Канта Ибрагимов
Аврора

* * *

В бурляще-кипящем Грозном, где гибель человека уже мало кого удивляет, научно-исследовательский институт – некий оазис мира и стабильности, этакий прозрачный оплот, где действительно думают только о будущем, прогрессе и цивилизации. И вдруг такое: демарш группы ученых, хоть и нерадивых ученых, сотрудники ФСБ, а потом ситуация вокруг Авроры и ее нечеловеческий рассказ, который уже не первую ночь не дает одинокому Галу Аладовичу спать в новой, пустой квартире. Ведь в этом доме всего проживает с десяток человек, а в его подъезде – одна семья, и та повыше, а он на втором этаже. Могут ведь и за ним неизвестные люди в масках явиться – и кто его тогда будет искать? Ведь у него нет такой сестры, как Аврора. «Эх, лучше бы он этой Авроры, этой зари революции, вообще не знал», – мучаясь от бессонницы, думает Цанаев. И хорошо, когда всю ночь бомбят, стреляют, взрывают, и самолеты, и вертолеты летят – все-таки жизнь, борьба. А когда этого гула и канонады нет, то жутко становится, к каждому шороху ночи прислушиваешься, словно 1937 год на дворе, а может быть, и похлеще.

Нет, вроде бы Цанаев не трус, по крайней мере, трусом себя не считает, но он осторожен. Да и зачем ему всякие ненужные, чужие проблемы? Ведь он ученый, гуманист, словом, мирный труженик. И хотя Цанаеву эта война, этот разгул стихии и эта жестокость не то что были любопытны, как исследователю, да чем-то, как процесс борьбы и, как он считал, зарождение нового миропорядка, где присутствует и он, в целом, его захватывали, как стороннего наблюдателя или вяло-пассивного статиста, с малой долей риска, но и с утешительными дивидендами, с внутренним удовлетворением – он в этом действе, вроде участвует в гуще национальных событий. Однако, когда эти события коснулись его, он занервничал, решил взять тайм-аут, для разрядки, и улететь в Москву: по семье соскучился, дела.

Еще будучи в аэропорту, только пройдя регистрацию, он уже ощущал и предвкушал мощный, пусть где-то хаотичный и нервный, но культурно-цивилизованный масштаб столицы России, в коем ты песчинка, и никто про тебя не вспомнит и не подумает – не как в Грозном, но жизнь, мирная жизнь, да тоже в Москве кипит… А вдруг – что он видит!? Она! Из-за ее дорогого покроя европейской одежды итак на нее все смотрят, а она еще в темных, огромных очках, и явно кого-то выискивает. Неужели его ищет?

У Цанаева еще был шанс прошмыгнуть через спецконтроль. Но он уже стал понимать натуру Авроры. Она любое препятствие преодолеет. И лучше, чем встреча в узком месте, пускай уж в просторном аэропорту.

Вот она его увидела, конечно же, его искала, решительно двинулась.

– Гал Аладович, пожалуйста, простите, – Аврора говорила по-русски, значит, разговор будет официальный. – Я знаю, это некорректно, но у меня нет другого выхода… У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться, – тут она взяла очень большую паузу.

Цанаев интуитивно понял, что разговор о деньгах, и он все, что у него есть, отдал бы, лишь бы эта сцена произошла не здесь, у всех на виду.

– Очки-то зачем надела? – с нескрываемым раздражением спросил он.

Аврора резко, более чем приличествует, приблизилась к нему, чуточку опустила очки, тут же поправила. А Цанаев только вскользь заметил обширный, темный синяк. Зато глаза – проникновенно-умоляющие, унылые, влажно-теплые глаза.

– Тебе деньги нужны?

– Да, три тысячи… долларов.

– Откуда у меня такие деньги? – Аврора, как провинившаяся школьница, опустила голову, Цанаеву она показалась совсем маленькой, жалкой, еще более похудевшей за последнее время. – Я из Москвы привезу.

– Я вам верну. Через пару месяцев верну… А когда вы прилетите?

– Через неделю.

Услышав это, Аврора быстренько отошла в сторону, стала кому-то звонить, видно, разговор был нелегкий, потому что когда она вернулась к Цанаеву, обильная испарина выступила у нее на лбу.

