Кася Дрим
Обре(у)чённая. Любить нельзя прощаться

Подножка первая

В тот по-весеннему тёплый мартовский день, судьба переплюнула саму себя. Я уже замечала, что она в принципе любит ставить подножки в те моменты, когда этого меньше всего ожидаешь, но тут она расщедрилась аж на две подряд.

Хотя может быть я не совсем справедлива относительно одной из них. Во всяком случае не скажу, что гром грянул среди ясного неба.

Уже то, что я сдавала анализы, проходя в платном центре более тщательное обследование, чем мне могли предложить в обычной поликлинике, означало то, что повод для беспокойства у меня имелся.

Да, в последнее время с моим здоровьем происходило что-то непонятное. Частые больничные, периодически возникающая не пойми откуда температура без других признаков простуды.

А если и с таковыми, то стабильно не достигающая отметки выше 38 и 5. Исчезающая без лечения за один день. Или сменяющаяся на 37 с небольшим, но зато упорно непроходящую.

Антибиотики помогали. Месяца этак на пол. А потом всё заново.

Врачи в поликлинике косились на меня с подозрением. Интересовались всегда ли я была такой тощей и сдавала ли я анализ на ВИЧ.

Да всегда. Да сдавала.

Понимания не прибавлялось ни у них, ни у меня. Витамины укрепить иммунитет не помогли. Ситуация не менялась. И когда мне всё это уже порядком поднадоело, я и отправилась в платный центр.

Так что да: утверждать, что результат анализов оказался для меня прям вообще полной неожиданностью, я бы не стала. И всё-таки он меня шокировал.

Вариантов диагноза-то была масса! Скрытое воспаление в организме, периодические обострения хронического заболевания, – а среди таковых у меня был, например, гастрит, – да всё, что угодно, кроме того, что я в итоге услышала. Хуже разве что был бы тот самый ВИЧ. Но тут судьба надо мной “смилостивилась”. Или кинула с барского стола подачку – сказать будет правильнее?

В общем, поставили мне “всего лишь рак”. Правда, сразу четвёртой стадии. Торговаться с врачом, пытаясь выяснить, а нет ли тут ошибки в принципе или хотя бы в степени – я не стала. Равно как и уточнять прогнозы. Знала, что сообщать такую информацию, даже обладая ею, мне не станут.

Во всяком случае не тот врач, что поставил диагноз.

Однако запасной вариант получить всё-таки ответ на этот вопрос, у меня имелся.

Кир, не последний онколог нашего города, мой друг детства и по совместительству давний поклонник предложение о встрече, несмотря на то, что я уточнила, что мне нужна его консультация, принял с воодушевлением. И каким-то воистину чудесным для меня образом даже нашёл для меня окно в своём обычно плотном рабочем графике.

Саму встречу назначили через два часа в одном из кафе города. И время до я провела с пользой: “намарафетилась” и скопировала результаты обследования таким образом, чтобы данные пациента в бумагах не отражались.

В мои планы относительно Кира не входило получение его помощи или – и тем более! – сочувствия и поддержки. Всё, что мне от него требовалось: чтобы он назвал примерный срок жизни, который в моём распоряжении ещё оставался. При самом неблагоприятном раскладе.

Я ещё ничего не решила точно по поводу своих дальнейших действий, но готовиться решила к самому худшему. Возможно, я даже не стану лечиться. Чтобы принять окончательное решение, мне нужно понимать, стоит ли оно того. Если шанс минимален, то не исключаю, что предпочту просто смириться и наслаждаться оставшимся сроком, а не травить себя химией, мучаясь в угоду призрачной надежде, которой всё равно не суждено сбыться.

На встречу с Киром я прибыла заблаговременно: поскольку, как бы я не тешила себя мыслью, что приму любой расклад, а всё-таки полностью расслабиться и положиться на засранку-судьбу, уже подложившую мне свинью, не выходило.

Кир же явился минута в минуту, так что за время ожидания я успела сделать заказ и – смею надеяться – достаточно нейтральный вид, чтобы не заподозрить меня в какой-то особой заинтересованности.

