Камилла Лэкберг
Железный крест

Camilla Lackberg

Tyskungen

© Camilla Lackberg, 2007.

© С. Штерн, перевод на русский язык, 2011

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2011

Посвящается Вилле и Мейе

В комнате стояла полная тишина, если не считать тихого, зловещего, ни на секунду не умолкающего жужжания. Человек в кресле сидел неподвижно. Уже давно. Собственно, его нельзя было назвать человеком.

Сотни, если не тысячи мух роились вокруг застывшей фигуры – иногда садились, потом опять поднимались в воздух, выискивая место, где бы еще присесть. Особенно привлекала их голова с огромной раной. Характерный металлический запах крови сменился другим – запахом тления.

Кровь давно запеклась. Вначале она текла по затылку, по спинке кресла, образовала на полу небольшую лужу. Когда-то она была красной, полной живых кровяных телец, а теперь превратилась в черную, клейкую, смолообразную массу.

Мухи наелись досыта, отложили яйца, делать им здесь больше ничего не оставалось. Но все окна были наглухо закрыты, и мухи раз за разом бились о холодное стекло, пытаясь преодолеть невидимый барьер. Безрезультатно. Голод вновь давал о себе знать, и они в который раз облепляли неподвижное тело. Тело, которое когда-то было человеком.

Эта мысль не покидала Эрику с начала лета. Она тщательно взвешивала все «за» и «против», потом наконец решалась – и каждый раз откладывала. Останавливалась у лестницы. Ну да, конечно, все можно объяснить, отговорок сколько угодно – суета после свадьбы, Анна с детьми, в доме сплошной хаос… но себя не обманешь. Она просто-напросто боялась. Боялась ворошить прошлое… вполне могло выплыть что-то, о чем она предпочла бы не знать.

Эрика чувствовала, как у Патрика на языке вертится вопрос: почему бы тебе не разобраться с этой историей, просмотреть тетради, по крайней мере? Но он так этот вопрос и не задал, а задал бы – ей было бы нечего ответить. Что-то ее пугало… скорее всего, не хотелось разрушать уже сложившиеся привычные представления о своей семье. Воспоминания о матери… Не сказать, чтобы они были чересчур уж теплыми, но она с ними сжилась. Скорее всего, на чердаке найдутся только дополнительные подтверждения: да, так оно все и было. Но Эрика боялась, что привычная картина окружающего ее мира, привычные воспоминания и привычные оценки – все рухнет, и придется осмысливать новую реальность, мириться, сживаться, искать новые объяснения и новые ценности… все новое. Все станет другим. И как она будет жить?

Но сегодня она решилась. Вдохнула, выдохнула – и поставила ногу на первую ступеньку чердачной лестницы. Снизу доносился заливистый смех Майи – должно быть, Патрик, как всегда, подбрасывал ее в воздух. Почему-то детский смех подействовал на Эрику успокаивающе. Она поднялась еще на одну ступеньку и загадала – если ступенька скрипнет, она откажется от всего предприятия. Нет, не скрипнула. Еще пять ступенек – и Эрика на чердаке.

Здесь было тихо. Пыль с открытого люка еще висела в воздухе. Они с Патриком порой подумывали – чердак можно переоборудовать, сделать мансарду. Когда Майя подрастет, у нее будет в доме свой угол. Сейчас-то чердак выглядел таким же, каким оставили его когда-то строители, – плохо обструганные широкие доски пола, торчащие балки, будто шпангоуты старинного корабля, повсюду свалено барахло – елочные украшения в ящиках, старая обувь и чемоданы, ползунки и комбинезончики Майи, из которых она выросла, и прочее, и прочее… Все это наверняка никогда не понадобится, а выкинуть почему-то жалко.

Сундук стоял у торцевой стены – старый, обитый по краям жестью, деревянный сундук. У Эрики осталось смутное детское воспоминание – кажется, такие сундуки назывались «американский коффер». Она присела на корточки, провела рукой по крышке и, почему-то не дыша, открыла замок. На нее пахнуло застоявшимся воздухом. Она сморщила нос – интересно, что это за запах? Чем может пахнуть в закрытом сундуке? Скорее всего, плесень, решила Эрика, и у нее тут же зачесалось в голове.