– Откуда синяк? – спросил Цанаев.

– Света нет, споткнулась, упала, – Аврора улыбнулась или попыталась улыбнуться, что так всегда не нравилось Цанаеву.

А чуть позже, уже в самолете, он развернул газету – и вновь статья о Таусовых, точнее, о ее брате.

Оказывается, он член НВФ – незаконного вооруженного формирования, уже много лет был в розыске. На днях спецслужбы после долгих поисков обнаружили бандита; последнего из братьев уничтожили после того, как Таусов оказал яростное сопротивление.

Конечно, в этом очерке сплошная ложь. Но суть-то вот в чем: скорее всего, сама Аврора прямо или косвенно связана с боевиками, и, наверное, деньги для них просит. Так и Цанаев может попасть в пособники НВФ. Такая перспектива его никак не прельщала, он даже мучился в сомнениях: в конечном счете, и деньги для него немалые, хоть и слово дал… И чтобы хоть как-то перехитрить ситуацию, он намеренно вылетел в Грозный на день раньше – и что от коллег слышит? Мол, Аврора со спецслужбами повязана, с ними общается, кто-то видел.

– Как повязана? Ведь ее брата спецслужбы и убрали.

– Так они сами вербуют, сами держат на крючке, сами помогают или не помогают – как им не надо или надо, сами же парней ликвидируют. И служба есть, и погоны есть, и боевые с полевыми и с наградами…

Об этой ситуации все знали или догадывались: все не так просто в этой войне. И, наверное, поэтому Цанаев, впрочем, как и вся интеллигенция, пытался держаться вне подобных событий, соблюдая как бы нейтралитет: он ученый и занимается только наукой. А тут его ученый секретарь, действительно оправдывающая свое имя Аврора, почти революцию не только в институте, но и в его душе учинила.

«Надо от нее избавиться, – твердо решил Цанаев. – Вот отдам три тысячи долларов, словно откупаюсь, и пусть увольняется. Ни мне, ни институту эти проблемы не нужны».

Настроившись, он так бы это ей и сказал. Но Аврора опередила его. Как всегда, она с зарею была около института. И на свежем снегу Цанаев увидел ее следы: только она ходит в туфлях на шпильке. Конечно, это бедность – сапоги, видимо, купить не может. И пока директор об этом думал, она выскочила из-за тополя, испугав его, и сразу вопрос:

– Вы деньги привезли? Я долг верну. Я в течение двух-трех месяцев рассчитаюсь, – она нервно сжимала у груди посиневшие от холода руки, словно молила его.

– Не на улице ведь, – с неудовольствием сказал Цанаев. – Хотя бы в здание пройдем.

В кабинете Цанаев первым делом бросил перед ней на стол деньги и после этого хотел поговорить – мол, расчет с последующим увольнением, и не поминай лихом. Однако Аврора вдруг резко схватила пакет, вновь руки прижала к груди:

– Здесь три? – она быстро попятилась к двери, и уже выходя: – Я так благодарна Вам, так благодарна!

Цанаев даже слово сказать не успел, и первое ощущение – будто цыганка его облапошила. Сразу же захотелось курить. Вообще-то, по его распоряжению, в здании института не курят. Он и сам на работе очень редко курил, и то на самом верху, на чердачном балкончике, куда он в одном костюме и заторопился.

С высоты вид всегда завораживающий. Выпавший за ночь обильный снег многие изъяны войны прикрыл, но все равно вид разбитого города уныл, первобытен, как и эти нависшие хмурые, беспросветные, тяжелые тучи. Как гром – гул привычной канонады, некий предопределенный ритм воюющей Чечни. И словно под этот ритм, преодолевая небольшие сугробы, по своей тропе торопится в своих туфельках Аврора.

У забора она остановилась, стала звонить. Разговор был недолгий, после чего она ловко перемахнула через преграду и, видимо, кого-то поджидая, стала прямо посредине разбитой, редко посещаемой дороги.

Этой ситуацией Цанаев так заинтересовался, что успел выкурить не одну сигарету, но все оставалось неизменным, и тогда, поняв, что холод одолевает, он вернулся в кабинет и уже сел в свое кресло, да любопытство вновь потянуло к балкону, и он даже надел пальто, надеясь выстоять до конца.