Хотя кого я обманываю? К Киру за профессиональной консультацией чисто из любопытства не обращаются.

И, кстати, сам момент его появления в кафе я, погрузившись в свои размышления, всё же умудрилась пропустить. Очнулась, когда услышала его громогласный и как всегда жизнерадостный баритон едва ли не над самым ухом. И ведь как обычно подкрался сзади!

Учитывая, что ко входу я сидела лицом, это ещё надо было постараться. Но, как я уже сказала, на этот раз сей фокус удался ему без особого труда.

– Яра, душа моя, кого на этот раз мне благодарить за нашу внеплановую встречу? – почти всю эту фразу я сначала услышала, а потом только увидела того, кто её произнёс.

Кир шагнул из-за моей спины, обогнул столик и уселся на свободное место напротив.

Совсем не изменился с того момента, как мы виделись в последний раз. Всё такой же огромный, плечистый, с заросшим растительностью лицом, цепким взглядом и сильными ручищами, которыми подковы гнуть можно.

Этакий мишка для Маши, которую он упорно пытается увидеть во мне. Но Маша из меня, прямо скажу, вышла для него так себе. Та своего медведя месяцами без встреч не изводила, а у нас с Киром давненько уже они только внеплановыми и получаются.

Учитывая, что для Кира каждая, как глоток свежего воздуха, я не стала занудствовать на тему того, что слово “благодарить” в сложившейся ситуации не больно-то уместно.

– Как поживаешь? – изобразив беззаботное выражение лица, вежливо поинтересовалась вместо этого. – Девушку не нашёл?

Этот вопрос о личной жизни давно превратился у нас в традицию. Я задавала его каждый раз, а Кир неизменно отвечал, что дожидается меня. Но на этот раз с ответом он почему-то не спешил.

А когда осенившая меня догадка заставила вглядеться в его лицо внимательнее, ещё и отвёл глаза. Опа-на! Неужели Кир Саныч и впрямь в кого-то, кто не я, умудрился влюбиться? И, похоже, испытывает по этому поводу не то неловкость, не то чувство вины. Ну как же: десять лет всех вокруг заверял, что если женится, то только на мне, а тут вон как повернулось!

– Кир, – сжав его ручищу своей ладошкой, я расцвела одной из своих самых лучезарных улыбок, – я рада. Очень надеюсь, что ты счастлив! И жду приглашения на свадьбу.

Отчасти сказанное являлось правдой: во всяком случае за него я действительно была искренне рада. Каждый человек достоин того, чтобы его любили, каждый заслуживает взаимности. А уж Кир – с его добрым сердцем и открытой душой – в особенности!

Не моя вина в том, что я ему этой взаимности дать не могла, не его – что он столько времени не прекращал надеяться. И в том, что однажды всё-таки прекратил – тоже.

Я не вправе требовать от него чувств, которые никогда не разделяла, и которых он больше не испытывает. Это ведь было чертовски эгоистично: рассчитывать, что так будет всегда.

Так почему же теперь наравне с радостью за Кира я ощущаю внутри боль, холод и пустоту? Словно та собака на сене: сама не ам, но и другому не дам! Мне, значит, годами мурыжить парня можно, а как он воспользовался своим правом на счастье, так я себя сразу преданной почувствовала!

И ведь головой-то всё понимаю, а душа всё равно рвётся от обиды: почему именно сейчас та опора, что всегда воспринималась мной как что-то незыблемое, вдруг рухнула, погребя меня под обломками наивной веры в безусловную и вечную любовь?!

Может от того, что сейчас – едва ли не впервые за время нашей дружбы с Киром! – эта опора оказалась действительно мне необходима…

Вера в то, что есть человек, которому я нужна вопреки всему и несмотря ни на что каждую секунду его жизни, спасла бы меня и дала бы смысл бороться. Но, получается, такого человека в моей жизни больше нет.

И ещё раз: это ни в коем случае не его вина. Это просто новая данность, которую – хочу или нет – мне придётся принять. Вопрос теперь в том, как долго мне нужно будет просуществовать в этой новой и такой неуютной для себя реальности.

