Леонид Андреев
Самсон в оковах
Картина 2
Пустыня. Время к вечеру. Удлиняются тени. Небо тревожно. Охота на льва в мрачном ущелье скал Егама. У трупа убитого льва гневно спорят Самсон и Фара. Возле Адорам и кучка воинов, испуганно прислушивающихся к спору негодующих на притязания Самсона. Дыбятся и ржут кони, боящиеся трупа. Вдали крики остальных охотников.
Самсон (в одеянии филистимского воина-охотника одной ногой наступил на убитого льва, говорит громко, гневно и упрямо). Я убил. Мой лев!
Фара (так же упрямо и гневно). Нет, это я убил. Мой лев!
Адорам. Самсон! Фара!
Самсон. Лжешь, пес филистимский! (Смеется вызывающе.) Куда тебе с твоей силой пронзить матерого льва! Ты пощекотал ему уши.
Фара. Нет, это ты лжешь, слепец! Воины видели мой удар.
Воины неодобрительно переговариваются. Самсон гневно оборачивается к ним.
Самсон. Что там бормочут? Громче, псы! (Воины смолкают, отодвигаются назад.) Они молчат! Я тебе говорю, филистимлянин, это я убил. Когда он бросился и заревел…
Фара. Это мой лев! Моя стрела оперена красным, посмотри!
Самсон. Я не хочу знать твоего красного, белого и синего. Я убил!
Фара. Ты слеп. Как ты мог попасть?
Самсон. Адорам направил мою руку. Адорам! Что же ты молчишь?
Адорам. Я уже сказал! Это твой лев, Самсон!
Самсон. Ага! Мой лев!
Фара. Адорам лжет, как и ты.
Самсон (смеется). Ага! Все лгут, один ты говоришь правду, трус.
Фара. Я не трус!
Адорам (воину, тихо). Скорее за Галиалом! Они будут биться.
Воин. Галиал умчался за другим львом.
Адорам. Ах, что же делать!.. Самсон! Фара! Подождите Галиала, он решит ваш спор!
Самсон. Я знаю сам, что лев мой!
Фара. Я также знаю сам. Моя стрела в его сердце.
Воины ропщут.
Самсон. Тихо! Если ты не трус, возьми твоего льва. Моя нога на нем, – попробуй, возьми!
Фара (обнажая меч). Мой лев! Воины, берите льва на мою колесницу.
Самсон (обнажая меч). Назад, собаки!
Адорам (между ними). Фара, ты обезумел! Назад! Ты ответишь Ахимелеку.
Обнажает меч в защиту Самсона. Воины готовятся к бою за Фару. Недовольные голоса: «Царский блюдолиз! Где правда? Бейтесь за Фару! Стрелу в израильского пса!»
Вы ответите царю. Назад! (Зовет.) Галиал! Галиал!
Голос Галиала: «Я здесь! Где добыча?» Выносится на коне и спрыгивает.
Галиал. Где лев? (Оглядываясь.) Что это, мечи? Фара, Самсон!
Самсон. Это мой лев. Я убил!
Фара. Я убил. Это мой лев.
Галиал (на воинов). А вы что? В ножны мечи. Где Амморей?
Адорам. Он с Далилой. Галиал, скажи Фаре…
Фара. Ты справедлив, Галиал, и ты знаешь оперение моих стрел. Посмотри! Разве это не моя стрела? Я убил! Он издевается над нами.
Самсон. Когда я пустил стрелу, я слышал его рев. Он заревел и упал у моих ног. Скажи, Адорам!
Галиал (делая знаки). Как тебе не стыдно, Фара! Самсон, друг, он погорячился, он ошибается. Ты как мальчишка, Фара, который плачет от игры! Самсон наш гость на охоте, а ты споришь, как безумный, и обнажаешь меч. Что с тобою, Фара, друг?
Фара. Посмотри сам, это моя стрела.
Галиал (делая знаки). Нет, я знаю твою стрелу. Это не твоя. Ты ошибся, друг Фара, тебя увлекла твоя горячность.
