К. Ограм.
Непринятый да Непринявший
Глава 13
Додола
Олег на мхе сидел в лесу красный, аки боров. Его глаза смотрели сквозь пальцы в пустоту. Стыд за то, что Камусу он отдал Неждану, теперь ещё и подпитался его бегством от всего, что выдал ему зять. Всё это не укладывалось в голове у князя. Он не разумел о действах, что пришлось увидеть. Знал, откуда люд рождался. Не укрывали от Олега. Но князь не маялся вопросом. Как? Что? И к чему? А тут Камус так привёл и раскрыл пред ним с окружением своим… О, Бог, упаси! Как же Олег удирал от того, что он узрел, под хохот оглушительный. Вырвался насилу. Князь от себя воспоминанья ныне гнал, что нагие бабы так выглядеть могли. Никогда он это боле видеть не хотел! Не хотел и знать! Но в голову всё лезла жена без одежды и что с ней делал мореходец… После – товарищи его. Всё липко, мокро, мерзко… все глядят… и ржут, и пьют.
Олег руки опустил от своего лица. Глядеть безумно продолжал и медленно дышал. Сколь он так сидел – не знал. Но небо уж темнело.
В голове застыл лик Нежданы. Как же Камус реготал26, когда княгиня пристыженно от них бежала. Как ныне ей смотреть в глаза? И так заругала, когда до того Олег к кораблям сбежал. Как в Перун-то возвратиться теперь Богдановичу к ней? Но боле ужасался князь от мысли той, что с Камусом ему по возвращенью в град встреч не избежать. Или с его людом. Срам. Позор. Смятение.
По руке Олега Божья тварь прошла. Сползла на один из пальцев и, взлетев, села на нос. Он фыркнул и зачесал кончик, скривившись недовольно. Божия коровка зацепилась за колено. Задумчиво Олег и тут за нею проследил. Ползает неторопливо. Князь ей ладонь подставил, она взобралась. Пальцами Олег медленно водил, позволяя той гулять по своей руке. Может, пахнет чем-то он, что её так привлекает, а может, что ещё…
Мысли улетучились. Князь руку опустил. Вдруг он разглядел чего-то меж деревьев. Поднялся с места, щурясь, и вгляделся. Под вечерним небом что-то словить глазом трудней. Олег вновь услышал вдали треск, будто кто-то ветку ломит.
– Эй! Ты кто? – он крикнул. И шагнул вперёд.
Так на пути никого не обнаружив, он к обрыву вышел, где как раз петляла одна из ветвей величественной реки Додолы. Что ж, выходит, далеко Олег отдалился от града-Перуна. Течение шло от града прочь. Но самой столицы видно не было.
Тут снизу, под обрывом, он что-то разглядел. За камень принял он вначале, но камень плыть-то так не мог. Олег сквозь заросли подобрался ближе. Будто бы головка торчала из воды. Несло её всё дальше течением у оврага. Она то исчезала, то изнова всплывала.
Князь решительно пошёл вслед. Возбуждённо искал спуск к воде, но так и не находил. Обогнав того, кого течением несло, князь деревце ногой тонкое ударил. То тряхнулось только. Прочное – не переломишь. Олег заметался, нашёл палку подлиней. Подбежал к обрыву вновь. Постоял. Взглянул на палку. Та короче оказалась, нежели обрыв. Князь шмыгнул носом. Пекло. Весна только занялась. Река на днях лишь сбавилась от потаивших снегов. Прыгнул с ноги на ногу Олег, набираясь сил, и, отбросив деревяшку, разом сиганул в течение. Вода пробила дух Олега. Тяжела студёная. Вынырнул князь. С ухоньем всё ж подплыл к головке. Уйдя под воду, он ногой от дна оттолкнулся. Тут неглубоко. Нашёл, где мельче было, и за рукав деву сволок поближе к мелководью. Толку никакого. На ногах уж не держалась. Тащить до берега придётся. Овраг ниже становился.
В борьбе с тяжестью девицы и Олег довольно быстро начал уставать. Будто бы ждала, когда её станут спасать, для того чтобы обмякнуть. Мешком на нём повисла. Течение же их всё дальше уносило. Вода глаза слепила.