Она прекрасно помнила, как они с Патриком в первый раз открыли этот сундук. Детские рисунки – ее и Анны, какие-то поделки, принесенные домой с уроков труда. Странно, что мать их сохраняла, – ее, как казалось Эрике, совершенно не волновали их детские достижения. Она вспомнила, как начала доставать из сундука вещь за вещью – медленно, аккуратно раскладывая их на полу. То, что ее заинтересовало, лежало на самом дне, она это помнила.

Осторожно достала детскую рубашечку. Совсем крошечная… Пощупала ткань – что-то вроде батиста. Когда-то рубашка была белой, но пожелтела от старости. И эти пятна… Тогда она решила, что это ржавчина, но быстро сообразила – нет, не ржавчина. Высохшая кровь. Ее опять поразил этот нелепый, леденящий душу контраст – крошечная рубашонка с пятнами крови. Как она здесь оказалась? Чья это рубашка? И что заставило мать сохранить ее, не выкинуть сразу? Мало ли что, ребенок порезался, кровь пошла носом… не такое уж событие, чтобы годами хранить окровавленную рубашку.

Эрика отложила ее в сторону. Тогда, в первый раз, в сундуке лежал еще один памятный предмет, единственное, что она вынула сразу, и теперь его тут не было. В испачканную кровью детскую рубашку раньше была завернута нацистская медаль. Эрика удивилась своей реакции – у нее пересохло во рту, сердце забилось быстрее, перед глазами замелькали кадры бесчисленных документальных фильмов. Что делает нацистская медаль здесь, в Фьельбаке? В ее доме, среди вещей, принадлежащих не кому-то, а ее матери? Она хотела тут же сунуть медаль назад в сундук, но Патрик убедил ее, что находку следует показать экспертам: может быть, удастся что-то понять. Она неохотно согласилась. Внутренний голос нашептывал ей: сунь эту чертову медаль назад и забудь.

Но любопытство взяло верх, и в начале июня она отнесла медаль к специалисту по истории Второй мировой войны. Теперь осталось дождаться экспертизы – может быть, удастся что-то выяснить о происхождении нацистской награды и как она попала в Фьельбаку.

Но больше всего Эрику интересовали четыре синие тетради на самом дне сундука. Она еще в первый раз сразу узнала почерк матери – характерный острый почерк с наклоном вправо, хотя немного покруглее, почти ученический. Но тогда что-то ее остановило, а сейчас Эрика достала все четыре тетради и положила на пол. На обложках было старательно и крупно выведено: ДНЕВНИК. Дневник матери… Она сама не знала, как определить свои ощущения. Любопытство? Возбуждение? Нетерпение? Да, конечно… но и страх, сомнения и неприятное чувство, будто она подглядывает за чужой жизнью. Есть ли у нее такое право? Право влезать в сокровенные мысли и чувства своей матери? Дневник – это дневник, он не предназначен для посторонних глаз. Мать писала не для того, чтобы кто-то, тогда или после, совал нос в ее секреты. И уж во всяком случае, не ее дочь. Но Эльси умерла, и спросить разрешения было не у кого. Она сама должна решить, как поступить с дневниками матери.

– Эрика? – Чересчур громкий голос Патрика прервал ее мысли.

– Да-а?

– Гости уже собираются!

Она посмотрела на часы. Господи, уже три! Сегодня Майе исполняется год, должны прийти самые близкие – родственники и друзья. Патрик, должно быть, решил, что жена заснула здесь, на чердаке.

– Иду! – Эрика отряхнула пыль, подумав, взяла тетради и рубашку под мышку и спустилась вниз.

Из гостиной на первом этаже уже доносился многоголосый веселый шум.

– Прошу, прошу, добро пожаловать! – Патрик отошел в сторону, пропуская гостей.

Юхан и Элизабет, пара, с которой они познакомились через детей – у них был сын в том же возрасте, что и Майя, со звучным именем Вильям. Увидев Майю, тот издал победный клич, потопал к предмету своего обожания и, не медля ни секунды, с ловкостью хоккеиста НХЛ свалил девочку на пол. Она горько заплакала, а родители подхватили сияющего Вильяма на руки.