Адорам смеется.
Самсон (ворчит). Это мой лев. Пусть возьмет его тот, кто хочет.
Здесь обмениваются знаками.
Галиал. Ты был возле, Адорам…
Адорам. Я направлял удар. Это стрела Самсона, я сам вынул ее из колчана. Но как он натягивает лук, Галиал: не только пронзить зверя, он может раздробить и камень! А как хорош лев, не правда ли? Самец.
Фара (угрюмо). Я ошибся. Льва убил Самсон.
Самсон (вкладывая меч). Ага! Теперь видишь, филистимлянин? (Смеется.)
Фара. Я и тогда видел. Это не моя стрела, я погорячился, и мне было обидно.
Галиал. Честный Фара! (Делая знаки.) Но лев прекрасен, редко удается такая добыча, как у тебя, Самсон! Понятно, что Фара так заспорил, я сам бы на его месте…
Фара. Дай руку, Самсон. Помиримся.
Самсон. На. Лев мой, я его убил.
Вносится на коне Далила: она вся в огне охоты, волосы ее разметались, глаза горят дико и страстно. Соскакивает. Ей делают знаки, на которые она не обращает внимания.
Далила. Скорее, скорее! Там львица с двумя… Она задрала коня у Амморея, он спасается на скалах. На коней!
Охотники торопливо собираются.
Что здесь? Какой лев! Ах, какой! Это ты убил, возлюбленный?
Молчание. Отвечает Галиал, делая знаки, которых она не понимает.
Галиал. Да, Самсон. Славный удар, сестра!
Далила. Разве теперь у него красные стрелы? (Припадает ко льву.) Он еще теплый, смотри, смотри! (Смеется.) Какие у него космы; я умру, купаясь в них. О, милый, о, милый, милый… Он пахнет пустыней и кровью… Ты вдыхал запах, Самсон? Вдохни, ах, да скорей! Милый, милый… Подари его мне, возлюбленный.
Самсон. Проси Фару.
Далила. Почему?
Галиал (перебивая). Нам надо спешить. Солнце низко, и львы разъярились. На колесницу, Самсон, Адорам! Фара!
Самсон. Я не хочу больше охотиться. Возьми льва, Фара, он твой. Я ошибся.
Далила. Это правда? Как жаль, – это правда, Самсон? Не надо!
Фара. Это твой лев, Самсон, а следующий будет мой.
Адорам и Галиал беспокойно переговариваются. Далила с недоумением смотрит на них. Воины умчались, и только трое ждут с конями.
Далила. Я не понимаю. Почему ты больше не хочешь с нами, Самсон? Я сегодня была так счастлива, возлюбленный. Отойди, Фара, что ты смотришь на меня, как голодный? Если это твой лев, мне его не надо. Он стар и плешив, можешь выбросить в ров эту падаль. Пойдем, Самсон!
Фара удаляется. Здесь только Самсон, Далила с братьями и два воина в стороне.
Самсон. Я не хочу. Я останусь здесь. Охотьтесь без меня.
Галиал. Самсон устал, мне кажется…
Самсон. Да, устал. И не надо так говорить с Фарой, он смелый воин.
Далила. Ну!.. Но неужто мы так и кончим? Мне надо остаться с тобой, возлюбленный, или можно еще немного? Там львица и два крупных детеныша… (Смеется.) Ах, что-то Амморей! Он был так смешон, когда быстро-быстро лез на скалу! Ему надо помочь.
Галиал. Ему помогут. Я тоже устал и больше не хочу. Ты говоришь: львица и еще два? Жаль! Мы останемся с тобою, Самсон.
Самсон. Зачем? Не надо.
Далила. Я только взгляну!..
Галиал. Далила!..
Адорам. Ты меня смешишь, сестра! Как можно так увлекаться? Лев, львица… глупцы!
Самсон. Скачи, скачи, Далила! И когда увидишь львицу, пошли ее сюда: лев ждет ее, – скажи!
