.

Сторонники коллективного иммунитета придерживаются мнения, что пандемиям следует дать возможность развиваться своим чередом, чтобы позволить значительной (более молодой) части населения сформировать невосприимчивость к болезни и тем самым предотвратить катастрофическую вторую волну заболеваемости. Стратегическое управление вспышками, как отмечают сторонники такой политики, сводит к минимуму ущерб для экономики, так как позволяет большему количеству людей оставаться на работе, но, по общему признанию, подвергает наиболее уязвимых членов общества, то есть пожилых людей и тех, кто уже страдает от хронических заболеваний, повышенному риску смерти и тяжелого протекания болезни.

Важно отметить, что власти Великобритании категорически опровергали любые утверждения о переключении на план коллективного иммунитета, первоначально появившиеся в статье в воскресной газете Sunday Times, называя их «клеветнической фальсификацией». Но давайте на мгновение поставим себя на место Каммингса. Мы на встрече, которая изменит лицо британского общества на поколение вперед. Если бы вы столкнулись с выбором, какой политики придерживаться, какое число заболевших стало бы значимым для принятия того или иного решения?

По словам высокопоставленных лиц – профессора Криса Уитти, главного врача Великобритании, и сэра Патрика Валланса, главного научного советника, – власти ожидали, что на той неделе число погибших от COVID-19 составит около 100 000 человек, писали в прессе. Затем чиновники осознали, что эта оценка опасно консервативна.

«Без преуменьшений, количество смертей составило 510 000, – указывал источник Sunday Times. – Нам говорили, что стоит ожидать 250 000. Как только вы увидите такие числа, причиной которых стало бездействие, вы невольно зададитесь вопросом, что делать дальше».

Но что, если бы умерло только 50 000 человек? Или 5000? Или только пять? Должны ли власти позволять умирать своим гражданам в погоне за экономической стабильностью? И если должны, то спрошу еще раз – где провести черту?

Песчаная буря

Еще в мае 2012 года, наблюдая с трибун стадиона «Этихад» в Манчестере за футбольным матчем, доктор философии Радж Сегал стал свидетелем того, как тогдашний игрок английского клуба Queen’s Park Rangers Джои Бартон пытался помешать претендентам на титул чемпиона. Джоуи пихнул Карлоса Тевеса локтем в лицо, ударил Серхио Агуэро по задней части ноги, а затем попытался ударить головой Винсента Компани, за что его удалили с поля и отстранили от следующих 12 матчей.

Ошеломленный, потрясенный и заинтригованный в равной мере, Радж решает связаться с Джоуи. Бартон в то время любил цитировать Ницше, и пресса ухватилась за это. Возможно, размышлял Радж, более глубокое понимание основных философских принципов могло бы сделать жизнь футболиста лучше. Или, по крайней мере, помогло бы ему понять разницу между футболом и смешанными единоборствами.

К большому удивлению Раджа, Джоуи ответил на его звонок и сказал, что не против узнать о философии больше. Несколько недель спустя Джоуи стал регулярно появляться в кампусе Университета Рохэмптона в Лондоне, на уроках философии на факультете, который несколькими годами ранее основал Радж. Это было немыслимо. Радж превращал «самого плохого человека в футболе», как его однажды описали в газете The Times, если не в самого мудрого, то, возможно, в самого просвещенного.

Я впервые встретился с Раджем в подвале студии звукозаписи в центре Лондона, где я стал гостем на подкасте Джоуи под названием The Edge^[15]. А Радж, оставивший свои университетские обязанности около года назад, занимал в проекте должность исполнительного продюсера и покручивал ручки и ползунки за стеклом. Тема нашего разговора – темная сторона таланта. Тема, на которой я специализируюсь. Мы все сразу нашли общий язык.

Несколько недель спустя мы начали исследовать область, которую решили назвать иммерсивной философией. Мы сидели и болтали за ужином в ресторане на Лестер-сквер. Наша первая сессия была посвящена Эпикуру и проходила настолько неплохо, что мы даже подумали посвятить все будущие сессии этому исключительно проницательному человеку. Ближе к концу встречи Радж спросил меня, над чем еще я работал в тот момент. Я рассказал ему о черно-белом мышлении.

– Что ж, мы должны где-то проводить линии, – сказал он тогда. – Иначе нам было бы непросто не только что-то заканчивать, но и начинать.

Я согласился и рассказал историю Линн Кимси и ее однолапого кузнечика. Я сказал Раджу, что Кимси удалось доказать вину Винсента Бразерса, потому что она умела разбираться в насекомых как энтомологический ниндзя. Она могла прочертить четкие границы между видами, и это было началом кончины Бразерса. А еще я рассказал Раджу про паркран и лимит участия в пробежках. Я вновь задался вопросом, когда именно нечто обыденное становится важным событием, а черное превращается в белое.

Радж посмотрел на меня, будто я только что отрастил еще одну голову (учитывая ситуацию, это было бы весьма кстати).