Ждать пришлось недолго: вторую сигарету докуривал, как появился «Уазик» – мчался, словно на праздник. Около Авроры резко, с юзом, затормозил, как будто заигрывая, чуть не сбил ее. И что Цанаев видит: с некой лихостью из машины выскочил уже знакомый Цанаеву усатый фээсбешник-чеченец, который интересовался Авророй.

Что они говорят, Цанаев, конечно же, не слышит. Видно, разговор не мирный, и, как показалось ему, Аврору попытались посадить в машину, она отбилась, кинула что-то в салон и побежала. Мужчина что-то крикнул ей вслед и тут же умчался.

«Она связана со спецслужбами», – с такой мыслью Цанаев вернулся в кабинет, но вновь не усидел. По горячим следам он должен разобраться с Авророй и уволить ее.

Так он и сделал. По ее следу добежал до забора. Но тут рассудок чуть-чуть возобладал. Вдруг кто увидит, как он лезет через забор? Да и не просто, забор-то высокий.

Цанаев быстренько вернулся обратно во двор института, и пока отряхивал со штанов снег, думал идти в кабинет, да ноги повели за Авророй, правда, в обход, как положено, по тротуару, что оказалось действительно очень далеко.

Цанаев вовсе не охотник, но тут ничего не надо – все на виду, только Авроры след, туда и обратно. Как ни странно, живет она совсем рядом, да найти ее и вправду было бы непросто. Никто не догадался бы, что в этих развалинах кто-то может жить.

Для приличия Цанаев постучал в перекошенную калитку, крикнул негромко «Аврора!», не услышав ответа, осторожно приоткрыл. Маленький дворик. Здесь чувствуется жизнь, и не кое-какой, а вполне ощутимый порядок, и еще кто-то по свежему снегу наследил.

– Аврора! – уже во дворе вновь крикнул Цанаев, подошел к окну, да оно заклеено клеенкой. Рядом – разбитое ракетой крыльцо, новая дверь, за которой он в полумраке обнаружил покрытые коркой льда ведра с водой, колотые дрова. Пушистый, рыжий кот, увидев его, прильнул к двери в комнату, как бы за собой приглашая, и Цанаев последовал за ним, но тут же, в дверях, как вкопанный встал. Аврора только-только поставила капельницу мужчине, успокаивает его:

– Потерпи, сейчас станет полегче.

В ногах у мужчины, на тех же нарах, двое мальчиков: старший с изуродованным шрамами лицом, и тело такое же кривое. Младшему годика три – плачет.

Еще одна женщина у дровяной печи, руки – в тесте, удивленно-испуганно уставилась на Цанаева.

– Гал Аладович? – выпрямилась Аврора, явно стушевавшись. – Проходите, – хотя и проходить-то вроде некуда.

– Э-э, – Цанаев тоже замялся, не зная, как быть: от этой картины он потерял дар речи, понятно – война, и он одно лишь смог сказать. – Твои родные?

– Да. Мой отец. Ранен. Позвоночник. Мои племянники. А это невестка, их мать.

– Это ваш дом?

– Наш дом разбит… Одна ракета и дом, и их всех накрыла, – говорит Аврора, и, как ни странно, вновь на ее лице не печаль, а эта странная улыбка или усмешка-гримаса, призванная скрывать настоящие чувства ее, словно античная маска… только глаза всю трагедию выдают. – Проходите. Может, чаю? – предлагает она.

– Нет, нет, я пойду, – еще что-то пробормотал Цанаев, и он даже не помнит, как обратно дошел до института, и на сей раз ему просто для утверждения самого себя захотелось, как и Аврора, перемахнуть через забор. Преграду он преодолел, вот только штаны распорол. Злясь на весь мир после этого, сидел в своем кабинете, никого не принимая, думая об увиденном, о своих детях и о племянниках Авроры, и о самой Авроре, – как она, постучав в дверь, появилась, без спроса села и сразу:

– Может, я уволюсь? Деньги я верну. А то мои дела – вам вечная проблема.

– Кстати, о делах, – очнулся Цанаев. – Какие дела у тебя со спецслужбой?

Словно от боли исказилось лицо Авроры, и она сразу же резко ответила:

– Никаких дел у меня со спецслужбами нет, не было и не будет.