Далила. Я сейчас…
Вскакивает на коня при помощи воина и с криком, разметая волосы, уносится.
Галиал мрачен.
Адорам. Ну вот! А если львица действительно придет по следу, а ты здесь один…
Самсон (усмехаясь). Я руками разорвал льва среди этих скал. Поищи его кости и найдешь.
Адорам. Но пойми, друг, что мне скучно с ними, и я устал. Галиал пусть идет, он притворяется, что не хочет. Разве он может простить львице, что убежала от него? Иди, Галиал, а я останусь.
Самсон (сдерживая гнев). Я хочу быть один. Идите. Или вы боитесь, что я убегу? Я слеп.
Галиал. Что ты говоришь, друг! Идем, Адорам. Да, надо сознаться, эта львица не дает мне покоя. Слышишь рев? Это она! Скорей! Мы сейчас вернемся, Самсон.
Вопреки словам уходят, медленно и часто озираясь на Самсона. Самсон один. Вдали рев зверя.
Самсон (опускается на колени у трупа льва, нащупывая стрелу). Красная… красная… (Скрыв лицо в гриве льва, глухо плачет.)
Охота удалилась. Тишина. Самсон садится, опершись о труп льва, рукою подпирая тяжелую голову. Голова его над головою льва. Лицо неподвижно и мрачно.
От тебя пахнет пустыней и кровью, – сказала она и поцеловала твою Мертвую голову. А чем пахнет от меня? Я Самсон, судия израильский, и от меня пахнет загоном. Нехорошо? Да, нехорошо. Загоном, где до рассвета мочится домашний скот и храпят пастухи. Почему они не убьют меня? Я бы убил, всадил стрелу под лопатки. Фара хорошо натягивает лук, а я назвал его филистимским псом. Зачем я солгал, что лев мой? Он твой, Фара, а ты пес. Пес, и я ненавижу!
Молчание.
Как он взревел, умирая! Так и я взреву, когда буду умирать, – нет, еще громче, как ревут от божьей стрелы. Поразит меня стрела, и уйду я в страну тьмы и сени смертной, в страну мрака, каков есть мрак сени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма. Что ты разрушишь, то не построится; кого заключишь, тот не высвободится! И это Твоя воля?
Молчание. Высоко над головою пролетает большая птица, со свистом рассекая воздух крылами. Самсон прислушивается.
Это птица пролетела. Куда ее путь? – крылья ее широки и покрыли меня, как шатер. И птица летит куда хочет, и зверь неразумный прокладывает свои пути, и у змеи ползающей есть хотение, – зачем же меня Ты лишил всего? Не Тебя ли молил я сегодня, умолял и выпрашивал: дай мне убить льва, оправдай мою силу перед нечестивыми! – А что Ты? Руке вора отдал Ты добычу и посмешищем сделал меня для врагов. Я этого не хочу. Посмеявшийся надо мною да не живет!
Молчание, тишина. Загорается небо тяжелыми и мрачными красками заката.
Речи их мед, а молчание полно отравой змеиной; одна была у меня спина, за которой таились обманы, а теперь сколько? Далила, возлюбленная моя, – вернешься ли к покинутому? Единого дара попросила ты у меня, и не дал я тебе ничего: что дам? Возлюбленная моя, взял бы я тебя на крылья широкие, и отнес бы я тебя к ручью шумящему и в водах его омылся от тьмы… Нет! Я его проклял, и он не шумит! (Встает и напрягает волю и хотение.) Верни мне зрение. Покрой слепоту мою, возжги свет в очах ненавидящих. Я хочу! Я хочу! Я хочу! Открою глаза и увижу и скалы, и свет, и небо надо мною. Я хочу и увижу. (Молчание, вздох.) Нет. Не уйду от тьмы, не увижу скал, не увижу неба. Тьма кромешная, мрак пустынный! Если и снежной водой омоюсь, не стану светлее в глазах Твоих. Услышу ли голос Твой? Освободи меня и отпусти. Могу ли увидеть? Раз бы единый увидеть мне пустыню мою, время короткое, столько, сколько даешь Ты на дыхание, – или нет?