«Да обопрись на ноги ты!»
Олег выдыхался. Невольно мысль мелькнула – девицу кинуть и уже самому спасаться. Подпитывала эти мысли надежда, что, мол, она захлебнулась, а потому и не грех бросить. Но как жить-то дальше без уверенности в том, что утонувшую оставил? Вдруг можно спасти? Олег напряг остатки сил. Свой страх направил в гнев. Он взвалил девку на плечи, схватил пальцами ей кисти и ушёл под воду. Достав до дна, рванул князь вверх – к стороне береговой. Лбом коснулся воздуха, но вздохнуть не смог. В воде он приземлился к дну и снова прыгнул ввысь. Да хлынула вода в нос – в рот. В глазах до искр потемнело. Олег кисти девы сжал, будто бы сломать пытался. Паника овладевала. На кашель свой князь мысль не тратил, просто прыгал. Как обухом по голове почувствовал удар он. Глаза переставали открываться. Он воду вдохнул. Показалось, что ушёл в забвение. Завис где-то, но руки девицы со злости сжал ещё сильней. Внезапно ощутил князь ногами землю и упал болезненно на сушу. Будто с воздуха его кто-то уронил. Олег кашлянул. Вода хлынула из рта и носа. Жив. Лёжа на земле, ногами ощущал он всё ту же воду, из которой выбрался на землю. Видимо, в момент спасенья он разум потерял. Как выбрался, не помнил. Дева на спину ему кашлем изрыгнула воду. С трудом воздух вобрала и снова закашляла. Всё не зря. Жива дурная. Олег вздохнул устало и опять ушёл в вязкое забытие.
Глава 14
Голуба
В высоком и бревенчатом тереме под самой крышей у окна расположились княгиня Дарья с княжной Грезой.
В покоях, где они сидели, у стены дальней от них стоял добротный стол. Лавки и сундуки тянулись по краям светлицы. Порядка много чересчур, из-за чего чудилось пусто. Лишь проникавший шум в окно напоминал о жизни. Гудели жители Перуна. Где-то скотина голосила, как и лошади, да птицы. Что-то звенело, крикнул малый за пределами двора. Морской воздух витал всюду незаметно и дурманил.
Греза откинула простоволосу чёрну прядку от лица. Жемчугом украсила она космы свои. Привыкла их не заплетать, пока супружник рядом. Цвета снежного она платье лёгкое надела. Препоясала его длинным поясом, расшитым серебряными нитями. Главное, такой к чужим не выходить. Уж и свои скрыть не могли, как Греза распрекрасна. Даже холодный Пересвет неловко отвёл взгляд, как сестра такой ему показалась. Чуть улыбнулась Греза мыслям, да тут же осеклась. На Дарью покосилась оробевшим взором. Пересвет брат, глава рода, казалось, с одной лишь женщиной считался. Мог прислушаться лишь к ней.
Княгиня Дарья зашивала платье дочери своей здоровую рукой. Лишь перевязанная длань27 напоминала о недавнем страшном нападении на неё в ночи. Не желала Дарья нынче говорить об том ни с кем из девок или женщин. Греза была не исключеньем.
Трагичные события, кои тронули княгиню, также зацепили двух братьев – Чуровых князей. Благо невредимы те. Да не на одних их были покушения. Нападение на Камуса прошло хоть незаметно, однако мужья дщерей28 Чуровского рода не пережили козни. Сестёр-вдовиц – Адёлю и Надежду – с чадами их Ярослав спешно велел свести в Перун, дабы взять тех под покров. Прибыли. Их плач был слышан под полом, которым сидели Греза с Дарьей. Сестёр утешали.
Беляна прибывала в тот миг в хоромах у себя, забрав всех Чуровских дитяток29. С Дарьей же осталась Греза. Бремя для княгини вновь давалось тяжело. Как же не потеряла она в ночи той страшной чадо при потрясении таком?