– Как же! – Цанаев встал. – Я ведь видел утреннюю встречу.

Аврора тяжело вздохнула, опустила голову, молчала. А директор уже подошел, склонился над ней, будто допрашивает:

– А что ты кинула в машину этого фээсбешника, если не секрет? Хм, – он недобро усмехнулся. – Я подумал было, может, граната?

– Надо бы, – вдруг жестко, не своим, а будто металлическим голосом ответила Аврора, поднимая голову и в упор глядя на директора:

– А кинула ваши деньги.

– Три тысячи! – отпрянул Цанаев. – Зачем?

– Честно? – она отвела взгляд, надолго уставилась в окно, как раз в ту сторону, где был ее дом. – Может, вы знаете, мои братья воевали… Сейчас их нарекли НВФ – боевики-бандиты. Но они никого не грабили, не насиловали, на мой взгляд, Родину защищали… Теперь их нет. Остались отец и два ребенка – племянники. Вы их видели – инвалиды, – тут она надолго замолчала, а директор, думая, что Аврора вот-вот заплачет, потянулся было к графину с водой, но она так же жестко продолжила. – Этот усатый чекист-чеченец сообщил, что есть решение истребить всех Таусовых мужского рода.

– Детей? Инвалида? – вырвалось у Цанаева, и он сел от какой-то появившейся слабости в ногах.

– Да, – продолжила Аврора. – И как спасение, потребовал выкуп.

– Три тысячи долларов?

– Вначале требовал десять… Сошлись на шести. Три я отдала. Еще три – ваши.

– Вот так торг! – выдохнул Цанаев. – Ужас! Я сообщу Главе…

– Прошу вас, – мягче стал голос Таусовой, – никому ничего не говорите. Не впутывайтесь в эту грязь.

– Да как так можно?! – вновь Цанаев встал.

– Пожалуйста, не говорите, – Аврора тоже встала. – Я думаю, все всё знают. Ничего поделать не могут – для того и война.

– Да, – не смог не согласиться Цанаев, и тут же спросил: – А чей этот дом?

– Это дом русских. Моей знакомой, они сейчас в Москве.

Вновь наступила тягостная пауза, которую нарушила Аврора:

– Мне уволиться?

– Позови завхоза, – распорядился директор, и когда Аврора с ним вернулась, Цанаев обратился к завхозу. – По резиновой трубе от нашего института проведи газ в дом Авроры, тут недалеко.

– Это невозможно, – воспротивился завхоз, – это запрещено. Нас накажут. Гособъект…

– Замолчи, – жестко перебил директор, – бомбить можно, а газ инвалидам провести нельзя?! Выполняй приказ! А если не можешь, увольняйся… Постой! Еще и воду в их дом проведи: на все срок – три дня. Исполняй!

– Гал Аладович, неужели? – когда завхоз вышел, Аврора с широко раскрытыми глазами уставилась на директора. – Это нам? Как мне вас благодарить?

– Выйди на работу, дел много, – кратко ответил Цанаев.

* * *

В институте действительно дел с годами все больше и больше. В Москве, в Российской академии наук, что финансирует деятельность НИИ, требуют развития. А какая эволюция может быть среди войны? Так, по гуманитарным отраслям кое-что есть, и то все местечкового формата, а по техническим, тем более естественным, наукам – почти полный провал, потому что отсутствует лабораторно-экспериментальная база, без оборудования опыты не проведешь. А как физик, Цанаев в первую очередь отвечает за естественные науки. Он просит в Москве деньги хотя бы на простейшее научное оборудование, а ему отвечают: у вас естественные науки не развиты.

– А как развивать науку, если приборов нет? – докладывает Цанаев на Президиуме РАН, а ему в ответ:

– Зарабатывайте, как все, на научных грантах.

– Как гранты получить, если нет приборов? – жалуется директор.

– У нас денег нет, только гранты.

Вот такой замкнутый круг. Академия дает деньги только на зарплату и намекает: не будет развития науки, институт могут закрыть. Давайте науку!