Молчание. Самсон хмуро смеется и расправляет члены, как бы после труда и усталости. Внезапно слышится вблизи рев зверя, разъяренной львицы, глухой и сдержанный. Сразу изменившись, Самсон хватается за меч и готовится к обороне, но в следующее мгновение далеко отбрасывает меч.
Ты сама идешь или послана? Если послана, а не сама идешь, так не медли, зверь, – иди! Я готов, и жду, и смеюсь. Иди же скорее! Иди! Я слеп и не могу выйти навстречу, царица, не прогневайся, поторопись!
Рев ближе.
Ну, прыгай, прыгай, ленивица, – так-то ты спешишь! Так-то выполняешь повеления! Прыгай! Или ты слепа и не видишь, – лжешь, по голосу узнаю твои глаза. (Кричит.) Эй! Здесь человек, иди! Твой возлюбленный начинает смердить: ведь и мертвый лев смердит, как шакал, – или не знаешь? Иди. Поцелуй его и меня, поцелуй же, возлюбленная моя! Я жду! Нежны шаги твои по камням, но сколько блаженной ярости в сердце твоем, и ты прекрасна, царица! Иди же, целуй, возлюбленная моя! (Становится на колени, готовясь принять смерть. Львица глухо ревет и как бы стонет, но расстояние все то же.) Или ты боишься, красавица? Иди, тебя никто не тронет. Поспеши, я томлюсь. Что плачешь? Кого зовешь? Мертв возлюбленный, иди. Или не горяча кровь моя? Или я не пророк?
Ждет. Рев становится глуше, удаляется. Самсон вскакивает, полон ярости.
Уходишь? Не уходи, я говорю! Вернись! О, презренная, она уходит, – трусиха, дочь шакала, трусиха! Я тебя накажу!.. (Ищет меч и не находит, ударяется о камень и падает. Встает.) Вернись! Я смеюсь над тобою, слышишь? (Смеется.) Трусиха, подлый зверь, трусиха!.. Ушла?.. Будь же ты проклята, подошедшая так близко! (Останавливается, пораженный новой мыслью. Вытягивает шею, прислушиваясь.) Или ты мне сказала, чего я не слыхал и не понял? Скажи еще!
Молчание. Небо тревожно и бурно пылает. Самсон неторопливо находит свое место у головы льва и садится по-прежнему. В лице его бесшумная буря, как в небе.
Ты слыхал: она ушла! А ты не понял, что она говорила? Молчишь? Все молчит! Все сговорились молчать. А кто же кричит так громко, если все молчит? (Тихо смеется.) Никто. Ты бы засмеялся, лев, если бы не был так холоден и так мертв. Галиал зовет. Галиал зовет. Что мы солжем Галиалу и что он нам солжет? Он кричит так, точно за ним гонятся бесы из преисподней. Или поднялась пустыня?
Вдали тревожный зов Галиала: «Самсон! Самсон!» Самсон встает, смеясь, и отвечает ответным зовом: «Галиал!» Голос ближе, – и без шлема, в изорванной одежде вбегает Галиал.
Галиал. Самсон! Моего коня задрала львица. Меня спас Амморей. Но что ты? Что с тобою? Чему ты смеешься? Меня спас Амморей.
Самсон. Смотри: лев. Это я его убил! Он мой! К нему приходила львица.
Галиал. Что с тобою, Самсон? Нам надо спешить. Поднимается буря, уже зашевелились ветры и сейчас сорвутся в ущелье. Что ты скалишь зубы так страшно? Поднимается буря, ты слышишь меня! Здесь еще тихо, но в небе нет места, где бы осталась тишина.
Самсон. К нему приходила львица. Как она ревела, звала и плакала, – но кто осмелится взять пророка? (Грозно.) Не ты ли?
