Катерина Яксон
Детокс

Так. Если я что-то и знаю точно, так это то, что мне нужно домой. Мне срочно нужно домой, и желательно до того, как проснётся Рома. Мне становится почти физически больно от мыслей о вчерашнем вечере, и я просто не готова сейчас общаться с Ромой. Позже, всё позже. А может и никогда. В этот момент мне хочется вычеркнуть из своей жизни всех, кто был свидетелем моего идиотского поведения, – может, тогда и весь этот ужасный день мне удастся стереть из памяти.

Но прежде чем свалить отсюда, мне предстоит сделать кое-что ещё.

Я включаю телефон и дрожащими пальцами набираю мамин номер. Моё сердце колотится где-то в горле.

– Алло, – говорит мама, и по её голосу я понимаю, что мне несдобровать.

– Привет, мам, – бормочу я. – Мамочка, извини меня, пожалуйста. Со мной всё нормально, я тебе всё объясню, прости, пожалуйста…

Мама вешает трубку, не дослушав. Мне кранты. Я снова съёживаюсь на стуле и глухо стону.

И именно в этот момент в кухню входит Рома.

Вид у него слегка помятый, но он по-всегдашнему улыбается. Меня передёргивает. К тому же, я внезапно осознаю, что сижу перед ним в одних трусиках и лифчике. Надо бы одеться, но для этого придётся пройти в комнату мимо него. Да ладно, решаю я. Чего он там не видел. К тому же, всё это его во мне не интересует.

– Доброе утро. Как ваше самочувствие сегодня?

Я бросаю на него взгляд, полный, как мне кажется, ненависти и муки. Рома открывает холодильник и достаёт оттуда две банки Ред Девила. При взгляде на них мой желудок сжимается в комок.

– Убери это с моих глаз, – шиплю я как рассерженная кошка.

– Выпейте. Вам станет легче.

– Ты издеваешься? Меня стошнит.

– Не стошнит. Вам надо опохмелиться.

С некоторым сомнением я наблюдаю, как он открывает обе банки, делает три больших глотка из своей и расплывается в довольной улыбке. Мне так паршиво, что, кажется, хуже быть уже не может, поэтому я осторожно отпиваю из своей баночки. Он вкусный, этот Ред Девил, и меня вроде бы не тошнит. Я делаю ещё пару глотков, и понемногу мне становится легче.

– А что я говорил? – ухмыляется Рома. – Пара баночек Реда с утра ещё никому не вредила.

Я допиваю свою банку, Рома протягивает мне вторую, и я беру её, не задумываясь. Волшебный напиток. Мне не только стало лучше физически, но и морально полегчало. Теперь кажется, что всё не так уж и трагично, и чего я так разнылась? Только вот мама… мама. Я испускаю тяжёлый вздох.

– Что такое? – спрашивает Рома.

– Я очень плохо поступила с мамой, – снова вздыхаю я. – Теперь придётся ссориться с ней, а потом она ещё несколько дней не будет со мной разговаривать, а когда она молчит, атмосфера в доме такая – хоть волком вой, – я непроизвольно поёживаюсь. – А тут ещё суббота завтра, выходные, словом, мне предстоит весёлое времечко.

– Вы можете остаться у меня на пару дней.

– Ты рехнулся, что ли? Тогда она меня вообще убьёт! Нет, я… – внезапно мне в голову приходит идея. – Я могу поехать к бабушке. Она живёт в пригороде, неподалёку, и я могу поехать к ней. Она не станет меня ругать, и мама будет довольна, – у меня даже настроение улучшается от того, как хорошо я всё придумала.

– И надолго вы туда? – спрашивает Рома. Мне кажется, или он расстроился, когда я отказалась остаться у него?

– Ненадолго, – я качаю головой – Там совершенно нечем заняться, так что я просто отсижусь пару дней, чтобы мама остыла. И вернусь.

– Я буду вас ждать, – тихо говорит Рома.

И на душе у меня становится теплее.