Словом, так называемая рыночная экономика вторглась и в научную отрасль России. И если другие институты как-то выживают, то грозненское НИИ на дотациях государство содержать более не намерено, и Цанаев волей-неволей пытается на каждой копейке экономить, а тут бухгалтер жалуется – на Интернет расходуются значительные суммы, и как выяснилось, более в этом деле преуспела опять Аврора.

– Таусова, – от раздражения Цанаев называет ее по фамилии, – что за переписка у тебя в Интернете? Такие суммы!

– Гал Аладович, простите, только наука… Вы ведь знаете, я работала в Норвегии, опыты проводила на уникальном оборудовании. Так там богато живут и устаревшие приборы списывают. Зная это, еще работая в МГУ, я заключила договор, что данное оборудование в рамках научного обмена будет передано в дар московскому университету. Теперь эти приборы поступили в Москву, они на таможне. А МГУ приборы не забирает, им они не нужны, работать некому, я ведь ныне здесь. И вот веду переговоры, чтобы это оборудование передали нам.

– И что? – заинтересовался Цанаев.

– Если бы эти приборы установить здесь, то мы бы выиграли не один грант, хоздоговоры и прочее. И дело бы пошло, наука была бы, и я докторскую закончила бы.

– Так в чем проблема?

– Надо лететь в Москву, договоры переделать и нам оплатить растаможку. Деньги немалые, но все окупится с лихвой, а главное, у нас появится действительно наука, настоящий эксперимент.

– Можешь все расписать на бумаге? – недоверчив Цанаев.

– Запросто, – улыбается Аврора. – Но Вы лично, как руководитель, должны быть в Москве, документы подписывать.

– А кто бумажной волокитой займется? Ты должна вылететь со мной.

– Как я брошу инвалидов? – задумалась Аврора. – Ладно, я с одной медсестрой договорюсь.

– Я оплачу затраты, – предложил Цанаев.

– Спасибо. Деньги мне нужны, – как всегда сказала Аврора. – А командировочные? Два-три дня надо будет провести в Москве.

Они вместе вылетели. В отличие от Авроры, Цанаев предполагал, что это дело затянется как минимум на неделю, и ему придется изрядно побегать по инстанциям, претерпевая бюрократическую волокиту.

Отчасти так и получилось – две недели они провели в Москве. Однако самому Цанаеву бегать почти не пришлось, Аврора сама всюду моталась, и по вечерам она прямо на дом приходила к Цанаеву для подписи или печати на очередном документе.

– Ты зайди, чайку попей, – предлагает Цанаев.

– Нет-нет, я не голодна, уже поздно, еще дела, – дальше дверей Аврора не проходит, тут же, как бы извиняясь, все директору докладывает, а после ее ухода вдруг жена Цанаеву и говорит:

– А у тебя с этой Авророй ничего нет?

– Ты о чем? – удивился Цанаев.

– Как о чем?! – недовольна жена. – Ты там в этом Грозном один, можно сказать «холостой» мужчина. Квартира своя, пустая. А эта Аврора уже не юная девица… Да и девица ли вообще? Вроде весь мир объездила, всюду побыла, все повидала и, видать, через огни и воды прошла…

– Замолчи! – перебил супруг. – Как ты смеешь так говорить!

– О-о! Уже защищаешь? – ухмыльнулась жена. – То-то она так смотрит на меня, будто я тебя у нее отнимаю.

– Не пори чушь!

– Это не чушь. Я по-женски все вижу и чувствую. Она неровно дышит к тебе.

– А может, и я неровно дышу к ней? – усмехнулся Цанаев.

– Вот это меня и беспокоит, – констатировала жена и, как про себя отметил Цанаев, не без основания. Потому что он стал замечать, что хочет быть рядом с Авророй, общаться с ней, и ему это приятно, хотя их точки зрения по многим событиям не совпадают, но у Авроры очень странная, даже оригинальная жизненная позиция, которая Цанаева и отталкивает, и одновременно притягивает.

Иногда, когда Аврора ему среди дня звонит, что-то согласовать, он, если жена не слышит, предлагает ей где-либо в кафе посидеть, обсудить дела, правда, все официально. А она также сухо отказывается, и лишь прямо под конец сама предложила:

– В честь успешного завершения давайте пойдем в Большой театр.

– Я билеты куплю, – загорелся Цанаев, но Аврора его остудила.

– Тогда четыре – еще ваша супруга и моя знакомая.