Галиал. Друг, я тебя не понимаю. Львица убита! Нам надо спешить.
Самсон. Убита? Так кто же приходил и ревел мне на ухо, если она убита?
Молчание. Галиал смотрит со страхом. Его лицо, огненно-белое в огнях заката, дергается судорогами, похожими на смех.
Галиал. Это другая! Я не знал, что здесь есть еще. Она ушла?
Самсон. Она ушла. Да, это другая. (Смеется.) Хочешь, я назову тебе ее имя? (Грозно.) Но ты умрешь, услышав, – умрешь!
Галиал отскакивает назад и кладет руку на меч. Молчание. Далекие свисты начинающегося ветра. Угрожающе пылает закат.
Галиал. Не тронь меня, Самсон. (Подозрительно.) Отчего ты кричал, как тогда? Ты был один. Тебя посетил твой бог? Это он приходил?
Самсон. Зачем ты привел меня в пустыню? Это пустыня.
Галиал. Ты сам просил. Тебя посетил бог? Скажи! Это не ты призвал бурю? Она погубит нас.
Самсон. Я слышу ветер!
Галиал. Она погубит нас! Что же ты делаешь, волхв! Твое лицо безумно, и все бежит. Это ты призвал бурю, она в лице твоем, Самсон!
Самсон. Лев мой. Я его убил. Или я лгу?
Галиал. Твой, твой. Тебя расстроил Фара? Он глупец! Что ты так смотришь на меня? Самсон!
Самсон. Я слеп и не могу смотреть.
Галиал. Нет, ты смотришь, и ты смеешься!
Самсон. Я радуюсь буре. Глупец, я радуюсь буре. Слышишь, как она визжит? Друг Галиал, друг Галиал, я слышу пустыню! Она уже на лице моем. Она сейчас поднимет волосы мои, как гриву, и я стану львом. Я лев пустыни!
Галиал. Да, да, это хорошо, но идет ночь, ночь и буря! Я тебе верю. Ты слышишь, что я тебе говорю: я тебе верю! Ты помнишь, что будет завтра, – ты обещал? Самсон! Друг Самсон!
Самсон не отвечает, как бы не слыша. Неподвижный, окаменевший, он впитывает и поглощает голоса бури. Вбегают Амморей и кучка воинов. Взвизги и свисты приближающегося ветра все сильнее. Закат страшен. Постепенно подходят остальные испуганные охотники, готовясь к поспешному бегству.
Амморей. Где Далила? Нам надо торопиться, господин, буря бежит, как гонец. В долине я видел вихри, и небо так черно, как в полночь!
Галиал. А где Фара? Он мне нужен.
Амморей. Фара идет. (Тихо.) Что с Самсоном, господин?
Фара. Я здесь, иду. Где Далила?
Амморей. Он радуется? Сейчас поднимутся все звери пустыни, – чему же он радуется?
Старый воин. Скажи, начальник: все бесы, – и ты скажешь правду. Звери не страшны, а что мы поделаем с семерыми из бездны? Они сокрушат нас. И кто их призвал? Смотри!
Показывает на одиноко и неподвижно стоящего Самсона, и все смотрят на него. Испуганно ропщут воины. Галиал, также смотревший, вскрикивает диким криком охотника.
Амморей (обернувшись). Галиал! Господин!..
Порывистым движением Галиал выхватывает лук у близстоящего воина и стрелу из колчана, бьет в Самсона. Подскочивший Фара толкает его под локоть, и стрела проносится над головой Самсона. Смятение, но все стараются не кричать и не шуметь. Влетает на коне Далила, и Адорам с нею, соскакивают и, видя смятение, бросаются к Галиалу. Самсон неподвижен.
Далила. Что здесь?
Фара (тихо). Его смутила пустыня, и он метнул стрелу в Самсона. Галиал, ты убьешь его завтра, но сегодня он твой гость…
Далила. Ты!.. Ты, проклятый!..