Прекрасный лик княгини, кой не портили ни годы, ни тяжесть бремени, украшали хладны янтарные глаза. Покров сняла она с главы, обнажив свои тронутые сединой, когда-то черны косы. Греза качнула незаметно удручённо головой. В бане с трепетом княжна у Дарьи узрела слупленное плетью тело. Что за жизнь у ней была? Кто избил княгиню так? Как это возможно до шрамов жену изувечить, да ещё такую? С болью Греза Камуса вспомнила и его раны. Братья изрублены ведь так же в битвах многочисленных. Все ли великие настолько жизнью покалечены? Больно Дарья молода для седины своей.
Вновь вой внизу кого-то из сестёр раздался. Как же плакали они по своим мужьям. Даже Дарья, сдвинув брови, подняла глаза. Да вой смешался снова с шумом ветра и Перуна, проникшим в их окно. Вновь княгиня опустила очи к делу своему. Грезу от сестринского горя мурашки охватили.
– Даша, – княжна позвала. – У Сварожевцев же, верно, не принято печалится по своим умершим?
– Мы не их традициями взращены. Увы, – княгиня изрекла тягуче. – В особенности твои сёстры.
– Худшего представить не могу себе.
– Мужа потерять? Тебе бы, может, на руку.
Дыханье Грезы дрогнуло.
– Зачем ты говоришь так?
Дарья очи подняла и вновь опустила к платью у себя в руках. Губы чуть заметно её исказились.
– Прости, коль огорчила. Но мне казалось, ты должна понимать, о чём я. Твой супруг вполне добротно брак ваш раскрывает и даже не стыдится.
– Я… – Греза губы чуть раскрыла. – А что он говорит?
И снова Дарья подняла свои янтарны очи. В ткань вставила иглу и отложила платье. Затем на скамье к Грезе подалась.
– Почто не скажешь братьям, что изводит он тебя? Они б вмешались и вступились.
– Изводит? – выдохнула Греза и в шею вжала подбородок. – Он так говорит?
– Лжёт? – сузив глаза, спросила Дарья. Греза очи отвела.
– Он часто ко мне пристаёт, когда мы одни. Камус попросту забылся тогда перед крыльцом.
– Это когда тот дружинник драку начал с ним?
– Это Камус начал. – нахмурилась княжна. – Ему отрады большей нет, лишь бы повод получить.
Дарья не ответила, выжидая продолженья. Греза и произнесла:
– Он сберегает меня, Дарья. Я тоскую по нему, когда он на морях. Бывает даже слёзно. Но, как Камус отбывает со своею сворой, в окружении моём жизнь становится покойней. А оттого со страхом жду прибытия его домой. Сколь он перебил мужей на моих глазах? Сколи без меня? Сколь ломал, калечил их? Сколького всего случилось, когда я уплыла с ним после бракосочетанья, – даже не могу сказать. До свадьбы я не ведала, каков он. Говорили мне, да я чаять не желала. Но, что верно знаю, что нет того, кто был б нежней со мной, чем он.
Греза помолчала. Дарья ожидала вновь.
– Я не ведаю, к чему он обо мне так говорит. Я и от других слыхала, что им жаль меня, – тут искривила уста Греза. – Хотя был бы он так нежен, коль бы не была я дочь Богдана? Ему же имя рода нужно…
– Ты не представляешь, Греза, как тебе свезло. – сухо перебила Дарья. – Знаешь, сколько лизоблюдов в доме у себя тираны? Жёны их все в синяках. А их добрыми считают.
Дарья оглядела замолчавшую княжну, после призадумалась и проговорила:
– Припоминаю мудрость матушки моей. Как рождается дитя, мать любит его просто так, отец, увы, не сразу. Муж любить тогда кого-то начинает, когда заботится о нём. Возможно. Камус с твоего рожденья радел30 о твоём благе. Не важно, с какой целью… для союза? В род войти? Может, жажда власти? Но он в жёны добивался тебя долгие года. И наградой ты должна была ему служить за все его труды. А трудов немало было за четырнадцать-то зим. Род твой Камусу ой как тебя задорого продал. Чем товар дороже, тем боле его ценят. Стало быть, никто любить тебя не будет так. Я же рада, что опасения мои, исходя из слов твоих, без почвы оказались.
