Камилла Гребе
Охота на тень

Бритт-Мари повесила колечко на тонкую золотую цепочку, и с тех пор не снимая носила на шее. Это было единственное, что досталось ей от матери, и это сокровище Бритт-Мари берегла как зеницу ока.

Может быть, на её решение повлияла трагическая судьба Элси, напоминавшая о себе тяжестью золотого колечка в шейной впадинке. Может быть, виной тому послужили многочисленные газетные репортажи об «этих полицейских в юбках», только в том же году Бритт-Мари приняла решение поступить на службу в полицию. Хильма и Вальдемар, которых планы дочери вовсе не привели в восторг, уговорили её позаниматься для начала обычной работой, так что Бритт-Мари устроилась продавцом в магазин швейных принадлежностей.

Работа оказалась, как и предполагала Бритт-Мари, скучнее некуда, так что в 1967 году она решила получить образование, необходимое для службы в полиции, даже несмотря на то, что Вальдемар на своём смертном одре умолял её этого не делать.

Формальные требования она выполнила с лихвой: её сто семьдесят сантиметров роста были на целых пять сантиметров выше, чем требовалось. К тому же, на руках у Бритт-Мари была медицинская справка о том, что она имеет подходящее для службы телосложение. Она умела водить машину и печатать на машинке, а в довершение, словно всего перечисленного было недостаточно, Бритт-Мари ещё умела плавать и имела высокий средний балл в аттестате.

Мужчина, который проводил собеседование с Бритт-Мари, носил очки в роговой оправе, и в течение всего разговора не переставал улыбаться. Бритт-Мари никак не могла распознать его истинный настрой и стала нервничать и потеть.

Мужчина, однако, благосклонно кивал на все её ответы и попутно делал записи, которые она без труда могла прочесть со своего места.

«Слишком велика для женщины, однако прекрасно подходит для полицейской службы», – записал он в своём формуляре.

Бритт-Мари приняли на службу в качестве полицейского стажёра, и той же осенью ей предстояло пойти на офицерские курсы. Из двух сотен стажёров набралось всего пять женщин, однако они вскоре освоились. Бритт-Мари выучила, как следует отдавать честь, будучи одетой по форме, – женщинам, которые не проходили армейскую службу, приходилось долго упражняться. Она научилась обращаться с табельным оружием, получила опыт регулировки дорожного движения, а также наловчилась лихо маневрировать между конусами на автодроме за рулем чёрного «Крайслер Вэлиант», принадлежавшего полицейской школе.

После обязательного сороканедельного курса обучения Бритт-Мари должна была приступить к службе в должности постового. Однако все её планы рухнули, так как внутри ведомства начались жаркие дискуссии. Действительно ли женщинам подходит наружная полицейская служба, предполагающая ношение формы, учитывая высокие требования к физической силе и выносливости, а также психической стабильности?

В 1969 году вновь избранное руководство Главного полицейского управления совместно с Шведским Профсоюзом Полицейских приняли решение о командировании по завершении обучения всех прошедших экзамен женщин-полицейских на службу в следственные и секретные подразделения.

Другими словами, женщинам более не дозволялось носить форму, так что Бритт-Мари предстояло заняться кабинетной работой. Она была разочарована, но в её жизни происходило столько всего сразу, что она не позволила себе впасть в уныние. Бритт-Мари получила назначение в местечко Суллентуна в предместье Стокгольма, где стала снимать комнату у престарелой учительницы. Там у неё появились новые друзья и товарищи по службе.

Так что если Элси была семечком, то Бритт-Мари стала древом. Центром, вокруг которого завертится эта необычайная история.

История эта началась одним теплым вечером где-то среди черёмух и сирени, между городом и деревней, в промежутке между беззаботным девичеством и семейной жизнью.

Вскоре Бритт-Мари предстояло включиться в охоту за Болотным Убийцей.

Но ей это пока было неведомо…

Бритт-Мари
Эстертуна, 1971–1974

2

Косые лучи вечернего солнца насквозь пронизывали кроны сосен, и ажурные, кружевные тени ложились на грунтовую дорогу, лента которой расстилалась под колесами велосипеда Бритт-Мари, возвращавшейся со стрельбища Йервафэльтет. В прохладном лесном воздухе стоял дух хвои и влажной земли.