Такая перспектива Цанаева не очень интересовала, но пришли еще и Ломаев с супругой (тоже Аврора пригласила), хоть было с кем в антракте коньяк распивать.

А сама опера Цанаеву не понравилась – убаюкивала, он все позевывал; в общем, по окончании последовал его вердикт:

– Чуть не заснул, – на что Аврора сказала:

– Не надо было пить.

А уже дома жена Цанаева подытожила:

– Эта Аврора корчит из себя светскую даму. Тоже мне, оперой увлекается, а в Большой пошла чуть ли не в парандже, всех напугала… Дура!

Почти то же самое подумал и Цанаев, когда через месяц, работая даже ночами, Аврора все же умудрилась собрать экспериментальное оборудование. Да это все можно считать пустое, потому что материалов для исследования нет, и еще нужен дорогущий термовакуумный пресс.

– Как ненужная мебель, – стал возмущаться Цанаев.

«Вот сейчас бы уволить ее», – даже подумывал он. Но за что? Не только как ученый секретарь работает, но и всю документацию Аврора ведет; как уборщица – старается, тут тоже все в порядке. Да вот только жена к Цанаеву из Москвы ежедневно звонит и непременно, как бы между прочим, спросит:

– Ты еще эту Аврору не уволил? Смотри, что-то есть в ней революционно-реакционное. Эта дура что угодно учудит, тебе отвечать придется.

А сама Аврора в то же время говорит:

– Гал Аладович, я уже договорилась с Норвегией. Мой институт дает нам материалы для исследования бесплатно.

– Ну и в чем дело? – сух Цанаев.

– Надо поехать, привезти.

– Ну и в чем дело?

– Деньги на дорогу нужны.

– Тебе, Аврора, постоянно деньги нужны.

Как обиженный ребенок она потупила взгляд и чуть погодя сказала:

– Мы могли бы получить не один грант: и наука, и деньги. И я бы докторскую добила, – последнее она сказала так горестно, что Цанаев, прекрасно понимающий значение защиты для ученого, все же поддался:

– Сколько денег и какой срок исполнения? – и, ужесточая требование: – Все изложишь в письменной форме. Выпадешь из сметы – пеняй на себя.

На следующий день, увидев справку Авроры, Цанаев усмехнулся:

– Ты посчитала только дорогу? Ведь там жизнь дорогая.

– Общежитие бесплатно, уже договорилась, – сообщает Аврора, ее глаза вновь загорелись энергией. – А питание – пятнадцать долларов в день… Я и на пять долларов там жила – нормально.

– А срок? Две недели.

– У меня открытая виза.

– Ну, смотри, – Цанаев дал добро, и когда Аврора вновь зашла подписать расходный ордер, он сказал: – Вижу, тебе Норвегия нравится.

– Сказать честно… – она немного задумалась. – Там, как мне кажется, словно в раю. Все живут честно, хорошо и добросовестно трудятся.

– А мы здесь не трудимся?

– Трудимся, – гримаса появилась на ее лице, – зарабатываем мало… Несправедливо.

– Это про меня? – возмутился Цанаев.

– Да при чем тут вы? Государство такое.

– Так что ж ты в Норвегии не осталась?

– Осталась бы с удовольствием. Если была бы возможность, – ее голос стал несколько вызывающим и вдруг осекся: – Здесь трое инвалидов на мне.

– Да, – согласился Цанаев и, глянув в окно, про себя подумал, что Норвегия должна быть раем по сравнению с руинами Грозного. – А с кем больных оставишь? – поинтересовался он.

– С медсестрой договорилась, и сноха… Я, надеюсь, быстро управлюсь.

Быстро не получилось. На исходе была уже четвертая неделя ее отсутствия. Цанаев находился в Москве и почему-то постоянно думал об Авроре, причем с раздражением – так задержалась. И что ни говори, а оказывается, институт без нее еле функционирует – все на ней, а она пропала в райской Норвегии.

И вдруг жена Цанаева выдает:

– Оказывается, твой институт кого хочет в Европу командирует.

– Ты это о чем? – удивился Цанаев.

– Как «о чем»? Твоя Аврора в Норвегии.

– А как ты узнала?