И ответ я намерена получить как раз у Кира.

– Ну, о свадьбе говорить рановато, – возвращая тону прежнюю беззаботность, хотя во вновь обращённом на меня взгляде всё ещё сквозило напряжение, прогудел Кир, – но да, мелкая, я – счастлив.

Помню, в детстве меня ужасно раздражало это его обращение. Тогда мне казалось, что таким образом он выражает своё превосходство.

Потом, когда я повзрослела и, смею надеяться, поумнела, оно каждый раз отзывалось в груди приятным теплом.

К которому сейчас примешалась щемящая горечь потери от осознания того, что как бы там дальше ни повернулось, а как прежде уже в любом случае не будет никогда.

– Прими мои самые сердечные поздравления! – не желая и дальше вводить себя в состояние душевного раздрая, пожала я его пальцы.

– Яринка-мандаринка, – окончательно расслабляясь, улыбнулся друг. – Знаешь, я тебе по-хорошему даже завидую. Ты всегда, что бы ни происходило в жизни, светишься, как весеннее тёплое солнышко.

Или хорошо создаю такую видимость.

– Ну ты меня с собой-то не сравнивай, – мягко возразила я. – Масштабы человеческого горя и боли, с которыми доводилось сталкиваться мне за всю мою жизнь несоизмеримо меньше тех, которые ты встречаешь по роду своей деятельности едва ли не ежедневно. И, поверь, я совсем не уверена в том, что окажись я на твоём месте, то сохранила бы хоть капельку этого внутреннего света. Да и в том, что смогла бы, как ты, после всего не очерстветь душой – тоже.

Побывать в онкологическом отделении мне “посчастливилось” дважды, и я знала, о чём говорю. Это мне в оба прошлых раза повезло, и опухоли мне тогда диагностировали доброкачественные.

Но в каждом из тех случаев я оказывалась единственной пациенткой в палате на шесть кроватей, у кого не выявили рак.

Причём, во второй раз за время моего пребывания в больнице пациентки в нашей палате менялись не однажды – так уж получилось, что меня продержали аж целый месяц! – и ни одной кроме меня больше не повезло.

Насмотрелась и наслушалась я тогда такого, что сохранять душевное равновесие становилось с каждым новым днём всё проблематичнее.

А ещё я точно знаю, что одной из моих соседок по палате с первого моего пребывания в этом земном филиале ада вскоре после моей выписки не стало. А скольких из тех, с кем я лежала, не стало спустя какое-то время, я даже боюсь представить!

И если для меня это прежде прошло лишь по касательной, то для Кира подобное – весьма внушительная часть его повседневной реальности.

Кир, очевидно, вспомнив после моих слов, зачем мы, собственно, встретились, тотчас посерьёзнел.

– Ладно, давай к делу. Что там за анализы такие у твоей знакомой, что она не захотела обсудить их со своим лечащим врачом, а предпочла действовать через тебя?

Само собой, когда я просила консультации друга, то не стала посвящать его в то, кому она понадобилась на самом деле.

– Не совсем так, – всё же поправила его я, – с врачом, насколько мне известно, дальнейшую стратегию лечения она обсудила, но там четвёртая стадия. Сам понимаешь. Я хочу услышать от тебя честный ответ, каковы её шансы. Эх, врать – так врать до конца.

С этими словами я достала из сумочки распечатанные листы и подвинула их к Киру.

Изучал он их долго и весьма внимательно. Читал, хмурился, перечитывал снова. Барабанил по столешнице пальцами и опять вчитывался всё в те же буквы и цифры, словно надеялся, что после очередного раза увидит там что-нибудь другое.

Мой кофе давно уже был допит, а к своему – принесённому официанткой как раз незадолго до того, как я подсунула ему бумаги, – он так и не притронулся. Знала бы, что так получится, подождала бы пока не опустошит свою чашку до самого донышка.

В какой-то момент у меня даже сложилось ощущение, что он намеренно тянет время, не желая озвучивать мне свой вердикт. И чем дольше он молчал, тем призрачнее становилась моя и так-то эфемерная с самого начала надежда.