Мышцы ног заныли от напряжения, когда Бритт-Мари верхом на своем велосипеде принялась форсировать холм, в низине, за которым лежала Эстертуна.

До маленькой уютной комнаты, которую Бритт-Мари снимала в Хеленелунде, оставалась всего пара километров.

В ушах до сих пор звенело – она провела несколько часов на стрельбище, но хотя, подобно большинству своих сослуживцев, использовала пустые гильзы в качестве берушей, это не помогло. Были и другие способы приглушить шум стрельбы. Сольвейг, например, использовала промасленную вату. Но парни никогда не подумали бы разгуливать с ватой в ушах, а Бритт-Мари ни в чем не желала им уступать.

Она знала, что к вечеру звон в ушах уже станет тише, а наутро от него вообще останется лишь слабый отголосок – еле слышный шёпот, напоминающий о вчерашнем занятии.

Бритт-Мари хорошо стреляла, в своей группе она была одной из лучших. Летом она планировала вступить в стрелковый клуб. Бритт-Мари хотела участвовать в соревнованиях – она знала, что могла бы занимать призовые места, нужно только почаще упражняться.

Добравшись до вершины холма, Бритт-Мари на мгновение залюбовалась панорамой Эстертуны, расстилавшейся у его подножия, но внезапно её ослепил луч заходящего солнца, и Бритт-Мари инстинктивно зажмурилась. Может быть, потому она и не заметила тот камень на самом краю дороги. Камень был небольшой, но и такого хватило, чтобы потерять равновесие. Велосипед вильнул и полетел в канаву.

Бритт-Мари выругалась сквозь стиснутые зубы, выбралась из канавы и принялась отряхивать с одежды хвою и комья влажной земли.

Особенной боли она не почувствовала, но джинсы на одном колене были разорваны в пух и прах, и на светло-голубой ткани расплывалось тёмное пятно крови.

Бритт-Мари бросила взгляд на свой велосипед. Цепь слетела, но в целом он выглядел удовлетворительно. Колёса не перекосились, и когда Бритт-Мари в качестве эксперимента провела велосипед несколько метров по обочине, никаких других дефектов не обнаружилось.

Бритт-Мари опустилась на колени и принялась руками прилаживать покрытую мазутом цепь на место, но вскоре поняла, что ей с этим не справиться.

– Не нужна помощь?

Бритт-Мари вскочила и обернулась на голос.

Он, должно быть, был на несколько лет её старше. Худощавый, с широкой улыбкой. Длинные волосы цвета спелой пшеницы свисали на лицо, закрывая один глаз, руки – в карманах джинсов-клёш.

– Сдается мне, что для ремонта потребуются инструменты, – отозвалась Бритт-Мари.

– Всё в порядке? – спросил он, указывая на её колено.

– В полном. Это всего лишь царапина. Меня больше беспокоит велосипед.

– Хмм, – задумался он, сделав несколько шагов навстречу и присев на корточки возле велосипеда. Он немного потыкал в цепь пальцем, который и так выглядел не слишком чистым, и кивнул.

– Пойдем со мной, – скомандовал он, поднимаясь на ноги.

– Куда?

Он забрал велосипед из её рук и зашагал по направлению к Эстертуне.

– Ко мне на работу, – ответил он с улыбкой. – Там я смогу его починить. Это займет не больше минуты.

В обычном случае Бритт-Мари и не подумала бы идти куда-либо с незнакомцем, которого повстречала в лесу. Но у него оказались такие обезоруживающие манеры, такая открытая улыбка, и к тому же, велосипед нуждался в починке, так что Бритт-Мари отбросила сомнения.

– Меня зовут Бьёрн, – представился он.

– Бритт-Мари.

– Куда ты ехала?

– В Хеленелунд, я там живу. Я ехала со стрельбища.

Бьёрн удивлённо поднял бровь и немного сбавил обороты.

– Стрельбище. Мне уже нужно бояться?

– Всё зависит от тебя. Я из полиции.

Его улыбка стала ещё шире.

– Вот чёрт. Никогда бы не подумал.

– Да? А о чём же ты тогда подумал? – поинтересовалась Бритт-Мари, смахивая с лица нескольких надоедливых мошек, которые упрямо кружились вокруг неё.

Бьёрн встретился с ней взглядом, пожевал губами, но так ничего и не ответил.