Глава 3
Золотое лето

 
Everything about you is so easy to love
They’re watching you from above
Give me
All the peace and joy in your mind
 

Muse «Bliss»

Через пару-тройку часов, более-менее разобравшись с мамой и закончив все дела, я уезжаю к бабушке. Рома провожает меня до автовокзала, хотя я предпочла бы, чтобы он этого не делал. Мне приятна его забота, но воспоминания о вчерашнем безумном вечере всё ещё слишком живы. Не уверена, что в ближайшее время захочу видеть кого-нибудь, кто был свидетелем моего… провала? Позора? Горя? Я не знаю. Я сама ещё не разобралась в своих чувствах, и, честно говоря, попросту не готова думать об этом сейчас.

Забираюсь в автобус и выглядываю в окно. Рома смотрит на меня и улыбается так ласково, что на секунду моё сердце замирает от благодарности. Он не посмеялся надо мной, не воспользовался моим состоянием, он был так удивительно добр и тактичен… но это вовсе не означает, что я готова все ближайшие дни заливать его плечо слезами. Я улыбаюсь в ответ и машу рукой, когда автобус отъезжает от остановки. Потом глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Мне всё ещё немного не по себе после вчерашних возлияний, и я планирую немного подремать по дороге. Однако мысли не дают мне покоя, они всё вертятся и вертятся вокруг вчерашнего вечера, так что моё сердце начинает колотиться, а глаза то и дело распахиваются сами собой. Я втыкаю в уши наушники и роюсь в плеере в поисках хоть какой-нибудь музыки, которая не напоминала бы мне о Владе и всех моих планах на будущее. Жаль, что в плеере нет Дельфина.

В конце концов, я решаю просто смотреть в окно. Природа всегда действовала на меня успокаивающе, но сейчас при виде мелькающих за окном полей и лесов со мной начинает твориться нечто странное. Меня посещает внезапное дикое желание немедленно выйти из автобуса и углубиться в лес. Бродить там, среди сосен и елей, вдыхать запах травы. Остаться там навсегда, просто потеряться и никогда не возвращаться назад. Не возвращаться туда, где придётся столкнуться с маминым гневом и понимающим взглядом Влада, где придётся ходить в не нужный мне теперь институт, всё переосмысливать и восстанавливать жизнь по кусочкам. Становится ужасно тоскливо, и внезапно я понимаю, как кошмарно устала. У меня нет сил начинать всё заново, нет сил придумывать новую мечту и снова стремиться к её исполнению. Я просто выдохлась.

Конечно же, никуда я не выхожу. Я доезжаю до нужной мне остановки и, – вот удивительно, – словно попадаю в другой мир. Я и забыла, как давно не была на природе. Я люблю свой город и обожаю свой прекрасный зелёный район, но всё равно кажется, что в городе даже деревья и трава какие-то другие. Словно живы лишь наполовину.

Сейчас же я иду по тропинке через небольшую рощицу и всем своим существом ощущаю успокоительное действие по-настоящему живой природы. Воздух пахнет свежестью и скошенной травой, постепенно шум от шоссе затихает, и теперь я слышу только жужжание пчёл и стрекотание кузнечиков. Мне приходит в голову, что давненько уже я не находилась в такой почти полной тишине. Сворачиваю к небольшому пруду, чтобы выкурить сигарету, глядя на водную гладь, и постепенно холодная рука, сжимающая моё сердце, начинает ослаблять хватку. Внезапно я понимаю, что страшно устала и дико голодна, и пора идти к бабушке, а обо всём случившемся можно будет подумать и позже. А лучше вообще завтра.

Я провожу у бабушки несколько тихих спокойных дней. Как я и предполагала, она ни за что меня не ругает и вообще ни о чём особенно не расспрашивает. Она угощает меня пирожками и развлекает местными новостями. Никого из сверстников поблизости не наблюдается, так что бабушка – моя единственная компания. Впрочем, какое-то время я этому даже рада.