– Любить… – княжна запнулась и вздохнула тяжело. – Когда он в жёны взял меня… Этого не передать, как я была счастлива. Да немедля после свадьбы услышала, как он меня хотел оставить в Перуне до тех пор, пока на землях, что ему достались от братьев, не отстроили б нам дом. Я так обиделась. Бранилась. Поверить не могла, что он бросит меня вновь, будто свадьбы не было. Снова на моря. Будто бы мы не супруги. Не знаю, с этим ль связано, что он всё же согласился меня с собой забрать, но наконец я оказалась у него на судне. И вот моя мечта воплотилась в жизнь. Я вместе с любимым. Да, мир рухнул, когда он голыми руками на моих глазах человеку свернул шею и выбросил за борт. Я так кричала, Даш. Ну, а он же повелел мне в каюту возвратиться. Мы плыли ночи три, по-моему. Но более на палубу я не выходила. Камус порою приходил и по космам меня гладил. В моей же памяти застыло, как этими руками он человека умертвил.
– За что?
– Ох, Дарья. Разве спросишь? Вот стоит и говорит с ним преспокойно, глядя в очи, и вдруг резко Камус берёт и… Опомниться никто даже не успел. А это был ведь не конец! Я не понимала всей этой жестокости. Мне теперь казалось, что он каждый день кого-то убивает, бьёт или глумится. Его команду разглядела. Это ж были изуверы31. Мерзки, бессердечные. А главное, я поняла, что все эти безумцы боятся мужа моего. Под его взглядом трясутся. Когда на же меня смотрели – не знала, куда от них деться. Как мы прибыли на остров, я в доме заперлась. Надеялась, что тот кошмар наконец не буду видеть. А Камус-то пришёл. Постучал сперва. Я не открыла, ну, а он так вдарил. Дом тряхнуло. Ноги мои подкосились. Он зашёл такой с улыбкой, мол: «Что ты буянишь?» Более не смела закрываться от него. Я взывала к нему часто, обо всём вокруг кошмаре. Он в ответ лишь насмехался, мол, нечего бояться. Он редко оставлял меня в те первые дни после свадьбы. И мне чудилось, что либо он ушей лишился, либо я без языка. До него никак дозваться будто не могла. Камус был мягок со мной, отсмеивался всё. И я не понимала просто, раз он так ко мне обращался полюбовно, то с чего ж не уберёт всю эту вокруг лютость. Мне казалось, коль по чести, что он над мной уж также измывается. То сам в крови придёт, то я слышу, как кого-то молят о пощаде. Всегда отныне мне казалось, что то к нему взывают. Словно бы специально всё это мне в лицо бросалось. И вот я повстречала Рика. – Греза запнулась резко вдруг и оглянулась на закрытую дверь светлицы.
– Рика? – Дарья свела брови.
– Мальчика моих годов. Его поработили люди Камуса, а я не смогла глядеть, как глумятся и над ним. Кинжал схватила, из дома выскочила и так на тварей этих закричала! Камус хоть был в море, но я знала уж, что меня не тронут. Всё равно всю колотило. И вдруг один из мразей говорит такой: «Петрушку захотела? Не его ль стручка заслуга?» – На мой живот он указал. Я ж в бремени была. Хохот их с издёвками не перенесла. Убежала в дом опять. Но хотя бы Рика оставили в покое. Только Камус должен был с дня на день возвратиться. В болезненном сознанье теперь представляла, как ему скажут о Рике, а он сделает со мной и с ребёнком то же, что он делает с другими…
Лицо Дарьи скривилось.
– Не надо мной смеяться! – Греза слабо уронила. Вспоминая и невольно погружаясь в то состояние своё, княжна побледнела.
– Оставь, – отрезала хладно княгиня. – Далее, что было?
– Служанки только легли спать, а я извелась вся. В оконце поглядев, увидела, как Рик сидит рядом с моим домом. Я створки отварила. Убедить его хотела, чтоб он убирался. Что его убьют. Или того хуже. А он ответил: «Тебе не лучше будет. Вместе убежим».