Рабочим местом Бьёрна оказалась автомастерская на окраине Эстертуны. Как он и обещал, починка велосипеда отняла не больше пары минут.

– Как новый, – отрекомендовал он, похлопав велосипед по седлу мозолистой ладонью, на которой старые, въевшиеся пятна мазута теперь перемежались свежими.

– Огромное спасибо. Не знаю, как тебя благодарить.

Бьёрн снова приподнял одну бровь, и Бритт-Мари, к собственному удивлению, поняла, что уже вполне по-свойски воспринимает эту его привычку.

– Зато я знаю, – выпалил он.

Она не успела ничего ответить, как он снова заговорил:

– Поехали со мной завтра купаться на озеро Тунашён. Будет жарко.

Она заколебалась.

– Даже не знаю.

– Ты завтра работаешь?

– Нет, но…

На самом деле она хотела сказать, что они ещё совершенно не знают друг друга, но, встретив его сияющий взгляд, растерялась.

– Встречаемся здесь в десять, – скомандовал Бьёрн, указывая на парковку возле автомастерской, где в ожидании ремонта или обслуживания выстроились шеренги автомобилей. Потом он развернулся и пошёл прочь, не дожидаясь её ответа. Он принялся насвистывать мелодию, которая показалась Бритт-Мари знакомой, а потом исчез из виду среди домов.

По пути домой Бритт-Мари думала о Бьёрне. О его мускулистых ногах и дочерна загорелых руках. О его волосах, растрёпанных, как мочало – так сказала бы мама, – и о лукавом взгляде его глаз из-под приподнятых бровей.

Воздух к вечеру стал прохладнее, но несмотря на это, кожа Бритт-Мари пылала. Она решила, что, должно быть, обгорела на солнце.

Бьёрн кого-то ей напоминал, только кого?

Проезжая мимо раскрытого окна, она услышала хорошо знакомый мотив, и сразу всё поняла.

Бьёрн Скифс.^[5]

Он выглядел точь-в-точь, как Бьёрн Скифс.

Они лежали на одеяле на берегу озера Тунашён.

Сегодня общение складывалось более гладко. Ручеёк беседы плавно вился, словно эти двое были знакомы уже давно. Словно позади осталось уже много часов таких разговоров, и они были уже достаточно близки, чтобы заслужить доверие друг друга, несмотря на то, что на пляже провели не более часа.

У кромки воды резвились несколько ребятишек, а на лугу, который раскинулся между пляжем и лесом, отдыхающие расстелили разноцветные пледы и разложили еду для пикника.

Бритт-Мари была рада, что взяла бутерброды, потому что всё, что прихватил с собой Бьёрн, это пиво. Несмотря на то, что пиво ей тоже нравилось, сыт им точно не будешь.

– Держи, – сказала она, протягивая Бьёрну аккуратно завёрнутые в пергаментную бумагу бутерброды с колбасой.

– Вот спасибо, – обрадовался он, и в ответ протянул ей ещё бутылочку пива.

Он продолжал свой рассказ:

– Потом я вернулся обратно в подвал маминого таунхауса, где, собственно, мне живется совсем неплохо. Во всяком случае, побуду там, пока не подыщу себе что-нибудь другое. Не по таким заоблачным ценам. А что твои родители?

– Хильма и Вальдемар – мои приёмные родители, – отозвалась Бритт-Мари, и сама удивилась, с какой лёгкостью она это сказала. Как будто быть приёмным ребенком – самая обыденная вещь на свете.

Если Бьёрн и был удивлён, сейчас он этого не показывал.

– Ясно, – отозвался он.

– Папа умер несколько лет назад.

Бьёрн промычал что-то невнятное в ответ, подхватил пустую бутылку и одной рукой отправил её в мусорку, стоявшую поодаль. Бутылка перелетела через пункт назначения, и Бьёрн подавил разочарованный вздох, но не предпринял попытки подобрать её.

– А твоя мать? Она здесь живёт? – спросил он.

– Нет, после папиной смерти она перебралась в Хёганэс.

Бритт-Мари задумалась о своей маме и прикрыла глаза, подставив лицо лучам солнца.

Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Бритт-Мари узнала о том, что родители её удочерили. Несмотря на то, что она продолжала любить мать так же сильно, невозможно было отрицать тот факт, что в их отношениях что-то изменилось, когда Бритт-Мари узнала правду об Элси. Бритт-Мари казалось, что больше она не могла положиться ни на кого и ни на что.

