Кельпи-Marrikka
Инстинкт марионетки
Стеван активно замотал головой, поднимая руки:
– Да перестаньте, милая Элаиза, наш низложенный правитель рад уже тому, что его не пристрелили где-нибудь в застенках, – весело рассмеялся депутат. – Всё гораздо проще! Окна королевских покоев тоже выходят на площадь. И монарх с самого утра слушает, как народные массы склоняют титул Его Величества на все лады, ещё и эти пленные… личное подразделение… – лысый нервно одёрнул идеально подогнанный по фигуре пиджак. – Конечно, ему было неприятно видеть, как у спасителей вырезают на лбу слово «предатель».
– Ну, ясно, – утомлённо вздохнул посол, – Реберик третий желает, чтоб солдат отпустили…
Господин Толдон безотчётно перебирал пальцами по бокалу игристого вина, пытаясь, как всегда, найти консенсус. Забрать пленных с площади, обозлить и настроить против себя вооружённые отряды… Поставить под угрозу лояльность целой страны из-за трёх человек… Из задумчивости его вывел дружеский хлопок по плечу:
– Арни, просто выпей, – настоял депутат, легонько подталкивая того под локоть. – Наш бывший король ни словом не обмолвился о пленных. Он просит перевести его вместе с семейством в покои южного крыла, оттуда открывается отличный вид на садовые пруды.
– И только? – удивлённо замер посол. – Больше никаких требований? Точно? Слава богу! – с облегчением выдохнул Толдон. – Приятно иметь дело с разумным, адекватным политиком.
Обстановка заметно оживилась, рядовой бизнес-ланч грозил неминуемо перерасти в грандиозное торжество. Прислуга несколько раз меняла главные блюда, которые всё больше походили на закуски, лучшее трофейное вино из подвалов Его Величества заняло почётное место на столе победителя.
– Признайтесь, магистр, без вас и тут не обошлось? – поймав на тонкую шпажку очередную оливку, прищурился Стеван. – Капитуляция всего за четыре часа, без всяких требований… Снимаю шляпу.
Мистер Джарка упёрся подбородком в сцепленные пальцы и медленно покачал головой:
– Господа, не хотелось бы вас разочаровывать, но… нет. Такая задача передо мной не ставилась. Видимо, Реберик третий и в самом деле не так уж глуп.
– Я услышал только часть спора, но мне тоже интересно… Как вы это делаете? – искренне восхитился старший депутат. – Хорошо, направить мысли в нужное русло, зациклить их, манипулировать страхами – это ещё можно как-то принять за инструмент воздействия, – Стеван задумчиво выбил пальцами по столу ритмичную дробь. – А при чём здесь инстинкты?
– Ну, как же? – в старческих глазах сквозило терпеливое снисхождение. – Первобытный предок, незамутнённый нормами морали, сомнениями, стыдом – он есть в каждом. И если его вытащить на свет…
Непринуждённую атмосферу трапезы разорвали одиночные выстрелы.
– В воздух? – неуверенно предположил народный избранник, оглядывая переставших жевать соратников.
Линчик, сидевший к окну ближе всех, со скрипом отодвинул стул, навалился на подоконник. В повисшей тишине военный досадливо прицокнул языком и, продолжая изучать детали в бинокль, покачал головой:
– Двое – в минус.
– То есть как? – растерянно моргнул рыжий. – Насмерть?
Десертные ножи гулко звякнули, рассыпаясь по узорчатому паркету. Соратники как по команде обернулись на звук. Прислуга подрагивающими руками собирала с пола зеркально начищенное серебро. За последние десять секунд она стала на пару тонов белее и, судя по всему, отчаянно боролась с накрывающей слабостью.
– Ну что вы, моя дорогая! Вам плохо? – Толдон поспешил к потерявшейся подавальщице. – Садитесь в кресло. Да бог с ними, с этими ножами, мы и сами соберём. Вот, выпейте сока.
Девушка рассеянно кивнула, с испугом поглядывая на засуетившихся вокруг политиков, и торопливо принялась заверять, что всё хорошо, и дотолкать тележку до лифта она в состоянии.