Я стараюсь не думать ни о чём неприятном, читаю книжки, пялюсь в телевизор и много катаюсь на велосипеде по окрестностям. Мне снятся странные сны, похожие на воспоминания. Сны, в которых я с Владом, он обнимает меня и целует так, что всё моё тело опаляет жаром. И прямо там же, во сне, я понимаю, что такого не может быть, что мы с Владом никогда в жизни не целовались. Внезапно я осознаю, что это вовсе не Влад, а Рома целует меня… и просыпаюсь.

Мысли сами по себе проникают в мою голову. В конце концов, мне начинает казаться, что здесь, далеко от того места, где всё произошло, я смогу с этим разобраться. Я думаю о словах Ромы, о том, что далеко не всегда мы можем получить то, чего хотим, и мне приходится признать, что он прав. Мне не за что винить Влада. Он не обязан был влюбляться в меня и уж точно не виноват в том, что счастлив с другой. Что ж, так бывает. Пусть и больно, но придётся смириться. Стоит даже порадоваться за него, за то, что у него всё хорошо, но, честно говоря, на это моих сил пока не хватает.

Зато у меня почти получается быть ему благодарной. Нельзя не признать: вряд ли мне удалось бы добиться того, чего я добилась, не будь у меня такого стимула. Пусть даже стимул был выдуманным – результат вполне реален. И пусть даже пока меня с души воротит от одной мысли об институте, Рома и тут прав: не стоит обесценивать свои достижения. Кто знает, возможно, мне там очень понравится. В любом случае, это что-то новое, что-то совсем другое, что, скорее всего, мигом отвлечёт меня от мрачных мыслей.

Но пока ещё только август, и мне всего семнадцать лет. Мои печали постепенно сглаживаются, лечатся тишиной и покоем, и в какой-то момент я понимаю, что эта тишина перестала меня успокаивать, и начинает слегка раздражать. Как я и сказала Роме, здесь абсолютно нечем заняться.

Ну что ж. Новой мечты у меня пока так и не образовалось, зато я твёрдо уяснила, что института не миновать. Первый курс должен быть ужасно напряжённым, так что стоит хорошенько отдохнуть и оторваться этим летом. Нужно возвращаться в город.

* * *

И для меня наконец-то начинается лето. Я постепенно осознаю, что мой марафон с поступлением всё же закончился – и закончился моим потрясающим успехом! Я рада и безумно горжусь собой, хотя, пожалуй, самое главное заключается в том, что больше не нужно ничего делать. Не нужно зубрить сутками, не нужно не спать ночами, не нужно нервничать, гадать, как всё выйдет, отказываться от развлечений и вечеринок. Ничего больше не нужно. Я свободна на целый месяц.

И я пользуюсь этой свободой на полную катушку. Сразу после приезда встречаюсь с Ленкой. Я была бы не против погулять и оттянуться в большой компании, но мне трудно даже представить, как теперь смотреть в глаза старым друзьям. При одной мысли об этом меня охватывает дрожь, так что я решаю ограничиться Ленкой. С другой стороны, это даже неплохо. Её родители на даче, так что вся квартира в нашем распоряжении. Мы решаем взять коньячку и поговорить за жизнь.

Я рассказываю ей о Владе и снова плачу. Снова и снова плачу, впервые так сильно, потому что реветь из-за парня на плече у Ромы или у собственной бабушки было бы попросту нелепо. Плачу, пока не начинаю икать. Плачу, пока мне не приходит в голову неожиданная мысль о том, что я оплакиваю не свою любовь к настоящему живому человеку, а скорее свои несбывшиеся мечты. Мысль до того странная, что мои слёзы моментально высыхают. Я решаю обдумать всё ещё раз, потом, на трезвую голову.