– Дорогой мальчик, ты когда-нибудь в своих интеллектуальных путешествиях сталкивался с парадоксом кучи? – спросил он меня. – Думаю нет, но все в порядке. У тебя не было на то причин. Напомни, что ты сказал, когда мы впервые встретились? Ах да, ты сказал, что философия – просто психология без финансирования. Да, чему же, в таком случае, философия может научить психологию?

Парадокс кучи – один из самых дьявольски непостижимых парадоксов, который когда-либо придумывал человек. Он оказался настолько неприступным, что даже сейчас, примерно через два с половиной тысячелетия после его появления, все еще идут споры о том, как его решить. Загадку придумал малоизвестный древнегреческий философ по имени Евбулид, современник Аристотеля, а название она получила от греческого слова soros, что означает куча.

Взгляните на изображения 2.1a и 2.1b ниже. На изображении 2.1а нарисованаа куча песка. На изображении 2.1b – нет.

Пока все идет нормально. Но предположим, что теперь мы согласны с тем, что верны следующие два предположения:

1. Одна песчинка не является кучей.

2. Добавление песчинки не образует кучи.

Внезапно нас сбивает с толку следующая цепочка близких по логике утверждений:

1. Одна песчинка не образует кучи.

2. Две песчинки не образуют кучи.

3. Три, четыре или пять песчинок не образуют кучи… и так далее.

Изображение 2.1a. Куча. Изображение 2.1b: Не куча.

Это означает (см. изображение 2.2 ниже), что с чисто логической точки зрения ни один из приведенных примеров, включая рисунок 2.2d (наша первоначальная куча на рисунке 2.1a) не представляет собой кучу, поскольку в рамках всего пространства как известной, так и неизвестной вселенной нет точного определения количества песчинок, необходимого или достаточного для образования одной кучи. Изображения 2.2c и d могут выглядеть кучей по сравнению с изображениями 2.2a и b. Но мы не можем назвать их кучей, потому что если мы начнем с рисунка 2.2a и будем добавлять к этим песчинкам по одной раз за разом, то, рассуждая логически, если добавление одной песчинки не приводит к образованию кучи, куча никогда не сможет появиться.

Парадокс кучи на протяжении многих лет причинял философам немало головной боли. Ясно, что на рисунке 2.1а изображена куча песка, а на рисунке 2.1b – нет, вне зависимости от математических подсчетов. Но именно тогда, когда мы начинаем уходить от простых куч песка и начинаем заниматься более «серьезным» делом, полным эмоциональных суждений, ставки, как мы уже видели на примере паркрана, становятся заметно и ощутимо выше. Давайте заменим песчинки и кучи, например, жизнью и смертью и вступим в дискуссию об эвтаназии. Существует очевидная разница между британским серийным убийцей, терапевтом Гарольдом Шипманом, который делает смертельную инъекцию ничего не подозревающему пациенту^[16], и отчаявшимся, скорбящим мужем, который делает то же самое своей измученной болью, смертельно больной жене сорока лет.

Изображение 2.2а, b, с и d

Кто-то скажет, что убийство есть убийство. Но разница все же есть. Как и разница между смертью от передозировки наркотиков и смертью от рака легких, к которому привело курение. Первый случай может стать следствием единичного акта безрассудства, а второй – коварного и затяжного акта смертельно опасного причинения вреда самому себе.

Жизнь складывается из песчинок. Но наше внимание привлекают только кучи.

Сейчас у многих возникает соблазн игнорировать парадокс кучи как какую-то чепуху, но не замечать его не так-то просто. В 1834 году, примерно через два с половиной тысячелетия после того как Евбулид начал считать свои песчинки, немецкий врач Эрнст Генрих Вебер, которого многие также считают основоположником экспериментальной психологии, обнаружил порог различий между явлениями – минимальную единицу того, насколько должен измениться тон, оттенок или физическое ощущение, чтобы человек осознал, что что-то изменилось.

Этот порог относится ко всем пяти органам чувств. Вебер описал его в следующем законе:

I – интенсивность стимула в один момент времени, ΔI – пороговая величина увеличения, необходимая для получения заметного изменения (порог различения) в следующий момент времени, а k – соотношение между ними, которое остается постоянным для любой единицы во всех случаях изменения конкретного рассматриваемого стимула.

В качестве примера возьмем звук. Допустим, я должен представить вам один непрерывный звук громкостью в 50 децибел (I = 50), а затем медленно увеличивать громкость. Представим, что мне нужно увеличить уровень звука на 5 децибел (ΔI = 5), чтобы вы заметили, что громкость изменилась. В этом случае порог различения будет составлять 5 децибел, а отношение (k) между начальным уровнем звука и порогом различения будет 5/50 = 0,1. Используя эту информацию, я могу предположить, что если бы мы начали, например, со звука громкостью в 70 децибел, то мне пришлось бы увеличить его на 7 децибел (7/70 = 0,1), чтобы вы заметили разницу.