– Хм, – усмехнулась жена. – Тут целая драма, – она нарочно театрально медлит: – Оказывается, по этой старой деве вроде бы сохнет твой друг Ломаев. И даже хотел вместе с Авророй лететь, якобы, помочь. Так знаешь, как эта Аврора отшила Ломаева?

– Как? – не сдержался Цанаев.

– Позвонила жене Ломаева, и спросила: отпускаешь супруга?

– И что?

– Ясное дело – что? Скандал в семье… Так этой Авроре этого мало. Несмотря на это, она по электронке прислала письмо Ломаеву: «Деньги нужны».

– И что? – встрепенулся Цанаев.

– Жена Ломаева письмо перехватила. Вновь скандал… А ты что побледнел? Может, тоже за Авророй в Норвегию полетишь?

– Замолчи, – не выдержав, повысил голос Цанаев, и гораздо мягче: – Она мой сотрудник. Я ее командировал.

В тот же день он встретился с Ломаевым.

– Сколько у тебя она просила? Всего сто долларов?!

– Дело не в деньгах, – оправдывался Ломаев. – Хотя я Авроре столько помогал. Ей всегда нужны деньги!

– Деньги всем нужны! – раздражался Цанаев. – Сколько она тебе должна?

– Она мне ничего не должна… Но, поверь, не зря она сама себя нарекла Авророй – это точно безумная революция. Вокруг нее все не так.

– Перед женой тебя подставила? – недобро усмехнулся Цанаев. – Дай мне ее реквизиты.

– Правильно, – сказал Ломаев, – должна была сразу к тебе обратиться, ведь ты ее начальник.

– А может, она тебя посчитала другом? Любишь ее? – прямо спросил Цанаев.

– От нее вообще-то, честно, лишь проблемы.

В этом же в очередной раз убедился и Цанаев. То ли он переусердствовал, то ли просто сложилось так. Но он, искренне желая помочь, отправил в Норвегию триста долларов, а более того и существеннее, он дал задание в Грозный посетить дом Авроры и там тоже подсобить деньгами, как бы в счет зарплаты. И надо же, через день, они ужинают с женой, и с музыкой приходит SMS.

От Авроры Цанаев никогда SMS не получал, а сейчас просто нутром догадался, что она. Он резко встал из-за стола, быстро прочитал: «Всем сердцем благодарна за Ваше участие… Здесь бюрократы похлеще наших. На днях все разрешится. Дай Бог Вам здоровья (на чеченском)».

Цанаев сразу эту запись стер, но жена тут как тут – за спиной:

– Небось, твоя Аврора к себе кличет? Эта старая дева… Хе-хе, вроде старая дева. Весь мир объездила, нагулялась, а теперь липнет к чужим мужьям! Сучка! Дрянь!

– Замолчи! А ну, дай телефон.

Не только в семье Ломаевых, но и у Цанаевых из-за Авроры скандал. К сценам ревности Цанаев вроде бы относится спокойно. Да его беспокоит иное: он почему-то много стал думать об этой Авроре, в то время как ему надо было бы готовиться к докладу на Президиуме РАН, где ему сразу же заявили:

– Гал Аладович, мы понимаем, что у вас тяжелая постконфликтная ситуация, и мы вам всеми способами помогаем. А вы еще просите средств, но науки-то у вас, согласитесь, как таковой нет. Одни гуманитарии – историки и филологи, и у них мелкотемье, местечковый уровень. А естественные науки – тут совсем провал… Мы не требуем от вас фундаментальных исследований, но хотя бы прикладной характер должен быть. Иначе… Что нам занести в протокол?

– Через год у нас будут фундаментальные исследования, – заявил вдруг Цанаев.

– Фундаментальные? – удивился председатель.

– Да, – твердо подтвердил Цанаев, и он думает вновь только об Авроре, лишь она теперь может спасти его личную репутацию и весь институт.

Из Норвегии Аврора вернулась совсем иной: модельный костюм, ухоженное лицо, стильная прическа. Однако это мало кто видит – Аврора сутками пропадает в лаборатории.

Цанаев волнуется, как бы она не сдалась, а у нее, наоборот, в глазах огонь, видно, что занимается любимым делом и у нее все выходит. А движется она по уже проторенной дорожке, и Цанаев даже представить не может, что Аврора, точнее, их институт совместно с норвежским научным центром уже выполняют задание на крупный международный грант, где исследование Авроры – составная часть.