Словно в мире не осталось ничего по-настоящему незыблемого, постоянного.

Отголоски этого открытия теперь звучали в отношениях Бритт-Мари с матерью. Бритт-Мари больше не могла вести с ней такие же долгие доверительные разговоры, как бывало до, ибо правда – или скорее ложь – заставила их отдалиться друг от друга.

Это не изменилось, даже когда мама заболела.

Пару лет назад ей диагностировали рак груди, и несмотря на то, что врачам удалось сдержать прогрессирование болезни, исход всё ещё оставался неясным. Бритт-Мари переживала за неё и несколько раз пыталась ей об этом сказать. Но у неё ничего не вышло, потому что всякий раз, как Бритт-Мари предпринимала очередную попытку, она никак не могла избавиться от образа Элси, и думала лишь о том, как долго мама с папой скрывали от неё правду.

Бъёрн повернулся и положил руку ей на бедро.

У Бритт-Мари сладко заныло где-то в животе и кожа зажглась от его прикосновения. Она пододвинулась поближе, закинула нагретую солнцем ногу поверх его ноги, и заглянула в его ясные голубые глаза.

Не отводя взгляда, он медленно поднял руку и, лаская, провёл указательным пальцем по её груди.

Его прикосновения пробудили к жизни давно подавленное желание.

Прошло уже два года с тех пор, как Бритт-Мари порвала с Эйнаром, и теперь, спустя столько времени, она не могла понять, почему так долго тянула с разрывом. Эйнар был до чрезвычайности скучен: единственное, что его интересовало в жизни – собственная коллекция марок. А после Эйнара Бритт-Мари не встречала никого, кто мог бы заставить её что-то почувствовать.

До сих пор. До сегодняшнего дня.

– Поедешь со мной? – спросил он, задержав палец на кончике её соска.

Волна желания поднялась внутри неё.

Бритт-Мари без колебаний ответила согласием. Словно ответ только и ждал того, чтобы сорваться с языка. Словно всю свою жизнь она ждала этого вопроса. От него.

Да, да.

Четырьмя месяцами позже они поженились и стали ожидать появления на свет ребёнка.

3

Бритт-Мари стояла в кухне маленькой двухкомнатной квартиры, которую их молодой семье предоставило жилищное агентство. Поставив в сумку контейнер с едой, она бросила взгляд на Эрика, на первый взгляд, бесцельно копошившегося на полу среди игрушек.^[6]

Бритт-Мари обернулась к Бьёрну.

– Вы справитесь?

Бьёрн промолчал.

По радио диктор монотонно зачитывал новости. Хотя ничего нового не было: феномен Баадера-Майнхоф, ИРА, Вьетнам.^[7]

Бритт-Мари начало казаться, что война во Вьетнаме идет уже целую вечность. Сводки с далеких полей брани долетали до слушателей уже несколько лет.

«В каком страшном мире мы живём», – подумала Бритт-Мари, и в который раз напомнила сама себе, какой счастливый ей выпал жребий: жить под мирным небом, иметь крышу над головой, и прежде всего – быть вместе со своей семьёй.

Наконец-то у неё была собственная семья, настоящая. Теперь уже не имели никакого значения все прошлые беды и трудности – её жизнь в приёмной семье, вся эта ложь, папина смерть.

А сейчас Бритт-Мари собралась выходить на работу, да не куда-нибудь, а в полицейский участок Эстертуны.

По правде говоря, этот факт радовал Бритт-Мари значительно больше, чем она готова была признать, – ибо несмотря на то, что ей нравилось быть мамой, домохозяйка из неё вышла никудышная. Так что едва ей поступило предложение выйти на службу в участок, Бритт-Мари без промедления ответила согласием, невзирая на протесты мамы, которая считала, что выходить на работу до того, как ребенку исполнится три года, – совершенно недопустимо.

Бритт-Мари выключила радио, подошла к Эрику и приложила ладонь к его лбу.

Уж не поднялась ли у него температура?

С тех пор как у мамы нашли рак, Бритт-Мари стала чересчур много думать о болезнях. И эта тревога лишь возрастала сообразно переменам в её жизни – знакомству с Бьёрном, замужеству, материнству. Теперь слишком многое было поставлено на карту, слишком многое могло в любой миг пойти прахом.