– Знаешь, парень, так не годится, – с деланой серьезностью сказал Юхан своему любвеобильному отпрыску. – С девушками надо обращаться деликатно.

– А тебе не кажется, что его стиль ухаживания напоминает твой? – засмеялась Элизабет и удостоилась укоризненного взгляда мужа.

– Ладно, не ной, малышка, ничего страшного не случилось. – Патрик поднял плачущую дочь на руки и крепко обнял.

Майя мгновенно перестала плакать, пару раз всхлипнула и улыбнулась. Патрик поставил ее на пол и подтолкнул к обидчику.

– Посмотри-ка, что Вильям тебе принес! Пакет!

Магическое слово тут же возымело действие. Юхан поставил сына на пол, и тот с величайшей серьезностью протянул Майе перевязанный красивой кудрявой ленточкой сверток. Поскольку дети еще не достигли совершенства в искусстве хождения, дарителю оказалось трудно совместить вручение пакета с удержанием равновесия – со всего маху он хлопнулся на попу и собрался было заплакать, но, увидев сияющую мордашку Майи, тут же забыл про боль. Правда, судя по всему, она была не так уж и сильна – памперсы служат неплохими амортизаторами.

– Йи-и-и!.. – воскликнула Майя и начала дергать за ленточку.

Из этого, естественно, ничего не вышло, губы ее задрожали, и Патрик поспешил на помощь. Он развязал сверток, и на свет божий появился серый плюшевый слоник. Девочка прижала его к груди и начала от восторга перебирать ножками, что привело к тому же результату – Майя тоже приземлилась на попу, но ловко и изящно, как будто так и было задумано. Ее поклонник подошел и начал гладить слоника. Именинница издала ревнивый вопль, но Вильям, очевидно, истолковал его как поощрение и продолжил свои попытки. Явно назревал конфликт.

– Время выпить кофе, – сказал Патрик.

Он поднял Майю на руки и пошел в гостиную, Вильям с родителями последовали за ним. Мальчика посадили перед большим ящиком с игрушками, и мир был восстановлен, по крайней мере, на время.

– Всем привет! – Эрика сбежала по лестнице, пообнималась с гостями и погладила Вильяма по голове.

– Кому кофе? – крикнул Патрик из кухни и получил в ответ единогласное «мне!».

– И как ты себя чувствуешь в качестве жены? – Юхан улыбнулся и обнял Элизабет за плечи.

– Спасибо, как всегда. Разве что Патрик упрямо называет меня «женкой». Может быть, посоветуете, как отучить его от этого? – Эрика подмигнула приятельнице.

– Как-как… Не сдаваться, вот как. Постепенно «женка» станет «господином генералом». Так что не беспокойся… Кстати, где Анна?

– Она у Дана, они теперь живут вместе… – Эрика многозначительно подняла брови.

– Легки на подъем. – Элизабет тоже подняла брови: нормальная реакция на нормальную сплетню.

В дверь позвонили. Эрика вскочила.

– Это наверняка они. Или Кристина…

Имя Кристины она произнесла так, словно у нее во рту были кусочки льда. После свадьбы отношения со свекровью постепенно становились все более и более натянутыми. Главной причиной было настойчивое желание Кристины отговорить Патрика брать четырехмесячный отпуск по уходу за ребенком. «Как ты можешь! Ты должен думать о карьере!» Но Патрик уговорам матери не поддался – наоборот, чем больше она нажимала, тем он упорнее настаивал, что всю осень дочкой будет заниматься он и только он.

– Привет! Я не ошиблась? Это здесь, кажется, у кого-то день рождения? – донесся из прихожей голос Анны.

У Эрики стало тепло на душе – как всегда, когда она слышала веселый голос младшей сестры. Много лет этих радостных ноток было не слышно, но теперь Анна влюблена и счастлива.

Поначалу Анна очень переживала, что объектом ее любви оказался именно Дан. Но Эрика только посмеялась: ее собственные отношения с Даном закончились давным-давно, целую вечность назад. Конечно, такая рокировка казалась немного странной, но не более. Куда важнее было другое: к Анне вернулось хорошее настроение.