Выхватывает короткий меч и заносит для удара; Адорам борется и отнимает меч.
Адорам. Сестра! Что с вами со всеми? Галиал!
Галиал. Это бесы пустыни!.. (Хватаясь за голову.) Ах, я не знаю! Посмотри на него!
Адорам (злобно). Ты глупец! Ты хочешь приручить льва и ведешь его в пустыню. Глупец! Я скажу Ахимелеку…
Спорят. Далила подходит к Самсону и обнимает его.
Самсон. Далила! Ты вернулась. Возлюбленная моя, ты слышишь: пустыня поднялась! (Тихо.) Ко мне приходила львица.
Далила. Крепче обними. Ах, зачем я тебя оставила, сердце мое, дыхание мое!.. Какая страшная буря!
Почти внезапно гаснет свет, темнеет. Буря уже в ущелье, стонет и завывает.
Самсон. Ты опять плачешь? У тебя мокрые щеки.
Далила. Я тебя люблю.
Амморей (громко). Торопитесь! Идет мрак… держите коней!
Далила (кричит). Амморей! Где моя колесница? Я сама повезу Самсона, скорей! (Самсону.) Сегодня никто не будет твоим возницей, кроме меня, возлюбленный, душа моя! Я помчу тебя на крыльях, мне не нужно ни глаз, ни дороги!..
Налетает буря и тьма. Во тьме громкий голос Амморея.
Амморей. На коней! Где ты, Далила? Колесница ждет. Скорей! Воины, на коней – вперед, кто знает дорогу!
Занавес
Действие 5
Храм Дагона, отца богов. Дневной свет в капище не проникает, и под низкими сводами, среди толстых, покрытых священными изображениями массивных колонн – нежный дымный полусвет, создаваемый многочисленными светильниками.
Огромная грубая статуя сидящего Дагона: его человеческое лицо благосклонно и немного напоминает лик греческого Зевса; перед статуей жертвенник Дагона. По сторонам и в углублениях статуи других богов: злого, с звериной мордой Ваала, повелителя преисподней, его страшных семи бесов и богини Иштар. В светильниках, колоннах и предметах жреческого служения повторяется мистическое число семь. Много золота и тяжелой восточной роскоши.
Храм почти полон собравшимися на торжество жертвоприношения. Первые, ближайшие к жертвеннику, места заняты филистимской знатью и военачальниками; одежды их богаты и пышны, блестят золотом и драгоценными камнями. В глубине граждане и простонародье в ярких и цветистых тканях, резкость цветов смягчается сумраком, царящим в притворах храма. На возвышениях пола в нескольких местах группы вооруженных воинов, меченосцев и лучников, они в полной готовности, и задача их – предупредить возможность нападения Самсона на толпу. Начальствует ими веселый и светлый Амморей. Вся толпа, за исключением сурово молчащих и неподвижных воинов, находится в легком и смутном движении, полна тихими шепотами и шорохами шелковых одежд, мелодичным позвякиванием оружия и золотых колец.
Возвышенное место для царя Рефаима и его приближенных еще пусто. От высоких курильниц к сводам тянутся голубые ленты душистого дыма и сизым туманом расплываются наверху.
На первом возвышенном плане, возле жертвенника Дагона, у колонн, беседуют несколько знатных разряженных филистимлян, людей среднего возраста и молодых. С ними третий жрец Дагона и служитель храма, не из важных.
Первый филистимлянин. Страшная буря! Никто у нас в Аскалоне не запомнит такой. Ты знаешь, какие пальмы были в саду богача Ахузафа?
Второй филистимлянин. Но неужто?..
Первый филистимлянин. Не осталось ни одной! Говорят, что Ахузаф лишился рассудка.
Третий филистимлянин. Я видел сегодня гонца из Газы. Разве вы не знали? Город разрушен!
Жрец (улыбаясь). Это неправда.
Третий филистимлянин. Но я сам говорил с ним…
Жрец. Это неправда. Два-три дома, не больше. Храм в Газе цел и не потерял ни одного камня.