Закон Вебера имеет большое значение как для философии, так и для биологии. С точки зрения эволюции, человеку было необходимо выработать механизм, с помощью которого он будет фиксировать изменения вокруг, потому что этот механизм мог помочь ему выжить. Но когда дело касается кучи песка, все становится несколько сложнее. Мы можем отметить точки, в которых состояние объекта меняется, объединить их в график и заметить, что значения в начале и в конце очень сильно отличаются. Но отличия между двумя соседними точками на графике будут минимальными. Пока минутная стрелка на часах движется от одного деления к другому, мы не чувствуем никаких изменений, но вот стрелка делает целый круг, и мы понимаем, что прошел час.

Еще в 1990 году американский философ Уоррен Куинн столкнулся с Евбулидом и Вебером лицом к лицу, изучая парадокс самоистязания. Представьте, что у меня есть портативное устройство, которое позволяет мне пускать электрический ток по вашему телу, наращивая мощность настолько медленно, что вы не можете почувствовать разницы. У устройства 1001 настройка: на делении с цифрой 0 оно выключено, а при включении на отметке в 1000 оно причиняет мучительную боль. Допустим, я прикрепляю к вам устройство и предлагаю сделку. Вы должны каждую неделю поднимать мощность тока на один уровень, и за это будете получать 10 тысяч фунтов стерлингов. Но вы не сможете вернуться даже на одно деление назад. Если вы поймете, что не можете вынести боль, вы не сможете отказаться от накопленных денег и будете обязаны продолжать страдать от боли до конца жизни. Вы бы приняли такой вызов?

Уверен, что-то подсказывает вам, что нужно быть сумасшедшим, чтобы согласиться на такое. С другой стороны, парадокс кучи накладывает свои чары: неважно, на сколько уровней вы повысите мощность тока, ведь эти песчинки никогда не превратятся в кучу. Боль останется болью.

По сей день Радж Сегал все еще очень доволен собой. Он был прав. Парадокс кучи – это проблема паркрана, Содома и Гоморры. Мы не можем сказать, когда количество выкуренных сигарет, съеденного мороженого, выпитых коктейлей или набранных килограммов станет критичным. Еще один бургер или шот джина не навредят, так ведь? Часто серьезные проблемы возникают годами, и мы можем не замечать опасности, что вот-вот появится на горизонте. Поэтому нам и нужны границы и рамки.

Когда я пытаюсь понять, как этот парадокс влияет на повседневную жизнь, я думаю не только о последствиях злоупотребления сладким или фастфудом.

Около двух с половиной тысяч лет назад, в «Государстве» Платона, греческий философ Сократ сравнил общество с толпой связанных людей, сидящих в пещере, которые могут смотреть лишь прямо перед собой. Они сидят спиной к огню и видят тени на стенах. Они думают, что именно так и выглядит реальность, в то время как она состоит из подлинных вещей, которые отличаются от расплывчатых силуэтов.

Я считаю, что аллегория Сократа ошибочна. На самом деле это реальность нестабильна и неясна, а не человеческое восприятие, у которого, конечно, есть свои недостатки. Мы делаем реальность «чище», проводя границы между явлениями благодаря врожденной склонности категоризировать. Мы видим закономерности и карикатурно изображаем то, что нас окружает. Мы рисуем линии на песке, чтобы отделить значимое от незначительного.

Способность самостоятельно определять границы приносит проблемы, особенно в моменты, когда нужно принять важное решение. Возьмем, к примеру, сферу медицины. «Чтобы оставаться здоровым, нужно больше спать», – гласит один из заголовков в СМИ. «Забудьте о восьмичасовом сне: чтобы выспаться, человеку нужно всего шесть часов», – кричит другой. Баннер с надписью «Стресс отнимает у вас годы жизни» противопоставляют баннеру «Стресс может быть полезен для вас». «Медицинские маски не могут помешать здоровым людям заболеть COVID-19» – «Борис Джонсон утверждает, что британцам следует носить маски, когда страна выйдет из режима изоляции». Так работают средства массовой информации: они используют яркие заголовки, чтобы зацепить наше внимание. Они предлагают нам противоречивую информацию, влияя на то, где мы проведем границу между правдой и ложью.

Чтобы занять определенную точку зрения и доказать ее правдивость, нужно собрать весомые аргументы и изучить их, сформировать ядро основополагающих тезисов и принципов, на что может уйти очень много сил и времени. Но когда времени не хватает, проверенная и кропотливо отобранная информация теряет свою привлекательность на фоне яркого утверждения, построенного по принципу «все или ничего». Так устроен наш черно-белый мозг.

Нас тянет к уже готовым выводам в пестрой обертке, и в будущем это стремление может привести к катастрофе. Мир наших предков вполне мог быть черно-белым, но сейчас окружающая нас реальность стала серой. Мы проводим границы, чтобы создать контраст, потому что можем отличить белое от черного, только противопоставив их. Но чем ярче этот контраст, тем меньше мы погружаемся в детали. А это может привести к ошибочным суждениям.