– А где моя любимица? – пророкотал огромный светловолосый Дан, заглядывая в комнату.

Между ним и Майей был настоящий роман: едва заслышав голос Дана, девочка тут же появилась в прихожей и двинулась к нему, протягивая ручонки.

– Ки-и?

Эрика была готова поклясться, что в Майином восклицании прозвучали отчетливые вопросительные интонации. Девчушка, очевидно, начала что-то понимать насчет дня рождения и связанных с этим событием преимуществ.

– А как же, а как же! – Дан кивнул Анне.

Та протянула Майе большой розовый пакет, перевязанный серебряной ленточкой.

Именинница немедленно высвободилась из объятий Дана и приступила к вскрытию. На этот раз ей помогала Эрика, и вскоре в руках у Майи оказалась большая кукла с закрывающимися глазами.

– Ука! – счастливо выдохнула девочка, изо всех сил обняла куклу и потопала к Вильяму хвастаться.

Новый звонок в дверь – пришла Кристина. Эрика терпеть не могла манеру свекрови – обозначить свое появление коротким символическим звонком и, не дожидаясь ответа, вломиться в прихожую.

Процедура разворачивания пакета повторилась снова, но на этот раз успех был, мягко говоря, скромным. Майя задумчиво посмотрела на стопку тряпок и заглянула в пакет еще раз – нет ли там чего-нибудь более интересного.

– Я в последний раз обратила внимание, что она выросла из своих кофточек, а вчера в «Линдексе» была распродажа, три по цене двух. – Кристина довольно улыбнулась. Реакцию внучки она просто-напросто не заметила.

Эрика с трудом сдержала желание произнести сентенцию на тему, что только законченный идиот дарит тряпки годовалому младенцу. Не только Майя разочарована, но свекровь ухитрилась воткнуть шпильку и ей, Эрике: ясное дело, она настолько плохая мать, что не в состоянии следить за гардеробом своего ребенка.

– Настал час торта! – У Патрика было идеальное чутье, когда следует перевести разговор на другие рельсы.

Эрика сдержалась, и они проследовали в гостиную. Сейчас должна была начаться главная церемония дня – торжественное задувание свечей на торте. «Свечей…» Громко сказано – свечка была всего одна, по числу прожитых именинницей лет. Майя, по-видимому, осознавала серьезность процедуры – прежде чем дунуть, она несколько раз надувала на пробу щеки, но все равно не получилось: она щедро оросила торт брызгами слюны, а свечка продолжала гореть как ни в чем не бывало. При следующей попытке Патрик дунул у нее из-за плеча, и цель была достигнута. А когда все запели традиционную песню в честь новорожденной «жить ей и жить ей, жить ей и жить ей, жить ей и жить ей до старости лет», у Эрики к горлу подкатил комок. Исподтишка посмотрела на Патрика – тот тоже тронут. Их крошке исполнился год. Она уже бегает, хлопает в ладоши, когда слышит заставку «Булибумбы», самостоятельно ест, награждает родителей поцелуями, мокрее которых не сыщешь во всей Северной Европе, и обожает весь мир. Эрика улыбнулась Патрику, и он улыбнулся ей в ответ. Жизнь прекрасна.

Мельберг тяжело вздохнул. В последнее время он часто вздыхал. Весенние неудачи не выходили из головы. Хотя удивляться было нечему, сам и виноват – расслабился, потерял контроль, позволил себе плыть по течению. Такое не проходит безнаказанным. Кто-кто, а он-то должен был это понимать. Ну что ж, хороший урок на будущее. Он не из тех, кто повторяет ошибки.

– Бертиль? – раздался настырный голос Анники из приемной.

Отработанным элегантным жестом он откинул со лба волосы и неохотно поднялся. Не так много было женщин на свете, кто мог бы ему приказывать, но Анника Янссон как раз принадлежала к этой группе. С годами он даже начал испытывать к ней уважение – и тут она, пожалуй, одна составляла всю категорию подобных людей. Весной в отделе все время работали какие-то бабы, и ничего хорошего из этого не вышло. А теперь еще одна… Он опять вздохнул. Неужели так трудно найти нормального парня в полицейской форме? Но нет, начальство упрямо посылало на замену Эрнсту Лундгрену каких-то девиц. Тридцать три несчастья.