Естественно, Ленке я о своих размышлениях не сообщаю, и для неё я по-прежнему безутешна. Тем не менее, алкоголь и потрясающая атмосфера свободы делают своё дело, и мирные бабьи посиделки неумолимо скатываются к трэшу. В три часа ночи мы выходим на балкон, откуда во весь голос орём песни на радость припозднившимся прохожим и на горе Ленкиным соседям. Я совершенно не помню, как засыпаю, и не сожалею ни об одной секунде.

Через несколько дней мы с Ленкой уезжаем в деревню к моей бабушке и проводим там три совершенно волшебных дня. Я показываю Ленке все те места, которые так любила, когда была маленькой. Озеро, где мама учила меня плавать, и высокий железный мост через речку, по перилам которого я не боялась ходить, когда была помладше. Лес, в котором водятся лоси и лисицы, и тарзанку, с которой особенно классно было прыгать в пруд. Заросли дикой малины, шалаш в лесу, построенный собственными руками, и магазин, в котором я воровала конфеты. Вечером мы покупаем пива и устраиваемся на лавочке у дома. Немного подумав, угощаем пивом и бабушку, и она, выпив бокальчик, уходит спать, а мы ещё долго-долго сидим, пьём, разговариваем и смотрим на звезды. У меня странное ощущение: словно я вернулась в детство, потому что уже очень давно мне не было так спокойно и уютно, и одновременно не охватывало так сильно предвкушение будущего.

– Хорошо у тебя здесь, – говорит Ленка. Я думаю, она так считает не в последнюю очередь потому, что «у меня здесь» не нужно прятаться, чтобы покурить, и можно совершенно спокойно выпивать. Но ничего этого я не говорю. Молча киваю и улыбаюсь темноте. Не сговариваясь, мы решаем остаться ещё на один день

Удивительно, но я умудряюсь совершенно не пересекаться с Владом. Иногда вижу его издалека или слышу его голос, выходя в подъезд, – и стараюсь тотчас же скрыться. Я совершенно, абсолютно не готова пока смотреть ему в глаза.

Тем не менее, когда пару недель спустя я узнаю, что Влад уже уехал, оказывается, что к этому я тоже совсем не готова. Кажется, все мои слегка остывшие чувства вспыхивают заново. Я плачу, давлюсь слезами, поглощённая одной-единственной мыслью: он уехал, уехал навсегда, я больше никогда его не увижу. А я даже не попрощалась с ним, даже не увиделась с ним напоследок, я пряталась от него, избегала его, не смогла даже сохранить его дружбу, возможность переписываться и перезваниваться, а теперь он уехал, и ничего уже не изменить и не исправить.

Лишь спустя час или около того внезапно проснувшийся здравый смысл подсказывает мне, что, вероятнее всего, я ещё увижу Влада, и не раз. Он не уехал навсегда. Люди в наше время не уезжают навсегда, это просто смешно. Как минимум, он будет регулярно навещать родителей, так что мы ещё увидимся, и я смогу поговорить с ним и всё ему объяснить. Если это вообще имеет для него какое-то значение, в чём я, по правде говоря, сильно сомневаюсь. Но мы сможем общаться дальше – если мне самой этого захочется, в чём я сомневаюсь не меньше.

Я шмыгаю носом и закуриваю. Что ж, приходится признать, что этот период моей жизни закончился. Период, когда я до безумия любила Влада и упорно стремилась к достижению своих целей. Вот только… любила ли я Влада или он был просто одной из этих целей? Не знаю, да и теперь это не имеет значения. Всё кончилось, и, удивительно, когда я это признаю, мне становится легче дышать.

* * *

И Рома никуда не исчезает из моей жизни, хотя впоследствии я даже не смогу толком вспомнить, насколько часто мы виделись тем августом. Такое ощущение, что он всё время был рядом.