Первый филистимлянин. А народ знает?
Жрец. Зачем ему знать? Узнает завтра, не надо портить ему праздника.
Третий филистимлянин. А ты думаешь, что сегодня праздник?
Жрец, значительно улыбаясь, пожимает плечами.
Кажется, народ думает иначе. Чернь веселится и пляшет, но люди почтенные…
Первый филистимлянин. И я что-то слыхал о Газе, но не обратил внимания. Так вот что! Город разрушен! Кажется, народ кое-что знает.
Третий филистимлянин (жрецу). А не думаешь ли ты, что вчерашняя буря?.. Но ты знаешь, о чем я хочу сказать.
Все с любопытством и тревогой смотрят на жреца. Тот улыбается и пожимает плечами с той же многозначительностью. Подходит новый филистимлянин, приветствует.
Новый филистимлянин. Вы слыхали, что случилось сегодня на базаре? Неужели не слыхали? Странно, об этом говорит весь Аскалон, а завтра закричит вся Иудея! Кучка пьяных воинов с криком и ругательством (шепотом), кляня Самсона (громко), напала на торговцев-иудеев и многих убила, а остальных выгнала за ворота города. Сегодня утром…
Молчание. Кто-то улыбается. Жрец также.
Жрец. Это неправда. Тебе солгали.
Новый филистимлянин. Но я живу у самых ворот и своими глазами видел, как с воплями бежали иудейские женщины и дети за ними…
Жрец (резко). Это неправда! Ты что хочешь сказать?
Служитель храма (нерешительно). Сегодня в храме нет ни одного иудея из тех, которые раньше…
Жрец (резко). Они еще придут. (Усмехаясь.) Один, во всяком случае, будет!
Теперь усмехаются все.
Второй филистимлянин. А кто видел сегодня Галиала?
Молчание. Улыбки исчезают, лица становятся серьезны.
Новый филистимлянин (тихо). Говорят, что воины проклинали и благородного Галиала.
Жрец. И это неправда! (Улыбаясь.) Кто смеет угрожать великому Галиалу, любимцу мудрого царя Рефаима, советнику юного Ахимелека?
Новый филистимлянин (решительно). Я пойду домой. Так будет лучше. Жаль, что я не увижу торжества, но… у меня дела.
Третий филистимлянин. У меня также. Идем вместе.
Первый филистимлянин (тихо). Галиал.
Все испуганно смолкают, жрец становится очень серьезен. Со стороны задних врат, где ход для жрецов и близких храму лиц, показывается верховный жрец и Галиал, весь огненно-красный, блестящий. За ними следуют два престарелых и надменных вельможи, главный военачальник, по имени Беф-Епаним, суровый и мрачный воин, и Фара, печальный и строгий. Жрец бледен и зол, Галиал хмур, раздражен и умышленно надменен. Говорившие низко кланяются жрецу и Галиалу, последнему более низко, и незаметно уходят все, кроме жреца.
Верховный жрец (упрямо и зло). Я нахожу, что этого недостаточно! Для жертвы очищения необходимо, кроме двух козлят и голубей…
Второй жрец (пожимая плечами). Что такое голуби?
Третий жрец также пожимает плечами и улыбается.
Верховный жрец. Я нахожу, что если Самсон искренне хочет отречься от своих идолов и…
Второй жрец. Искренность Самсона!
Галиал. Но, отец мой, я не спорю с вами. Мы уже час говорим о пустяках…
Жрецы (хором). Пустяках?
Галиал. Да, да, но я действую от имени царя Рефаима и правителя Ахимелека. Надо думать о молитвах и молиться, а не…
Верховный жрец (бледнея). Не хочешь ли ты поучить меня? Ты слыхал ли когда-нибудь, почтенный Беф-Епаним, чтобы меня учили, как служить храму и великому Дагону?
Второй жрец. Кощунство!