Внезапно из приемной послышался собачий лай. Неужели Анника опять привела на работу одного из своих питомцев? Он ведь уже говорил с ней на эту тему.

Но нет, это был вовсе не один из несчетных лабрадоров Анники. В приемной стояла маленькая темнокожая женщина, а на поводке у нее вертелся большой лохматый пес неопределенного цвета и породы.

– Я его нашла прямо у вашего подъезда, – сказала посетительница с заметным стокгольмским акцентом. – Совсем молодой, почти щенок.

– Вот как! И что он здесь делает? – неласково произнес Бертиль и повернулся, чтобы уйти.

– Это Паула Моралес, – поспешила вставить Анника.

Бертиль остановился. Ясное дело, имя звучит на испанский манер. Но какая же она маленькая, пальцем перешибешь. А взгляд – как у чемпиона мира по боксу.

– Рада познакомиться. – Она протянула ему руку. – А песик бегал сам по себе. Ничей, судя по всему. Или такой хозяин, что лучше бы его совсем не было…

Все это она произнесла таким не терпящим возражений тоном, что Бертиль мысленно поинтересовался, куда же она клонит.

– Так оставьте его где-нибудь, – предложил он.

– В этом городе подходящего места нет. Здесь никто не заботится о бездомных собаках. Анника мне уже сказала.

– Разве нет? – на всякий случай спросил Мельберг.

Анника покачала головой: нет. И не было.

– Ну что ж… возьмите его к себе. – Он сделал попытку отстраниться от песика, прижавшегося к его ноге.

Тот, видимо, понял это как приглашение поиграть и улегся на его правый башмак.

– Взяла бы, если бы могла. У нас есть собака, и она терпеть не может конкурентов. – Взгляд Паулы оставался таким же требовательным, если не сказать грозным.

– А ты, Анника? Тебе-то все равно – собакой меньше, собакой больше, – чуть ли не просительно сказал Мельберг.

Черт их всех подрал, почему он вынужден заниматься такой ерундой! Начальник он здесь или кто?

Анника отрицательно покачала головой.

– Мои привыкли только друг к другу. С чужаком ничего не выйдет.

– Вы его и возьмете, – неожиданно решила Паула и протянула Бертилю поводок.

От неожиданности Мельберг его взял. Пес еще тесней прижался к нему и заскулил.

– Вы же видите, вы ему понравились.

– А он мне? Я же не могу… у меня нет этих… – Мельберг никак не мог придумать подходящую реплику.

– У тебя же нет никаких зверей дома! Пусть поживет пару дней, а я поспрошаю, может, найдется кто-то. Наверное, он просто потерялся, откуда же тогда поводок? А нет, так найдем ему хозяина. Не можем же мы просто выбросить его на улицу. Еще под машину попадет.

Мельберга последний аргумент почему-то тронул.

– Ладно, – буркнул он, – возьму этого крокодила… но только на пару дней, не больше. И вымой его, иначе и на порог не пущу! – Он погрозил Аннике пальцем.

– Никаких проблем! – воскликнула Анника с облегчением. – Пошли в душ, зверушка! – Она приняла у начальника поводок и добавила: – Спасибо, Бертиль.

– Чтобы он блестел, когда я его увижу в следующий раз, – проворчал Мельберг. – Иначе, как сказано, от ворот поворот!

Он вышел из приемной и с грохотом захлопнул за собой дверь. Анника и Паула переглянулись и засмеялись. Пес весело тявкнул, подошел к батарее и постучал по ней хвостом – наверное, на улице было слышно.

– Желаю приятного времяпрепровождения! – Эрика помахала Майе, но дочь не заметила – была увлечена мультиком.

– Еще бы! – Патрик чмокнул Эрику в щеку. – Несколько месяцев можешь за нас не беспокоиться.

– Звучит так, словно я отправляюсь за тридевять земель. – Эрика засмеялась. – Не так-то легко от меня избавиться. Для начала увидимся за ланчем.

– А ты сможешь работать дома? Наверняка будешь все время отвлекаться…

– Попробую. А ты просто вообрази, что меня нет.