– Вот ведь, – задумчиво хмыкнул посол, когда дверь за прислугой закрылась. – Впечатлительная барышня.
– Молоденькая совсем, – хрипловато отозвалась госпожа Элаиза, не отрывая гудящей головы от спинки гостевого дивана – Расстрел пленных – это было неожиданно… чудовищно. Но ведь надо стараться держать себя в руках.
– М-да… мне думалось, что придворные подавальщицы более стрессоустойчивы и, как бы это сказать, – господин Толдон неловко замялся, – эффектны…
– На самом деле, да, – присоединился к дискуссии Стеван, – немного нескладная, носик как у Буратинки…
– С кухни она! – снисходительно пояснил генерал, подбирая куском хлеба остатки соуса с тарелки. – Не видно, что ли? Сервировать толком не умеет, из рук всё сыплется. Разбежались придворные крали сразу после штурма, у солдатиков ведь тоже губа – не дура. А осталось… то, что осталось, – насмешливо развёл он руками.
– Да бог с ней, – судорожно отмахнулся рыжий, не сводя глаз с площади, – там… – парень резко дёрнулся, вцепляясь в подоконник.
– Что? Нормально сказать можно? Третьего, что ли, добили? – не вытерпел Линчик, выдирая из рук сморщившегося депутата бинокль.
В четырёхкратном увеличении оптических линз толпа переставала быть безликой, у неё имелись тысячи глаз: потрясённых и жадных до зрелищ, возбуждённых и уставших, ненавидящих и подёрнутых слезами. У толпы было множество ртов, способных с лёгкостью заглушить и вой полицейских сирен, и вышколенный оркестр, и голоса приглашённых певцов, но людское море лишь монотонно вздыхало и шелестело, словно прибойная волна, разбившая о скалу всю свою ярость. Плотное кольцо любопытных, подпирающих дружину, поредело. Оставшиеся с недоумением взирали на возящегося в пыли солдата. А тот нелепо барахтался, мажа кровью серые камни, бестолково тряс головой и вертелся, натыкаясь на трупы сослуживцев.
– Ему выкололи глаза, – сглотнув ком в горле, выдохнул Драган. – Это невозможно… Как же? – жалобно уставился он на остальных. – Надо что-то сделать!
– Поздно, – помолчав, произнёс Линчик.
– Но нам ведь этого не простят! Господин Толдон, вы же сами говорили! – обескураженно повернулся к послу рыжий. – Имидж страны, внешняя политика… Генерал, пошлите кого-нибудь! Если мы проявим милосердие, нам это зачтётся!
– Какое милосердие? – военный раздражённо двинул в сторону стул, оказавшийся на его пути к депутату. – Вы на парня внимательно сейчас посмотрите! – генерал с силой пихнул ему свой бинокль. – Кого вы предъявите общественности? Замученного калеку? Полутруп? Нас ещё и преступниками потом объявят!
– Я с самого начала был против самосуда, но… мистер Драган, вы же сами цитировали народную мудрость, – заметил посол, с сочувствием глядя на молодого человека, – и вот теперь она верна как никогда. Спасать уже некого…
Депутат замер. В одеревеневших пальцах подрагивал бинокль, воспользоваться которым было выше его сил. Подняв голову, он встретился взглядом со старшим товарищем. Стеван отвернулся.
– Ради будущего… ради свободы… – тихо попросил наставник, – надо потерпеть… Мы не можем дискредитировать революцию, не сейчас…
– Выкололи глаза… кошмарно, – прикрыла рукой лицо госпожа министр, – я думаю, что таким неуравновешенным личностям не место в новой армии. И это страшный урок, – тяжело вздохнула она, сжав рукой плечо молодого слуги народа. – Страшный… Больше таких ошибок не будет. Но… об этом случае распространяться не стоит.
– Расправы над военнопленными не было, – тихо и твёрдо произнёс Толдон, созерцая собственные ботинки. – Нет тел, нет виноватых. Слухи, конечно, будут… Но это только слухи.