Беф-Епаним. Нет, я этого никогда не слыхал и больше никогда не услышу. Сегодня я сам буду говорить с царем Рефаимом…
Галиал (перебивая). Я сам буду говорить с царем Рефаимом. Ты, Беф-Епаним, еще должен ответить за то, что произошло сегодня на базаре!
Беф-Епаним. Я не отвечаю за пьяных.
Галиал. А кто их напоил? Они ссылались на твой приказ.
Беф-Епаним. С каких пор ты стал другом иудейских собак, Галиал?
Жрецы смеются.
Галиал. Я не друг иудеев, – это ложь! Но я их ненавижу, а вы только злы и лишились разума от злобы! Чего вы добиваетесь? Кого хотите погубить: меня или себя? Что, если Самсон узнает о побоище и разъярится…
Верховный жрец. Тогда мы узнаем искренность Самсона, Беф-Епаним. И твою!
Галиал. Вы ломаете там, где надо гнуть, и радуетесь, сломавши! Вы лишились разума. И воины не только убивали иудеев: они грозили мне и поранили моего евнуха. Это восстание! Правитель Ахимелек сегодня узнает обо всем, и тогда вы увидите, в ком крепче держится жизнь!
Беф-Епаним. Не грози! Я не боюсь ни тебя, ни Ахимелека. Со мною мои воины.
Галиал. Со мною также. Я прикажу Амморею…
Верховный жрец. А с кем народ? Он знает, кто нынешней ночью разрушил Газу.
Галиал. Это неправда, что город разрушен, и ты это знаешь!
Верховный жрец. Это неправда до той поры, пока я молчу: скажу – и будет правда. С нами великий Дагон, а кто с тобою, отступник?
Резко повернувшись, жрецы и военачальник уходят в глубину и там гневно, не скрывая своего раздражения, переговариваются. Здесь остались Галиал, Фара и два престарелых вельможи.
Галиал (гневно). Вы слыхали: он назвал меня отступником! Он ответит! Завтра они все ответят мне. Я никого не пощажу! Ослушники, они поплатятся жизнью.
Фара. Успокойся, в народе слушают. Не увеличивай смятения! Они грозят, но они сами боятся своих угроз.
Галиал. Но если он крикнет народу про разрушение Газы…
Фара. Он боится, чтобы не крикнул ты.
Первый вельможа. Ты слишком гневлив, Галиал! Советнику царя подобает спокойствие и мудрость, и мы неповинны в страхе нашем перед израильским волхвом. Обсуди и подумай. Что, если силой волшебства он разрушит храм и погубит людей? Мне нечего бояться и нечего терять. Если я погибну, то я найду среди мертвых больше друзей и близких, нежели среди живых. Но здесь будет царь Рефаим и юный Ахимелек, жизнь которых…
Галиал. Я знаю это лучше, чем ты. Ты видишь там воинов со стрелами и мечами? Если этот пес осмелится косо взглянуть, или только улыбнуться, или в лице его я увижу угрозу, мои воины…
Второй вельможа. Если он пес, то зачем он нам нужен? А если он Самсон, то зачем ему нужны мы? Такова твоя прославленная мудрость, Галиал, злой советник безрассудного Ахимелека!
Поворачиваются оба и присоединяются к группе, где жрецы. Галиал и Фара одни.
Галиал. Ты слышишь, Фара? Ты видишь, Фара? Я один! Так всю жизнь мучаюсь я с ними. Когда я натыкаюсь на их слепоту, Самсон кажется мне зрячим; когда я слушаю их безумные речи, я сам готов разрушить этот храм. (Лицо его дергается.) Фара, друг, ты знаешь, что все погибло!
Фара. Ты пугаешь даже меня. Не ломай пальцы, на тебя смотрят.
Галиал. А Газа?
Фара (тихо). Разве это правда?
Молчание.
Да, вчера была страшная буря, но такие случались и раньше. Ты не веришь Самсону? Что он говорит?
Галиал. Он молчит. Все погибло, Фара, – ни ты, ни я не уйдем отсюда.