Время для меня будто остановилось. Вот странно: кафе по-прежнему полнилось всевозможными спектрами звуков – гомонило, разражалось взрывами смеха и детским визгом, бренчало посудой и звоном колокольчика на входе, скрежетало звуком то и дело отодвигаемых стульев, но всё это шло лишь фоном. Я же всё глубже и безнадёжнее увязала в тягостной зависшей между мной и Киром тишине. И казалось вырваться из неё уже никогда не достанет сил. У меня уж точно.

В горле пересохло до такой степени, что, наверное, даже преодолей я свой страх и решись заговорить первой, мне всё равно не удалось бы вытолкнуть из себя ничего кроме хрипа.

Поэтому, когда Кир, наконец, сам нарушил молчание, я готова была вознести хвалу небесам вне зависимости от того, что услышу: за одно только то, что он прервал эту мучительную пытку тишиной и вот-вот – уже реально не важно с каким для меня исходом! – прервёт пытку неизвестностью.

– Эта знакомая – близкий тебе человек? – буквально впившись в меня взглядом, спросил он.

Ну, кажется, вопрос уже намекает, что ничего оптимистичного за ним не последует. Или это во мне уже говорит паранойя? Может я просто слишком себя накрутила?

Так или иначе, а хватило меня только на кивок головой. Но друга такой ответ по какой-то причине не устроил, и он въедливо уточнил:

– Насколько близкий?

– Очень близкий, – бесстрастно, насколько это вообще возможно в подобной ситуации, сообщила я. – Кир, не томи, а? Говори как есть.

– Ну, понимаешь, тут однозначно сложно что-нибудь сказать, да и я – не господь бог, чтобы определять, кому сколько отмерено, – не внял моей просьбе друг. – Очень многое зависит от самого пациента…

– Кир, – я глянулана него укоризненно, – давай без этих вот хождений вокруг да около. Я задала тебе вполне конкретный вопрос: если смотреть чисто по анализам и вывести из уравнения всякие “а вдруг”, “чего только в жизни не случается” и прочие чисто теоретические допущения, то сколько вот с этими вот данными человек способен прожить?

– Ну, если тебя чисто по анализам интересует, то – месяц, небольше, – видимо, моё лицо всё-таки изменилось, потому что он тут же поспешил добавить: – Или два, если повезёт.

– Ты сейчас типа торгуешься, я не пойму?

Честнее этот вопрос было бы задать самой себе, поскольку озвучивая его, я отгораживалась от осознания той информации, которую Кир только что выдал, а мозг тем не менее уже успел обработать.

– Кем тебе приходится эта знакомая? – вместо ответа с ещё большей настойчивостью, чем прежде поинтересовался друг.

– Я пойду, – внезапно даже для себя вдруг заявила я и тут же поднялась. – Спасибо, ты очень помог, но сейчас мне нужно побыть в одиночестве. Я наберу тебя. Пока-пока.

И, не дожидаясь пока он меня остановит, я поспешила ретироваться. Да, по отношению к Киру я, наверное, поступила некрасиво, но у меня на то есть веская причина.

Мне отпущено не так много времени, и тратить его на то, чтобы выслушивать лживые заверения в том, что всё будет хорошо, я не хочу.

Подножка вторая

И всё же на улице Кир меня догнал и, обеспокоенно заглядывая в лицо, предложил подвезти.

– Мне в другую сторону, – думая о своём, рассеянно сообщила я, чем заставила друга напрячься ещё сильнее.

– Ты же не знаешь, куда я еду, – попытался он подловить меня.

Мне понадобилось всё моё самообладание, чтобы выдать ту самую лучезарную улыбку, которую я уже демонстрировала ему в кафе.

– Кир, я, правда, в порядке. Просто хочу пройтись и подумать.

Он продолжал недоверчиво хмуриться, видимо, не зная, как поступить дальше. Похоже, на сей раз моя маска его не обманула.