Конечно, мы действительно часто встречаемся. В основном, ходим гулять в парк, и мне это нравится – парк никогда не надоедает, потому что там можно найти развлечения на любой вкус. Наши с Ромой вкусы совпадают: мы любим взять по паре-тройке баночек Ред Девила, устроиться где-нибудь на травке и болтать, или просто бездумно наблюдать, как резвятся в пруду утки. И это тоже мне нравится. Мне нравится ощущать солнце на своей коже, нравится чувствовать, как алкоголь проникает в мою кровь и растворяется в ней, и мне нравится Рома. Нравится его улыбка, его спокойная ирония, нравится, что с ним я могу и смеяться до истерики, и просто молчать… Мне вообще почти всё нравится этим летом.

После той вечеринки наши отношения меняются, становятся более дружескими, чем какими-либо ещё. И мне немного жаль, мне не хватает его прикосновений, его поцелуев и объятий, его хриплого шёпота… Порой я ловлю себя на том, что, не отрываясь, смотрю на его губы и руки, представляя, что они могли бы сотворить со мной. Но я не делаю никаких попыток что-то изменить. Хватит с меня позора, я решила, что никогда больше не повторю свою ошибку, никогда не поступлю так глупо, никогда не буду истеричной навязчивой дурочкой.

С другой стороны, мы с Ромой, кажется, становимся ближе друг другу, чему я очень рада. Хотелось бы, чтобы он оставался рядом, оставался моим другом. Мы долго разговариваем – как о пустяках, так и о серьёзных вещах. Он рассказывает о доме, о своём детстве, проведённом в маленьком северном городке. Я в ответ рассказываю о себе, о своей семье. В какой-то момент упоминаю, что никогда не видела своего отца, и с удивлением замечаю, как темнеет Ромино лицо.

– Вы, должно быть, ненавидите его, – глухо говорит он. Я удивлённо поднимаю брови.

– Нет, с чего бы мне? Я же говорю, я никогда в жизни его не видела. Как можно ненавидеть того, кого никогда не видел?

– Именно за его отсутствие. Вы росли без отца. К тому же, он предал вашу маму. Сами же говорили, что больше в её жизни никого не было. Значит, он сделал ей невыносимо больно.

Я задумываюсь. Честно говоря, никогда не смотрела на эту ситуацию с такой точки зрения. Правда, раньше мне частенько хотелось, чтобы у меня был братик или сестрёнка, и я прекрасно понимала, что для этого необходимо, чтобы в жизни мамы появился мужчина, но…

– Знаешь, – говорю я медленно, подбирая слова. – Мама, конечно, могла бы найти себе мужчину, только мне кажется, ей это не нужно. Просто её это не интересует, и…

– Вот именно, – перебивает Рома. – Потому что её ранили слишком глубоко. Я никогда, никогда в жизни не поступлю так с женщиной, – глухо бормочет он.

Я понимаю, что это что-то очень личное, но спрашивать не решаюсь. Вместо этого кладу руку Роме на плечо, и чувствую, как напряжённые мышцы медленно расслабляются под моей ладонью.

В следующий раз мы говорим об отношениях.

– Ну, у меня было несколько мальчиков, – разглагольствую я, или, скорее, три банки Ред Девила внутри меня. – Но это было так… несерьёзно. А первая любовь – наверное, всё же Влад, – я отстранённо удивляюсь почти полному отсутствию эмоций и добавляю: – А знаешь, может, у меня ещё и не было первой любви. А как у тебя?

– Она была поразительной. Такой чистой и светлой, что к ней страшно было прикоснуться. Я при ней буквально дышать не мог. Такая невинная…

– Почему же вы расстались? – спрашиваю я и вздрагиваю: Рома резко оборачивается, и его взгляд просто обжигает.

– Потому что я м**ак, – жёстко говорит он. – Я вёл себя безобразно, отвратительно, я не стоил даже ногтя её. Я и сам всё понял, когда она сказала мне, что я плохой.

Я несколько поражена этой внезапной самоуничижительной исповедью, но как можно беззаботнее пожимаю плечами.

– Ты вовсе не плохой.

Рома отворачивается, его плечи поникают.

– Вы просто ещё плохо меня знаете, – вполголоса говорит он.