По контракту, который Цанаев хранит в своем портфеле, Аврора обязана в течение пяти месяцев завершить экспериментальную часть. От себя Цанаев по привычке добавляет еще пять-шесть месяцев – всего год. Как раз он успеет к Президиуму РАН показать результат. А Аврора ровно через три месяца вдруг заявила:

– Гал Аладович, мне с отчетом надо срочно лететь в Норвегию. Я готова, и меня ждут.

– Деньги нужны? – непонятные чувства обуревают директора.

– Нет, – улыбается Аврора, – мне на счет уже выставили аванс.

– Аванс? А если… – директор запнулся.

– «Если» не будет. Я уже выслала по электронке полученный результат и получила прекрасные отзывы. Меня там ждут.

– А ты не останешься, случайно, в Норвегии? – вырвалось у Цанаева.

– Как я останусь? – вмиг омрачилось лицо Авроры, видать, вспомнила родных.

На сей раз Аврора была в Норвегии всего нару недель. Приехала – не узнать! Настоящая европейка: ухоженная, статная, уверенная. И ее первый вопрос директору:

– Деньги не поступили?

– А что, должны? – обрадовался Цанаев; на счету института – ноль, и они кругом должны, даже связь отключили.

В ожидании денег он каждый день ездил в банк.

В прифронтовом Грозном всего один банк – это военно-полевой банк, который соответствует своему названию. Кругом высоченный забор с колючкой, БТРы, многочисленная охрана и огромная очередь на входе.

У Цанаева привилегия – удостоверение советника Главы, да и оно действенно, коль внутрь вложена купюра. От того, что Цанаев проник в банк, вовсе не значит, что деньги поступили на счет. Цанаев уже злится, Аврора беспокоится, ведь европейцы – четкие в своих делах. А тут сообщение: согласно контракту сумма не может быть зачислена на счет института, а только на личный счет грантообладателя – Таусовой. Так на имя Авроры поступила огромная для нее сумма – сорок пять тысяч евро.

«Ты поможешь институту?» – хотел было сказать Цанаев, но Аврора его опередила:

– Четвертую часть могу оставить себе? А остальное институту.

– Я думал, половину, – доволен Цанаев. – Но если так, то треть точно твоя.

– Боже, как я благодарна тебе, – прошептала Аврора. – Эти извечные долги – как удавка на шее. – Тут она чуть ли не подпрыгнула, – Никому не буду должна. Как я счастлива!

Это счастье длилось недолго. Уже на следующее утро, как раз Цанаев курил на балконе, сверху он увидел свысока въехавший во двор «Уазик». Тот самый усатый чеченец-чекист направился к входу.

Директор подумал, что это к нему, вернулся в кабинет. Прошло более четверти часа – никто не зашел. Цанаев выглянул во двор, машина уже разворачивается. Он сразу же пошел в кабинет Авроры, а она улыбается своей странной улыбкой-ухмылкой.

Теперь Цанаев знал, что это некая маска Авроры, за которой она скрывает свои чувства.

– Этот усатый у тебя был?

– Да, – Аврора встала, как положено, приветствуя мужчину.

– Чего он хотел?

– Денег.

– Узнал, что на твой счет поступили деньги?

– Они все знают, – грустно выдала Таусова.

– И сколько? За что? Я это так не оставлю. Мы ученые! Я советник Главы. Я…

– Гал Аладович, не впутывайтесь в это дело. Грязь! Ведь вся эта гарь войны – из-за денег и ради денег. Лучше я в последний раз откуплюсь, и все. Дальше будем спокойно работать; у нас еще не один грант впереди, денег еще больше будет.

– Да, – быстро согласился Цанаев, понимая, кто правит бал, и надеясь от этого уйти. – А крышу починить сможем?

– И крышу починим, и отцу с племянником – операцию в Европе, и себе – дом! – вот теперь улыбается, буквально сияет Аврора. – Лишь бы не было долгов и никто не мешал… Все будет хорошо, – и вдруг, как бы внушая самой себе, она сказала:

– Я сильная, очень сильная! Я вынесу все!