– Так давай я составлю тебе компанию. На улице сто лет не был, – преувеличенно бодро заговорил он. – Всё только стены больничные да дом. Веришь, даже и не заметил, что весна уже вовсю обороты набирает. Птички вон как щебечут, красота!

– Слушай, ну вот что ты за человек! – притворно возмутилась я. – В действительности знакомая меня просила взять консультацию местного астролога. Ты же в курсе: я в подобную ересь вообще не верю, поэтому и не хотела тебе признававаться. Но ты ведь намёков не понимаешь, да? Тебе нужно всё говорить прямо?

А вот теперь он, кажется, поверил. Острая волна стыда накатила жаркой волной: так много, как за сегодняшний день я, по-моему, не врала ему и за все предыдущие годы.

– Та же знакомая, по поводу которой ты и со мной консультировалась? – уточнил тем временем не подозревающий о моём коварстве друг.

– С тобой я встретилась по собственной инициативе. Она знать не будет, – поджала губы я.

– Это правильно, – одобрительно прогудел Кир, – но я о другом. Просто ты уверена в том, что эта твоя хорошая знакомая не собралась советами всяких там бабок-знахарок заменить реальное лечение?

– Насчёт этого не беспокойся. Я ей так и скажу: астрологиня, мол, велела за помощью к официальной медицине обращаться.

– Ну раз так, Яринка-мандаринка, то ладно, успокоила. Давай тогда. Не пропадай, – с этими словами Кир притянул меня к себе и неожиданно чмокнул в лоб.

Не к месту подумалось: попрощался как с покойницей. Но именно эта мысль и стала ключом к произошедшему далее. Поскольку вместо того, чтобы попросту отмести её, как и следовало поступить с любой глупой мыслью, я вдруг четко поняла, куда на самом деле пойду после встречи с другом.

Более того – идея посетить кладбище в тот момент показалась не только уместной, но и вполне логичной. А что такого? Если верить Киру, – а мне ли не знать, как редко он ошибается в профессиональных вопросах! – то уже очень скоро мне предстоит стать его (кладбища – не Кира) постоянной обитательницей. А значит – хочу я того или нет – к этому стоит морально подготовиться. Я вот выбрала такой способ.

Несмотря на мои опасения, что друг захочет удостовериться в том, что я отправилась именно к “астрологине”, а не куда-либо ещё, до кладбища я добралась без приключений.

В нашем городе их пять, и именно на пятое – действующее – я и отправилась. Бывать на нём прежде мне не доводилось и сейчас, заходя через ворота на огромную большей частью ещё не захороненную территорию, я оглядывала место своего будущего пребывания очень придирчиво. Ещё бы: как-никак навсегда сюда переезжаю.

В голову лезли всякие глупости. И это я не о тех мыслях, которые только что озвучила. Эти хоть и были дикими, но то в обычной ситуации, да и то лишь условно. Как ни крути, а однажды для каждого из нас именно в подобном месте всё и завершится окончательно. Я лично не знаю никого, кому бы подобной участи удалось миновать.

Я же, шагая по мощеной дорожке, петляющей между участками со свежими захоронениями, запоздало спохватилась, что при входе на кладбище забыла поздороваться с его хозяином. Причём, осознав это, чуть было не повернула обратно.

Что за ерунда? Может я тогда ещё и байки о духах, витающих над могилами вспомню? Посокрушаюсь над тем, что не захватила им подношение? Откуда вообще эти мысли?

Вероятнее всего, конечно, защитная реакция психики, но почему именно в такой форме? Всегда считала себя человеком прагматичным и если уж в чём и соврала Киру, то точно не в том, что во всевозможные гороскопы-суеверия и прочую мистику абсолютно не верю. А тут на тебе!

Уж, наверное, не известие о том, что скоро я сама стану частью потустороннего мира, на меня так повлияло. Тем более, что этого самого мира для меня никогда не существовало. А теперь что? Испугалась ожидающей впереди пустоты? Того, что сама стану этой пустотой? Пожалуй, да. Только здесь и сейчас до меня дошло, как же это страшно: потерять себя!