* * *

Август продолжается чередой жарких солнечных дней, перемежаемых свежими тёплыми ливнями. Я радуюсь каждому дню. Я стараюсь вставать пораньше, чтобы успеть насладиться ласковым прохладным утром, я гуляю целыми днями – иногда даже просто загораю одна, с наушниками в ушах, лимонадом и малиновыми сигаретами. Я читаю книжки, посвящённые саморазвитию и обретению себя, и многое становится для меня гораздо яснее. Я набираюсь смелости и встречаюсь-таки с нашей старой компанией. Ребята проявляют чудеса тактичности и делают вид, что моей безобразной выходки на крыше не было вовсе, после чего свободное время у меня исчезает окончательно. Хоть я больше не гуляю по ночам, не отпросившись, всё равно стараюсь приходить домой как можно позже. Мне не хочется упускать ни минуты, ни секундочки из этого августа.

Потому что, как ни грустно это осознавать, ничто на свете не длится вечно, и частенько меня охватывает сладковатая грусть. Это мой последний свободный месяц, месяц, после которого всё изменится. Начнётся осень, начнутся институтские будни, которые для меня символизируют взрослую жизнь. Нагрузка. Занятость. Ответственность.

Только вот, покопавшись в себе, я понимаю, что дело даже не в этом. Не в осени, и не в институте. Просто в глубине души я интуитивно понимаю: так хорошо, как сейчас, уже никогда больше не будет, и это понимание наполняет меня тревогой и сожалением. С одной стороны, безумно интересно, как у меня пойдут дела в институте, какой она будет, моя новая жизнь, к которой я так стремилась. С другой – слишком здорово сейчас, чтобы хотеть чего-то ещё. Я цепляюсь за каждый солнечный летний день.

Ближе ко второй половине августа мы с Ленкой собираемся на пляж Крестовского острова: искупаться, позагорать и посмотреть на залив. Очень кстати – этим летом я купалась всего пару раз, и это огромное упущение.

– Может, Рому с собой позовёшь? – невинно интересуется Ленка. Я хихикаю.

– Прямо так хочешь видеть именно Рому?

Ленка смущённо опускает глаза, а затем поднимает голову и смотрит на меня с вызовом.

– Да, хотелось бы, чтобы был Дэн. Только скажи Роме, пусть этого третьего с собой не берут… как там его?

– Тима, – рассеянно отвечаю я. – Но, Лен, как ты себе это представляешь? Мне что же, продиктовать Роме, кого брать, а кого нет?

– Ну, разберись как-нибудь, – отвечает Ленка, не моргнув глазом. – Постарайся, Крис.

Я обещаю попробовать, и всё оказывается гораздо проще, чем я предполагала. Я напоминаю Роме о давнишнем обещании съездить на природу и о том, что мы так это и не осуществили. Затем говорю, что у меня есть альтернативное предложение. Потом упоминаю, что глупо ехать купаться вдвоём, и что я собираюсь взять Ленку. Каюсь, с моей стороны не обходится без лёгкого намёка на симпатию Ленки к Дэну, но, думаю, это даже к лучшему. Как бы то ни было, дело сделано.

В назначенный день мы едем на Крестовский и везём с собой мячик, карты и довольно значительное количество алкоголя. Погода просто замечательная, у меня новый купальник и свежеокрашенные розовые прядки в тёмных волосах, так что я пребываю в замечательном расположении духа, а когда замечаю Ромин взгляд, моё настроение улучшается ещё больше. То, что сквозит в его глазах, иначе как желанием не назовёшь.

Я обожаю пляж на Крестовском, и даже сама не знаю точно, почему. Может, потому что здесь несколько лет назад случился мой первый поцелуй, о чём я незамедлительно оповещаю всех присутствующих. Может, потому что я очень люблю смотреть на залив. А возможно, просто потому что этим летом мне нравится почти всё, что меня окружает.