– Ты что-то сказала? – сонно промямлил Бьёрн.

– Я спросила, справитесь ли вы?

– Конечно, – отозвался Бьёрн, не отрываясь от газеты. – Она вот-вот придёт.

Она – это Май, его мать.

Она должна будет присматривать за Эриком, пока Бритт-Мари на работе. Май сама предложила забирать Эрика на день к себе, и конечно, в её таунхаусе ему будет гораздо лучше – ведь там гораздо просторнее и есть собственный сад.

Помощь Май – вынужденная мера в ожидании места в детском саду, в этом были согласны оба – и Бьёрн, и Бритт-Мари. Альтернативой для неё было стать домохозяйкой, но сама мысль о таком исходе заставляла её нервно поёжиться.

Пот капал со лба и капли сбегали вниз, между грудей – не только из-за жары, но и потому, что Бритт-Мари пришлось пробежаться, чтобы успеть вовремя. К тому же, она нервничала из-за температуры у Эрика.

В то же время, во всем теле ощущалось радостное щекотание в предвкушении нового жизненного этапа.

Наконец-то Бритт-Мари сможет начать работать.

– Добро пожаловать, – произнесла женщина в приёмной, которая представилась, как Сив. У неё была такая широкая улыбка, что заметно было, как сверкают золотые коронки на верхней челюсти. – На прошлой неделе мы разговаривали по телефону. Отдел по расследованию насильственных преступлений, верно?

– Верно, – согласилась Бритт-Мари, выпрямляя спину и в очередной раз наказывая себе не сутулиться. Было время, когда Бритт-Мари стеснялась своего стасемидесятисантиметрового роста, заставлявшего её чувствовать себя неуклюжей и неженственной. Но на полицейской службе высокий рост давал свои преимущества: все думают, что ты сильная, и даже если на самом деле это не так, правонарушителям это внушает почтение.

До той степени, до какой в наше время мужчина ещё мог испытывать почтение к женщине.

– Как чувствует себя маленький? – прочирикала Сив.

– Отлично. Скоро выживет нас из дому.

Сив улыбнулась и поправила на своей пышной груди чересчур тесную блузку горчично-жёлтого оттенка.

– Я сейчас позвоню комиссару Фагербергу, – сообщила она, бросив тоскливый взгляд на коробочку «Принца», лежавшую рядом с серым телефонным аппаратом.^[8]

– Простите, но у меня тоже назначена встреча с комиссаром Свеном Фагербергом.

Бритт-Мари обернулась на голос, и обнаружила у себя за спиной улыбающегося незнакомца. На нём была тесная рубашка, воротник которой отличался удлиненными концами, галстук в коричневую полоску и коричневый пиджак. Вьющиеся каштановые волосы незнакомца были коротко пострижены, отчего его рыжеватые бакенбарды казались ещё длиннее – они висели, как два беличьих хвоста, возле ушей. Веснушки разного размера были беспорядочно разбросаны по его лицу, словно острова в океане. Над переносицей угнездилось особенно крупное пятно – оно навело Бритт-Мари на мысль о континентах на карте мира, вот только она не могла вспомнить, на который из них оно было похоже.

География никогда не была её коньком.

– Рогер Рюбэк, – представился незнакомец. – Инспектор уголовной полиции Рюбэк, – добавил он. – С сегодняшнего дня я здесь работаю.

– Вот оно что! В таком случае, добро пожаловать! – расплылась в улыбке Сив, бросив быстрый взгляд в сторону Бритт-Мари.

Рогер тоже посмотрел на неё. Они пожали руки и представились друг-другу по форме.

– Я из Фалуна, – пояснил он, когда Бритт-Мари отметила, что его речь не похожа на местную.

Бритт-Мари заинтересованно кивала, пока он рассказывал о своём переезде и о семье, которая осталась в Даларне. В столице ощущалась сильная нехватка полицейских кадров, так что никому не была в новинку практика командирования полицейских с территорий в Стокгольм для замещения вакантных должностей.

Дверь за стойкой приёмной распахнулась, и оттуда вышел мужчина, одетый в серый костюм. Издалека он мог показаться худощавым и тщедушным, но как только он приблизился, стало очевидно, что тело у него жёсткое и поджарое, а на бледном лице отчётливо проступали волевые черты.