– Никаких проблем. Как только ты закроешь за собой дверь кабинета – считай, что перестала для меня существовать. – Он подмигнул.

– Посмотрим, посмотрим. – Эрика поставила ногу на ступеньку. – Во всяком случае, попробовать можно. Иначе придется арендовать офис.

В кабинет она поднялась со странным чувством. Целый год она провела дома с Майей. Ей уже начинало казаться, что она не дождется этого дня, когда сможет наконец передать эстафету Патрику и заняться взрослыми делами. Она до смерти устала от площадок, песочниц и детских телевизионных программ. В конце концов, песочный пирожок вряд ли мог сыграть роль удовлетворительного стимула для интеллектуальной деятельности, даже если был близок к совершенству. Как бы она ни любила свою дочь, необходимость в сотый раз петь песенку «Имсе-Вимсе-паучок» приводила ее в бешенство. Пусть теперь Патрик поет.

Эрика устроилась на стуле поудобнее и нажала на кнопку, наслаждаясь знакомым жужжанием вентиляторов. Сдача ее новой книги о громких убийствах последних лет назначена на февраль, и за лето она успела собрать почти все нужные материалы, так что теперь оставалось только засесть за компьютер и писать. Она открыла «Word», нашла документ под названием «Элиас» (имя первой жертвы серийного убийцы) и приготовилась работать. В дверь осторожно постучали.

– Извини, что беспокою. – Патрик был явно смущен. – Не могу найти комбинезон.

– В сушильном шкафу.

Патрик молча кивнул и закрыл дверь.

Эрика пробежала пальцами по клавиатуре – даже после недели простоя навыки быстрой печати слабели. Опять стук в дверь.

– Еще раз извини, скоро оставлю тебя в покое… но как одевать Майю? На улице довольно прохладно, но она так легко потеет… Как бы не простудилась, если переборщить с одеждой. – Патрик глуповато улыбнулся.

– Надень на нее синий свитерок и пару колготок под комбинезон… и тонкую шапочку.

– Спасибо.

Дверь закрылась. Эрика начала было писать, но тут из гостиной донесся дикий рев. Послушав две минуты, она вздохнула и спустилась.

– Я помогу… Одевание – не наша сильная сторона.

– Спасибо, я заметил… – У Патрика на лбу выступили капли пота.

Майя была разъярена, отчего силы ее удесятерились, и бороться с ней было вовсе не легко.

Через пять минут девочка постепенно успокоилась и дала себя одеть, хотя и продолжала дуться.

– Погуляйте подольше, маме надо поработать.

– Извини, конечно… Наверное, понадобится несколько дней, чтобы освоить все эти процедуры. – Патрик выглядел явно смущенным.

– Я понимаю, – успокоила его Эрика и плотно захлопнула за ними дверь. Налила себе большую чашку кофе из термоса и решительно поднялась в кабинет. Наконец-то.

– Ш-ш-ш… Что ты так кричишь?

– Да брось ты… Мамаша сказала, они оба уехали. Все лето почту никто не брал, она еще с июня время от времени освобождает их почтовый ящик. Так что можешь хоть обкричаться.

Маттиас засмеялся, но, похоже, приятель продолжал сомневаться. Этот старый дом почему-то казался Адаму жутковатым, а тем более сами старики. Маттиас может говорить все, что ему хочется, но осторожность надо соблюдать.

– И как ты собираешься туда проникнуть?

В голосе его прозвучала какая-то жалкая нотка, и он тут же себя за это возненавидел. Ему часто хотелось быть похожим на Маттиаса. Смелый, отчаянный, ничего не боится – иногда до безрассудства. Но таким уж он был, и самые лучшие девочки доставались тоже ему.

– Найдем способ. Как правило, он находится.

– Понятно… У тебя, очевидно, большой опыт взломщика. – Адам засмеялся, стараясь не производить при этом шума. Почти беззвучно.

– Я много чего делал такого, что тебе даже и не снилось, – сказал Маттиас слегка надменно.

Ну да, конечно, подумал Адам, но возражать не стал. Если Маттиас хочет казаться круче, чем есть на самом деле, – ради бога. В спор с ним он вступать не собирался.