Настолько, что дальнейшее обдумывание этой мысли я поспешила отложить на потом. На то самое потом, которого в моей жизни, вероятно, уже никогда и не случится.

В конце концов я ведь не за этим сюда пришла: не за тем, чтобы растравить себе душу ещё больше. И уж точно не за великими, но так безнадежно запоздавшими осознаниями.

Вопреки логике я шла сюда за тем, чего должна была как раз страшиться. За тем, чего здесь так много: за абсолютным и безусловным покоем. А что может помочь лучше им проникнуться, как ни атмосфера, свойственная подобному месту?

Кстати, я её никогда не воспринимала гнетущей. И сейчас с удовлетворением отметила, что ничего в этом плане не изменилось. Впадать в депрессию или заламывать руки, взывая к небесам с бессмысленным вопросом “За что?!” не хотелось совершенно.

Напротив: стоило мне оказаться в этом пристанище скорби и печали, как в душе – уже знакомо – воцарилось благостное умиротворение.

Не знаю, как это работает, но кладбище всегда было единственным местом, в котором смерть не пугала меня. Может потому, что здесь сложно представить какую-нибудь реально угрожающую жизни ситуацию?

Я бы не стала в этом признаваться кому бы то ни было – не хотелось, чтобы приняли за сумасшедшую, – но, посещая умерших близких, когда уже успело отболеть, я всегда отдыхала в подобных местах душой.

Наверное, потому, что здесь нет ни страхов, ни суеты, ни стрессов – всего того, чем наполнена наша жизнь за этими пределами. А боль…

К ней постепенно привыкаешь.

Единственное, что мне не нравилось, так это если время очередного визита выпадало на солнечную погоду. Ну не сочетается в моей картине мира царство смерти и яркий солнечный свет! Вот пасмурное небо – пусть даже и с накрапывающим дождём – совсем другое дело.

Пронзительные, рвущие напополам сердце крики чаек, летящие над крестами прощальной песней, тоже гораздо уместнее здесь, чем в черте города.

Сегодня всё окружающее соответствовало моей внутренней потребности. Плюс душу не терзала какая-то конкретная боль, привязанная именно к этому месту.

Свойственная началу весны слякоть тут совершенно удивительным образом не раздражала, хотя буквально десять минут назад, когда я по этой снежной каше пробиралась от остановки до ворот кладбища, то успела мысленно собрать все мыслимые и немыслимые ругательства.

Но здесь внутри словно бы действовали совсем другие законы. Словом, всё сложилось один к одному так, чтобы я обрела то самое, зачем, собственно, сюда и явилась. То утраченное после встречи со старым другом душевное равновесие, в котором я сейчас столь сильно нуждалась.

В этом ощущении хотелось побыть подольше, но не слоняться же по территории кладбища, словно призрак, ради него бесконечно! Оптимальное решение нашлось быстро: я просто присела на одну из лавочек.

Отрешившись от мыслей, я даже не заметила, когда вышло солнце. И бабульки этой, чей голос в итоге и выдернул меня из состояния прострации – тоже.

– Новенькая? – спросили меня внезапно.

Я вздрогнула и повернула голову. Понятия не имею, сколько прошло времени, откуда она взялась и в какой именно момент. Давно ли она вот так сидит рядом я бы не сказала и под страхом смерти. Впрочем, какой мне ещё страх смерти – о чём я?!

Старушка была не из тех, что молодятся и стараются выглядеть современно. Эта походила на бабульку из деревни. В телогрейке, надетой поверх объёмной пуховой кофты, в юбке и галошах. Разве что на голове платочек для полноты образа не хватает.

Смотрела она внимательно, если не сказать, цепко, но вместе с тем как-то по-доброму.

– О, нет. Я здесь не работаю, – улыбнулась я.

– Видела? – вдруг кивнула она в сторону.

Я повернула голову туда, куда она указывала и завороженно уставилась на повисшую в небе… радугу.

Разве она бывает в марте? К тому же и не после дождя даже, а после снега?

Первый вопрос я, очевидно, задала вслух, поскольку старушка ответила:

– Как видишь бывает. В жизни каких только чудес не случается!