Вошедший представился. Он оказался комиссаром Фагербергом. Его взгляд задержался на Бритт-Мари, возможно, чуть дольше необходимого, прежде чем он сделал обоим новичкам приглашающий жест рукой.

– Предлагаю пройти внутрь, – сказал он и направился к лестничной клетке, игнорируя лифты.

– Отлично, – отозвался Рюбэк, словно это был вопрос, а не констатация. Бритт-Мари утвердительно кивнула в спину Фагербергу.

Тремя лестничными пролётами выше они оказались в отделе по расследованию насильственных преступлений. Бритт-Мари вытерла со лба пот и поправила каштановую чёлку.

Помещения в отделе выглядели современно, пол в коридоре покрыт оранжевым ковролином, а филенчатые двери кабинетов были из тёмного дерева. Рядом с каждой дверью в стене имелись стеклянные вставки, так что заглянуть в кабинет можно было прямо из коридора. В дальнем конце коридора располагались туалеты и небольшой буфет с кофеваркой и крошечным холодильником.

Они поздоровались с парой коллег. Первым был Кроок, приземистый финн лет пятидесяти на вид, с потными руками и слезящимися глазами. Он заявил, что новички могут звать его Пеккой. Второй оказалась фру Лагерман, секретарь.

Фагерберг никого не называл по именам, что заставило Бритт-Мари сделать вывод о том, что «ты-реформа» прошла мимо него незамеченной.

Фру Лагерман на вид тоже можно было дать около пятидесяти. На ней были поло и жёлтое платье без рукавов с широким поясом. На волосах начёс, и уложены они старомодно, как носили во времена молодости Элси, о чём Бритт-Мари тут же подумала. На кончике носа фру Лагерман балансировали массивные очки с коричневыми пластиковыми дужками.

Дальше по коридору располагались ещё три кабинета. Однако следователей (во всех трех случаях – мужчин) на местах не оказалось.

Наконец Фагерберг привёл новичков в кабинет, где стояли два одинаковых письменных стола. Вдоль одной из стен расположился массивный металлический картотечный шкаф, крашенный в серый цвет. Из окна открывался вид на центральную площадь Эстертуны, где зелёным неоновым светом горели вывески на кинотеатре и универмаге «Темпос».

– Кабинет, – коротко пояснил Фагерберг. Инспектор Удин может расположиться за столом слева.

Фагерберг указал на один из столов. Помимо электрической печатной машинки и телефона на столе лежала толстая папка с бумагами.

Бритт-Мари кивнула и направилась к предназначенному ей конторскому креслу, спинка и сиденье которого были обтянуты вельветом.

– Инспектор Удин, для начала я предлагаю вам ознакомиться с документами на вашем столе, – продолжал Фагерберг. – Их необходимо разложить по соответствующим папкам в сейфе. Если возникнут сложности, обращайтесь к фру Лагерман. Инспектора Рюбэка попрошу следовать за мной.

Рюбэк бросил взгляд в сторону Бритт-Мари, виновато улыбнулся и слегка пожал плечами, а потом, ступая по ковролину, последовал за Фагербергом.

Бритт-Мари занялась оставленной для неё папкой. Занятие было не из самых сложных и интересных, но монотонная работа, по меньшей мере, помогала убить время. Пухлая папка худела, и после перерыва на ланч Бритт-Мари обнаружила, что остаток её не толще утренней газеты.

Где-то внутри у неё поселилось гложущее ощущение дискомфорта. Даже если Бритт-Мари не хотела признаваться в этом самой себе, она, тем не менее, почувствовала себя нежеланной гостьей здесь, на третьем этаже полицейского участка. Но едва эта мысль всплывала в её сознании на поверхность, Бритт-Мари беспощадно её топила. Смахивала прочь, словно катышки с одежды. Пыталась убедить себя, что ей повезло: не нужно ходить в пеший патруль в этой нелепой юбке-брюках со специальным карманом для дубинки, не нужно ловить пьяниц в парке, а потом, пытаясь запихнуть их в полицейскую машину, подвергаться домогательствам с их стороны. Бритт-Мари напоминала себе, какая на её долю выпала удача – оказаться среди первого в истории поколения женщин, которым дозволено служить в полиции, несмотря даже на наличие семьи, – роскошь, которая для Элси была недоступна. Бритт-Мари вспоминала, что точно так же чувствовала себя не в своей тарелке в первые дни на службе, пока до неё наконец не дошло, что мужчины в полицейской форме ничем не отличаются от мужчин в обычной одежде, помимо того, что носят форму.