И всё идёт замечательно. Мы выпиваем, играем в карты и в мяч, и постепенно мне начинает казаться, что мы вчетвером дружим уже много лет, настолько мне уютно и комфортно. К тому же я с удовлетворением замечаю, что Ленкины планы начинают осуществляться. Чем ближе к вечеру, тем чаще они с Дэном норовят уединиться. Вместе купаются, вместе идут за добавкой пива, а теперь вот вместе лезут на вышку. Я посмеиваюсь про себя, потому что знаю, что по доброй воле Ленка никогда бы не прыгнула, а вот сейчас, судя по всему, собирается. Что с людьми делает любовь, с ума сойти!

Мы с Ромой сидим на берегу, наблюдаем, как Дэн убалтывает Ленку на прыжок, и потягиваем своё пиво. Ребята довольно далеко, и нам их почти не слышно. Так тихо, только плеск волн… Я рассеянно перебираю песок, он утекает сквозь пальцы словно время, моё уходящее время. Поднимаю голову – закат сегодня такой яркий, малиновый. Завтра, наверное, будет ветрено.

Неожиданно что-то накатывает на меня, и я остро чувствую, что этот момент – совершенен. Перед моим внутренним взором проходят события предыдущих месяцев: моя зубрёжка, поступление, любовь к Владу, встреча с Ромой, отъезд Влада, череда развлечений, умных мыслей, книг… И я отчётливо понимаю, что всё было правильно, что всё это привело меня сюда, на этот пляж, в этот момент, в котором такой яркий закат, такой тихий плеск волн, такой тёплый песок и Рома рядом. Безотчётно я придвигаюсь к нему поближе, кладу голову ему на плечо.

– Я навсегда запомню этот момент, – шепчу еле слышно.

Он молчит, только обнимает меня и смотрит мне в глаза. В его взгляде что-то странное – нежность напополам с отчётливым сожалением и горечью. И эта горечь видна так ясно, что меня это даже пугает. Но в следующий момент я забываю обо всём, потому что он целует меня. Он наконец-то меня целует, и всё во мне плавится, всё стремится к нему, стать ещё ближе, прижаться ещё теснее. Я обнимаю его за шею и практически залезаю к нему на колени.

«Плюх!» – раздаётся со стороны залива. Мы вздрагиваем и оборачиваемся. О Боги, Ленка всё же прыгнула. Или Дэн её спихнул, потому что она барахтается в воде и верещит, а он смотрит на неё сверху и смеётся. «Плюх!» – он тоже летит в воду, помогает Ленке, и они вместе плывут к берегу.

– Офигеть, – хихикаю я и оборачиваюсь к Роме. Но он не улыбается, его глаза пусты, и он больше не обнимает меня. Смех умирает на моих губах. Я открываю ещё одну бутылку пива и делаю большой глоток, пытаясь подавить неизвестно откуда взявшуюся тревогу.

А позже всё снова налаживается. Мы задерживаемся на пляже до темноты, обсуждая Ленкин подвиг, а потом суматошно собираемся, практически бежим и еле-еле успеваем на метро. Мы играем в карты прямо в вагоне и смеёмся как ненормальные. Рома провожает меня до подъезда, и всю дорогу мы болтаем о мелочах и обсуждаем прошедший замечательный день. На прощание он легко чмокает меня в губы – как всегда.

И только поздно ночью, лёжа в постели, я вспоминаю его странный взгляд, и вновь чувствую тревогу. Словно в моё тело, разморенное под тёплым летним солнышком, заползает холод. Я даже укутываюсь в одеяло, хотя в комнате жарко. Хотя в глубине души понимаю: этот холод не имеет ничего общего с физическим холодом, это холод от дурного предчувствия.

Но что, в конце концов, может случиться? Что плохого может случиться сейчас, когда я столького добилась, и когда чувствую себя такой сильной и счастливой, и когда столько всего у меня впереди? Ничего, – решаю я. Абсолютно ничего. Я гоню от себя дурные мысли, вспоминаю прошедший день и засыпаю под плеск волн.