Договорив, она воззрилась на меня с таким выражением лица, словно бы чего-то ожидала. Словно в словах этих скрыт был потаенный смысл, и подразумевалось, что я его не только должна разгадать, но ещё и каким-то определенным образом отреагировать.

– Ваша правда – чудеса в жизни на каждом шагу случаются, – снова поворачиваясь к переливающейся в солнечном свете радуге, вежливо согласилась я.

Мне не хотелось её обидеть, но, если ею двигало желание пофилософствовать, то она выбрала не самый удачный момент. Или собеседника.

С последним, впрочем, у неё особо и не было вариантов. За все время, пока я бродила по кладбищу, мне не попалось ни единой живой души. И сейчас дела обстояли ровно точно так же: видимо, кроме нас двоих, других желающих посетить это место в такой час, – а часы, на которые я всё-таки глянула украдкой, подсказали, что и этот день неумолимо клонится к вечеру, – не сыскалось.

– Ну вот что, новенькая, пойдём-ка я тебя чайком напою, – вновь нарушила тишину бабулька. А то нехорошо как-то получается: скоро судя по всему часто видеться придётся, а мы и незнакомы.

Эти слова её позволили зародиться сразу двум догадкам. Во-первых, старушенция, похоже, тут вовсе не такой же рядовой посетитель, как я. Она здесь, вероятно, работает. Может сторожиха или что-то вроде. А, во-вторых, она несмотря на то, что этот момент я ей уже прояснила, упорно продолжает принимать меня за кого-то другого: очевидно, за свою будущую не то коллегу, не то сменщицу.

– Познакомиться можно, конечно. Меня Ярина зовут, – радуга в небе потихоньку таяла, и мне хотелось полюбоваться напоследок её уже заметно побледневшими переливами. Однако не станешь же разговаривать с человеком, отвернув голову. Невежливо это. Поэтому, не без сожаления, пришлось оборотиться к собеседнице. – Но насчёт чая – боюсь, произошло недоразумение. Я – не новенькая. Я сюда вообще не ради работы пришла.

– А то я не знаю! – усмехнулась ушлая бабулька и вдруг подмигнула, да так лихо, что я от удивления едва рот не разинула. Ты сюда местечко себе присматривать пришла. Об чем я тебе и толкую. Будешь у нас здесь лежать – я тебя навещать стану. А побеседовать-то и не об чем, – она развела руками и бесхитростно уставилась на меня лазурно-голубыми – прямо как небо над нами – глазами.

Несколько мгновений мне понадобилось на осознание услышанного, а потом ещё с полминуты, наверное, я пялилась на неё молча, не находясь с ответом.

Она ведьма что ли – я не пойму?! Или может быть та самая хозяйка кладбища, поприветствовать которую я так неосмотрительно забыла?

Да, ни в ту, ни в другую я не верю, но найти какое-нибудь разумное, а главное, правдоподобное объяснение тому, что сейчас произошло, отчего-то не выходило.

– С чего вы взяли?

Вот: пусть-ка сама объяснит, с чего вдруг сделала подобные выводы!

– Так, чай, не первый годок на свете-то живу, – всё так же невозмутимо пояснила старушенция. – Да и тут уже давненько работаю. Всяких навидалась. В том числе и таких, как ты, девка.

Одного не пойму: зачем она о знакомстве заговаривала, если кличет всё равно девкой.

– Каких таких? – проявила любопытство я.

– Глаза у вас, нежитей, особые – ни с чем не спутаешь. А чего ты морщисси? Не нравится, что нежитью назвала? Так они у вас неживые. Сами вроде двигаетесь, говорите чего-то, а глаза уже мёртвые. Только вот, что я тебе скажу: всё можно побороть, со всем справиться, как бы тяжело ни было. Не дело это – прежде смерти умирать! Пока живая – жить надобно.

Жить? А как, если этого житья всего-то месяц-другой остался?!

– Зачем вы говорите, вы же ничего не знаете! – внезапно охрипнув, попыталась ускорить её я.