Обо всём этом Бритт-Мари успела передумать, пока стрелка часов медленно ползла к двенадцати.

В конце концов Бритт-Мари решительно встала, потянулась, и отправилась в буфет, чтобы сварить себе кофе и съесть принесённую в контейнере еду: жареную колбасу, картофель и тушёный горошек с хреном. Когда она подошла к кабинету секретаря, доносившийся оттуда стук клавиш пишущей машинки стал громче. Фру Лагерман помахала ей через окошко в стене, и Бритт-Мари с улыбкой махнула в ответ.

Проходя мимо кабинета комиссара, Бритт-Мари на мгновение притаилась. Заглянув в окошко, в сигаретном дыму она различила, что Фагерберг сидел напротив инспекторов Кроока и Рюбэка. На первый взгляд, они были полностью поглощены предметом своей беседы. На столе перед ними были разложены документы, а пустые чашки из-под кофе пирамидой громоздились друг на друге возле большого катушечного магнитофона. Пепельница до краёв была полна окурков. Кроок закатал рукава сорочки и живо жестикулировал, держа зажжённую сигарету между указательным и средним пальцами правой руки. Рюбэк расстегнул ворот рубашки и ослабил узел широкого полосатого галстука. Теперь галстук висел на его шее, словно мёртвый зверь – охотничий трофей, добытый на третьем этаже полицейского участка Эстертуны.

В комнате раздался раскатистый хохот. Бритт-Мари покосилась на маленькие лампочки на стене возле двери. Красная – «занято», жёлтая – «ожидайте», зелёная – «входите».

Горела красная.

В следующее мгновение её заметил Фагерберг. Его каменное лицо абсолютно ничего не выражало, когда глядя на Бритт-Мари он поднялся со своего места и подошёл к окошку. Потом он поднял руку, и Бритт-Мари отчего-то решила, что он сейчас тоже ей помашет, как фру Лагерман. Она уже подняла руку, чтобы поприветствовать его в ответ, но в тот же миг прямо у неё перед носом на окно опустилась шторка.

Едва только пробило полшестого, как Бритт-Мари уже собрала вещи. Она не видела причин задерживаться, несмотря на то, что Рюбэк всё еще пропадал в прокуренном кабинете комиссара в обществе инспектора Кроока, занятый обсуждением чего-то настолько важного, что нельзя даже упоминать в её присутствии.

Она не стала ни с кем прощаться.

Когда Бритт-Мари уже распахнула дверь на лестницу, кто-то внезапно взял её за плечо. Это оказалась фру Лагерман.

– Не переживай из-за мальчишек, – сказала она, понимающе улыбаясь и поправляя на носу массивные очки. – Они просто хотят узнать друг друга получше. У них ведь такая тяжёлая работа, подумай, сколько им приходится видеть зла.

Фру Лагерман ненадолго прервалась, а потом снова заговорила:

– Фагерберг совсем не так безнадёжен, как может показаться. А Кроок – тот вообще душка, когда в настроении.

Бритт-Мари сделала попытку улыбнуться, но во рту у неё пересохло и в груди было тесно, словно ей только что пришлось съесть все те документы из папки, вместо того, чтобы их сортировать.

– Кстати, – не унималась фру Лагерман, легонько сжав её предплечье. – Меня зовут Алиса, милочка. Зови меня Алисой.

Когда тем вечером Бритт-Мари пришла домой, она впервые задумалась о том, что, возможно, допустила ошибку при выборе профессии. Возможно, лучше было стать учительницей, как Гуннель. Потом Бритт-Мари подумала об Аните, своей подруге, которая недавно получила премию «Фемина» за свой рассказ. Может быть, она даже станет настоящей писательницей.^[9]

Бритт-Мари с удвоенной силой ощутила приступ тошноты.

Нет, она не завидовала Аните, совсем нет. Анита всегда мечтала писать книги, и Бритт-Мари искренне желала ей успеха.

Просто её собственная новая работа оказалась донельзя скучной и монотонной.

«Может, и я когда-нибудь решу что-то написать», – подумала Бритт-Мари, однако быстро отогнала эту мысль. О чём ей писать?

Что из её опыта и переживаний может быть кому-то интересно?