– Как ты думаешь, что у него там? – с горящими глазами спросил Маттиас.

Они крались вокруг дома – должно же что-то быть, дверь или щель в подвал, ну хоть что-нибудь…

– Откуда мне знать! – Адаму все меньше и меньше нравилось затеянное предприятие.

– Наверняка какие-нибудь крутые нацистские цацки! – Маттиас все сильнее возбуждался с каждой минутой, а может, сам себя подогревал.

С тех пор как они делали эту школьную работу о войсках СС, в него точно бес вселился. Он прочитал кучу книг о Второй мировой, о нацизме… А когда узнал, что их сосед всего-то через дом – известный эксперт по Третьему рейху, соблазн пересилил осторожность.

– А может быть, он ничего такого дома и не держит, – попытался Адам охладить пыл приятеля. Впрочем, он прекрасно знал, что из этого ничего не выйдет. – Папа сказал, старик раньше преподавал историю, так что никаких цацек может и не быть. Книги там, газеты… ну и все такое.

– Скоро узнаем! – Глаза у Маттиаса заблестели. – Смотри! Окно не заперто!

Адам с тоской понял, что Маттиас прав. В самом деле, окно на торцевой стене было закрыто неплотно. А он-то втайне надеялся, что дом окажется неприступным.

– Надо что-то просунуть в щель. – Маттиас огляделся. – А вот и решение.

Он поднял с земли отвалившийся оконный крючок.

– Посмотрим. – Он поднял крючок над головой, просунул в щель и попробовал нажать, действуя как рычагом. Рама не сдвинулась с места. – Черт, должно получиться! – От усердия он даже высунул язык.

Это было трудно – стоя чуть не на цыпочках и подняв руки над головой, жать изо всех сил на крючок. Начинающий взломщик даже задохнулся, но под конец ему удалось чуть-чуть сдвинуть раму. Крючок вошел на пару сантиметров глубже.

– Это будет выглядеть как взлом! – прошипел Адам, но Маттиас словно не слышал.

– Теперь посмотрим на это чертово окно. – Маттиас надавил еще раз. – Йес! – Он победно потряс кулаком и повернулся к Адаму. – Теперь ты должен мне помочь туда залезть.

– Подожди, наверняка в сарае есть лестница или табуретка…

– К черту табуретку! Помоги мне забраться, а я тебя потом втащу.

Адам послушно встал спиной к стене и сцепил руки. Каблук Маттиаса врезался в ладонь. Это было довольно неприятно, но Адам преодолел боль и поднял приятеля на уровень груди.

Маттиас подтянулся, ухватился за что-то, взобрался еще выше и наконец поставил ногу на подоконник. Сморщил нос – чем это так воняет? Маттиас отодвинул гардину, поднял рулонную штору и огляделся. Похоже на библиотеку, но в комнате полумрак, все остальные шторы опущены.

– Здесь вонь в двести лошадиных сил! – Зажимая пальцами нос, он выглянул наружу.

– Ну и наплюй, – с надеждой предложил Адам снизу.

– Ну да, как же! Для того и лезли, чтобы сразу смыться. Веселье только начинается… Давай руку!

– А ты удержишь?

– Неужели нет? Давай, давай! – Адам поднял руку, и Маттиас потянул изо всех сил.

Оказалось, это далеко не так просто, как он себе представлял, но Адаму в конце концов удалось ухватиться за подоконник, и Маттиас спрыгнул на пол, чтобы освободить ему место. Под ногами что-то тихо захрустело – в полутьме не разглядеть что. По звуку – засохшие цветочные лепестки.

– Что за черт! – У Адама тоже захрустело под ногами. – Боже, какая вонь!

– Я же говорил! – весело подтвердил Маттиас. Он уже немного принюхался и меньше замечал тяжелый запах в комнате. – Теперь посмотрим, чем старикан нас порадует.

– А если кто-то увидит?

– Ты что, сбрендил? Кто нас увидит? Подними же шторы наконец!

Адам поднял рулонные шторы – одну за другой. Труд невелик – нажал кнопку, и те с жужжанием улетают вверх. В комнате стало светло.

– Ничего комнатка! – Маттиас с восхищением огляделся.