– Надеюсь, эту дурость ты не свершила? – выдохнула Дарья. Но, вглядевшись в глаза Грезы, руки подняла к лицу и прикрыла веки. – Безумная!
Греза с гнётом не ответила на это ничего. Переждав вздохи княгини, княжна продолжала рассказ:
– Нас поймали на рассвете. Я без сознанья упала. Очнулась уж на своём ложе. Камус предо мной стоял. Сказал, что паренёк убит. И я не смогла сдержаться. Кричала, билась и рыдала – в ужасе тонула. Порывалась много раз бросить в него чем-то, да не хватало духу. Это теперь моя Явь. И никогда другой у меня не будет. А Камус лицезрел. Именно тогда он наконец не улыбался. Не делал этот вид, мол, мои жалобы забавны. Не знаю, сколько я кричала. Камус конца выждал молча. Ни на один вопрос мой в вопле он не отвечал. Даже ни на один замах мой он не порывался. Опосля такого потянуло меня в сон. Проснулась я уже в потёмках. И тогда он подтвердил, что всё, чего боюсь, – придётся мне с тем свыкнуться, потому что это служба роду моему. И всё таить он от меня при всём желании не сможет. Да и нету смысла. Я его жена. И должна то знать.
Дарья усмехнулась. Взяла обратно в руки ткань и продолжила её бессловесно штопать. Уста поджала Греза. Обидно было, как княгиня к ней вдруг стала холодна. Но, раз решила княжна эту беседу поддержать, надо было завершить хоть как-нибудь достойно:
– Больше никогда не видела людей, кои меня так напугали, что я с Риком убежала. Как думаешь, убил он их? – предположила Греза. Дарья равнодушно двинула губами:
– Ему всех подневольных резать, кого ты напугалась?
– Но это изменило много. – Греза громче изрекла. – Люд Камуса не то что со мной не говорит теперь, но даже и не смотрят будто.
– Пареньку досталось, Греза. – Дарья подняла глаза. – Если я довольно знаю мужа твоего, он не оставляет таких грубых просчётов. Пусть запоздало, но всю серьёзность осознал. Опять же, я сужу, исходя лишь из твоих слов. Тогда точно не простым концом Камус одарил мальчишку. Она и остужает теперь пыл его скотов. А те немало повидали. Их сложно впечатлить.
Греза осеклась. Пальцы к губам поднесла. Зачирикала синица где-то. Княжна глянула в окно. Рик. Не хотела она думать, что Камус сделал с ним. Ей легче было верить, что умер так же быстро он, как выдал ей супруг. Если даже права Дарья, правды Греза не узнает. Да, коли честно, знать ей это не хотелось.
– Ты знаешь Камуса так ладно. – Греза горько уронила. – Он жен держит за ничто. А с тобой же он слушает и говорит. Как можешь ты?…
– Не говори, чего не знаешь. – сплюнула княгиня, не глядя на княжну. – Я серебром плачу ему лично в руку.
– Серебром? – княжна смутилась. – А к чему?
– К тому, что он всё та же мразь. Иначе говорить с ним – пытка. Мне нужно то, что в его власти. И плевать, за что он держит меня. Тебе же повезло, если учитывать, кем он обязан быть для всех. Миг слабины его – и смерть. Смерть тебе, ему, множеству невинным. Такова служба его. И чем скорее ты признаешь его мир своим, тем легче будет всем. Тебе, мужу твоему и детям. То твоя судьба. Мирись.
Глава 15
Свет и тьма
Олег очнулся в непроглядном мраке. Его горло распирала боль. Он было в грудь воздух вобрал да кашлем разразился.
– Сейчас-сейчас. – князь услыхал чей-то хриплый глас из тьмы. В тёмном месте, кое пропахло землёй и травой, он лежал на чём-то вроде сена. Незнакомец голову Олега приподнял и принялся чем-то поить. Горечь рот заполнила, но князь не сплюнул. Только лишь сделав два глотка, попытался отодвинуть чашу.
– Нельзя, родимый. – твёрдо незнакомец молвил. Олег вздохнул и стойко допил почти насильно влитую в него бурду.