– А может мне ничего и не надо знать кроме того, что я тебе уже поведала? – ничуть не смутилась она. – Зато уж в это я беспрекословно верю. Пойдём-ка, – она всё-таки вцепилась в мою руку.

И столько в её хватке было властности, что на этот раз я не решилась возражать.

– Вот, – привела она меня не в сторожку, как я было подумала, а к могиле молодого – лет двадцати на вид – и весьма привлекательного мальчика. – Внук мой Тёмушка. Как видишь, – она кивнула на выгравированную на памятнике дату, – пять лет уже не с нами. – Она помолчала и добавила: – Я к нему сюда и пришла.

Пить чай баба Вера, как она представилась, меня всё-таки утащила. Да и как было после такого отказаться?

Я предполагала, что она захочет поделиться своей болью или вернётся к нравоучениям, но она внезапно завела разговор о даче, о рассаде, которую держит на подоконнике, о том, что здоровье последние годы пошаливает, а соседка Нюрка, будто назло, постоянно мотает ей нервы. Я слушала, вежливо кивала, угощаясь конфетами, а вопрос, что случилось с её внуком, так задать и не решилась. Мы вообще за тот час, что я у неё провела, никаких серьёзных тем больше не затрагивали. Лишь напоследок, когда я уже уходила, она сказала:

– Я весьма надеюсь, Ярочка, что сюда ты вернешься ещё очень и очень не скоро.

Эх, баб Вера, если бы все зависело только от наших желаний!

Придя на остановку, я обнаружила, что на автобус безбожно опоздала. Последний уехал аж три часа назад. Пока копошилась в телефоне, пытаясь вызвать такси, на совершенно пустынной до этого дороге внезапно показался автомобиль. Поравнявшись со мной он, ещё более для меня внезапно, остановился.

– На автобус опоздали? – опуская стекло, поинтересовался водитель – симпатичный мужчина лет тридцати со смутно-знакомым лицом.

– Опоздала.

Вспомнить, где я могла его видеть, не получалось категорически.

– А давайте подвезу, – предложил вдруг он. – Я к бабушке ехал, но, думаю, что она не обидится, если заеду в другой раз. Всё равно время уже вечер. Опять бы стала ворчать, что на пять минут только и заскочил.

Фраза о том, что почившая бабушка стала бы на него ворчать, ничуть меня не покоробила. Полагаю, многим из нас свойственно не только мысленно общаться с ушедшими навсегда близкими, но и вспоминать или представлять их ответную реакцию.

Случись эта ситуация в городе, я ни за что бы не села в машину к незнакомцу, но отсюда до ближайшей остановки, с которой ещё ходят автобусы, было десять километров, а на улице уже начинало темнеть. И приложение, предназначенное для вызова такси, как назло, не открывалось.

– Ринат, – представился водитель, когда я, решившись – эх, была-не была! – устроилась на пассажирском сиденьи сзади.

– Ярина, – поймав его взгляд в зеркале, представилась я в ответ.

– Какое редкое имя! – улыбнулся он.

– Тоже самое могу сказать про ваше.

Мы обменялись понимающими взглядами, после чего Ринат сказал:

– Пристёгивайтесь, Ярина. Мы взлетаем.

Наверное, про то, что он – симпатичный, я не совсем точно выразилась. Его – особенно когда он вот так улыбается – вполне можно признать даже красивым. Дело вкуса, конечно, но лично мне всегда нравились брюнеты с карими глазами.

А тут ещё и светлая рубашка, не способная скрыть ни красоту его торса, ни силу крепких мужских рук, уверенно держащих руль, так выгодно оттеняет тёмные волосы!

Засмотревшись на нового знакомого, я не сразу заметила, что на развилке дорог автомобиль повернул не в ту сторону. Поняла лишь тогда, когда за окном вместо поселковых домов замелькала сплошная полоса деревьев.

– Ринат, вы меня что – похитить собрались? – шутливо поинтересовалась я.

Мало ли: человек задумался, перепутал – с кем не бывает? Пока не доказано обратное, я ещё питала надежду на то, что судьба не может оказаться ко мне настолько жестокой!