Помещение и в самом деле показалось им огромным. Все стены заняты книжными шкафами и полками – от пола до потолка. В углу у небольшого журнального столика – два кожаных кресла. В дальнем конце – гигантский письменный стол, а около него – старинный вращающийся стул с высокой спинкой. Адам шагнул вперед, но хруст под ногами заставил его остановиться. На этот раз они поняли, в чем дело.

– Вот это да… – прошептал Адам в изумлении.

Весь пол был усеян дохлыми мухами. Мухи валялись и на подоконниках. Ребята невольно вытерли руки о штанины.

– Фу, какая мерзость! – Физиономию Маттиаса исказила гримаса отвращения.

– Откуда их столько? – Адам уставился на пол.

Он, разумеется, видел американский сериал о судебных медиках, и вывод напрашивался сам собой. Дохлые мухи, запах… Он отбросил эту дикую мысль, но не мог оторвать глаз от стула, развернутого к ним спинкой.

– Маттиас?

– Да? – Его приятель тщетно пытался найти в сугробах дохлых мух место, куда можно было бы поставить ногу.

Адам не ответил. Он медленно двинулся к столу. Что-то внутри его подсказывало – лучше повернуться и исчезнуть из этого дома. Выпрыгнуть из окна и бежать куда глаза глядят. Но любопытство пересилило – ноги сами несли его вперед.

– Чего тебе? – переспросил Маттиас, но тут же осекся, увидев напряженное, покрытое каплями пота лицо Адама.

Тот протянул дрожащую руку к стулу. Кожа обивки была прохладной на ощупь. Он толкнул спинку и отошел на шаг назад. Стул начал поворачиваться… За спиной Адам услышал странные звуки – у Маттиаса началась неудержимая рвота.

Внимательные карие глаза отслеживали каждое его движение. Мельберг пытался сделать вид, что этого не замечает, но успеха не достиг. Пес не отходил ни на шаг и не сводил с него обожающего взгляда. Наконец Мельберг сдался, достал из нижнего ящика письменного стола кокосовое печенье и кинул на пол. Через две секунды печенья как не бывало, и Мельбергу показалось, что пес ему улыбнулся. Конечно, показалось. Ладно, по крайней мере, чистенький. Анника постаралась на славу – часа полтора мыла его с шампунем. И все равно Бертилю не особенно понравилось, когда сегодня утром он обнаружил пса в постели. Прямо у себя под боком. Блох простым шампунем не выведешь. Мысль, что шерсть собаки кишит крошечными злобными насекомыми, которые только и ждут удобного момента, чтобы на него наброситься, выводила Мельберга из себя. Впрочем, Анника поклялась, что никаких нежелательных форм жизни у щенка она не обнаружила. Но спать в одной постели с собакой – уж извините. Больше он этого не допустит.

– И как же мы тебя назовем? – спросил он у пса, подумав при этом, каким идиотом выглядит со стороны: надо же, солидный человек, полицейский, в служебном кабинете всерьез беседует с четвероногой шавкой!

Но имя надо придумать. Он огляделся в надежде найти какую-нибудь подсказку. Но в голову лезли только глупые, банальные имена: Фидо, Лудде… Нет, это все не пойдет. Вдруг он хохотнул – его посетила блестящая мысль. Если говорить по совести, ему не хватало Лундгрена, не то чтобы очень, но так, самую малость. Он, конечно, вынужден был его уволить, но… почему бы не назвать пса Эрнстом? В этом есть определенный юмор… Он снова хохотнул.

– Эрнст… что скажешь, старина? Звучит неплохо, а? – Мельберг достал из ящика еще одно печенье.

Конечно же, став Эрнстом, псина заслужила поощрение. А если разжиреет… ладно, не его, Бертиля Мельберга, забота. Через пару дней Анника наверняка найдет желающих взять пса, и тогда не будет иметь ровно никакого значения, сожрал он одно печенье или два.

От резкого телефонного звонка щенок подпрыгнул, как показалось Бертилю, всеми четырьмя лапами, и даже он сам вздрогнул.

– Бертиль Мельберг.

Он сначала не понял, о чем речь, – голос в трубке был такой взвинченный, на грани истерики, что он смог различить только отдельные слова.