Горло раздирало болью. Князь еле сдерживал в себе выпитое. Недовольно он поднялся и присел, ноги под себя подмяв. Лежать – невмоготу. В другой части жилища уловил он, как в потёмках кто-то задыхается от того же кашля. Вздохнуть девице – та же пытка.
Олег горло прочистил и спиною прислонился к стене неровной. Та шевельнулась. Что-то сверху, вроде земли, посыпалось на голову. Князь не двинулся на это, стена не поломалась. Судя по звукам, незнакомец наружу деву вынес. Теперь она там дохала. Долго не возвращались до того, как незнакомец внёс её обратно. Положил и пробухтел:
– Вот выпарил тебя. Лежи.
После сердобольный подошёл уже к Олегу. Похоже, даже изловчился и его на руки взять. Князь грубо отмахнулся.
– Сам пойду.
Вместо голоса Олега только вышел хрип, но посыл его был ясен. Незнакомец положил руку князя себе на плечо и вывел наружу. Смутно до разума Олега дошло осознание, мол, приютивший ведает, что князь почти ничего не видит. Тускло тьму и свет зрел. Улавливал в округе тени.
Подвёл незнакомец Олега к бане. Пока шли, князь неловко спотыкался. Глаза в порядок приводил. Кулаком нещадно тёр. Но мутно всё вокруг. В бане жар ворвался в горло и нещадно резать стал. Кашель грудь ломил.
– Я князь рода Чурова. – наконец Олег хрипло выдавил. Не услышал незнакомец будто. Князь поймал его за руку. – Я Олег из Чуровского рода. Меня, наверно, ищут.
– Ты знаешь Чура? – вопросил вдруг незнакомец.
– Что? Нет! Я князь Перуна.
– Перуна? Ты, мой дорогой, наверно, повредился здесь вот. – незнакомец положил ладонь на маковку Олега. – Как можно быть князем Перуна? Выше Перуна ведь нет.
Олег замолк, качнув башкой. Куда он попал? Как можно не знать про Перун? Но незнакомца убеждать он нынче был без сил.
Глаза Олег тёр. Что с глазами? Князь понять не мог. Видно, повредил в реке. Или что ещё…
Выпарив Олега, странный человек отвёл князя к той же постели из соломы. Дал выпить ему вновь отвар. Князь стойко пережил его. После накрылся покрывалом и отвернулся к стенке.
Глава 16
Эка молодец!
Греза в сумраке сидела на подножье ложа. Гляделась в зеркало княжна, кое преподнесла Дарья. Как же оно чудно. Позабыла дома своё такое Греза. Думала, что в Свароге его ей будет не достать.
Украшений не снимая, Греза аккуратно поправляла свои космы и платье оправляла. Княжна ожидала прихода Камуса. Солнце ушло за горизонт. Ночка наступала. Свечи и лучины постельную уж освещали.
Жофарушка с Адамкой спать ложились в соседней ложнице хором, в коих они ночевали. Греза слушала, как няня им сказывает сказку. Тоскливо было от того, что Камус не хотел делить постельную с детьми. Не помогли даже слова, мол, ложницу одну им могут для ночёвки дать лишь. Его слово – и их две. Как же он полюбит чад, если слова Дарьи – правда? «Муж любить кого-то начинает, когда заботится о нём…» Но Камус даже не глядел на их сыновей. Только имена им дал. А как умерла их доченька после рожденья, единое, что он сказал: «Не последняя. Брось плакать». Греза убита была горем и его словами. Без сил тогда лишь попросила его вон уйти. А он и ушёл… на следующий день в плаванье. Прощаясь, он к ней подошёл, лежащей в ложе, поцеловал главу. Она ж к нему не повернулась. В молчании расстались. Но слова его застряли в её сердце. Он детей не любит. Как защитит он их от окруженья своего, когда столкнутся чада с ними? Адамка же так часто плачет. Не пошёл нравом в отца. Добрый, чувственный, пугливый. Жафарушка так мал. Пузырики пускает. Так ясно улыбается. Что же делать Грезе?
Княжна в своей задумчивости услышала – дверь отворилась. Сердце её, как обычно, подскочило. Он вошёл. Греза, в зеркало глядя на Камуса, тихо вопросила:
– Когда ты уплываешь?
Камус удивлённо бровь выгнул, кинув:
– К чему спрос?
– Ты говорил то, что привёз меня с сынами, чтоб оставить на заботу братьев. Значит, ты отбыть обязан. – Греза ровно изрекла. Камус протянул:
– Возможно, как узнаем, кто виновен в покушеньях, – уплыву.
– А коли не узнаете?
Камус не ответил. На него взглянула Греза уже напрямую. Он на неё смотрел спокойно, не отрывая взор. Никогда ответа с таким молчаньем не давал. Вздохнула княжна удручённо.
– Мне рассказала Дарья, что ты говоришь другим, как меня ломаешь.
– Занятно. – Камус прошёл к умывальне. – Ты хочешь, чтоб я делал всё, о чём говорил?
– Нет, но за…
– Закончим трёп.
Обижено княжна вдруг резко руки на груди скрестила.
– Ну и пошёл вон, раз трёп мой не устроил.
С ухмылкой Камус взор кинул на жену.
– Яда с Дашки наскребла?
– Это мой яд. Хлебай ложкой!
– Откушу язык, голуба. – с тем же оскалом бросил Камус.
Греза недовольно фыркнула и отвернулась. Камус тихо рассмеялся.
Камус вышел из хором, и ему меж ног во двор выбежал Адам. Недалеко гуляли дети вместе с няньками. К ним мальчик стремглав припустил босой.
– Ну, ты что? Сдержать не мог? – выдохнула Греза. Досадливо она в руках держала маленькие поршни32. – Простынет ведь.
– Он не вечно в перине с тобою в тепле будет. – Камус произнёс. – Пущай с зверьем поносится. После повяжешь тряпки.
– Звери – твои люди. А это детки.
Княжна из-за плеча супруга на них поглядела. Глава судов собрался уйти уже, как вдруг:
– Ну, постой, не уходи. – Греза Камуса за стан обхватила и подбородок на плечо ему положила. – Ну, погляди ещё на них.
– Мне идти пора. – отозвался муж. – Гляди, коль хочешь.
– Ну, прошу тебя. Чуть-чуть.
– Я всё сказал, голуба.
С крыльца спустился Камус и двинулся к другим хоромам. Вдалеке он разглядел обоих князей – братьев. С поля возвращались те. Не в духе явно оба были. Что-то обсуждали.
– Дурные вести? – Камус пожал им ладони.
– Странно то, что ты не знаешь до сих пор. От твоих людей весточка пришла с утра. Они к тебе не заходили?
– Спать хотел. Послал их в пекло.
– Эка молодец! Ведны нам войну успели объявить. Один из трёх кораблей, ушедших туда, воротился. Остальные два потоплены. Команды перебили. Ну, и дань, понятно, они не привезли.
Камус молча слушал с недоверчивой усмешкой. Поглядел потом на немого Пересвета. Ярослав же продолжал:
– Команда судна, что вернулась, сообщила, что войну нам Ведны открыто объявили.
– Ты понимаешь, что несёшь? – Камус вопросил. – Ведна – мошка, не иначе.
– У них судов боле всего из всех наших данников. – как бы про себя отметил Пересвет.
– Однако войска нет. – развёл руками Камус. – Да и числом судов их вчетверо меньше моих.
– Войско у них есть. У них посадник помер. От дани хотят отбиться, видно. Цель эта их слепит.
– Какое войско, уж тем паче без посадника иль глав? – Камус засмеялся. Пересвет же резко сбил:
– Значит, выбор невелик. Ты сам отправляешься туда. Восстание подавишь, как муж от рода Чурова. Посадника назначишь. Дань от них возьмёшь.
– Я свободен в своих действах? – Камус поглядел на Пересвета. – Или вновь в какой-то план ты меня не посвятил? Говори сейчас.
– Коль будут недовольные – делай что считаешь нужным, но не перестарайся. – Пересвет изрёк. – Держи своих в узде.
